Любовь повелителя мух

Арсений проснулся на жёсткой мужской груди от медных солнечных лучей, лупивших прямо по векам, и поднял голову. В ответ на него выжидающе смотрела пара тусклых зелёных глаз, обладатель которых моментально расцепил руки, заковавшие его в объятия, так и оставив те висеть в воздухе. Привстав на локте, мужчина продолжал изучать чужое лицо, с удивлением замечая, что не такое уж оно было и спокойное, каким казалось на первый взгляд — в мелких морщинках и сведённых бровях искрились плохо замаскированная боль и какой-то вопрос. Но второй человек ничего не предпринимал и не говорил — только ждал от него каких-либо действий и пристально вглядывался тоже. Выдержав драматичную паузу, он наклонился и оставил мягкий след поцелуя на пухлых губах парня: — Доброе утро. — Ты! — взвизгнул Антон полушёпотом и притянул его к себе обратно. — Дурачьё! Напугал меня так. — Зато смотри, сколько радости. — Она бы и так была, — с ворчанием тот принялся нащупывать за спиной футболку. — Ты в курсе, что мы спали часа два? Арсений улыбнулся тому, как приятно тиха была голова, почти переставшая разрываться, и потёр ладонью нывшую шею: — Так вот, почему есть ощущение, что меня грузовик переехал. Пора выходить, да? Ему кивнули, натягивая жутко помятый кусок ткани, без которого худое тело смотрелось определённо лучше. Когда они начали заправлять постель, раздался стук в дверь, и после синхронного «да?» на чердак проскользнула Катюша. — Птенчики мои, — засияла она, — вы пропустили завтрак, так что скажите, нужно ли вам упаковать что-то с собой… Не хотелось бы отпускать в общественный транспорт на голодный желудок. — Нет, спасибо, мы зайдём куда-нибудь, — наклонил голову мужчина со всей возможной признательностью. — Птенчики…? — его человек скрестил руки на груди, садясь на край кровати. — Ну, я подумала, что называть вас голубками будет слишком двусмысленно, да и какие-то вы тихие были ночью… — Достаточно! Такого объяснения мне вполне хватит. — А вот я бы послушал полностью эту логическую цепочку, — он ухмыльнулся, видя краем глаза, как Антон скручивался в бараний рог или даже раковину, чтобы залезть в ту и избежать неловкости. — Арс! — Так, ссорьтесь без меня, — рассмеялась женщина, поднимая руки и отходя спиной к выходу. — Не хочу видеть, как вы потом будете мириться. Но учитывайте: у вас минут пятнадцать, так что постарайтесь уложиться. — Да прекращай уже, — парень запустил в вовремя закрывшуюся дверь подушку и обнял колени руками. — Теперь понятно, почему вы так быстро спелись. «Итак, пятнадцать минут, да?» — он вернулся к постели и притянул второго к себе за затылок, умиляясь тому, как быстро тот переключился на другую эмоцию и обвил руками его талию, по-детски утыкаясь носом в живот, словно просил защиты. До самого дома ничего подобного им не светило больше, потому как везде были заранее осуждающие глаза посторонних, что делало каждую такую секунду ценнее. Гладить мягкие кудри было сродни медитации. Из мыслей всё не уходило радостное, чуть ли не фанфарами сопровождавшееся «Дима был прав», которое постепенно начинало беспокоить, ведь после обнуления данный ему совет не вспомнится. Мозг услужливо указал на журнальный столик в углу комнаты, на котором как раз располагались клочок бумаги и карандашница. Не тратя времени на объяснения, Арсений выпутался из прикосновения, оставил себе короткое послание, после чего сложил то и передал в тонкие пальцы: — Отдай мне это в начале следующего круга, пожалуйста. После объяснений и всего остального, с чего обычно начинаешь, — парень кивнул и начал было разворачивать листочек. — Только не читай. Это для меня, если не против. — Там что-то нехорошее? — Ага. «Бросай чудика и спасайся. Он храпит!», — рассмеялся мужчина. Собеседник же завис на пару секунд, после чего принялся усиленно жевать губы. — Ты чего? — Да так. Проглатываю язвительный ответ. Лёгким движением подцепив чужой подборок, актёр наклонился к красивому лицу и замер в сантиметре от губ: — Помочь протолкнуть? — и, не дожидаясь ответа, впился с поцелуем. Может, романтичного в нём и было мало, зато реакция Антона на такие выпады казалась бесценной. И, чёрт, как же приятно было просыпаться собой и узнавать того, кто лежал под боком.

