Любовь повелителя мух

За время, пока пара шла пешком до Московского вокзала, Антон успел только представиться и выкупить им за бешеные деньги целое купе, приведя в качестве аргумента уж слишком расплывчатую формулировку: «Нам нужно кое-что обсудить без лишних ушей и глаз». Мужчина ловил странный диссонанс между сказанным и чужим поведением — с ним вроде как хотели остаться наедине, при этом избегая прямых взглядов, мимолётных касаний и в принципе держась на расстоянии не менее метра. Это ощущение, будто парень насильно переступал через себя, даже всего лишь оборачиваясь на него, очень подходило к «разговору» в супермаркете, прошедшему под девизом «подойти ближе было бы пыткой», но никак не вязалось с тем, какая тихая нежность, смешанная с радостью, мелькала в зелёных глазах. И это его не устраивало. Что-то из перечисленного явно не было искренним, хотя загадкой оставалось, что именно. — Ты с одним рюкзаком приехал в другой угол страны? — очнулся от размышлений Арсений, когда они уже подходили к поезду, потому как ранее не обратил внимания, что ни в гостиницу, ни к камерам хранения за остальными вещами его не повели. Приятным было чувство, что за этим почти не знакомым человеком он без пререканий шёл в указанном направлении, омрачавшееся тем, что второй будто так до конца и не поверил, что они правда ехали в Воронеж. Словно был на низком старте, готовясь моментально отпустить, когда (не «если») он развернётся и пойдёт обратно, к другу. — Мне нужно было только документы передать, — бесцветно ответили ему, не поворачивая головы и вручая параллельно оба паспорта проводнице. — И лекарства, которые так и не взяли. — Мы не рано? До отправления еще минут тридцать, может, лучше зайдём за кофе или… Собеседник покачал головой, прошёл в нужное купе, тут же закрыл за ним дверь и плюхнулся на застеленную бельём нижнюю полку: — Садись. Так, у меня не очень много времени на то, чтобы пересказать тебе примерно три года, так что не будем его терять. — А к чему такая спешка? Ехать нам долго, успеем, — покорно опустился напротив мужчина, растерянно оглядывая взволнованное красивое лицо, радость с которого почти исчезла, уступив место непонятной и очень глубокой вине. — Хочу, чтобы у тебя было время передумать и выйти, пока поезд не тронулся, — собеседник принялся доставать из рюкзака бумаги, пока он не остановил в полёте чужое чуть подрагивавшее запястье. — Слушай, я и так верю в твои хорошие намерения… — Нет, — ласковый взгляд посерьёзнел, рука вежливо освободилась от хватки. — В прошлый раз, когда ты поверил мне на слово, я тебя подвёл ложью и недоговорённостями. И у меня нет ни права, ни желания ещё раз совершать подобную ошибку. Пожалуйста, выслушай всё, что нужно, а уже потом принимай решение. — У Серёжи утром ушло около получаса на то, чтобы сказать самое основное, — задумчиво проговорил мужчина, размещаясь поудобнее. — Благо, у меня больше опыта в том, как сокращать информацию до смысла и удерживать твоё внимание, — ещё более виновато улыбнулись мягкие губы. «Мягкие? Откуда я знаю, что они именно такие?» эхом прокатилось по мозгу. Он кивнул с готовностью и опёрся на стенку купе. Чётко, структурированно и до пугающего честно ему действительно описали почти всё: романтическую поездку с бывшей девушкой, во время которой произошла их первая встреча, одержимость, борьбу с собой, ненавязчивое преследование, дошедшее до заявления в полицию, что так и осталось без внимания, «похищение» — без подробного контекста и причин, обоснованное простым «я решил, что смогу позаботиться о тебе лучше жены», привыкание к новой жизни и друг другу, ограниченное обозначением мелких изменений, которые и привели к нынешнему уровню доверия, сцену в кофейне и решение всё же приехать, чтобы попросить текущего опекуна держать в курсе ситуации. Словом, важные аспекты, что никак на деле не объясняли, почему его так тянуло к этому человеку и почему тот старался держаться на приличном расстоянии как