Любовь повелителя мух

Тем же вечером мужчина почти терпеливо ждал у зала своё сопровождение, ускакавшее зачем-то за попкорном. «Какой смысл был ужинать, если ты всё равно пошёл за едой? Неугомонный… «Арс, ты не понима-а-а-ешь, какое же кино без попко-о-орна…». Тьфу! Детский сад» — злобно ковырял ногой пол он, прекрасно осознавая, что бесился не из-за чужих слов, а из-за того, что был временно покинут. Всего за половину дня Антон начал казаться частью его самого, тенью — более уравновешенной и твёрдо на земле стоявшей. А тут — словно кусок от тела оторвали, сделали его двухмерным или вовсе полупрозрачным ради картонной коробки с воздушной кукурузой. Примерно к четвёртому часу общения голодный взгляд парня перестал напрягать и присоединился к списку того, что тешило самолюбие. К шестому — стал неотъемлемой частью мироздания. Арсений не знал, как долго они знакомы, как далеко в этом «общении» заходили, но чётко ощутил, что парниша был всегда. А, может, и вовсе только тот и был, тогда как всё остальное менялось, рождаясь и умирая, развиваясь и деградируя. Эта, пусть даже мнимая, стабильность каким-то образом глушила постоянный фоновый страх перед грядущим. Ну, «умрёт» он к следующему утру; ну, не вспомнит ни себя, ни другого человека, ни квартиру — какая разница? Если имелась постоянная величина в лице Антона, что всегда рядом, бояться было нечего. На то отведённое памятью время врач когда-то давно и назвал «круг» — они всегда придут в точку, в которую должны прийти. Это успокаивало. Немного странно было нырять вот так, с головой, в это слепое доверие к тому, с кем знаком меньше суток, но мужчина всё повторял очевидную истину — они знакомы многим больше, чем сутки. Пусть мозг этого и не помнил. «Что-то ты долго…» — он поднялся с места и поплёлся в сторону касс. Уже не удивляло, что внутренние монологи были обращены в сторону молодого человека: если тот — его часть, это тоже, считайте, общение с самим собой. Пропажа нашлась быстро, но увиденная картина заставила Арсения вздрогнуть: парень стоял в каких-то жалких сантиметрах от незнакомки и мило с той беседовал, будто не замечал выражение её не очень-то и миловидного лица. А эмоция та, между прочим, была точной копией жадно-влюблённого взгляда самого Антона, что стал уже привычным. «Это моя тень. Она не смеет так смотреть…» — даже не пытаясь давить чувство на грани ревности, в два шага мужчина подскочил к парочке. — …совсем пропал, а мы ведь скучаем, — поймать удалось только кусок фразы, который сложно было как-то трактовать. Девушка перевела взгляд с собеседника на подошедшего человека и побледнела на несколько тонов. — Да ладно? — от прошлого флиртующего тона не осталось ни грамма. Чужой голос понизился до шепота. — Это он?! «Тень» обернулась на него и одарила невинной влюблённой улыбкой, тогда как всё остальное, теперь гладко выбритое, лицо вытянулось в том же немом ужасе, что виднелся на чужом, «не очень-то миловидном». «Я не понимаю причину этой эмоции. Мне не стоило прерывать разговор? Не стоило подходить?» Проглатывая страх, Арсений нашёл в себе силы выдавить максимально галантную улыбку и обратиться к неизвестной напрямую: — Кажется, нас не представили. «Почему-то. Хотя должны были, между прочим». Та нашлась почти сразу и скривила губы: — Да я Вас знаю. Вы — тот самый питерский актёришка. А я — Ира. «О, спасибо за повод не скрывать неприязнь». Растянув улыбку шире и в разы искреннее, он чуть наклонился к девушке, чтобы оказаться с ней на одном уровне. Отвечая, говорить тише не стал, чтобы парень тоже услышал: — Надо же. Как показательно, что я — «тот самый», а тебя, милая, Антон даже вскользь не упоминал, — челюсть Иры открылась так резко, что хрустнула. Нужный эффект удалось произвести с минимальной грубостью — мужчина мог собой гордиться. А потому, не интересуясь, как можно было парировать его замечание, вслепую подцепил запястье своего человека. — Хорошего дня. В кинозал они шли молча, напряжённо переглядываясь, пытаясь как бы прощупать, ничто ли