***

Парень, зацепившись за его отмазку от завтрака, придуманную для Кати, и правда не спешил по какой-то причине домой — вместо этого потащил их в кафешку у железнодорожного вокзала, даже не спрашивая, имелось ли вообще желание туда идти. А тем временем Арсений, привыкший за вчерашний день к свободе в проявлении нежностей, поскорее хотел оказаться в «родных» четырёх стенах, чтоб без зазрения совести вжать другого в одну из них. Сопротивляться, однако, не стал — есть и правда хотелось. — Дружелюбнее остальных на меня смотрит вот это вот, — он ткнул пальцем в меню на какой-то мясной ролл, а затем указал на другое блюдо. — Или не изощряться и взять просто сырники? — Ты меня спрашиваешь? — поднял брови Антон. Они мучились уже порядка десяти минут, разговаривая громче, чем обычно, из-за обилия людей и характерного для тех шума. Собеседник сидел напротив, боком к огромному окну, а сам мужчина — спиной к помещению, чтобы плёнка памяти не записывала лишние лица и диалоги. Каждый байт жёсткого диска нынче был на вес золота. — Тебя, конечно, кого ещё? Что я уже пробовал? Что нравилось? — Вряд ли смогу помочь. Ты всегда отвлекаешься на сырники. — Ну, значит, не будем нарушать традицию. Кстати, как давно мы тут были в последний раз? — ненавязчиво начал он, пытаясь прощупать, какое количество времени могла длиться их странная история, потому что откуда-то знал, что прямо спрашивать бесполезно. — Когда из Курска вернулись. Точную дату не помню, — отмахнулись от него, переключив внимание на подошедшую официантку. «Так, эта попытка не удалась. Давай попробуем с другой стороны зайти», — Арсений задумчиво ковырял еду вилкой, подбирая наименее навязчивую формулировку. — Слу-у-ушай. Раз уж у тебя в голове есть целиком некоторые пьесы, можно ли сказать, что ты связан с творческой сферой…? — Боюсь, нет, — улыбнулся второй, отпивая чай из поистине гигантской ёмкости. — Ближе всего к искусству я был, когда целовался с тобой. Антон, видимо, даже не понял, что сказал — эта мысль была столь же простой и естественной, как «я люблю тебя», произнесенное ночью. Тот мог смущаться от шуток Катюши, терять контроль над лицом от его касаний, мог мастерски изображать святую невинность, при этом обладая чётким пониманием, что чувствовал и к кому, потому такая уверенность не удивляла. Наоборот — была самой логичной из всех исходов. А всё же он растерялся. Испуганно перебегая взглядом между зелёными глазами, мужчина не знал, какую эмоцию испытывал — просто хватал ртом воздух и отчаянно пытался объяснить мозгу, мол, «не тонем мы, всё хорошо». Но это не было просто «хорошо». «Ты — мой ангел, а я — твоё искусство. Это даже не сладкая романтика уже, это что-то на уровень выше. А ведь мы не знакомы, считай. Каждое чёртово утро не знакомы. Я же разный из круга в круг, да? И ты любишь меня разным. Нет, не банально «любишь», как это делают в дешёвых фильмах… Но другое слово я не могу найти». Избитое необъяснимым чувством солнечное сплетение заныло. — Отвратительная формулировка, согласен, — попытался вывернуться собеседник, увидев его реакцию и тоже её не поняв. Нужно было спасаться из океана неформулируемых ощущений, пока не задохнулся, так что Арсений попытался скопировать чужую манеру и переключиться на то, что было ему ближе: — Кстати, о «целовался», — пониженный голос звучал вымученно, хрипло. — Как давно мы заходили дальше? — он не надеялся на прямой ответ. Это была лишь попытка сменить тему на что-то, меньше его волновавшее. А парень вдруг залился краской от щёк до самых ушей и сгорбился в одно большое стеснение. — Да ладно? Настолько, что ты аж краснеешь? Мозг и правда перестроил вектор мысли, вернув возможность размеренно дышать, и теперь старательно рылся в прошлом, которого для него не существовало, чтобы найти точную дату. Парень же чуть сполз под стол, упёршись своими