Любовь повелителя мух

Он слушал заранее подготовленную речь молча и не задавал вопросы, даже не брал в руки документы, которые ему давали, принимая всё сказанное как должное — и не корил себя за такую наивность, потому что был слишком увлечён разглядыванием чужого лица. То выдавало столько эмоций за секунду, что Арсений не поспевал, при этом диапазон был удивительным — от голодной страсти до вины. Говоривший перескакивал мимикой с одного чувства на другое, выражая при этом отношение не к своим словам, а к нему. Тому достаточно было, кажется, просто находиться рядом, чтобы испытывать всё и сразу. «Как ты делаешь это так быстро? Как не разрываешься от всей этой палитры?» — тронул только что уложенную на стол ладонь, забирая из неё какие-то разноцветные бумаги и откладывая те в сторону, затем переплёл с Антоном пальцы, привлекая внимание. — Ты же закончил сообщать мне самое важное? Эффект был достигнут — «лектор» смолк, опустил голову в кивке и, не поднимая, уставился на их руки. Калейдоскоп эмоций замер на удивлении. Он продолжил: — Где-нибудь неподалёку найдётся парк? Испытываю острое желание почитать книгу на лавке среди деревьев, — вместо ответа брови парня встретились над переносицей. Удивление сменилось обеспокоенностью, потому Арсений на всякий случай решил уточнить: — С тобой. Лоб разгладился, выражение снова сменилось. «Чёрт, да с тебя можно иллюстрации в справочник по микроэмоциям срисовывать!» — Не против сначала всё же позавтракать? — в сути вопроса не было ничего странного, но интонация у Антона была такая напряжённая, будто тот бомбу пытался разминировать с помощью голосового управления. — Да, конечно. Спасибо. Его вопросительный взгляд, мигавший «помощь нужна?», наткнулся на приглушённую дежурную улыбку «нет, спасибо». «Вот и поговорили. И почему именно такое выражение? Куда делось всё остальное, так и лившееся из тебя минуту назад? Что я такого сказал?» Парень стоял спиной к нему и неторопливо создавал омлет, раз в полминуты бросая из-за плеча взгляд, чем заставлял крутившееся в голове «что-то не так» давить на черепную коробку. «Давай же, поговори со мной не выученными фразами. Поделись мыслями, которые так напрягают». Арсений не выдержал и пяти минут — подорвался и встал у чужого плеча, поставив на то подбородок и поместив во взгляд всю собранную в душе мольбу. — Почему ты так легко мне поверил? — спросил второй, не отрываясь от готовки. — Не стоило? — Стоило, просто… слишком быстро, слишком беспроблемно. Я жду подвоха. — Почему? — Потому что поверить во всё, что было сказано, даже не притронувшись к медкарте или паспорту… — По-твоему, у меня есть другие варианты? Что-то иное, во что можно верить? Повернув голову, Антон пристально и в этот раз почему-то очень грустно всмотрелся в его глаза: — Значит, это не доверие, а капитуляция? Сдаёшься? Борьба окончена? — Я тебе верю, — лицо парня находилось близко, но это не смущало. Наоборот, всё как будто выстраивалось в то самое, побеспокоившее утром, «правильно». А, раз так, лгать было нельзя, — но, да, сдаюсь. «Даже уже не важно, чему именно. Делай со мной, что требуется, ведь ты хотя бы знаешь, кем я был до этого всего. Только ты, видимо, и знаешь». Мужчина готов был спорить, что видел, как блёклая зелёная радужка треснула, словно бокал из тонкого стекла, в который залили кипяток. «Почему? Тебе же лучше, если я перестану приносить проблемы, коих, уверен, уже было немало». Парень наклонился ещё ближе — трещины превратились в осколки, но сказал не то, что можно было ожидать: — Подвинься, пожалуйста, мне соль крупная нужна. Механически, не успев поймать мышечный импульс, он