не нарушено, никто ли не перегнул: один — с поступком, другой — с реакцией. «Может, это вообще была его сестра? Хотя уж больно непохожи. Да и грубить она начала первая, я не виноват. А, если и виноват, то меня можно понять. А, если нельзя, то — хотя бы спихнуть поведение на особенности мозга. Да! Какой адекватности можно ждать от того, кто обнуляется раз в несколько дней? Или… сколько у меня там цикл длится?» Садясь на кресло в последнем ряду, Арсений показательно опустил между ними подлокотник — «Я негодую и хочу, чтобы ты знал об этом». Но второй начинать обсуждение не спешил или вовсе не собирался. «Серьёзно? Это только мне нужно? Ладно, я прогнусь, но только потому, что скоро не вспомню об этом», — скрестил руки и всё же повернул голову на спутника: — И что это была за особа? Мне не понравилась. — Бывшая, — бесцветно бросил Антон. «Так ты по женщинам или всё же нет? Я путаюсь в полученной информации!» — он подавился воздухом и потратил несколько секунд на то, чтобы откашляться. — Я ведь не увёл тебя у неё, правда? Вдруг выключенное лицо просияло усмешкой. То ли грустной, то ли саркастичной, то ли действительно настоящей, не имевшей подтекста: — Ну, кстати, истина не так далека. Мы забрели в твой театр в рамках совместной романтической поездки… — О-о-о, нет, — Арсений резко поднял руку и тоже засмеялся, но уже нервно, — не рассказывай дальше. Знать не хочу, какой я мерзкий человек, — его слабо ткнули в плечо, словно говоря «дурачина». Свет в зале погас, он добавил уже тише, больше для себя: — Хотя она явно попротивнее будет. Да, на его вопросы охотно и спокойно отвечали. Да, ничего страшного не произошло, а конфликт был исчерпан моментально, почти на месте, и всё же голова гудела от внутреннего диалога — такого громкого, что фильм посмотреть просто не удавалось. — Почему он беседовал с ней так расслабленно, пока я не появился? — У некоторых сохраняются хорошие отношения после расставания. — Но откуда тогда страх? Я же чётко его видел. — Испугался конфронтации между прошлым и настоящим? — Или испугался, что я замечу, как он пытается заново с ней что-то построить. Мало ли, устал меня ждать или жить без взаимности. Это легко понять. — Это был его осознанный выбор. Вы оба делаете в сложившейся ситуации, что можете. — Нет, я трачу слишком много времени на то, чтобы к нему привыкнуть. — Ты не знаешь этого человека, так что всё закономерно. — Но он меня знает. И с ним комфортно. Почему бы не пускать его ближе чуть быстрее? — Нет уж. Он хорош недостаточно. — Он любит меня и заботится. Этого мало? — Для благодарности — хватит. Для ответной влюблённости — уже нет. — Если мне доступна только благодарность, что это была за сцена недо-ревности, а? Такое чёткое «моё», стучавшее в висках? Мужчина не знал, что беспокойно дёргал ногой, пока в ту не упёрлись чужие колени. Весь остальной Антон, демонстративно не отводивший взгляд от экрана и старательно проявлявший интерес к кино, был повёрнут в его сторону. Такое себе «Я не стану смущать вопросами о твоём состоянии», пока язык тела мягко шептал: «Я тут, рядом, весь для тебя». «Ты определённо заслуживаешь того, чтобы идти навстречу. Даже если не нравишься мне в нужной степени», — выдохнул сам себе Арсений, подняв подлокотник обратно. Символичность достигла нового уровня: своими же руками он убирал «стену» между собой, нервным и мечущимся от логичного к правильному, и парнишей, открытому к любому взаимодействию. Нутро бунтовало, но актёр только ухмыльнулся — «Всех благ, рассудок!» — и, воспользовавшись тем, что их не видят, улёгся на чужую грудь. Антон охнул, занёс руку над его плечом, намереваясь приобнять… и замер, дожидаясь разрешения. Это было не пошло и даже не романтично. Вежливо. «Вот так вежливость выглядит, милый мальчик. Наконец-то ты понял». Мысль показалась чужеродной — мужчина не знал, к чему она относилась и почему была сформулирована именно таким образом, но понять уже и не пытался. Просто переплёл пальцы с висевшей в воздухе рукой и притянул ту ближе.