морально, так и физически. Арсений впитывал будто много раз отрепетированную речь и всё не мог уложить в себе некоторые моменты. А потому, дослушав до финального долгого выдоха, приступил к уточняющим вопросам, главным из которых был только первый: — Твоё чувство, столько раз упомянутое, оно… какой носит характер? Собеседник взял паузу, растерянно бегая взглядом по собственным рукам, и ответил осторожно: — Платонический. — Значит, между нами за проведённое вместе время ничего не было? — Нет, — на него подняли тусклые, полные решимости глаза. — Нет, конечно. «Лжец» — громом раскатилось в голове. Он помнил интонации и жесты парня наизусть, не зная того толком, а потому ощущал притворство на каком-то особом уровне восприятия. И это снова не вязалось со сказанным ранее. От него что-то пытались скрыть. Что-то, сочтённое дурным, и намеревались исправить явно допущенные ранее ошибки. Антон сверился с часами на телефоне и кивнул сам себе: — У тебя примерно пять минут на принятие решения и хоть какой-нибудь отклик. Второе — не обязательно. Отвернувшись к окну, мужчина принялся заново прокручивать подробности, накладывая те на свой частивший пульс, неконтролируемые мысли, сводящиеся по сути к тому, что сидящий напротив чудик привлекал его далеко не как забытый друг, и замеченную ложь, которая и вовсе выбивала из колеи. «Если ты и правда такой плохой и опасный для меня, как говоришь, почему я так рад твоему возвращению? Почему я готов идти за тобой на край света и изнываю от желания снова коснуться тёплой кожи? Если между нами действительно только дружба, что закончилась вскрывшимся предательством, откуда в твоих глазах столько нежности?» Стоило быть честным с самим собой и признать, что ничего из услышанного его не удивило — только дало логичное пояснение, откуда в груди появилась дыра. И, как ни странно, ничего не поменяло. — Провожающие, просьба покинуть вагон, — донеслось из-за двери, заставив их обоих вздрогнуть. Парень продолжал терпеливо молчать, позволяя ему самому выбрать, какой будет дальнейшая жизнь, тогда как выбор был сделан ещё при первой встрече в этом круге. «Я искал тебя, не зная об этом. И нашёл. Да, такого странного и неоднозначного… Ну, это ничего, какой уж есть» мурлыкало в голове, на что рациональная часть подсознания злобно скалилась — его кидало из стороны в сторону: «Но то, что тебе хватает наглости меня дезинформировать после слов о том, что такое больше не повторится…». Он поднялся на ноги — в ответ на действие ходячее чувство вины ссутулило плечи, будто ждало удара: — Итак, ты — свихнувшийся на мне фанат, который обманом вывез больного человека в другой город, поселил с собой в однокомнатной квартире и черт знает сколько времени пытался лечить, пользуясь помощью знакомого врача, тебя покрывавшего. И не отпустивший меня с концами даже после прямых угроз лучшего друга, а вместо этого приехавший с мнимым поводом только ради того, чтобы попросить отчитываться тебе об успехах или неудачах дальнейшего лечения. Я ничего не упустил? С каждым твёрдо сказанным словом второй сжимался всё больше и в итоге сник, сдулся, как воздушный шарик, принимая поражение в битве за его расположение, в которой изначально даже не пытался бороться: — Ничего. Всё верно. — Хорошо. А теперь, — Арсений поднял опущенную голову за подбородок и наклонился так, чтобы обмениваться одним углекислым газом, зная, что имел право на это, потому что так уже было, пусть он и не помнил, — посмотри мне в глаза и скажи ещё раз, что мы максимум друзья, — молодой человек испуганно метался по его лицу расширившимися зрачками и усиленно выравнивал дыхание, но не отвечал. — Давай, солги мне ещё раз — и я сойду с поезда, чтобы больше с тобой не увидеться. Антон не издавал ни звука, даже не пытаясь скрыть панику, пока та не начала мигать, выпуская наружу искрящуюся страсть, что в итоге и осталась единственной во взгляде. А затем и она куда-то делась — чужие черты потеряли какое бы то ни было выражение. — Так