потянулся к навесному шкафу и вытащил коробочку. Полное скорби лицо в очередной раз сменило выражение и вытянулось. — Я же не могу знать, что она там, да? — шепнул Арсений. — Ты периодически выкидываешь что-то подобное, — задумчиво проговорили в ответ и отложили приготовление завтрака, чтобы достать телефон. — Я покажу. Из динамика вдруг полилась незнакомая электронная музыка. Память усиленно перебирала отсутствующую информацию в пустой голове, но не смогла найти ничего, что прояснило б ситуацию. — Прости, это должно мне о чём-то говорить? — Так и знал, — Антон развёл руками и выключил песню. — А буквально вчера ты её вдруг вспомнил. Подпевал даже. — Как такое возможно? Ноги подвели, мужчина осел на ближайший стул. «Рано сдался, получается? Я могу что-то помнить? Значит, могу и вылечиться?» — Видимо, объёма памяти всё же хватает на то, чтобы задерживать какие-то вещи. Ненадолго и по мелочи, но мне этого хватает… «Для чего?» так и осталось на языке, потому как в виноватом, полном любви взгляде легко читалось «для того, чтобы продолжать верить». Хотелось спросить, что ещё он вспоминал раньше, какие нюансы откладывались, но это также не было важным, раз всё равно мелочи забывались. Парень снова погас и вернулся к омлету, мимоходом включая кофемашину. Когда Арсений уже почти кинулся к тому снова, сознание перестало кричать «Что не так?» и горько ухмыльнулось: «Я запоминаю, где лежит соль, вместо того, чтобы запомнить тебя. Ты имеешь полное право расстраиваться…». — Прости меня. Не нужно было видеть чужие губы, чтобы знать, в какой нежной улыбке те изогнулись. Отклик не требовался тоже. Как мужчина другому верил априори, так его априори прощали.

***

— Ты так пойдёшь? — Антон принял из рук тарелку и усмехнулся, кивнув на чёрные джинсы с дырявыми коленями. — Там жарко. — Переживу. Мне бы книгу, найдется? — Да, в комнате. Я пока переоденусь, — с этими словами парень исчез за углом, затем вернулся со стопкой вещей и скрылся в ванной комнате. Арсений, как не старался, не смог вспомнить, какие произведения из тех, что красовались на подвесных шкафчиках, читал, потому взял первое попавшееся. А ещё на тех полках стояли фотографии, которые не были замечены утром: уже знакомое приятное лицо рядом с менее знакомыми людьми — наверное, друзьями — и немолодой, очень красивой женщиной, с которой у парня были общие черты. «Мама», — улыбнулся он и отправился перерывать крупицы памяти, чтобы найти там свою. Пусть ничего конкретного вспомнить не удалось, тёплое чувство любви растеклось от сердца к кончикам пальцев, ведь, конечно, мужчина бы узнал ту даже в самой большой толпе — не глазами бы рассмотрел, так сердцем. Как раз к моменту, когда желание выйти на воздух начало червём проедать лёгкие, его человек вернулся в шортах, футболке и смущении — развёл руки в стороны и покрутился, пародируя моделей: — Что думаешь? А что он мог думать? «Итак, я актёр, неизлечимый пациент, наивный ребёнок, гей и теперь, видимо, ещё и фетишист», — усмехнулся тому, как его взгляд прилепился к оголённым тощим бёдрам. Тело реагировало вполне однозначно — хотелось получить эти ноги себе во владение в любом виде и любым способом. Без конкретики, без фантазий — просто вата в голове, на время заместившая мозг и пускающая новые тёплые волны. — Арс? — голос парня был полон волнения. Паузу явно поняли неправильно. Он откашлялся. — Какого ответа ты ждёшь? Я не знаю, что должен сказать. — Ну, — тот нервно провёл рукой по зачёсанным, или скорее зализанным, назад волосам, на которые взгляд упал в последнюю очередь, — тебе часто что-то не нравится. Вот и уточняю. «Сейчас мне не