заточенными голыми коленями — в его, и спрятался за стенками чашки: — Не краснею, тебе кажется. Я вообще не умею… — Ах ты гнида проклятая! — донеслось сзади, так что оба они переключились снова. Обернувшись, Арсений увидел невысокого мужчину кавказской наружности, который широкими шагами резал кофейню, идя «…к нам?». — Психопат грёбаный! — потребовалось несколько секунд, чтобы проследить, куда тот тянул гневно выставленный указательный палец. Оказалось, к Антону. Актёр поднялся с места раньше, чем дал мышцам команду, встав у чужака на пути и грудью закрыв своего человека: — Какие-то проблемы? — Да я эту паскуду засужу… — кипел тот, а потом вдруг проморгался, действительно рассмотрел его лицо и просиял счастьем. — Арсюха! Нашёлся! — его, растерявшегося, притянули за плечи в объятья. Не в силах отстраниться, он только повернул голову к спутнику, ища спасения, и опешил окончательно, когда они встретились взглядами. Это уже была не маленькая, запиханная поглубже боль, что часто мелькала на красивом лице. Нет, там, внутри у его ангела, горели города и выходили из берегов океаны. Не разбившиеся глаза — а труха, оставшаяся от осколков. Пепел, грязь, не начавшие ещё наворачиваться слёзы и вина. Такая явная и отчаянная, на которую не хватило бы всех извинений мира. Не нужно было что-то понимать, чтобы вздрогнуть и отпихнуть незнакомца. — Не трогайте меня, пожалуйста, — он хотел послать того далеко и надолго, клянусь, хотел, но сказал не то, что планировал. — Мы знакомы? — Конечно! — по-простому вскрикнул мужчина и вернул внимание на Антона. — Что эта мразь тебе сказала? Что успела напридумать? Я бы на твоём месте не верил бы ни единому слову… А парень молчал. Не ругался, не защищался, не просил его уйти домой. Молчал, пока глаза в красках отображали, как тот погибал. — Давайте без оскорблений. Я понятия не имею, кто Вы, так что будьте добры оставить нас… — Чёрт, точно! — маленькой ручкой ударив себя по лбу, подошедший принялся вытаскивать из наплечной сумки пачки явно недавно распечатанных фотографий, где были они оба и другие люди, почему-то смутно знакомые. На многих снимках он обнимал симпатичную женщину, которую не распознал совсем. — Понимал, что возникнут вопросы, так что подготовился. Это, — смуглый палец ткнул в несколько лиц, — наша труппа. Про театр тебе хоть говорили? Или совсем с чистого листа пытались… Он растерянно листал фотографии, рассматривая свою счастливую улыбку, и не понимал абсолютно ничего. — А она? — указал на ту самую женщину. — Жена твоя. Эта фраза тоже была простой. И… честной. Как та могла быть честной? Круто повернувшись, Арсений уставился на молодого человека, который теперь испепелял взглядом стол, продолжая молчать и не собираясь сдаваться, казалось, даже под пытками. Но раньше, чем был задан вопрос, незнакомец заговорил снова: — Я — твой лучший друг, Серёга, мы работаем вместе. Мы с Алёной, супругой твоей как раз, ищем тебя уже несколько месяцев, потому что этот сумасшедший, — чужой палец вернулся в прежнее положение, имитируя копьё, которым тот надеялся проткнуть Антона, — силой вывез тебя из Питера. Кто ж знал, что в свой вшивый Воронеж? Мне бы и в голову не пришло искать тут, если бы не… — Так, нет, стоп, — он поднял руку, прерывая поток слов. — Это бред какой-то. Я же знаю его… — Да ничего ты не знаешь! — Сергей — не человек, а одна большая и яркая эмоция — всплеснул руками. — Сомневаюсь, что тебе рассказывали о паре лет преследований, заявлении в полицию и прочем дерьме. Он ходил на каждый спектакль со своей профессиональной камерой, караулил у дома, пытался навязаться, а в итоге… Он снова жестом осадил говорившего и, не в силах больше оставаться на ногах, упал обратно на стул. Похолодевшей рукой тронул тонкие пальцы, оставленные на столешнице, будто ненужные. Сознание пыталось пробиться через мрак всего