***

У выхода из кинотеатра молодому человеку позвонили: тот отошёл в сторону и сначала улыбался, кивая, а потом вдруг посерьёзнел, бросил какую-то, судя по взмаху журавлей-кистей, резкую фразу и вернулся к нему, но говорить ничего не стал. Серое, погасшее лицо Антона не напрягало — всё же было почти плевать, что там у того случилось, а факт отсутствия натянутой улыбки даже радовал. «Я не видел, чтобы ты так делал хоть раз, но знаю, что искренней твоя улыбка была не всегда. Как я могу это знать, не помня тебя при этом?» Они двигались в сторону дома в бесцветном молчании, которое не ощущалось вынужденным или неловким, а просто было. Как «просто» была рядом с рукой Арсения чужая рука, почтительно остававшаяся на расстоянии в пару сантиметров. Спутник замер в секунде от касания, снова ожидая, наверное, разрешения — и шёл так порядка получаса, задумчиво рассматривая дома. «Не понимаю, почему ты мне не нравишься», — пульсировало тем временем в его голове. «Чего-то не хватает в твоём образе, чтобы глаз цеплялся, чтобы тянуло… Вот, например, твоя рука, — мужчина взял её, заставив Антона вздрогнуть от такой ожидаемой неожиданности. — Вроде, пальцы музыкальные, длинные, а всё равно касаться не хочется. Это красиво, но тривиально». Дальнейшая мысль не удержалась на языке и сорвалась с губ: — Знаешь, твоим пальцам пошли бы кольца. Второй «включился», остановился у первого же фонаря и обеспокоенно огляделся по сторонам, пытаясь понять, где они находились. Затем облегчённо вздохнул, поняв, видимо, откуда взялись деревья, и слабо улыбнулся: — Учту. Ты чего вдруг? А что отвечать? «Пытаюсь понять, как сделать тебя более привлекательным»? За такое и получить можно, пусть парень выглядел мирным. — Да так, — пожал он плечами как можно более непринуждённо, — в порядке общей откровенности делюсь бредом. На слове «откровенность» молодой человек сжал его руку и впился в глаза, перекапывая те, как податливую сырую землю. Тишина стала звенящей, умоляющей, и он не выдержал первым: — Может, всё же поделишься, что у тебя произошло? Кто звонил, что сказали? — Рано еще. Всё равно ведь ты… — Антон испуганно осёкся. — Договаривай. «Умру. В ближайшие несколько суток». — Забудешь, — выдохнул тот осторожно, продолжая взглядом прощупывать «почву» его зрачков. — Мало смысла в том, чтобы заранее что-то спрашивать. Наверное. Извини… — Или можно заблаговременно начать пытаться меня уговаривать. Ты имеешь преимущество в виде моей неспособности помнить неудачные дубли. — Тоже верно, пожалуй, — чужая ладонь стала влажной, а тот всё мялся испуганно, будто Арсений очень ранил бы своим отказом, будто тема была какая-то слишком важная. Пауза вышла приличная. — Не хочешь поехать в загородный дом к моим друзьям на следующих выходных? Всего на день. Шашлык, костёр, глупые истории… «У меня нет права сейчас ранить тебя. Даже если вопрос и правда не имеет смысла, даже если я не хочу и не захочу через неделю». — Звучит неплохо, а что за друзья? — Дима — твой лечащий врач и его жена Катя — очень милая, тебе понравится. Такая вот уютная компания из четырёх человек, — зелёные глаза переместились на асфальт, парень добавил уже тише: — Ещё Ира хотела… — Согласен поехать, если твоей бывшей не будет, — отрезал он так громко и решительно, что сам удивился. «Не хватало мне ещё живого напоминания о том, какой я плохой. И уж тем более не хватало того, чтоб ты ехал к ней без меня». — Примерно так я и ответил, — второй еле заметно ухмыльнулся, как бы говоря: «вот ты и пойман на ревности с поличным». Вести