нравится только то, что я знаю тебя хуже, чем хотел бы». Собравшийся в ссутуленную кучу двухметровый Антон обескураживал и умилял одновременно: от него жаждали доброго слова, видимо, редко слышанного, но не могли попросить прямо — и только скромно буравили глазами пол в ожидании приговора. — Выглядишь вполне привлекательно, — как можно дружелюбнее произнёс Арсений, подходя ближе. Второй замер испуганно, приоткрыл рот, но так ничего и не сказал, пока мужчина поднимал руку, трепал «уложенные» волосы, возвращая им вид беспорядочно раскиданных кудрей, пока задумчиво вёл пальцами по чужой линии челюсти. «Чем я заслужил тебя? Не понимаю». Осмотрел образ целиком и кивнул. — Так лучше. Парень дышал через силу, словно искусственно раскрывал слипшиеся лёгкие, и с какой-то нечеловеческой преданностью гипнотизировал его лицо расширившимися зрачками. «Не всё лицо. Губы», — услужливо уточнил мозг, заставляя эту мысль пульсировать в такт участившемуся сердцебиению. «Вот толком тебя не знаю, но моё тело откликается так, будто я влюблён. Это очень странное чувство, знаешь ли, мне не нравится». Он улыбнулся почти искренне и подхватил тонкое запястье, уводя Антона к двери и стараясь не пересекаться взглядами, чтобы не сказать вслух: «Прости, мне нужно больше времени, чем тебе». Потому что актёр был виноват. Виноват, виноват в своей невзаимности, но не знал, как исправиться.

***

— В какой раз я её читаю? — вынырнул он из-за книги и ткнул сидевшего рядом Антона в бок, чтобы привлечь внимание. Тот лениво оторвался от рабочего ноутбука. — А что это? — «Повелитель мух», — продемонстрировав другому обложку, мужчина улыбнулся мысли, что они, сидевшие на лавочке недалеко от реки в жару, вполне могли считаться повелителями комаров. — Пятый. Или шестой. С чего ты вообще взял, что я считаю? — Ну так считаешь же. Парень закатил глаза, пусть всё же и улыбнулся его смеху, а затем, не дав больше ничего сказать, резко упёр свой длинный тонкий палец ему в грудь: — Если ты сейчас опять скажешь, что я — твой личный Повелитель мух, останешься без ужина, понял? — Стой, что? — Арсений сначала просто подвис в непонимании, а затем вдруг расхохотался. — Я серьёзно сравнивал тебя со свиной головой? — Да! Причём был уверен, что делаешь комплимент, прикинь? — Почему, боже мой? — за себя было стыдно лишь немного. Все остальные силы организма ушли на то, чтобы отдышаться. «Ты же скорее мой ангел-хранитель». — Если б ты ещё объяснил… Помнится, дети у Голдинга использовали эту голову как защиту от «Зверя». Полагаю, подразумевалось, что я — личная защита от большой и страшной реальности, — пожал плечами парень. «Наверное, в этом есть смысл. А не так уж я и плох в комплиментах, если подумать», — кивнул он, возвращаясь к чтению, и тут же наткнулся на следующую фразу: «…не упрямься, бедное, заблудшее дитя…», которую автоматически прочитал голосом Антона и усмехнулся: правда ведь похоже на их ситуацию. Мужчина искоса глянул на голые колени, что ненавязчиво упирались ему в бедро, как бы демонстрируя желание находиться ближе, но признавая невозможность, например, обняться спокойно так, чтобы быть правильно понятыми. И, стоило признать, пока молодой человек работал в свой выходной и не замечал, или мастерски делал вид, что не замечал, его взгляд, нутро актёра потихоньку закипало. «Они слишком тонкие, хрупкие, изящные для мужских. Их нужно подхватывать на руки, чтобы не уставали, а лучше…» — с этими мыслями глаза переместились обратно на книгу. «…рождалось желание — жадное, липкое, слепое», — понимающе скалился текст. «…а лучше закидывать на плечи», — договорил он сам с собой, признав, что