сказанного, смогом осевшего внутри, но не справлялось с задачей. Его уютный, полный тепла и понимания мир раскалывался на части, но было не ясно, как всё починить. Одному ему точно не справиться. — Скажи мне, что это чушь, — шепотом начал Арсений, подаваясь вперёд. — Одно твоё слово против сотни слов незнакомого мне человека. Я поверю тебе, клянусь, только скажи, что он соврал, — губы парня дрогнули, но не выпустили ни звука. — Пожалуйста! — шепот стал громче, а просьба переросла в отчаянную мольбу. — Это не может быть так. Ты же не преследователь, Антош, — на этот раз эмоцию выдали дёрнувшиеся ресницы. Чужой взгляд выцепить не удавалось, как он не старался, хотя знал заранее, что найдёт там лишь вину. — Ты мой личный ангел-хранитель, правда ведь? Антош? Спутник прикрыл веки и стиснул челюсти так сильно, что послышался скрип зубов. Затем аккуратно высвободил руку, залез в передний карман шорт и уложил на стол потемневшее от времени обручальное кольцо. Его кольцо, идеально севшее на безымянный палец. Отрицать полученную информацию было бесполезно, как бы тело не кричало, что такого быть не могло — без слов ему всё и так сказали. — Видишь? — вскинулся снова Сергей, положивший руку на плечо. — Пойдём со мной. Верну тебя домой, к семье. — Я не понимаю. Он всё царапал глазами красивое, сейчас до страшного пустое лицо и не мог заставить себя принять правду. Ну а как? Как, когда вся его жизнь, весь мир, все его чувства сидели напротив с закрытыми глазами и просто ждали, пока всё закончится. Хотелось кричать и швырять посуду, а ещё хотелось забиться в угол и выть — но мужчина снова потянулся к родному существу. «Не отпускай меня. Даже не думай об этом. У тебя одна задача — любить… так люби же, люби» вырвалось наружу само: — Люби меня! — он сам не заметил, как ударил кулаком по столу, но всё же заставил Антона посмотреть на себя. И пожалел об этом сразу же. Столько боли в глазах того, кого считаешь близким, вынести просто невозможно. Если за плечо его держал человек-возмущение, то это был человек-вина. Скорбь, боль, стыд были где-то дальше, на втором плане, а главным инструментом в симфонии чужого взгляда было «Прости меня» — не отчаянное и громкое, как можно было ожидать, а тихое, не надеявшееся быть увиденным. Арсений снова потянулся к горячей ладони, вернувшейся на стол, цепляясь не столько физически, сколько морально — последними крупицами влюблённости. — Не смей поступать так со мной… Руку снова убрали, на долю секунды приподняв уголок губы. Он понимал все оттенки и полутона эмоций того, кого помнил лишь вторые сутки, и почти услышал это неозвученное «я люблю тебя», под которое Сергею был передан его паспорт, вытащенный из рюкзака. Антон уставился в одну точку, стыдливо склонив голову, и медленно выдохнул. Его отпускали. — Сколько у меня времени, пока он не обнулится? — новый человек принял документ с демонстративной неприязнью. Никаких «спасибо» — только невербальная угроза, мол, «шевельнёшься — я прекращу себя сдерживать». — Сутки максимум. И это было единственное, что слетело с пухлых губ. Последнее, что прозвучало вместо прощания. Сказанное даже не ему. Больной не зафиксировал в памяти, как вставал и покидал кофейню, как садился в машину нового знакомого и что ему при этом говорили. Зато покадрово отпечатал на внутренней стороне век, как человек, оставшийся сидеть у прозрачной витрины, не моргал, смотря не столько на чашку, сколько в пустоту внутри души, а затем обнял себя за локти и сжался в нечто маленькое и беззащитное. Мысли, которые не дано было понять, смешивались с тем, что отчаянно билось в груди. «Посмотри на меня. Поверни чёртову голову — и я выбегу обратно. Уложим меня спать и сделаем вид, что ничего не было. Пожалуйста, ангел мой, защитник, Повелитель мух. Пожалуйста!» — он прислонил ладонь к окну, надеясь пройти сквозь стекло, и еле