Финита Ля Комедия

      Здание кажется большим. Из него словно льётся эта энергия того, чем занимается Билли. Мэди чувствует едва уловимый аромат чего-то запрещённого, чего-то особо опасного. Её внутренний голос подсказывает, что внутри всё может быть намного хуже. Она набирает в себя морозный воздух и тихо выдыхает, посылая ввысь клубки горячего пара. Другая бы на её месте уже бежала отсюда подальше, чтобы не чувствовать себя не в своей тарелке и загнанной в угол. Билли угрюмо молчит, ведя её к входу. Его ладонь сжимает её до неслышимого хруста костей. Видно, что мужчина напряжён до предела.              Внутри действительно ещё хуже. Запах смешан с выпивкой и духами: мужскими и женскими. Билли отпускает её ладонь и идёт впереди всех, не обращая внимания на взгляды людей, присутствующих здесь. В этом здании два этажа и цоколь, где находится кабинет Билли и другие помещения, в которые Мэдисон никогда бы не решилась зайти. Кажется, что Руссо ведёт за собой стужу, когда бесстрастно идёт, захватив с барной стойки зубочистку и сжав её меж зубов. Перешёптывания напрягают Бутман до сжатых пальцев и хмурого взгляда. Многие женщины смотрят на неё, как на грязь под подошвой своих ботинок, но Мэди старается не акцентировать на этом внимание, вздёрнув подбородок, чтобы показать, что она стоит больше, чем они все вместе взятые.              Тошнота подкатывает с новой волной желчи. Так кисло, что, кажется, глотка сейчас просто разъестся, точно ржавчина. Тёмные коридоры тянутся, искривляются под невозможными углами. Перед глазами одна муть. Возле стен танцуют девушки лёгкого поведения, но Билли не обращает на них должного внимания, потому что он здесь хозяин. Айзек же подходит к брюнетке в красном кружевном белье и отвешивает ей шлёпок по ягодице. Мэди оборачивается на этот знакомый звук, будто бы ударили её, а не другую девушку, и с прищуром взирает на игриво улыбающегося мужчину. Первое мнение, которое приходит ей сейчас — либо он обычный извращенец, либо поехавший в край.              Угроза от Билли исходит слишком явная. Он запускает Мэди и Айзека в свой кабинет, и девушка тут же начинает оценивать обстановку.              — Слушай, Джигсо, она у тебя походу совсем не ощущала на себе должного мужского внимания. Может тебе помочь с этим? — смеётся он, подходя ближе к Мэдисон.              Бутман медленно отходит назад, лопатками ударяясь о холодную стену, и жмурится, повернув голову влево. Спаси же её, Билли. Помоги. Она дышит тяжело. Грудная клетка лихорадочно поднимается и опускается в такт дыханию. Руссо наблюдает за этим представлением, усевшись на краю своего рабочего стола и сложив руки на груди. Зубочистка до сих пор зажата меж зубов. Его взгляд выражает буквально ничего — лишь сплошную пустоту, но Мэди почему-то чувствует через невидимую ментальную нить связи, что у него внутри всё с каждой секунды возгорается от гнева.              — Видишь? Ему всё равно, — заявляет Айзек про Билли и касается пальцами её волнистых прядей. — Не понимаю, почему он раньше не привёл тебя сюда. Такая красотка, как ты, должна стоить миллионы.              Мужчина с грубыми чертами лица и с русыми волосами прижимается к ней всем телом, и Мэдисон чувствует, как хочется блевать от запаха его дешёвого одеколона. Билли пахнет в стократ лучше. Он сам в стократ лучше. Только вот многие считают его психопатом с дьявольским обаянием и горой трупов за спиной. Айзек хохочет ей в ухо и втыкается кончиком носа в щёку, чувствуя, как дрожат от страха её маленькие ладони. Русоволосый мужчина мурчит, словно грёбаный кот, от наслаждения, что его жертва так трусится перед ним. Ублюдок.              Мэдисон смотрит в сторону Билли умоляющим взглядом, наивно надеясь, что он сейчас встанет и отстранит Айзека от неё. Но он дожидается определённого момента, чтобы этот недоумок получил больше и сильнее.              Чужие губы пытаются впиться в её. Мэди брыкается, словно выброшенная на сушу рыба, и кричит, срывая связки. Его руки хватаются за девичью шею и сжимаются на ней с такой силой, что Бутман просто умоляет всех возможных богов, чтобы они помогли ей. Спасли, в конце концов, раз Билли не в состоянии сделать этого сам. Кажется, что её недолгая жизнь начинает ускользать от неё. Мэди задыхается от сильного напора его руки. Почему нельзя убить её гораздо проще, просто всадив пулю в лоб?              Совсем внезапно для неё, Билли стремительно приближается к Айзеку и хватает его за ткань куртки, бросая на пол, как ненужную вещь, а затем бьёт наотмашь по лицу, пока кровь струйкой не начинает течь из его носа, и приподнимает упыря за грудки, усаживая на кресло, и наклоняется к нему, глумливо скалясь.              — Что было непонятно в словах «её не трогать?» — злобно выплёвывает Руссо, схватив мужчину за волосы, и в порыве собственной ярости бьёт его головой о стол, наслаждаясь стонами, наполненными болью. — Я спрашиваю, что тебе было непонятно в моих словах, сукин сын?!              Мэди вздрагивает от его крика, чувствуя, как всё тело немеет от ужаса. Слушать, как он так разговаривает с людьми, видеть, как он обращается с ними, будто со скотом, почти больно, еле-еле выносимо, но иначе и быть не может, потому что Айзек заслужил это.              — Ты же был не против! — оправдывается этот ублюдок, кряхтя от очередной вспышки боли в носу, когда Билли захватывает его двумя своими пальцами и надавливает со всей дури, наверняка пытаясь превратить его в сплошную лепёшку.              — Если я ничего не говорил, это не значит, что я был согласен, чтобы ты трогал её, — Руссо смотрит обезумев, цедя эти слова с такой лютой ненавистью, будто Айзек был достоин даже этого.              Нихуя.              — Хватит, — просит Мэди, на свой риск подходя ближе к Билли, и касается пальцами его плеча, смотря хрустальными глазами на его бесчеловечное выражение лица. — Ты его убьёшь.              — Давно пора, — испепеляет Билли холодным тоном и вновь хватает мужчину за волосы, приподнимая. — Эта девчонка принадлежит мне. И только я имею право трахать её, целовать и трогать за все участки тела, потому что всё это, — свободной рукой, которая была ранена, он едва касается её груди и в воздухе прочерчивает одну ровную невидимую линию, остановившись у самых ног, — моё.              Зубочистка, упавшая на пол в тот момент, когда Билли начал кричать, вновь оказывается зажата меж его пальцев. И такая тонкая маленькая вещица едва ли может причинить боль, если воткнуть её кому-то в руку. Да, Мэди так думает до тех пор, пока он не проделывает этот трюк с Айзеком и по кабинету распространяется громкий вопль. Девушка вцепляется в его запястье и невзначай нащупывает пульс, удивившись, что для такого возбуждённого состояния он слишком редок.              — Твоё счастье, что она оказывает на меня сильное влияние, иначе ты бы уже лежал здесь, распластавшись на полу, весь в крови и собственном дерьме, — свирепо хрипит Билли и вытаскивает из тыльной стороны его ладони зубочистку, с брезгливостью выкинув её в урну.              На этом ублюдке всегда всё заживает, как на собаке, поэтому Руссо не так беспокоится насчёт него. Билли насмешливо фыркает и присаживается в своё кресло, рукой подзывая Мэди к себе.              — А теперь рассказывай всё по порядку, Айзек, когда и как сбежал этот паренёк, — протягивает он уже выдержанным тоном, будто минуту назад не было этой канители и он никого не избивал.              — Я же уже говорил, — рявкает Айзек, придерживая себя за раненый нос, и кривит губы от очередного приступа боли, — это было ещё вчера вечером, очень поздно. Ему кто-то помог. Это всё, что я знаю.              — Какой тогда толк от тебя, если ты нихрена не знаешь и не можешь оторваться от очередной юбки, чтобы не пропускать мимо своего носа подобных клиентов? — Билли недобро сверкает глазами, несильно сжимая ладонь Мэди, стоящей рядом с ним. — Этот сукин сын слишком много видел. Он может с лёгкостью пойти в полицию, и тогда понимаешь, что будет, если нас здесь вычислят?              Только усилием воли девушке удаётся не вздрогнуть и не упасть прямо в ноги Билли, чувствуя весь яд, которым они все здесь заправлены. Он поднимает на неё взгляд и тянет на себя, усаживая её на свою левую коленку и прижимая слишком близко к себе.              — Я не мог ничего сделать в тот момент, потому что занимался оставшимися в живых ублюдками, которые напали на тебя, — проясняет мужчина, ощущая на себе взгляд четырёх глаз одновременно.              — Так, уже интересно, — улыбается Руссо, сжимая девичье бедро до судороги и пульсации крови в ушах. — И что же с ними?              — Они люди того сбежавшего утырка, — резюмирует он и слегка наклоняется. — Послушай, Джигсо, мы вляпались в большое дерьмо. Пора бы заканчивать это, пока нас действительно всех не порешили.              — Это уже моя забота, сладкий, можешь расслабить свои булки, — саркастично-желчно произносит Билли и наблюдает за тем, как Мэдисон нервно облизывает губы. — А знаешь, я собираюсь вечером устроить небольшое мероприятие, как тебе идея?              