я и думал, — усмехнулся актёр прямо в выключенное лицо. Поезд тронулся; чтобы не упасть, он выставил руку, опираясь на прохладный пластик, и буквально навис над парнем, как ястреб — над жертвой. Благо, верхняя полка была убрана — так бы лба у него не осталось. — Чтоб больше такого не было, понял меня? — Понял. Хотел как лучше. — Не нужно мне твоё «лучше», — рыкнул «охотник». — Прости. Каюсь, виноват. Выводы сделал, — покорно чеканила «добыча». Мужчина поймал себя на мысли, что так легко переданная власть откликалась в душе каким-то садистским удовольствием, затем испугался той части самого себя, которую ранее не замечал. «Мне нравится держать тебя под полным контролем. Стоит наклониться ещё ближе — и ты перестанешь дышать вовсе»: — Я по жизни тот ещё ублюдок, да? Со всеми этими изменами, пьянками… Не зря ж жена в итоге от меня ушла. — Да. Но чертовски горячий ублюдок, — поправили его шепотом. — Ты это вслух сказал, — снисходительная улыбка вышла сама собой, но Антон даже глазом не моргнул. — Знаю. Отсутствующее выражение забавляло только первые тридцать секунд, пока не оказалось, что второй и правда не моргал. Самодовольный хохот эго чуть поутих, чтобы дать ему возможность присмотреться к «безжизненности» милых черт, которая, казалось, слишком долго принималась как данность. Тут-то до Арсения и дошло: «выключенное» лицо, при том, что действительно не несло эмоции, не являлось пустым. Это была «пауза», как в плеере — парень замирал в режиме ожидания. Его ждали даже сейчас, в таких мелочах, в нюансах, ни о чём при этом не прося, но как бы говоря: «Я тут, если ты хочешь. Полностью». И, как вдруг выяснилось, он хотел. Нагнувшись ещё ниже, мужчина приник к ожидаемо мягким губам, не встретив сопротивления. В голове взрывались фейерверки, пуская горячие, наэлектризованные волны по всему телу. «Я хочу помнить тебя, просыпаясь. Хочу смотреть так же, как ты смотришь, хочу не растерять за ночь всё это давящее на мозг желание, чтобы пронести его, если уж не через всю жизнь, то хотя бы в следующий день. Вычеркнуть из прошлого всю ненужную грязь, очиститься и измениться настолько, чтобы понять, как много ты можешь чувствовать ко мне. Перерасти предыдущую версию себя, потому что только так мы сможем оказаться на одном уровне. Я хочу хотя бы попытаться полюбить тебя в ответ». Поцелуй должен был распалить ещё больше тёмную часть его души, а на деле тронул нечто много лет назад забитое, изодранное в клочья и брошенное умирать, что, очнувшись, закрылось воображаемыми ручками и беззвучно заплакало: «Вряд ли мы умеем любить». Секунду спустя он вернулся на место, надев на лицо бесстрастное выражение, и стянул кроссовки, чтобы с ногами забраться на кушетку. А затем поймал лёгкую улыбку парня, что была одновременно влюблённой и ехидной. — Что? — Давно не видел тебя таким, — ответил тот. Эмоция всё расползалась, затрагивая скулы, глаза, пока не выросла в добрую усмешку. Мужчина вопросительно поднял бровь. — При том, что ты — один человек, из круга в круг в поведении варьируются, усиливаясь, некоторые черты характера, — принялись объяснять ему. — Иногда ты грубый, иногда грустный или, наоборот, слишком легко всё воспринимаешь и много отшучиваешься. Злишься на меня или пытаешься поддержать. Это лотерея. «Господи, как такое можно вынести? Мало того, что человек тебя не помнит, он ещё и разным просыпается раз в несколько суток. Ты точно псих, если добровольно в это вписался…» — Арсений скрестил руки на груди, хмурясь. Определённо нужно было выбираться из этого болота. — И как часто я оказываю сексуальное давление? — Достаточно, чтобы не дать мне расслабиться, — ухмыльнулся молодой человек задумчиво, пока глаза кричали «Можешь и чаще, я не против». Кивнув, Арсений принялся взбивать подушку — информации и размышлений за сутки было непривычно много. Хотя, может, и привычно — он понятия не имел. — Если тебе больше нечем удивить, я бы поспал. — Конечно. Доброй… — второй вдруг ожил и дёрнулся