дальнейшее подробное обсуждение показалось бесполезным, раз мужчина согласился, так что Антон потянул его за собой вглубь парка, где они притормозили. Позволяя себя вести, куда надо, Арсений разбирал по винтикам собственную фразу, уже мало походившую на одолжение, собирал обратно и снова разбирал, но не мог никак понять, почему упоминание той девушки что-то меняло. Он не ощущал себя собственником, глядя на худое двухметровое нечто, о нём заботившееся, но точно знал, что не собирался отдавать свою «тень» кому-то. «Теперь не собираешься», — поправило подсознание. «Почему?» — успел бросить обратно в гудящую голову как раз в момент, когда они опять остановились. Сначала на него «повернулся» исходивший от другого свет, а затем уже сам молодой человек: — Хочешь игрушку? Мужчина перевёл взгляд на палатку с вывеской «Тир», к которой его привели, и моментально поддался этой смене настроения. — Хочу, но только большую. Сможешь? — от яркости полученной в ответ улыбки можно было ослепнуть, а между тем из постройки вышла хрупкая девушка и принялась «сворачивать предприятие». «Чёрт, лето же. Это кажется, что вечер недавно начался, а на деле уже поздно совсем». — Только вот она закрывается. — С этим мне нужна помощь, — за поясницу его мягко подтолкнули вперёд. — Срази её своей харизмой. Неизвестная уступила, стоило только подойти, и сложной задача не оказалась, а всё же эго Арсения делало кульбиты и раскатисто самодовольно хохотало, подпитавшись комплиментом. Удивительно, как хорошо парень знал, что его самооценку требовалось тешить и кормить, и как мастерски справлялся с этим. А еще тот оказался потрясающим стрелком. Стоило оружию оказаться в худых руках, как вернулось знакомое «невыраженное» выражение лица, что казалось необъяснимо красивым. Пока ему добывали криво пошитого белого медведя, мужчина не мог оторвать взгляда от Антона. Эта внешняя пустота, которую хотелось черпать ложками или жевать, откусив, отражалась от его собственной внутренней пустоты и множилась, множилась, заполняя, как ни парадоксально, актёра целиком. Вероятно, что-то в чудике было нетривиальное, затягивающее, стоило лишь решить не ограничиваться первым впечатлением. Такую галочку он и поставил в подсознании на случай, если ход работал — «смотреть глубже» встало рядом с «привыкать быстрее». Хотя, может, Арсений бы охотнее привязывался, если бы верил изначально, что влюбиться в такого парня, да и вообще в парня, был способен. Хотелось доказательств, которых мозг утром не нашёл… — Где ты этому научился? — он прижал к себе медведя с искренней умилённой благодарностью. Для него так старались! — Не думаю, что это важно, — улыбнулся второй, дав понять, какую именно улыбку больной имел в виду, думая о притворстве. Натянутая, дежурная, … расстроившая сразу обоих. «Это как-то связано со мной? С тем, что я ничего не помню? Может, так и вовсе уже было? Парк, ты, держащий меня за руку, девушка сговорчивая, тир… Может, ты набил руку за все те разы, о которых я не узнаю? И не хочешь об этом говорить, чтобы не причинить боль напоминанием, что завтра или послезавтра всё снова обнулится? Ну, или не всё. Только я», — актёр вздохнул разочарованно и, уже подходя к дому, резко свернул к детской площадке во дворе. Поставил игрушку на качели и потрепал плюшевое ухо: «Мне будет грустно смотреть на тебя перед сном. Так что пусть лучше тебя заберёт кто-то, кто сможет нормально полюбить». За спиной терпеливо ждал Антон. — И много ли раз ты выигрывал для меня что-то? — Много, — тот поморщился от правды, как от