Айзек изумлённо смотрит на него, вопросительно приподняв бровь.              — В честь чего? — спрашивает русоволосый мужчина, оглядывая Билли странным взглядом.              — В честь моего дня рождения.              Ей это не послышалось? Мэди неверящим взглядом наблюдает за тем, как Билли смотрит на мужчину, сидящего на противоположной стороне стола, в упор, не мигая, как будто собирается в последний момент достать пистолет и пустить противнику пулю в лоб.              — Хорошо, — кивает Айзек. — Предупреждать всех?              — Нет, пусть просто соберётся вся наша компания, — улыбается Билли, глядя исподлобья на Мэди. — Ты ведь этого хотела, детка?              Она не знает, что ответить. Язык немеет и прикипает к нёбу. Девушка вздрагивает, когда знакомое дыхание опаляет уголок её губы, и чувствует сильный жар.              — Давай поговорим об этом наедине, — просит Мэди, наклонившись к его уху.              Девушка чувствует себя натянутой струной, готовой в любой момент просто порваться от напряжения. Она запускает ногти под кожу, создавая следы на изнаночной стороне ладони. Больно, но вытерпеть можно.              — Можешь идти, — отпускает он мужчину, даже не смотря на него. Билли смотрит на Мэдисон, вцепляясь своими музыкальными пальцами в ткань её куртки.              Запах Айзека испаряется так же быстро, как и его хозяин удаляется из этого кабинета. Руссо снимает с неё куртку и метко кидает вещь на диван, а затем захватывает рукой её челюсть и поворачивает голову Мэдисон в свою сторону. Прямо глаза в глаза. Он фиксирует её запястье лучше наручников, и Бутман дёргается, как по щелчку пальцев, места себе не находит, как только Билли начинает стискивать зардевшие щёки до такой степени, что хочется тут же выскочить из его хватки и отойти от него на безопасное расстояние.              — Ну и как? Понравилось? — не унимается Билли, желая задеть её посильнее за то, с чем Мэди мучается практически всю жизнь.              Что за мания давить на эту рану, которая сочится непрерывным гноем, и создавать проблемы и ей, и себе?              Билли не ждёт ответа. Он целует её с хаотичностью. Такой сильной, что хочется просто разрыдаться от безвыходности. Мэди приоткрывает губы, позволяя запустить его язык к себе в рот, и отвечает более аккуратно, будто совсем не соприкасаясь с его губами. Но его губы говорят обратное. Девушка усаживается на его колени поудобнее. Мужчина нащупывает низ её водолазки нежно-розового цвета и тянет вверх, наполовину оголяя живот. Пальцы едва касаются молочной кожи, как Мэдисон передёргивает, словно он послал сразу же тысячи разрядов тока. Она же, в свою очередь, кладёт ладонь на его грудь с левой стороны, пытаясь отыскать биение сердца. Существует оно у него?              Отстраняться от неё оказалось гораздо сложнее. Билли пытается уловить из-под тени её ресниц искру живости. Она ещё имеется. По-другому и быть не может. Но Мэди глядит на него потухшим взором, как будто никакой надежды на будущее у неё совершенно иссякло. Билли растягивает губы в ухмылке и смотрит в другую сторону, но никак не на Мэди. Перед глазами ещё крутится эта недавняя канитель здесь блёклой плёнкой.              Блять, хватит.              — Зачем ты это сделал? — спрашивает не бойко, совсем оробев от того факта, что Билли готов подложить её под другого, если понадобится.              Но она не учла одного.              Билли, чёрт его подери, Руссо никогда бы не посмел сотворить такое с дорогим человеком. Похуй на его промозглую душу. Это ничего не меняет.              — Мне нужно было показать ему, что тебя лучше трогать не стоит, потому что я вижу, как этот упырь смотрит на тебя, — он касается её волнистой пряди и сжимает её в ладони, проговаривая слова чётко и с типичным холодом. — Извини, что сразу не оттолкнул его от тебя, просто я… решил немного раззадорить самого себя, чтобы Айзек задумался, как делать не стоит.              Кисти словно окунают в ледяную воду, ведь они не могут дрожать просто так. Мэдисон нервно кусает губы, опустив голову, и думает о том, как она ошибалась насчёт него. Презрение к себе ощущается лёгким, но неискоренимым вкусом гнильцы во рту. Ладони Билли разнузданно скользят по её телу, он зарывается носом в её шелковистые волосы, пытаясь уловить аромат девушки. Когда будет время, Билли накупит ей сотню таких флакончиков духов, чтобы всегда чувствовать, что она всё ещё его Мэди. Не другая. Его. Ноздри будут воспринимать только запах фруктов.              Бутман поглаживает большими пальцами его щёки. Настолько невесомо, что кажется, она и вовсе не прикасается к нему. Мэди просто… Она не знает, что ею управляет. Она всего лишь марионетка в острых когтях морока. Он каждую секунду дёргает за ниточки, пытаясь унизить больше, пытаясь погрузить её в кровавую бездну бизнеса Билли, хотя такой образ жизни был точно не для такой хлипкой девочки, как она. Её ладони прижимают голову Руссо к своей лихорадочно вздымающейся груди, чтобы мужчина ощутил не только её сладкий аромат, но и её бешеное сердцебиение. Оно такое же быстрое, как и скорость гепарда, когда он бежит по пустыням Африки.              Билли даже не слушает стук её сердца. Он сжимает её тело в своих руках, чуть ли не ломая её хрупкий рёберный корсет. Мужчина вжимает её в себя, чтобы девушка полностью растворилась в нём, чтобы она посмотрела, что творится у него внутри, чтобы она увидела, как ему хреново, и поняла, что иногда лучше действительно держаться от него подальше.              У него волосы точно такого же оттенка, как и его сердце. Мэди только сейчас понимает это, поглаживая их своими нежными пальчиками. Он мурчит, как грёбаный кот, от её прикосновений, делая бесполезные попытки думать о работе, но никак не о ней. Кажется, девчонка даже игнорирует его разъярённый взгляд и улыбается настолько счастливо, что всё сжимается от слабости перед ней. Её ямочки на щеках такие миловидные, а её зелёные глаза, которые блестят, как хрусталь, теперь выражают лишь лучистые блики, как у солнышка.              Его многочисленные маски просто слетают с лица одна за другой. Билли превращается в того мальчика из приюта и смотрит на неё так, как боги смотрят на своих богинь. Руссо вспыхивает ярче солнца, и кажется, кабинет сейчас сгорит дотла под жаром, исходящим от его больного, заштопанного сердца.              — Я тебе когда-нибудь говорил, что ты само божество? — спрашивает Билли таким тоном, будто бы он действительно довёл своё ментальное состояние до ручки.              Её смех заполняет кабинет.              — Нет, не преувеличивай, — продолжает посмеиваться она, поглаживая его волосы. — Божество здесь ты, красавчик Билли.              Почему-то в этой девчонке он видит себя в семнадцать лет: брошенного мальчишку с порванной душой и жгучей ненавистью к тому, кто испоганил её.              К своей мамаше-кукушке.              Только Мэди не настолько сильно углублена в реальный мир в свои семнадцать. Она дёргает своей тонкой рукой, оттягивая его волосы назад, и Билли раздражённо шипит, ладонями сильнее впиваясь в её рёбра. Хочет ли он сломать их? Руссо сам не знает. Он просто действует, без желания, без мыслей. Мужчина просто хочет, чтобы Мэдисон перестала делать это.              — Ты же мне ночью делал так, — задето произносит она, а улыбка молниеносно исчезает с её плотно сжатых губ, — и я терпела, хотя в тот момент я думала только…              — О сексе, — нагло ухмыляется Билли, договаривая за неё фразу. — Когда ты хочешь своего партнёра, тебе приносит удовольствие абсолютно всё, чего бы он с тобой только не вытворял, девочка моя.              — Не согласна, — начинает протестовать девушка, деловито подняв указательный палец. — Больно становится тогда, когда он в открытую избивает тебя. Это уже нездоровый БДСМ и тирания, а не занятия обоюдным сексом, как по мне.              Мэди вздыхает, чувствуя, что воздух между ними сочится напряжённостью. Она пытается встать с его колен, но Билли не позволяет ей сделать этого, притягивая её тело обратно к своему, и соприкасается с ней носами.              — Разве я тебя избивал когда-нибудь? — он ведёт бровью, очерчивая через кофту каждую линию её тонких рёбер.              — Нет, но ты всё равно причинял мне боль, — на её лице отражается понурость, когда голос дрожит, а воспоминания нахлынывают вновь. — На моём теле также остаются синяки и шрамы, — она загибает горловину водолазки, показывая ему эту ненормальную багровость, расписывающуюся на её безжизненной коже. — После того, как ты изнасиловал меня, я проснулась на следующее утро с режущей болью внизу живота. Я едва могла ходить, меня просто разрывало и… я даже не могла дышать из-за этой боли.              А теперь у неё складывается вопрос: где он был в тот день? Неужели и вправду на том мосту, раскаивался наедине самим с собой?              