наслаждался уже не только эстетически. — Арс? — пришлось долго и тщательно моргать, чтобы прийти в себя. Антон смотрел на него с беспокойством. — О чём задумался? «О твоих чёртовых ногах, которые меня гипнотизируют. И о том, как такое можно чувствовать к человеку, с которым толком не знаком. Может, до тебя я был той ещё ветреной заразой, раз так легко покупаюсь на тела? Или дело в том, что ноги конкретно твои, м? Придумал себе проблему из ничего и сижу бьюсь с ней. Кстати, проигрываю, если хочешь знать» застряло в горле, а наружу в итоге вышла приторная ложь, которая никого точно не смутит и не ранит: — Подумал, что обо всей нашей ситуации и, в особенности, о тебе можно было б написать неплохой роман. В меру трагизма, в меру юмора… «…и постельные сцены», — язвительно вставило подсознание. «Правда? Они были? Хотя… чему я удивляюсь. Жаль только, что не помню…». — И как бы он назывался? — рассмеялся тепло парень, закрыв крышку ноутбука. «Узкие бёдра, или как не сойти с ума»? «Познакомимся завтра снова»? «Трое суток, чтобы влюбиться»? Или сколько у меня там? Нет, всё не то. Если правда об этом подумать, то книга должна быть о тебе, а не обо мне, потому что я-то утром забуду, как всё это тяжело и страшно, тогда как ты будешь жить со своими чувствами почти что один на один и изо дня в день оберегать меня всеми силами. Да, это точно была бы книга про тебя». — «Любовь повелителя мух», — задумчиво выдохнул он. На приятном лице собеседника по очереди высветились смешок на грани радости, изумление, боль и разочарование, череда которых закончилась вспышкой нежности. На Арсения смотрели не просто, как на дорогого человека, а как на божество, чей любой жест был сродни благословению. «Если я в твоем мироощущении — бог, то, чёрт побери, твои ноги — это то, на чём меня должны распять», — простонал мозг и выключился. На набережной, где они сидели, было всего несколько пенсионеров, мирно читавших газеты или игравших в шахматы, так что особо никто не осудил его за последствия отключения головы: он потянулся к Антону, как с самой большой своей слабости, которой сдавался, ощущая скорее, что тянулся к недосягаемой высоте — и не встретил сопротивления. Тот не дёрнулся даже, позволив обнять ладонью своё лицо и оставить короткий, почти наивный, как весь мужчина в этом круге, поцелуй у края губы. В этой секунде было всё, что актёр не мог объяснить, понять и сформулировать, а ещё — всё, что гудело в голове. — Я люблю тебя, помнишь? — с мягкой улыбкой откликнулся парень, снимая с себя его руку, но не отпуская. Плечи дрогнули. — Не столько помню, сколько ощущаю. И его человеку хватило такого ответа, как ему хватало первого попавшегося слова в качестве причины верить. Это всё, что он мог дать, но и это принималось как ценность. «Хорошо, что я не знаю, сколько раз ты это говорил, иначе бы привык», — грустно улыбнулся Арсений, после чего вдруг посерьёзнел. Видимо, умение переключаться между чувствами передавалось воздушно-капельным путём: — Как давно ты знаешь меня? — Чуть больше трёх лет, — ладонь отпустили. Антон похолодел внешне настолько, что дневная жара стала выносимой. — А сколько из них…? — мужчина запнулся на местоимении, будучи не в силах его озвучить, и сник, надеясь, что собеседник поймёт суть фразы. Тот поднялся на ноги, отложив портативный компьютер на лавочку. — Что именно? Сколько мы встречаемся? Или сколько уже ты болен? Чужой голос чеканил слова, словно надеялся избить ими вопрошавшего, словно тема была не просто болезненная, а запретная. Произнося «мы», молодой человек посмотрел на него с такой издёвкой, будто знал, как беспричинно, но сильно