удара. — Понятно. Спасибо, наверное. Голубые глаза стали влажными, пока душа прогибалась под тяжестью продолжения мысли: «Наверное, ты тоже заслужил кого-то, способного тебя действительно полюбить». Размышления прервали несмелым уточнением: — Но в квартире ничего нет. Ты всегда оставляешь их тут, на площадке, — молодой человек смотрел со всем теплом этого мира и тянулся к нему, призывая всё же пойти в квартиру. — Мне нравится думать, что для кого-то конкретного, потому что игрушки забирают к утру. Арсений принял ладонь и сжал ту так крепко, что хрустнули тонкие пальцы: «Нет, тебя никто не заберёт. Не отпущу. Как ты меня не покидаешь, так и я не оставлю». Свободной рукой он выудил из заднего кармана чужих джинсов уже знакомый телефон. Открыл камеру. Привстал на носочки. Вспышка, щелчок снимка, изумлённые зеленые глаза. — Покажешь мне это в следующий раз. Сначала это, Антон, а потом уже остальное, понял? Спутник только кивнул. «А когда будет следующий раз? Сколько времени у меня осталось? Как оттянуть эту нефизическую смерть?» — всё бегало лихорадочно по мозгу сначала в лифте, потом в прихожей, на кухне за приёмом лекарств, в душе, и стало невыносимо громким и быстрым во мраке комнаты, когда мужчина стоял у отведённого ему дивана. Конечно, вариант «лечь рядом» парень тоже оставил, разложившись ближе к другому краю кровати и отвернувшись спиной, чтобы морально не давить. Снова это ненавязчивое, тонкое уважение. Как будто в ответ тому кивку на улице, Арсений тоже склонил голову, колеблясь буквально минуту, и лёг на любезно предоставленное место. А после сломался снова, перекинул через узкую талию своей «тени» руку и прижался всем телом к теплу, которого в помещении и так было достаточно. «Храни меня от забвения, милый ангел. Не знаю, сколько ещё смогу это выносить. Мне очень страшно и не во что верить в этой жизни, кроме тебя. Так что храни, пожалуйста, и не бросай, потому что одному мне не справиться». — Я люблю тебя, — словно откликаясь на немую молитву, прошептал из темноты Антон. — Спасибо.

***

Арсений проснулся в комнате, которую не узнал. Рядом с человеком, чьё лицо не смог вспомнить. Тихо оделся, взял с тумбочки тот телефон, что смотрел на него дружелюбнее, и, стараясь не оглядываться на спящего незнакомца, выскочил из квартиры. А оглянуться хотелось, потому что душу скребла мысль: «Ты снова всё делаешь неправильно», но что такое «всё», почему «снова» и как «правильно» мужчина не вспомнил тоже. Так что бежал по лестнице, решившись не дожидаться лифта, чтобы на улице встретить хоть что-то знакомое, чтобы понять, где находился и кем являлся, как будто там были нужные ответы. А встретил только зеркало в подъезде, давшее понимание того, как он выглядел. Безлюдный двор был прикрыт туманной дымкой, но не был тих — где-то в отдалении шумела большая дорога, стучали поезда и колыхались от тёплого летнего ветра деревья. Этот шум давил на уставший уже к моменту пробуждения мозг, разрастался и множился, пока не стал таким оглушительным, что захотелось выть. Нервная система просто не выдерживала эту наполненность мира вещами, которые Арсений был не в состоянии узнать, а потому била тревогу, молила о помощи, заменив жалобным криком потребность бежать в любом доступном направлении. Открытое пространство сужалось, как стены пресса — он метался глазами по тому, что ещё видел, в поисках места, на котором безопасно будет осесть, пока паника, перейдя в наступление, его не добила. «Качели подойдут» успело пронестись в голове, пока та не наполнилась жалобным