Билли слегка наклоняет голову вправо и захватывает её ладони в свои, поднося их к губам. Его взгляд абсолютно пуст. В нём нихуя нет. Даже почти что незаметных проблесков сочувствия. Эта девушка занимает значимое место в его жизни. Она находится в самых первых рядах. И то, что произошло два месяца назад… тогда, по его мнению, всё было по-другому. Нечего сейчас заламывать себе пальцы от горестных воспоминаний и тратить свои слёзы на то, что можно исправить любыми путями.              Ей так хочется смыть с себя лживое спокойствие. Хочется просто разрыдаться, забиться в угол и не подпускать к себе никого. Но Мэдисон жмётся к нему снова и снова, а в крови течёт уверенность. Все границы стёрты по краям. Их, блять, просто нет. Она обнимает его так часто, что его лопатки всегда помнят её руки. Девушка постепенно пытается согреться его оставшимся теплом.              — Похоже, мне придётся вечность вымаливать у тебя прощение, — шепчет Билли, будто по ту сторону двери кто-то стоит посторонний и подслушивает их разговор. — У меня осталось всего лишь полжизни, и я хочу потратить её на что-то стоящее. Надеюсь, ты понимаешь, о чём я говорю.              Мэди в какой-то момент просто встаёт с его колен, не говоря ни слова, и отходит в сторону, поднеся указательный палец к своим губам. Её запах тянется шлейфом за ней. Билли идёт по этому следу, медленно надвигаясь на неё. Что вообще у этой девчонки в голове? Он задумчиво облизывает губы и нацепляет свою привычную ухмылку, скрывая за ней истинное беспокойство.              — Что скажешь на это? — хмыкает мужчина, соединяя свои ладони в замок и наклоняя голову вправо, как несколько минут назад.              — Это было предложение руки и сердца? — неожиданно спрашивает она, всё также стоя спиной к нему.              — Возможно, — продолжает ухмыляться Руссо и чувствует, как его руки постепенно начинают сжиматься от такого откровения. — Боишься связать со мной брачные узы?              Очень. Так, что все органы сжимаются до ебучей тошноты. У его ревности имеется своя стихия. Она огненная. Опасная для чужих жизней. И… для неё тоже.              — Я боюсь не этого, — произносит Мэдисон на выдохе, пытаясь сохранить своё здравомыслие.              — Ты боишься меня самого, — продолжает говорить за неё Билли. Он смеётся, приподнимая голову, и разминает до нездорового хруста шею, посылая воздушно-капельным путём судороги по всему её телу. — Да, конечно. По-другому и быть не может. Я же чудовище в твоих глазах, да, Мэди?              — Нет… ты не так понял…              — Не смей мне врать! — рявкает Билли, а на его лбу выскакивает пульсирующая венка. Он хватает её за узкие плечи и пододвигает её тело к своему, твёрдой грудью соприкасаясь с её головой. — Почувствуй свою дрожь. Ты снова боишься.              Бархат его голоса гипнотизирует её, но не настолько, чтобы страх совсем исчез. Определённая часть её мозга просто отключается. Всё. Но эти объятия… Билли держит её лишь одной рукой, обхватив её плечи с таким видом, будто он хочет от кого-то защитить её, показав, что эта девчонка стоит за человеком под прозвищем Джигсо и что никому нельзя причинять ей боль. Только ему. Его объятия, как спасительная гавань — практически успокаивают, но не совсем.              Ведь дрожь ещё есть. Она никуда не уходит.              В его в пронзительной улыбке спрятаны осколки её души, что разбиваются о поцелуи каждый раз. Мэди чувствует всегда, когда нужно отстраниться, или же наоборот углубить поцелуй. Ей грезится дышать, как раньше, а не сгибаться пополам от боли при звуке о том, как она страшится его. Стыдоба. Полный позор.              — В кого ты меня превратила, блять? — с яростью спрашивает Руссо, дыша, как бык, который увидел перед собой красную тряпку. — Знала бы ты, как бесишь меня. Из-за этого так иногда хочется прибить тебя, аж руки чешутся… Но я не могу, — признаётся он, передвигая ладонь к её лебединой шее, и начинает гладить её своими длинными пальцами. — Меня всё равно чему-то научили в подростковом возрасте, Мэди. Девушку, тем более любимую, я бы никогда не избил. Это уже кощунство, тебе так не кажется?              — А тебе не кажется кощунством, что ты изнасиловал меня и ту девушку?              Мэдисон не замечает, как по впалым щекам текут солёные бисеринки. Эта боль с ней навечно. Она собирается вспоминать ему ту ночь каждый день, час, минуту. И ради чего? Мэди до сих пор не может точно определиться со своими намерениями по отношению к Билли.              — Это нечто больше, чем кощунство, — отвечает мужчина, проделывая целый путь испытаний, чтобы его голос не вздрогнул от нервозности. — Та ночь… с тобой это… сплошная смесь моего внутреннего уродства. Такой ублюдок, как я, не заслуживает тебя, но, к сожалению, я страшный эгоист, и, наверное, только поэтому ты сейчас стоишь здесь, а не в школе.              Она моргает несколько раз точно и прижимается к нему всем телом, задыхаясь от родного запаха.              — Я здесь, потому что уже давно свихнулась, — сокрушённо-хладнокровно молвит девушка, сжимая в своей маленькой ладони его, которая покоится на её шее. — Мне кажется, я… действительно сумасшедшая.              Кажется, что от этой моральной боли хребет сейчас хрустнет и сломается пополам, а девушка рухнет на пол нелепой куклой. Но рука Билли держит её крепко-крепко. Она приедается к ней намертво. Руссо всегда держит её так, чтобы молодое тельце не упало и не переломало себе все косточки разом, не считая сегодняшней ночи в лесу, когда Мэди заявила, что будет сбегать от него всегда. Она не может отбросить эти мысли. Они были столь маняще для такого юного ума. Чёрт, когда же до неё дойдёт, что это полный абсурд? Девушка максимум может сделать шаг в никуда. Провалиться в пустую яму, где нет ничего, кроме мерзкой слякоти и звучного эха её криков. Кости у неё всегда были хрупкие — они могли сломаться при любой возможности, если бы удар был сильным. Таким же сильным, как и чувство, которое никогда не ощущала к мужчинам. Билли очерняет его своими грязными желаниями, карая не только её, но и себя. Любовь течёт по их венам густой чёрной смесью. И даже некуда деть грёзы о том, чтобы захватить её руки и связать их жёсткой верёвкой. Но легче словить назойливую муху, летающую по комнате в самый жаркий день, чем поступить так с Бутман.              Едва в городе наступает ночь, вся жизнь превращается в обыкновенную игру на выживание, когда ему приходится кого-то убивать или же пытать. Он привык к физической боли. Да, к ней было приспособиться легче всего, а вот осечка, гниющая непонятно чем, поражала его нервные клетки круглые сутки. Бои без правил в этом клубе стали популярны. Многие таким образом отдают свои долги, если выигрывают бой, а если всё идёт по пизде, им приходится платиться жизнями. Так Билли держит всё под контролем. Либо бьёшь ты, либо бьют тебя, и твоя жизнь медленно уёбывает от тебя.              Мэдисон удаётся повернуться к нему лицом, и она не замечает проблеск любви в его глазах. Руссо смотрит на неё… тоскливо?              — Ты не сумасшедшая, Мэди, — возражает Билли, покачивая головой в отрицательном жесте. — Если и говорить о сумасшествии, то лучше присмотрись ко мне, а не к себе.              — Билли, ты не выглядишь, как сумасшедший. И, наверное, поэтому к тебе липнет такая стайка женщин, да? — улыбается Мэдисон, чувствуя сильный укол ревности в грудине.              — Не суди людей по внешности, солнце. Чем красивее змей, тем смертельнее его укус, — Руссо прикасается к её щеке, большим пальцем захватывая челюсть, когда произносит это, и улыбается более широко, чем она. — Тебе идёт ревность. Такая милашка, — улюлюкает он с такой язвительностью, что в горле встаёт ком.              И тут её щёку дёргают с значительной силой. Билли смеётся, щипая её плоть, пока Мэди не отстраняется от него, вновь отворачиваясь, будто сохраняя ту самую прежнюю обиду. В груди всё тянет, в ушах звенит колоколами его голос, наполненный хрипотцой. Это не к добру. Что-то душит её. И это не его руки, как Бутман предполагает, строя поспешные теории в своей голове.              — А что я должна делать, когда ты тут светишься перед женским полом, как какой-то бог?              Мужчина наконец отходит от неё к шкафу, стоящему в самом углу кабинета, и достаёт оттуда чёрную футболку.              — А тебе не приходило в голову, что они меня вообще могут не интересовать ни в каком русле? — снимая свою кофту, спрашивает он и поворачивается к ней, делая несколько шагов вперёд. — При всём уважении, но люблю я тебя, а не их.              Мэдисон не сразу замечает, что его лицо не искривлено сарказмом, а губы остаются в сжатом положении. Билли опускает взгляд на футболку в своих руках и сглатывает слюну, на вкус казавшуюся действительно ядовитой.              — Когда человек любит лишь одну, свою единственную, то… на других ему абсолютно плевать, — безлико излагает он, накидывая на себя футболку, и поспешно поправляет свои волосы цвета воронова крыла. — До тебя у меня было множество женщин, и из всех них я ощущал искренние чувства только к Мадани. Но ты, Мэди, — Билли эфемерно тыкает пальцем в ложбинку её груди, смотря прямо в нефритовые глаза девушки и наблюдая за тем, как её зрачки расширяются, а пухлые губы приоткрываются, — тот человек, который имеет право знать, что такой козёл, как я, готов боготворить тебя.              