то резало слух. Он опустил взгляд и прижал к груди закрытую книгу, используя её вместо щита. Почему малознакомый человек мог ранить его одной интонацией? Значило ли это, что реагировало на парня не только тело? Второй, видимо, понял, как прозвучало сказанное, потому присел на корточки, облокотившись локтями на его колени, и постарался выцепить голубые глаза: — Арс, пойми правильно, пожалуйста. Ни разу ещё правда не устроила тебя, врать тоже не хотелось бы. Зачем мне причинять лишнюю боль? — на него смотрели с такой виной, что защемило лёгкие под рёбрам. — Я же защитник твой, помнишь? — слабо, но очень искренне улыбнулся Антон. — Личная свиная голова. Оцепенение обиды спало с грохотом железных цепей, он рассмеялся и покачал головой осуждающе: — Не называй себя так! Дурачина. — Тебе можно, а мне нельзя? Если я дурачина, то ты лицемер, — хихикнули в ответ. — Мороженое будешь? «Знаешь, кажется, я начинаю привыкать к тому, как ты скачешь по оттенкам настроения и темам разговора. Мне это даже нравится почему-то».

***

На колебания, лечь ли спать на неудобный диван или на мягкую кровать к Антону, он потратил не больше минуты. На то, чтобы развернуть парня на себя, — ещё пару. А всё для того, чтобы оказаться с тем лицом к лицу и придвинуться близко настолько, чтобы наполнять лёгкие чужим дыханием. Арсений сам не знал, зачем ему это было нужно — всего лишь поддался зудящей в мозгу потребности сделать именно так, балансируя на грани между романтикой и кое-чем более жестоким. Следовало отдать должное — молодой человек какое-то время покорно и, что важнее, успешно справлялся с контролем частоты вдохов, пока на сотом не сдался и не задышал так, словно только что бежал. «Пятьсот сорок шесть, пятьсот сорок семь…» - автоматически в уме считал секунды мужчина, находясь так близко, что носом почти упирался в чужой нос. — Тебе правда так комфортнее или ты издеваешься? — проворчал всё же Антон то ли зло, то ли насмешливо. В темноте глаз было не разобрать. «Чуть больше девяти минут», — сам себе хмыкнул он, пытаясь осознать, зачем вообще засекал. Причину-то найти оказалось не сложно, а вот мотивацию поступка… — Мне интересно, сколько ты способен выдерживать подобное. — Почему? — Понятия не имею. Считай, такая вот проверка на прочность из детского любопытства. Арсений говорил и чувствовал, как воздух, выходя из его губ, тут же попадал в чужие, жадно тот глотавшие — парень тонул, погибал, но не отстранялся. — Это жестоко. — В любой момент можешь отвернуться, — удовлетворённо хмыкнул он, снимая с себя всего одной фразой ответственность за то, что могло произойти, и упиваясь полученной так внезапно властью. «Сам я к тебе не полезу. Сделай это за меня. Забери у меня право решать, целовать ли тебя по-настоящему, потому что мне всё ещё нужно время, которого нет». — Правда думаешь, что могу? — вдруг бросил второй. «Искренне верю, что нет. Будешь искушаться, хотеть, страдать, но ни притронуться не сможешь, ни отдалиться. Застрянешь на этой грани, врастёшь в текстуры…» — мозг споткнулся о собственную мысль и упал, содрав несуществующую кожу на воображаемой коленке. Эта власть всегда у него была, просто не казалась такой очевидной. Его человек принимал правила игры задолго до того, как она началась. И действительно не заслужил подобного пренебрежения к чувствам. — Прости, Антош, — шепнул он на выдохе и, закинув руку тому за плечо, притянул к себе, уложил на груди, прижимая так крепко, как только позволяла чужая хрупкая кость. Мягко, почти невесомо его обняли за талию и выдохнули тоже. — Прошёл проверку хоть? «Да. Хотя я не могу решить, хорошо это или плохо».