к карману спортивных штанов. Достал из тех сложенную бумажку и протянул через проход. — Ты просил отдать после объяснений, но утром с тобой был не я, так что хотя бы сейчас. Не читал, клянусь. Подставив кусочек листа под свет далёких фонарей, мигавший из окна, он всмотрелся в ровные мелкие буквы и узнал свой почерк, не зная его: «Не пытайся запомнить Антона. Утром чувства будут те же, даже к незнакомцу. Обещаю». — Зря не читал, кстати. — Почему? — встрепенулся сидевший всё в той же позе парень. — Там для меня что-то? — Нет, — он убрал записку в карман джинсов, спустился головой на подушку, — но ты бы приехал гораздо раньше, — ему не требовалось видеть чужое непонимание, чтобы ухмыльнуться банальности своей мести за пережитую боль. Вот уж чувства он обсуждать не собирался — хватит разговоров на один вечер. Но уснуть не получалось. Подсознание вытаскивало красочные картинки прошлой ночи, когда он мёрз в незнакомом дворе и полз к тому, кого никак не мог вытащить из памяти, вызывая страх оказаться в такой ситуации снова — даже если реагировать на парня будет так же, всё равно ведь не узнает поначалу. А если проснётся «грубым» и скажет что-то такое, что того оттолкнёт? Знать, что не святой, и быть таким — немного разные вещи. Отвернувшись лицом к стене, мужчина долго хмурился, боролся с алогичными страхами, внутренне сжимался, будто это бы помогло дать себе ощущение безопасности, но в итоге посреди ночи резко сел обратно и поймал на себе спокойный взгляд. Антон так и остался на месте, подложив одну ногу под другую, убрав руки в большой карман толстовки, и, казалось, ложиться не собирался. — Ты смотрел, как я сплю? — Да. Извини, — равнодушно пожал тот плечами, давая понять, что ни о чём не жалел. «Мог бы просто сказать, что соскучился». — Только вот ты не спал. Почему? «С чего вдруг делиться такими вещами? Это мои заскоки, я взрослый мальчик и справлюсь сам», — вспыхнуло первым эго, но его подавила та часть души, что тянулась к такой ненавязчивой заботе: «Меня знают настолько, что чувствуют разницу между упорным лежанием и сном. Может, и помочь смогут? Вдруг так было раньше». Арсений выдохнул, принимая жизнеспособность своего же аргумента: — Утром я проснулся от кошмара. И боюсь, что это повторится. — Погоди, — парень изумлённо распахнул и без того большие глаза и подался вперёд, — тебе сон снился? Настоящий? — Ну, да… — И ты его помнишь? — не унимался тот, упираясь солнечным сплетением в столик между ними, чтобы быть ближе. — Помнишь же? Арс, умоляю… — Тише, тише. Ничего особенно в нём не было. Я даже расшифровать смог: был на тёмной холодной улице и торопился, искал кого-то, хотя не знал, кого. Теперь вот понимаю, что к тебе бежал, парниш, — Антона передёрнуло так, что раздался глухой стук колена о фанеру и болезненное шипение. Прокрутив последнюю фразу в голове несколько раз, он так и не разобрался, что такого сказал, а потом продолжил уже тише, как бы показывая, что детали не так важны: — Правда я не понял, почему была именно зима и ночь. И почему я был босиком. — И в футболке? — шепнули ему, замирая в оцепенении. — Ага. Почти голый, считай. И всё вроде как закончилось тем, что я умер. — Это была не ночь, а раннее утро, — молодой человек не столько говорил, сколько выдавливал из горла звуки. И он не успел задать вопрос, когда на тот ответили: — Не знаю, как и почему, но тебе снилась наша первая осознанная встреча. День, когда я тебя увёз. «Так ты не столько меня украл, сколько… спас?» — он замер тоже, окончательно складывая пазлы из мыслей, чувств и фактов. То самое маленькое, истерзанное и еле живое, плакавшее в нём несколькими часами ранее, снова пришло в себя, по-детски захныкало, просясь на ручки, ища защиту. Ему можно быть слабым, потому что его таким уже видели. Можно ждать спасения от того, кто раньше спасал. Актёр — не набор придуманных самим фанатом образов, не прошлое, не болезнь, не излишняя настойчивость, находившаяся на грани сексуальности и