Хочешь верь, хочешь не верь, но это правда.              Билли уже произнёс эти слова мысленно. Он отнюдь не собирается вбивать их в её голову, чтобы силой заставить поверить. Мэди должна сама это сделать, без чужой помощи.              — Нагнись, пожалуйста, — умоляюще шепчет девушка, почти не двигая собственными губами, как будто они приклеились друг к другу.              Он непонимающе хмурится, но повинуется ей, наклоняя голову так, чтобы её губы чуть ли не соприкасались с его ухом.              — Я тоже тебя люблю, — тихо роняет Мэдисон эту фразу, но для них она кажется слишком громкой.              Смотреть исподлобья у него всегда получалось изумительно. Сейчас же он теряет сноровку, взирая на неё воровато и пытаясь изо всех ебучих сил скрыть это. Мэди хлопает ресницами, так невинно и мило, и, кажется, почти умоляет его перестать скрывать свои истинные чувства. Она всё равно видит его насквозь. Проницательность у неё, конечно, зашибенная. Билли даже немного горд ею, но слова… Блять, девчонка любит его. А два месяца назад готова была желать смерти и проклинать до сумасбродства его натуру.              — Я бы хотела всегда быть твоей, если бы ты старался сделать хоть что-то ради нас, — продолжает признаваться ему Мэди, мягко прикасаясь своей ладонью к его напряжённой груди. — Ты не монстр, Билли. Жизнь поступала с тобой, как с ничтожеством. Ты привык отвечать злобой и насилием, если кто-то противится тебе или что-то идёт не по плану, — слёзы струятся по её зардевшим щекам, капая на пол одна за другой. Поочерёдно. Слова вырываются легко из её уст, но лёгкие сжимаются буквально от каждой буквы. Больно. — Но я смогла полюбить тебя таким, Билли, и практически не жалею об этом.              — Любовь… — проговаривает он это несчастное слова, пробуя на вкус. — Думаешь, она спасёт нас?              Вместо внятного ответа она поджимает свои пухлые губы и смотрит не на него, а куда-то в сторону, разглядывая мрачную стену с таким наигранным интересом, будто это действительно так. Стыдливо признать, что иногда любовь может наоборот завлечь людей не туда, куда они стремились отправиться, строя планы на будущее. Ноздри продолжает щипать, слёзы высыхают, а не всхлипывать оказывается труднее, чем уговорить Билли измениться.              На языке смешивается странная горечь и слова, которые Мэди не хотела говорить вслух. Боже, как она глупа и недальновидна. Жалкое зрелище. Билли тянет к ней свои руки, заставляя её снова прижаться к нему. Он прикрывает веки в умиротворении, поглаживая её спутанную копну волос и покачиваясь вместе с ней в непонятном танце. Когда девушка шмыгает носом в очередной раз, что-то задевает внутри него рычажок и тянет-тянет, пока Руссо не целует её настолько любовно в макушку и не чувствует, как уголки его глаз начинает щипать.              Соберись, Лейтенант Руссо.              Его тёмные глаза начинают хаотично метаться в разные стороны, а руки ещё крепче сжимают Мэдисон в объятиях. Они ощущаются, как отсчёт секунд в никуда. Они ощущаются, как что-то запретное для него. Они ощущаются для него, как опасное желание разрыдаться. Блять. Держи себя в руках, Билли, и тогда всё будет отлично. Мужчина внушает себе эту бесконечную мантру каждый день, но сейчас она теряет свой соответствующий вкус. Мантра едва помогает ему. Её тёплые губы прикладываются к его щеке. Мэди сжимает ладони на его груди, собирая футболку в кокон своих неоправданных надежд. Вещь мнётся, на ней оказываются неровные линии, которые уже нельзя загладить, как бы этого не хотелось. Так же и происходит подобная хуйня и с её… их жизнями.              — Я хотел показать тебе всё здесь, — произносит Билли, прочистив горло от кома, вставшего прямо поперёк, чтобы у него была возможность что-либо говорить.              Девушка кивает, отбрасывая от себя липкие мысли, и смахивает слезинки со своих щёк, отстраняясь от чужого тела. Так будет лучше. Сейчас нужно сконцентрироваться на чём-то другом, чтобы не истязать себя всем этим.              — Да, конечно, — соглашается Бутман.              В его глазах начинает мутнеть, как будто ему остаётся существовать всего несколько секунд. Кажется, он теряет сознание. Билли видит, как Мэди улыбается ему, берёт за руку, ведёт к двери и выводит из кабинета. Она останавливается прямо возле стены, облокачиваясь о неё в ожидании.              — Пошли, — он сжимает её ладонь, направляясь сначала в тренировочный зал. — Здесь у нас склад всякой херни, лучше не заходи туда, даже из-за собственного любопытства, — Билли указывает ей на какую-то запертую дверь, но Мэдисон даже не замечает этого, смотря совершенно в другую сторону.              — Билли, а что там? — спрашивает девушка, рукой указывая на двойную дверь, которую они быстро прошли.              — Там? — ухмыляется он. — А там у нас святая святых.              Билли возвращается к двери, отворяя её, как в фильмах.              — Подойди, тебя здесь никто не укусит, — подзывает её мужчина, а потом продолжает, — хотя про себя я ничего обещать не могу.              Он наклоняется к её лицу, нарочито клацает зубами и хохочет над её однозначной реакцией. Но тут Мэди начинает давиться сухим кашлем, поднеся кулак к своим пухлым губам. Она жестом извиняется за это перед Билли и кидает взгляд на помещение.              О господи…              Здесь… Мрачно. Очень. И один нескончаемый запах крови. Стены явно хранят в себе звуки боли, издаваемые пленными или теми, кто не выплатил долг. Бутман делает шаг вперёд, будто что-то сверхъестественное призывает её зайти внутрь, углубиться в этот кровавый мир и совсем забыться. В голове мелькает вся жизнь за одну секунду. Что, если Билли закроет двери и…? Девушка, мучительно сглотнув, оборачивается и смотрит на него сомнительным взглядом.              — Вы здесь пытаете людей? — осторожно спрашивает Мэдисон, спрятав дрожащие руки за спиной.              — Ты очень догадлива, Мэди, — язвительно бросает он в ответ и подходит ближе к ней, наклоняясь к её уху. — Морпехи всегда отпугивали всяких ебланов, вроде того, кто сбежал. Он боится, что я найду его и зверски убью. Но Томпсон не заслуживает даже этого.              Билли выплёвывает последние слова с таким презрением, будто этот человек, о котором шла речь, действительно ничего не стоит. Тошнотворное молчание ударяется об серые стены пустого помещения. Мэдисон глядит на него искоса, предпочитая больше смотреть на бордовую лужицу возле стула — такого же окровавленного. Господи, что вообще они делают с людьми?              — Моя цель сейчас — понять, кто стоит за всем этим. Их хозяин определённо не Томпсон, а кто-то другой, но я, блять, не знаю кто! — восклицает Руссо, внезапно переходя в ярость. — Этот гад не сдал его, как бы я не пытал его и не угрожал. Да, он боится меня, но не настолько, чтобы сразу слить всю информацию нам.              — А если они пойдут с тем, что знают про вас, в полицию? — наконец поддаёт свой охрипший голосок Мэдисон и поднимает на Билли глаза.              — Им не нужны лишние проблемы, — молвит Билли, хмурясь от нахлынувших эмоций. — Если полиция начнёт копать на нас, в итоге всё сведётся к этой массе имбецилов и посадят не только меня и моих людей, но и их.              — Какая жуть, — ухмыляется она, но в этом жесте не было столько едкости и язвительности, как у Билли.              — Да, я тоже думаю, что лучше посадить их за решётку, — кивает Руссо и кладёт ладонь ей на темечко, чуть постукивая это место, — но всегда же лучше, когда кто-то истребляет этих ублюдков?              На самом деле, не всегда. Есть люди, которые совершают какое-либо преступление не по своей воли. Они не заслуживают того, о чём говорит Билли. А те, кто делают это намеренно и с такой жгучей кровожадностью — заслуживают больше всех в этом грёбаном мире.              Мэдисон повторно осматривает помещение. Ничего нового не находит, но интерес всё равно не пропадает. Она подходит к стулу, стоящему прямо посередине, и касается деревянной спинки, сжимая на ней пальцы.              — Если бы ты ничего ко мне не почувствовал, я бы тоже здесь сидела?              У неё скупый голос. Она смотрит на него слишком ожидающе, но Билли не находит подходящих слов, открывая рот с намерением выговорить хоть что-то, но в один момент всё равно поджимает губы и думает, что лучше промолчать, чем бросить ей какую-нибудь хрень в ответ. Бутман кивает в ответ с такой горечью, словно это доказывает факт того, что он и вправду безнадёжен.              — Сидела, — решается ответить Мэди вместо него, — я же… свидетель, — выплёвывает она последнее слово и глядит на него бедственным взглядом.              Билли невольно облизывает верхнюю губу, уже трескавшуюся от сухоты, и начинает делать шаги в её сторону. Им двоим суждено биться о скалы, переплывать океаны, захлёбываться в надеждах, которые в итоге оказываются обречёнными и испепелёнными по самый край. И если они переделают всё это вместе, то у них уже будет стимул продолжать жить.              