***

Арсений проснулся в незнакомой комнате с неизвестным мужчиной, бесшумно оделся, взял телефон и покинул квартиру. Сел у подъезда и обнял колени руками — ему некуда идти, не у кого просить помощи. Парень, вышедший его искать, вызвал достаточно доверия, чтобы заснуть у того на руках и почти не бояться «смерти». Арсений проснулся в незнакомой комнате с неизвестным мужчиной, бесшумно оделся, взял телефон и ушёл из квартиры. Пешком спустился на несколько этажей и поддался панике — он не знал, кем являлся, куда направлялся, кто мог бы помочь. Просто ждал, что вселенная сжалится и даст ему хотя бы что-то, а та дала кого-то: парень, отругавший за сидение на холодных ступеньках, показался очень приятным и надёжным, потому заслужил благодарный поцелуй в плечо на ночь — в качестве немой просьбы: «спаси меня из этого порочного круга, милый ангел». Арсений проснулся в незнакомой комнате с неизвестным мужчиной, бесшумно оделся, взял телефон и ушёл из квартиры, но остановился у лифта. Ведь идти-то было некуда, как неоткуда ждать спасения. Сонный парень, босым выскочивший из-за входной двери, посмотрел на него с волнением, но ни о чём не спросил — молча дал еду, тепло, лекарства и объяснения, а потому, конечно, получил поцелуй в щёку на ночь. Он даже не знал, почему «конечно», но не задумался. Арсений проснулся в незнакомой комнате с неизвестным мужчиной, бесшумно оделся, взял телефон и застрял в коридоре, потому что бежать не было смысла, ведь так он упустил бы единственный шанс что-то понять и не остаться одному. Приятный молодой человек явно не ожидал найти его в квартире, почему-то чужие бледно-зелёные глаза наполнились болью. На ночь ему на ухо сказали: «Пожалуйста, не сдавайся. Убегай, борись, сопротивляйся, но не складывай лапки. Я всё выдержу, ты только верь, что мы справимся…» и обняли. А он не понял, что значили услышанные слова — только улыбнулся в темноту этому «мы», которое значило, что его не бросят, и прижался щекой к горячей груди, рядом с которой спать летом стало очень жарко, но без которой было бы неуютно. Арсений проснулся в незнакомой комнате с неизвестным мужчиной, бесшумно оделся и сел на пол у кровати, чтобы получить ответы на роившиеся в мыслях предположения. И всё старался, старался запомнить заботливого парня — так, что голова раскалывалась. Он знал, что эта боль с ним уже не первый день, хотя другие не помнил, но всё равно закапывался в недра собственной души, чтобы положить Антона поглубже, чтобы уберечь того от забвения. Конечно, это не сработало. Арсений проснулся, оделся и сел на край постели. Его сил не хватило на страх — только на отчаянное и очень тихое «Я не знаю, кем являюсь. И не помню тебя. Помоги мне». До одури красивый парень смотрел на него с невозможной нежностью, как на брошенного котёнка, и обнимал за плечи. Он знал, что находился в надёжных руках, что был любим, а о большем и не смел просить. Черепная коробка гудела так болезненно, что хотелось кричать. Арсений открыл глаза и не тронулся с места, с интересом рассматривая незнакомое ангельское лицо. Ему больше не было страшно от неизвестности, не хотелось бежать и прятаться. Он оказался способен подождать, пока неизвестный парень проснётся, чтобы дать все нужные ответы, ведь больше спросить всё равно было не у кого. И поймал себя на мысли, что ему нравилось смотреть, как этот человек спал. Так умиротворённо, так… красиво? Это было воскресенье — день, когда Арсений разрешил себе влюблённость в того, кого не помнил.