комариным писком. Это был уже не страх, нет — усталость, задавившая объёмами. Не «я боюсь», а «я больше так не могу». Только вот как «так»? Что вообще из себя представляла его жизнь, он сам? Если вообще представляла. И у кого просить помощи? Титанические усилия были приложены, чтобы сдвинуть тело на целых пять метров вперёд, но упасть на узкую деревянную жёрдочку помешала мягкая игрушка, её занявшая. Это был белый плюшевый медведь, брошенный кем-то за ненадобностью. — Тоже один, да? — подрагивавшими руками Арсений поднял нового друга и, заняв место, уложил на коленях. — Понимаю. Но это ничего. Я постараюсь помочь, хоть и сам от помощи бы не отказался. Главное, что нас теперь двое. Этого, честно говоря, уродливого, криво пошитого несчастного будто оставили специально для него, как бы зная — понадобится нечто, что можно будет сжать в руках. Нечто реальное, близкое, при этом не нуждавшееся в том, чтобы быть узнанным. Нечто, что можно любить, даже не помня. «Не могу так больше. Не хочу так. Не важно даже, как именно — просто не хочу. Всё!» — продолжало стучать в мозгу и наполняло каждую клеточку тела до тех пор, пока очередь не дошла до глаз. Те начало щипать. Он обернулся на дом, из которого вышел, и покорился мысли, что мог покинуть человека, способного помочь. Однако не решился вернуться, потому что не знал, а пустят ли. Вдруг тому, другому, не был нужен он — такой же криво пошитый, как игрушка? Раздался писк домофона, из подъезда вывалилось виденное ранее лицо, но теперь хмурое, сосредоточенное, что, встретившись с ним взглядами, нахмурилось ещё больше. Неизвестный подошёл ближе и присел на корточки у ног, с тревогой вглядываясь то ему в зрачки, то в медведя. Тот казался близким, не источавшим угрозу и почему-то не менее напуганным, чем был он сам. «Кто я? Может, ты знаешь?» Чужие пальцы мягко тронули его колено: — Ты в порядке? — Нет. — Помимо того, что понятия не имеешь, кем являешься и где находишься, — осторожно уточнил парень. — Помимо, — эхом подтвердил он, крепче обняв плюшевое неодушевлённое существо, которое казалось спасательным кругом, не дававшим утонуть в отчаянии. — Я устал, но не понимаю, от чего. Волнение в чертах безымянного собеседника сменилось выражением скорби. Это было искреннее, глубокое сочувствие, на которое был способен только тот, кто понимал, что происходило. — Сигарета найдётся? — спросил мужчина так, будто это бы помогло, и тут же горько усмехнулся собственной глупости. — Нет, — второй явно растерялся, — бросил недавно, извини. — Это правильно, молодец… Человек забрал из его ладони телефон, так и не использованный, и начал что-то искать. Затем протянул устройство обратно. — Ты не один, родной, нас двое, — на тусклом экране мерцала фотография, где мужчина, которого он видел в зеркале, целовал в щёку молодого парня, сидевшего сейчас перед ним. — Пойдем домой? И это сработало. Как самый весомый аргумент, как самая логичная причина идти за кем-то хоть на край света. Арсений посмотрел на игрушку, которой буквально с десяток минут назад сказал то же самое, затем — на полные доброты чужие глаза: — Можно его с собой взять? — Конечно. На самом деле он твой, — улыбаясь, тот вытянулся в полный рост и развернулся в сторону дома. — Хорошо, — глухо прошептал он, а после схватил хрупкое запястье второго нового друга. — А ты? Мой? — Куда ж я денусь. Этого тоже хватило. Усталость покорилась и сделала пару шагов назад, ведь, если парень боролся и терпел, ему тоже следовало. Если его намеревались вести за собой, то нужно было идти.