Вместе.              — Не думай об этом сейчас, детка, — руки касаются её плеч. Напряжённых, будто залитых свинцом, — думай о будущем. Это единственное, что у нас есть на данный момент, не считая денег.              Они могли стать, как Бонни и Клайд, только в иной версии. Они могли стать героями всяких любовных романах: сначала ссориться до сорванных связок, а потом целоваться до кристального безумия. В этом и заключается вся мощь любви. Ничто не может изменить эту острую зависимость — сколько бы ссор между ними не происходило, какая бы разница в возрасте у них не была. Просто похуй. Пусть люди говорят, что хотят. У них есть то, за что нужно сражаться до последнего. И Билли готов выиграть предстоящий реванш ради неё. Ради их будущего.              — Пошли отсюда, мне не очень хорошо, — вмиг оживается Мэдисон, чувствуя, как желудок сжимается сплошной болью и тошнота подкатывает к горлу целой волной.              — Эй, эй, эй, тихо, пойдём в уборную, ты умоешься, — тараторит он, всё также придерживая девушку за плечи.              Этот запах крови, отчаяния других людей, побывавших здесь, будто бы вспарывает разом старые, заштопанные нитками раны. Теперь они обильно кровоточат, заливая желудок бурлящей кислотой отчаяния. Нужно проблеваться. Как следует. Но в одно время Бутман подозревает, что ей будет намного больнее.              — Потерпи, сейчас, — просит её Билли, когда они уже подходят к уборной.              Мэди забегает в первую попавшуюся кабинку и касается руками белого ободка унитаза, наклонившись над ним, чтобы очистить свой желудок от недавнего завтрака. Её не заботит, что всё здесь может оказаться заразным, что она может подцепить какую-нибудь дрянь. Её не заботит, что Билли заботливо собирает её локоны в хвост в своей руке, а другой нежно поглаживает её спину, считая каждый выпирающий позвонок. Горло сжимается и разжимается в тот момент, когда девушка выплёвывает всю почти переварившуюся пищу в унитаз. Кажется, что она выблёвывает все органы разом — настолько болезненно. Облегчённо выдохнуть у неё не получается. Мэдисон чувствует, что мужчина распространяет своё тепло, чтобы смягчить тошноту. Точнее, чтобы она не была настолько гадкой, будто выплёвывает она не пищу, не свои жизненно важные органы, а терпкую гниль.              Дрожь пробирает россыпью мурашек по коже. Спина трясётся. Билли что-то шепчет ей, продолжая мягко поглаживать по спине. Заканчивается это только спустя несколько минут, когда желудок оказывается абсолютно пуст. Мэдисон нажимает на смыв и проходит мимо Руссо с намерением умыться. Усталость такая, как будто она проработала на заводе две смены подряд без отдыха и сна. Её веки смыкаются от желания просто взять и уснуть прямо здесь — в этом грязном туалете.              Бутман зачерпывает в ладони холодную воду и тут же плещет ею себе на лицо, чтобы хоть как-то оживиться и прийти в здравый разум. Она, блять, вдребезги. У Билли сводит лопатки судорогой. Он стоит возле стены, сложив руки на груди, и смотрит. Смотрит исподлобья. Он наблюдает за ней, как надзиратель, и уже продумывает в своей голове слова, которые должен будет сказать ей в первую очередь, после того, как Мэди наконец умоется.              — Извини, — начинает Мэдисон первее него, — я просто не переношу запаха и вида крови.              — Я знаю, — кивает, но не решается подойти к ней ближе. — Хорошо, что ты ещё в обморок не упала.              Хорошо подмечено.              Мужчина пятернёй зарывается в свои угольные волосы и оттягивает их назад, пытаясь сохранить их прежнее состояние.              — Давай помогу, — Билли приближается к ней и начинает крутить вентиль края, чтобы добиться определённой температуры воды. — Додумалась же ещё — холодной водой умываться, на улице не лето, в любой момент можешь заболеть.              — Ничего страшного, — её голос становится сиплым.              — Ты, наверное, не заметила, но здесь цокольный этаж, — с укором выговаривает Билли, мокрой ладонью вытирая остатки рвоты на её щеке. — Вокруг одни сквозняки, ты можешь заболеть даже от горячей воды.              Взгляд Руссо такой сосредоточенный. Его брови пересекаются на переносице, а кожа наполняется своей привычной бледностью. Он смотрит на неё слишком заботливо, что кажется огромной неожиданностью. Мэдисон заливается хохотом, смежив веки, чтобы не веселить себя ещё больше от вида такого Билли.              — Что? — изумлённо спрашивает он, поглядев на неё с вскинутой бровью.              — Ты такой забавный, когда сосредоточен чем-то, — сквозь смех отвечает она и придерживается за свой подрагивающий живот.              Билли понимает, что готов слушать её смех вечно. Он не отвратен, как у остальных в его прошлом: с визжанием и раздражающим хрюканьем. Нет, конечно, она похрюкивает, но не настолько, что хочется вырвать ей связки.              — Ну, поддамся в клоуны тогда, когда всё пойдёт крахом, — хмыкает он, оттирая большим пальцем последнее пятнышко на её щеке. — Хорошо, что ты смеёшься, а не плачешь. Такой ты мне нравишься больше.              Её тронутая улыбка дозой эндорфина расходится по венам. Она использует вместо полотенца туалетную бумагу, вытирая влагу с лица, и выкидывает её в урну, стоящую возле раковин.              — Я вам нравлюсь, дяденька? — кокетливо улыбается Мэдисон, облокачиваясь головой к его плечу. — Мне кажется, вы слишком стар для такой юной восемнадцатилетней девушки, как я.              Да, ей уже восемнадцать. Многие женщины, которым уже за тридцать, шуточно покупают свечи в виде однёрки и восьмёрки и втыкают их в торт, а затем выкладывают в социальные сети фотографии, чтобы другие посмеялись над этим. Мэди не видит в этом ничего смешного. Рано или поздно они всё равно признают, что им уже далеко не восемнадцать и что это совершенно глупо — строить из себя девочку, когда у самой уже имеются дети.              День рождения у неё было месяц назад. И Билли не пришёл в тот день. Он знал об этом событии, но всё равно не пришёл.              Билли смотрит на неё через отражение в зеркале, усердно отмывая свои руки, и неожиданно растягивает губы в улыбке. Такая забавная. Бутман хохочет, носом утыкается в его плечо и старается не бросать взгляд на пластырь, небрежно заклеенный на его руке.              — Этот дяденька может надрать тебя зад, — посмеиваясь заявляет Руссо, а искра в его глазах загорается факелом.              Конечно, он говорит с иронией, но не нет даже самого крошечного намёка отрицания этих слов. Билли может всё. Он может быть нежным с ней, а потом возгораться от страстного желания выбить из неё всю оставшуюся подростковую дурь. Кажется, она захлебнётся. Билли без слов смыкает её в своих объятиях, длинными пальцами путаясь во взъерошенных волосах. Они смотрят друг на друга в зеркало и кажутся совсем другими по ту сторону. Ей спокойно и комфортно. Но это только по ту сторону реальности. А на самом деле всё крошится до невидимых частиц. И… плывёт.              Билли удивлённо вскидывает брови. Что может твориться в такой юной головке? У него в глазах развевается тлеющая доброта. Мужчина не злится, не показывает холод. Он просто смотрит, как её грудь гальванически поднимается и с таким же темпом опускается. Его руки прижимают её ближе к своему телу, сдавливают плечи, а глаза смыкаются. Как же грезится заглушить мотор сердца: оно бьётся бешено, совсем беспрерывно. Лучше обдолбаться какой-то хернёй и завалиться в собственный кабинет, который для него стал домом, и запить джеком дэниэлсэм всю наркоту.              Протяжное мычание вырывается из его пересохших губ. Она рисует взглядом линии по его скулам, его бровям, его губам, по округлому шраму на левой щеке. Он прекрасен. Он такой же красавчик, но все внутренности у него давно вымерли. Они мёртвые. Говорят, что нервные клетки не восстанавливаются — так же и с его внутренней оболочкой. Вязкую консистенцию слюны проглатывать становится очень тяжело, но Билли делает это на отлично, вынося эту боль наедине с собой — тем мальчиком, который по сей день живёт где-то в недрах его души и ждёт своего часа.              Верная тенденция к нему приходит не сразу. Руссо вообще не думает ни о чём.              — Я же пообещал тебя устроить полноценную экскурсию.              Да, точно.              — Только не нужно больше водить меня в святую святых. От одной только мысли начинает тошнить, — мямлит девушка, скребя своим тёплым дыханием его кожу на шее.              Его кадык нервно дёргается. Билли перехватывает её маленькую ладонь, поднявшуюся, с целью дотронуться до его лица и тянет Мэдисон к выходу из уборной.              — Знаю, что гид из меня дерьмовый, — Билли фыркает.              Бутман чувствует искрящиеся в воздухе молнии между ними. Она глотает воздух с такой жадностью, словно потом у неё этой возможности не будет. Словно Руссо лишит её и этого.              — Ты рассказываешь гораздо интереснее, чем обычные гиды. Они делают это ради того, чтобы получить свои деньги, а ты рассказываешь просто так и с таким энтузиазмом, — неожиданно отвечает Мэди, ощущая себя идиоткой.              Билли алчный. Всегда таким был.              Он возьмёт свою плату, но не деньгами. И ноги гнутся от таких бредовых предположений.              — Деньги испортили мне жизнь, Мэди, — отзывается мужчина, идя впереди неё, но всё также держа её ладонь в своей, — и сейчас я даже не могу ничего исправить.              Допускать мысли, что она засела на внутренней стороне черепной коробки бесконечностью, слишком больно. Что ж, придётся перетерпеть. Ему остаётся скрипеть зубами до характерного звука, который неприятно вибрирует в ушных перепонках. Билли не обращает должного внимания. Он ведёт её туда, откуда постоянно доносятся выкрики по ночам и пахнет сплошной выпивкой, потому что смотреть, как кто-то ебашит своего противника по морде, без выпивки просто не интересно. Мэди молчаливо ступает за ним — как и обычно. Это уже стало обыденным делом.              — Только не нужно пугаться, — просит мужчина, резко останавливаясь. — Здесь тренируются в основном мужики, но поверь, в моём присутствии они тебя не тронут, поэтому держись рядом, хорошо?              Мэдисон кивает в знак согласия. Да, она слишком идеальна для таких мест. Ей чужда такая жизнь, подобные занятия спортом, но почему-то сейчас девушка с интересом наблюдает, как один тренирует другого, как парни просто переговариваются меж собой. Но один… Айзек. Он разухабисто пристаёт к какой-то блондинке, как к Мэди двадцать минут назад, и Билли, стоя на лестнице вместе с ней, наблюдает за этим с угрюмым видом. Слишком подобающим для его статуса здесь.              Почему бы просто не подойти к нему и не дать хороших пиздюлей?              Руссо облокачивается руками о хлипкий парапет лестницы так, будто ему нет дела до той девушки. Мэди даже подумать боится, что могло прийти в голову тому ублюдку, если он проделывал с ней то же самое в присутствии Билли.              — Айзек, — внезапно рявкает он, медленно спускаясь по ступенькам. — Некрасиво так нагло лезть к девушке, тебе так не кажется?              И резким движением отпрянывает от незнакомой блондинки. Девушка с нескрываемой брезгливостью отходит от Айзека и, игриво улыбнувшись, подкрадывается к Билли, словно кошка, вовсе не обращая внимания на Мэдисон.              — Спасибо, Джигсо, я уже не знала, как отвязаться от этого козла, — голос слишком чудесный, соткан из сплошной сладости, отчего Бутман чувствует, как её желудок снова скручивает.              Теперь эта блондинка не кажется несчастной.              — Будь в следующий раз поумнее, Одри, — отрезает Билли, не желая слышать её оправдания. — Почему ты не обслуживаешь клиентов наверху? Ты официантка или тренер по боксу?              Одри жалостливо глядит на Руссо из-под ресниц, накрашенных толстым слоем туши, и прикусывает нижнюю губу. Мэдисон подозревает, что между ними что-то могло быть. Возможно, они трахались раньше, но сейчас… она просто таит в себе обиду, потому что всё внимание Билли теперь направлено на Мэди.              — А два месяца назад ты говорил по-другому, когда звал меня, чтобы расслабиться, — ухмыляется она нарочито, чтобы Бутман услышала эту горькую правду. — Твоя новая подружка? — спрашивает Одри с наигранным интересом, переведя пренебрежительный взгляд на Мэди, — Не думала, что ты опустишься до такого.              Сколько прошло минут с тех пор, как эта мра… блондинка ушла от них? Мэдисон строит в голове логический смысл слов Одри. Два месяца назад. Получается…?              — Мэди…              — Ты с ней спал? — спрашивает девушка, скрывая пылающее лицо гривой своих волос.              — Я… я даже не помню, как это было, — отрывками отвечает Билли, и едкий привкус разочарования к самому себе осел на дёснах. — Я был пьян.              Я был пьян.              У мужчин всегда одно оправдание на этот счёт. Он наигранно-спокойно здоровается с каждым, пока Мэди стоит возле стены, прикусывая свои пальцы до костей. Лучше чувствовать физическую боль. Спокойно. Два месяца назад ты его ненавидела. Но больно настолько, что кажется, она любила его всю свою жизнь. Мэдисон искусывает щёки изнутри, чтобы не взвыть от бьющегося по вискам давления. Она смотрит на него: красивого, улыбающегося, будто ничего и не произошло. Господи, ты дура, Бутман, раз верила его словам так свято. Может он спал не только с этой некой Одри, но и с другими?              Сердцебиение постепенно учащается, и девушка списывает это на собственную нервозность. Говорить о морали никому не суждено, но каждый тянет невидимую нить правды на свою сторону, когда только пожелает, чтобы выкрутиться из ситуации. Билли решился сделать это напрямую. Он просто отошёл от неё, но при этом сказав, что просто был пьян. Это не весомый аргумент. Это просто неуважение к её натуре — Руссо знал, насколько Мэди порой бывает ранимой, и всё равно решился оправдываться.              Эти оправдания ничто по сравнению с тем, что девушка чувствует сейчас.              Она пытается успокоить собственный тремор, считая про себя до ста.              Пятьдесят четыре… Шестьдесят девять… Семьдесят… Семьдесят…              Чёрт! Сбилась!              Горло першит от того, как Мэдисон бранится про себя, в своём разуме за собственный просчёт. Она решается растирать свои запястья. Занятие не из интересных, но ногти у неё заострённые, округлой формы. Она скребёт ими слой кожи, словно наждаком, до нездорового алого оттенка.              Билли на секунду кидает на неё свой взгляд, догадываясь, что с Мэдисон что-то не то. Блять, почему этой девчонке неймется? Свою вину признать оказалось сложнее, чем когда-то впервые встать в пять утра и пробежать три мили за раз.              — У неё случайно фамилия не Бутман? — спрашивает Уилсон, кидая взгляд на Мэди.              — А какая разница? — Билли резко бросает в ответ этот вопрос, даже не смотря на паренька в этот момент, но затем всё же решается повернуться к нему, чтобы одарить антипатическим взглядом.              — Помнишь Бакстера? Он мне недавно проговорился, что у него есть дочь и зовут её Мэдисон, — изрёк парень, сложив руки на груди. — Ты присмотрись, Джигсо, у них даже имеются общие очертания.              — Да ты гонишь, — неверующим тоном изумляется Билли, ещё раз анализируя взглядом её благовидное лицо.              Ну что за прелесть.              — Я уверен, что этот сукин сын — её папашка.              Бакстер Бутман — один клиент, который постоянно выпрашивает в долг, а потом отдаёт частями. Докучливый тип, конечно. На внешний вид ему не дашь больше тридцати пяти, но сейчас Билли логически подсчитывает в голове его настоящий возраст, при этом учитывая факт, что его дочери уже целых восемнадцать лет.              Ох, знала бы ты, что употребляет твой папаша помимо алкоголя, то сейчас бы не стояла в таком расслабленном состоянии.              — У неё такая же наглая морда, как и у того мудака, — решает вставить свои пять копеек Айзек и за это получает не очень хорошую реакцию, от которой сразу хочется провалиться в ад, к главному дьяволу — Люциферу.              — Что ты только что сказал? — Билли срывается на рычание, стараясь умиротворить своего внутреннего цербера, но все попытки пошли прахом. — Повтори, что ты только что сказал про неё, — уже настойчивее требует Руссо, хватая русоволосого за грудки. — Ты по всей видимости уже забыл тот концерт в кабинете, да? Запомни, что по сравнению с ней ты — кусок дерьма и подзаборная собака, постоянно бегающая к своему хозяину, чтобы тот дал ей пожрать.              Билли кажется, что из его носа по щелчку пальцев может хлестнуть кровь. В любой момент. Особенно в такой. Он излучает опасность, сплошной яд и всё возможное, чтобы все вокруг отошли от них подальше. Это явный сигнал для них. Мужчина дышит тяжело: так, словно его лёгкие забиты огромными булыжниками. Билли не вслушивается в быстрое бормотание Айзека — он действует.              Почему же должна хлестнуть кровь? Потому что его нервные клетки вымирают. Давление скачет. Это уже физиология тела. Биология.              Избивать кого-то по службе было должным делом. Руссо обязан был делать это ради исполнения долга. Но ради неё — обыкновенной девчонки, которая смотрит на него взглядом лани со стороны, он мог выпотрошить тело этого ублюдка. Айзек валится на пол с глухим звуком, Билли угрожающей тенью нависает над ним и наносит удар. Он сковывает его тело и каменный пол вместе. Кровь повсюду. Эта череда ударов начинает наскучивать Билли, и он вновь хватает Айзека за грудки и усаживает на ближайшую скамейку.              — Обработайте ему ебало, жалко смотреть, — брякает Руссо таким басом, словно Айзек действительно не стоит и грязи на его подошвах его ботинок.              Он не стоит даже своей жалкой жизни.              — Мэди, детка? — он приближается к ней, к такой напуганной и подавленной, пока Айзеку обрабатывают разбитую губу и остальные раны.              Это — его кара за свои поганые слова.       