жестокости, а живой, многогранный человек. И мужчина существовал, раз его различали на фоне общего полотна мира, раз на него смотрели так, будто он — всё. Может, суть этих странных отношений с Антоном была в том, чтобы начать верить не только словам, но вообще всему, что находилось в зелёных глазах? Осознать себя самого глубже, чем раньше — так, как это делал влюблённый? Стать зависимым не из-за положения «опекун-опекаемый», привязаться не к телу и даже не личности, а к тому, что его видят лучше, чем он есть на деле, чтобы и правда стать лучше? Арсения уже приняли таким, какой был, и, видимо, настало время перестать себя бояться и играть роль кого-то другого. Они смотрели друг на друга долго, думая каждый — о своём, но были при этом одинаково поражены и серьёзны, а потом мужчина пересел ближе к своему сопровождению. Сложился так, чтобы уместиться на оставшемся месте, и улёгся на мягкий флис спортивных штанов, обтянувших худую ногу. Второй растерялся поначалу, а, поняв, что от того хотели, мягко приобнял своего человека за плечо. Никаких диалогов, только движения: «Защити меня» — «Я рядом». — Сними толстовку, — подал голос лежавший. — У меня под ней футболка… — видимо, просьба была понята не так, а всё ж парень покорно разделся и потом с интересом наблюдал, как он сворачивал предмет одежды и подкладывал себе под голову с ворчанием. — Не бедро, а жердочка для попугаев. Если встану за подушкой, обратно так уже не согнусь — не молодой. — Хочешь, чтобы я накачал или отъел ноги потолще? Арсений верил, что это не шутка, что ради него готовы были на вещи и посложнее, но позволил себе снова поменять настроение в купе, вслепую проскользнув ладонью от чужого колена до внутренней стороны бедра и заставив второго тяжело выдохнуть: — Ни в коем случае. Я готов быть попугаем. — Видимо, в твоей голове это звучало романтично? — рассмеялись сверху, перекладывая его руку обратно и сводя подрагивавшие ноги вместе. — А по факту из меня сделали зоофила… Фу! — Каждый думает в меру своей испорченности, Антош, — улыбнулся в ответ, устало прикрыв веки. Вот так не страшно. Вот так комфортно. — Тогда поздравляю: твои пошлые шуточки и намёки меня испортили. А теперь спи уже. Долго я так не просижу.

***

Мужчина не помнил или вовсе не знал имя девушки, что ему снилась. Черты её были размыты, потому что не отличались важностью, зато пугающе знакомыми казались действия, производимые с ней. Вот, он навис над той, наслаждаясь реакцией, видя огонь в глазах, который откликался внутри той же единоразовой страстью; вот, взял за подбородок, потому что понимал, какую имел власть, и наслаждался этим; вот, требовательно впился в губы, идя спиной через номер отеля к кровати; в одно движение перевернулся, размещаясь между ног, в другое — стянул с незнакомки блузку. Он делал это десятки раз, снова и снова упиваясь без боя отданным контролем над телом и душой — ему отдавались только целиком, так что только целиком Арсений и брал. Сон тянулся бесконечно долго, повторяясь по кругу, и мучил больной мозг, рычавший, что всего этого быть не должно, помнивший, что где-то недалеко спал тот, с кем нужно было поступить иначе. Ведь, пока он переосмыслял их взаимоотношения, построенные то ли на горе, то ли на случайности, его жесты относились всё к тому же алгоритму для одноразовых связей. Считалось ли это мышечной памятью или актёр в принципе не был способен чувствовать что-то глубже — не важно, но он должен был поменять привычки. Да, был бы не против в кратчайшие сроки оказаться между худых, сводивших его с ума ног, но не таким путём, не «проверенным». Теша собственное пламя, хотелось для разнообразия учесть и чужие чувства, хотя бы из благодарности за вызванное желание вообще что-то сделать иначе. Итак, проснулся он всё в том же поезде, но почему-то на своей полке, и был встречен обеспокоенным взглядом, пытавшимся за секунды считать с его лица — на месте ли память. Большие, преданные глаза не мигали, выражая всё дружелюбие