заметно поскуливал, не справляясь с тем, как на части рвалось сердце. Дима оказался прав в тот день дважды — не стоило пытаться запоминать парня, а ещё симпатия — не вся находилась на уровне памяти или даже мозга, иначе бы ему не было так больно. «Почему «Повелитель мух»? — откашлялась рациональная часть сознания. — Я разве читал эту книгу?» Мотор был заведён, автомобиль тронулся с места. Парень так и не обернулся. По щеке Арсения проскользила горячая капля. — Всё будет в порядке, поверь, — попытался вклиниться в гул опустошённой головы «лучший друг». — Есть люди, которые действительно любят тебя, без больной одержимости. — А моя жена… — начав снова говорить, а не скулить, актёр не сразу узнал собственный голос. — Я-то сам люблю её? — Алёну? — собеседник усмехнулся по-доброму и похлопал его по колену. — Арсюх, ты самый заядлый бабник, которого я когда-либо встречал! Вчерашний разговор у мангала встроился в цельную картину с характерным хрустом так идеально, что стало мерзко от себя, которого он не помнил. Скинув кроссовки, мужчина прижал ноги к груди. — Прости, мне не стоило… — спохватился второй. — Ничего. Бьёшь — так добивай. — Я лучше музыку включу, ладно? — чужой уверенный голос погас то ли виновато, то ли смущённо, и его передёрнуло. «Лучше уж без вины. Её на сегодня точно достаточно». Из встроенных в машину колонок полился сначала стрёкот насекомых, что сразу же сменился задумчивым соло электрогитары. Он выдохнул, отворачиваясь к окну и заранее стараясь не вслушиваться в текст. Но слова солиста буквально заставили его подавиться воздухом: «…смотрел на меня задумчивым взглядом пустых глазниц» — в памяти тут же всплыло выключенное лицо. «О, этот взгляд… Ни один сумасшедший не смотрит так ни в одной из больниц», — продолжал певец, и Арсений резко подорвался на месте, чтобы поставить на паузу. — Что это за трек? — у него на затылке колыхались волосы от ужаса, который нельзя было адекватно объяснить. Водитель ухмыльнулся. — Нравится? Мы её с тобой до дыр заслушали году в четырнадцатом. Стара она, как весь наш коллектив… — ответил Сергей, затем вытянул тот же самый, уже наизусть выученный палец, включая обратно композицию. «…ты никогда не покинешь земли повелителя мух». Снова заслезились — на этот раз пересохшие от редкого моргания — голубые глаза; воображаемый Антон, стоявший перед взором, глядел на него со всей болью мира. «Не покинешь воды повелителя мух» — в памяти пульсировали слова, жесты, поцелуи, горячие выдохи и нежные улыбки, мягкость тёплой оголённой кожи. «Не покинешь… — он обернулся на заднее стекло, не надеясь уже разглядеть место, из которого его увезли. Исполнитель закончил припев, а в голове всё с тем же хрустом встала на место такая логичная, пусть непонятная поначалу ассоциация, — повелителя мух». «Так я знал, что меня забрали? Не помнил, но нутром, подсознанием ощущал это? Тогда почему нет радости от освобождения? Меня ведь домой везут, к семье. Я покинул Антона, это правильно…» — твердил Арсений сам себе, снова подтягивая колени к ключицам, но фразы, даже не озвученные, казались неубедительными, лживыми. Искромсанная душа пульсировала, как открытая рана, хотя в остальном почти не подавала признаков жизни, и шептала ему в ответ: «Дом в другой стороне. Плевать на правду, на опасность, на женщину, о которой ничего не известно, на коллег и друзей. Я знаю, что чувствую. Верните меня назад. Верните. Верните назад!» Он откинулся на подголовник, намеренно ударяясь затылком посильнее — так, чтобы выбить всё «неправильное» из черепа, и прикрыл веки. Назад было нельзя — и это понимали все его демоны, бившееся в конвульсиях внутри. Мысль потянулась обратно в Воронеж, из которого они уже выехали, и обратилась по привычке к тому, кто наверняка ещё сидел, ссутулившись, и пустыми глазами сверлил стол: «Не я тебя покинул. А ты — меня».