***

      — Мэди, детка?              Вакуум. Он у неё появляется чаще, чем девушка успевает пустить мысли о том, как кощунственно Билли может поступать с другими. Маленькие трещинки на сердце значительно расширяются, и что-то сильно колит в груди так, что ей хочется прижать к ней свою ладонь и согнуться пополам. Мэдисон протяжно вздыхает, коим образом стараясь облегчить боль. Но становится только хуже. Билли целует её в висок и крепко прижимает к своему телу, путаясь длинными пальцами в шоколадных локонах. Он пропах кровью. Если бы у неё была возможность выбраться из его хватки, то Бутман с радостью бы побежала в ту же уборную, чтобы нагнуться над унитазом и опустошить свой организм полностью.              — Прошу, — шепчет Мэди, — отойди.              Кричи, Уильям, кричи. Кричи на кого хочешь, но не смей на неё.              Она твоя. Она создана из малейших частиц вселенной. Она создана для лучшего. Её не нужно ломать, как ты когда-то ломал кости своих врагов. И ты будешь продолжать ломать, если кто-то посмеет уязвить её.              Мучься, сдерживай рыдания, самоуничтожайся, живи. Но отойди.              — Поговорим дома, хорошо? — спрашивает Билли с немой надеждой. — Сейчас мне нужно разобраться с ними, — указывает он на группу людей, собравшуюся вокруг избитого Айзека.              Возможность здраво мыслить замерзает в холоде души и, утратив свой якорь, она медленно идёт ко дну. Руссо усаживает Мэди на одну из скамеек, а потом покидает, подходя к парням.              — Да уж, крепко ты его, — комментирует один парнишка, — хорошо, что не убил.              — Спасибо за такую замечательную оценку, Чарльз, — язвит он в ответ, наклоняясь над Айзеком. — Ну что, ублюдок, ты понял свою ошибку?              Русоволосый мужчина улыбается кровавой улыбкой. Билли бесит, что тот продолжает так реагировать на свои оплошности, и он хватает его за шею, мысленно уже сворачивая её. У Айзека красные белки глаз, мандраж распространён по всему телу. Чувство превосходства накрывает Билли с ног до головы. Этот урод его боится, но изо всех своих жалких сил пытается скрыть это.              — Знаешь, чем отличается киллер вроде тебя от воина? — вопрос задан так, будто все присутствующие уже знали правильный ответ на него. — Киллер отличается от воина тем, что стреляет по людям, которые не могут ему ответить, и по тем, кто ничтожны по своей силе. Если воин начинает действовать так же, то он стремительно перевоплощается в киллера. А киллер уже не знает никаких границ — он только выполняет заказ за деньги.              — К чему ты это, Джигсо? — подаёт свой голос Уилсон.              — К тому, что наш величественный Айзек всего лишь жалкий трус, который не может самостоятельно подтереть себе жопу и выполняет все приказы своего работодателя. И ради чего? — Билли наклоняется ближе к его окровавленному лицу и отвечает на собственный вопрос, — правильно, ради того, чтобы получить свои деньги. И только поэтому ты можешь в любую минуту кинуть нас, Айзек.              Сейчас Мэди сравнивает его глаза с горячим шоколадом. Но другим почему-то хочется сравнивать их с чёрными морями и с небом в самую ужасную погоду, когда грохочет гром до трясучки земли и сверкают молнии, готовые броситься на любого невинного человека.              Другого сравнения уже нельзя придумать.              — Попробуй контролировать себя, чтобы больше не получать таких масштабных результатов, — саркастично рекомендует Билли, отпуская мужчину из жёсткой хватки.              — Ты очень красноречив, босс, — единственное, что мог произнести Айзек в этот момент.              Мэдисон — самый светлый лучик в его внутреннем мире, подходит к нему, касаясь ладонью плеча. Возможно, она хочет успокоить Билли. Возможно, просто поддержать в этой ситуации. Руссо кидает на неё свой самый тёплый взгляд и вновь ведёт Мэди в сторону, чтобы не контактировать с ней при всех. Она соприкасается с бетонной стеной, чувствуя, как по лопаткам проходится холодок, а мужская рука блокирует ей выход в случае опасности.              — Тебе его жалко? — спрашивает Билли, ощущая, как в ушных перепонках стучит его чёрствое сердце.              И когда оно пробивает ровно пять ударов, следует долгожданный ответ.              — Нет, возможно, он заслужил это, — неуверенно отвечает Бутман, стараясь не контактировать с ним взглядами.              — Я рад, что ты в какой-то степени понимаешь меня, — роняет мужчина, играясь указательным пальцев с волнистой прядью её волос. — Мне стоило бы дальше продолжить свою экскурсию, но, поверь, всё остальное ты увидишь вечером. Сейчас нет надобности оставаться здесь.              Он цепко смыкает пальцы на её подбородке, поворачивая её голову в свою сторону с тем самым капризным желанием, чтобы девушка смотрела только на него. Мэди часто моргает. Слишком растерянно, легко взмахивая чёрными длинными ресницами. Его до чёртиков утешает, когда Бутман слегка приоткрывает свои округлые губы, изящными пальцами повторно дотрагиваясь до его плеча таким трепетным движением, от которого всё тело бросает в содрогание. Слава дьяволу, что незаметное. Острые костяшки на запястьях неестественно выпирают. Они кажутся ему такими живописными, как на какой-то картине, где запечатлена прекрасная дева.              Билли склоняет голову на бок, наклоняясь к ней ближе, и касается своим носом её пылающей щеки. Девчонка слишком горяча. Его длинные пальцы едва дёргают её прядь, но из её уст вырывается вздох — тяжёлый, показывающий, что ей неприятен этот жест. Блять. Затаив дыхание, она глядит из-под опущенных ресниц, пытаясь различить его очертания, его эмоции. В голове фигурирует только блондинка по имени Одри и её слова. Как вырвать себе сердце так, чтобы потом не было ещё больнее? Легче лишиться чувств, стать апатичной сукой, уехать отсюда. В конце концов, можно вычеркнуть из целого полотна своей жизни этого мужчину с красивым лицом и на редкость с чёрными-чёрными глазами.              На несколько минут нужно забыть. Мэдисон пытается. Она делает множество попыток за минуту, но проигрывает в этой войне со своими тараканами в голове так же быстро, как и начала этот мысленный бой. Билли проводит тыльной стороной ладони по её шее, рисуя невидимые зигзаги с таким энтузиазмом, будто это доставляет ему определённое удовольствие. Обоим хочется спрыгнуть с Бруклинского моста, держась за руки, разбиться с бешеной скоростью, а потом неожиданно проснуться в палате какой-нибудь больницы, где их будут окружать сплошные белые стены и огромная преграда, потому что их поместят в разные палаты.              Бутман хватается за материал его чёрной футболки и смотрит прямо в его бездонные глаза. Она могла поклясться, что делает это практически умоляюще.              — Поехали домой, пожалуйста.              Ей так дискомфортно здесь, что ломит кости. Даже в компании Билли девушке кажется, что каждый мужчина хочет наброситься на неё, как на беззащитного зверька, и разорвать на части.              — Да, конечно. Как я уже сказал, здесь нам нечего оставаться. Новых новостей всё равно нет, — информирует её Руссо, отстраняясь, давая ей шанс полноценно заглатывать воздух.              Уже всё равно. Она просто хочет сбежать отсюда. Как можно скорее. Ей хочется разузнать, что на самом деле произошло между ним и той блондинкой два месяца назад. Было ли это после того, как он изнасиловал её, а потом свободно ушёл к другой, пока Мэди лежала в своей постели, окружая саму себя сплошной мукой?              — Айзек, где ключи от машины? — кричит он.              Билли ловко подхватывает ключи, когда Айзек, сидя с противоположной стороны стены, кидает их прямо ему в руки и делает жест рукой, мол, до встречи, босс.              