мира. — Ты вообще спал? — Слава богу, — тут же выдохнул второй, расплываясь в улыбке и даже не делая вид, что собирался отвечать на вопрос. — Кофе будешь? — Меня уже тошнит от растворимого, спасибо. Видимо, только его и пил последние дни, — Арсений отвернулся к окну, поджав к груди ноги, и тихо зашипел от боли в спине. Несколько часов бреда из прошлой жизни явно не стоили того, чтобы так страдать. — Если это важно, я опять видел сон. — Никто и не собирается заливать в тебя растворимый, родной, — через столик к нему подвинули бумажный стаканчик. Как оказалось, ещё горячий. Мужчина шокировано перебегал взглядом с такого подарка на блестящие нежностью радужки, чей хозяин почти виновато пожал плечами. — Была остановка, а ты просыпаешься почти всегда в одно и то же время. Подумал, лишним не будет. — Ты чудо, Антош. Спасибо! Вкусовые рецепторы бились в экстазе — его знали настолько хорошо, что сразу добавили нужное количество сахара и, чёрт, это было потрясающе не только по факту, но и в теории. Вряд ли сменявшиеся вереницей девушки в гостиничных номерах могли похвастать такими познаниями. Кстати, о них… Как ему выйти за рамки собственных клише, отработанных за годы? «Выше головы не прыгнуть», — ворчало подсознание и моментально встречало сопротивление там же, в голове: «Но можно держать голову пониже. Поближе к земле, к простым смертным. Не обязательно вот так, сходу, пытаться вырваться из порочного круга — достаточно сделать крохотный шажок в сторону. Мы же не всегда были такими, как сейчас». Где-то в углу души ненавязчиво махала воображаемой ручкой, привлекая внимание, та самая забитая его часть. — Не поделишься, что снилось? — робко ворвался Антон в ожесточённые внутренние споры. — Интересно, какие ещё вещи могут тебе вспомниться. — Нет. Предпочту оставить при себе, — отставил напиток, он подался к чужому рюкзаку, вытянул распечатки результатов анализов и прочую ненужную макулатуру. — Зато могу сразу начать с выводов. У тебя есть копии этого добра? — Разумеется… Кивнув, Арсений выключил обычно работавшую часть мозга почти насильно и передал бразды правления тому, что ещё вчера, казалось, было почти мертво. Руки работали сами — складывали, рвали, отгибали края и снова складывали. «Мышечная память бывает разная», — улыбался он сам себе, стараясь не поднимать взгляд на красивое растерянное лицо, чтобы не пришлось комментировать действия. Просто складывал листы, пока не образовался букет из семи бумажных тюльпанов, которые в итоге гордо протянул в тонкие пальцы: — Мне кажется, мы с тобой неправильно начали. — Понятия не имел, что ты умеешь делать оригами, — шепнули мягкие губы, выпуская наружу смущенную улыбку, ради которой мужчина и старался. — Это старый навык. Давно не использованный, — улыбнулся тоже и разрешил себе мысль «я молодец», — возможно, со школы, точно сказать не могу. — Что же такое должно было прийти к тебе во сне… — Это не твоя забота, — Арсений вернул в руку подостывший кофе и откинулся назад с чувством выполненного долга. — И давай сегодня не обо мне. Расскажи что-нибудь про себя, если можешь. — Да я, вроде, всё тебе… — Нет, речь не об этом, — подмигнул он явному непониманию. — Хочу услышать всё остальное. Что ты любишь делать на выходных? Какую музыку слушаешь? Зелёный или чёрный чай предпочитаешь? Были ли фильмы, над которыми ты плакал, или сериалы, из-за которых не спал всю ночь? Дай мне мелочи, которые не кажутся важными на первый взгляд. Пожалуйста. — Но зачем? — Антон бегал взглядом по его зрачкам и, судя по лицу, не мог решить, стоило ли порадоваться или насторожиться. Пошёл ли мужчина навстречу или скорее начал идти с ума? — Хочу хотя бы в этом круге действительно тебя узнать, а не просто привыкнуть. «…иначе о какой влюблённости или ином отношении может идти речь?» — договорил он мысленно. До следующей ночи, до приезда в Воронеж у них было достаточно времени, чтобы сымитировать первое свидание, с которого, по-хорошему, стоило начинать.