***

             На улице минус. Стёкла в салоне запотевшие. Кто-то из них должен разрушить холодную тишину в машине, но ни Билли, ни Мэди не собираются подавать голоса. Всю челюсть сводит оскомой, его руки сжимают руль до побеления в костяшках. Мужчина изредка поглядывает на неё, не забывая о правилах дорожного движения. Лучше не нарушать их, чтобы потом листок со штрафом не оказался на столе Мадани.              Мэди склоняет голову к окну, облокачиваясь о него. Её средний палец рисует на запотевшем стекле краткое название Нью-Йорка, как на эстетичной фотографии, которое девушка видела в пинтересте, и под конец она добавляет аккуратное сердечко, воздушно улыбаясь своему маленькому шедевру. Билли хмыкает, и делает он это по-доброму, когда замечает надпись на стекле. Этот городишка для неё слишком дорог. Она родилась здесь, как и он. Жаль только, у него нет такой страстной любви к Нью-Йорку. Именно здесь с ним происходила всякая хуйня, от которой вся жизнь перевернулась на сто восемьдесят градусов, как бы банально эта фраза не звучала.              Она смиренно не отдёргивает ладонь, когда Руссо оккупирует её в своей — грубой, какая и должна быть у мужчин. И сжимает, поднося к своим губам, чтобы оставить поцелуй на тыльной стороне. У неё против воли сбивается дыхание. Длинные пальцы Билли всё равно бы не допустили, чтобы она вырвалась из хватки. Слишком упористой. Потому что он намного сильнее неё. Билли мог переломать Мэди с лёгкостью, будто её косточки настолько хрупки, что не выдерживают даже самого малого напора. В её взгляде мечется подступающая истерика. Билли останавливается на светофоре и чётко устремляет свои глаза на неё, описывая ими её аккуратную фигурку.              Прекрасная девочка.              Больше всего хочется сорваться, открыть дверь автомобиля и удрать от него. Но ей жутко от одной только мысли о последствиях своих безрассудных действий, которые были совершены только по одной причине — всплеск адреналина. Слёзы готовы были чертить горячие линии на щеках, но Бутман упрямо удерживает их в себе. Мама говорила ей когда-то, что нельзя сдерживаться из-за того фактора, что после будет ещё хуже. А рыдать навзрыд, когда дышать получается с трудом и всё сдирает в ноздрях, совсем неохотно. Дрожь проходится рябью под слоем кожи. Билли внаглую прикусывает кончики её пальцев, чередуя каждый, и при этом умудряется великолепно управлять машиной, смотря прямо на дорогу.              Так хочется назвать его мерзавцем. Но Мэдисон молчит, лишь наблюдая уголками глаз за его действиями. Весь парадокс заключается в том, что ему по нраву её грёбаные ладони, по-своему красивы худизной и выпирающими тонкими венками на коже.              На самой подкорке всех его ёбаных проблем всегда застилает самая главная. Именно та назойливая проблема с волнистыми прядями, округлыми алыми губами и малахитовыми радужками глаз. Другие его пассии приходили и уходили, но с Мэдисон не должно такого случиться. Он уже сделал выводы для себя, что эта девчонка даже не пассия. Она — жемчужина, ради которой можно пойти по головам и наконец забрать себе, как что-то жизненно важное, без чего Билли явно не проживёт и минуты.              Жемчужину, как правило, нужно хранить. Её нужно оберегать, потому что она принадлежит только тебе одному. Потому что никто не должен думать о том, чтобы покуситься на неё, отнять у Билли. И даже если ему в край надоедает её мозгоёбство по поводу правильного и неправильного, он всегда будет оставаться при своём мнении.              Она слишком остро слышит шум трения резиновых шин об асфальт. Каждый раз всё по новой. Мимо них пролетает одна сплошная линия деревьев, лишившихся своей красоты из-за отсутствия листьев. Оба знают, что их отношения назвать здоровыми невмоготу. Они болезненные, заставляющие кровоточить её раны на сердце, которые совсем небрежно заклеены пластырями, как будто наспех. Мэди отлично понимает, что Билли готов каждый день садиться у её ног, наслаждаясь уединением, и обнимать её острые колени с такой нежностью, что будет появляться парадоксальное желание расплавиться. Но под большим вопросом до сих пор остаётся тот факт, собирается ли он искоренять в себе помешанное изуверство или нет.              Когда они останавливаются на обочине, Билли, как самый настоящий джентельмен, обходит машину и открывает ей дверь, протягивая свою руку для опоры.              Честное слово, он сейчас похож на её личного телохранителя.              Мэдисон кладёт свою ладонь в его с такой ленцой, будто делает ему одолжение, и как можно скорее выскакивает из душного салона автомобиля, тут же начиная жадно глотать лесной морозный воздух. Их корреляция точно магнитная. Билли всё также не отпускает её ладонь, когда закрывает машину, оставляя её на сигнализации, а затем… намеренно начинает наступать на девушку, чтобы та прижалась к двери автомобиля. От такого хамского знака Бутман ощущает резкое желание просто оттолкнуть его от себя. Пусть больше не прикасается. Пусть вообще больше не появляется. Пыльный ветер поднимается и кружит вокруг своей оси, забирая их двоих в плен. Мэдисон лихорадочно облизывает губы и делает всё возможное, чтобы Билли отошёл от неё.              Глаза сверкают. В них виден грозный блеск. Руссо кажется это наоборот милым феноменом, хотя Мэдисон рассчитывала совсем на другой исход своих действий. Она никогда бы не позволила себе использовать нецензурную лексику даже мысленно, но сейчас у неё из ниоткуда возникает желание закричать на мужчину матом, срывая все связки и сдирая глотку до тёмно-бордовой жидкости. Главное, чтобы потом ничего не загнило.              Хватит с неё гнили.              — Отпусти меня, — задыхаясь, приказывает она.              Вещать ему о чём-то более абсурдном нет смысла. Билли не понимает формулировки.              Она отталкивает его. Пытается, но ничего не вяжется должным образом, потому что его тело — непробиваемая скала для неё. Всё может повторяться по заезженной пластинке. Раз за разом, пока не образуется дыра. Мэди чувствует себя тряпичной куклой в руках квалифицированного кукловода. Билли в этом театре ахинеи занимает почётное место режиссёра и сценариста одновременно.              Стрелка часов в её голове останавливается. Инстинктивно ей удаётся юркнуть в сторону, вырываясь из его хватки с ловкостью проворной лисы. Для того, чтобы распалить его? Для чего? Зачем? Её внутренний голос старается вывести свою хозяйку на беседу. Множество вопросов не дают ей покоя и сосредоточиться на анализе его многозначительного взгляда. Билли отнюдь не относится к той массе людей, у которых приплюснутый мозг и имеются собственные тараканы в черепной коробке. Он понимает её без слов и языков тела, что нельзя сказать о самой Мэдисон. Девушка не обладает сверхспособностью определять чувства непредсказуемого человека. Это невозможно по той причине, что сам Билли Руссо — ледышка. Он холоден практически всё время.              Пронизывающий ветер скребётся под свитером, по каждой строчке рёбер и завивает её длинные волосы. Мэди пытается устоять на ногах под давлением его неласкового взгляда. Она ступает назад, когда он грозной тенью начинает надвигаться на неё.              — Здесь холодно, Билл, пошли, — произносит она и не удивляется тому, что её губы пересохли и начинают трескаться от ветра. — Билли, перестань, это несмешно! — оголтело вопит Мэди, отходя от него ещё дальше.              Он молчит. Лишь наступает на неё, как будто хочет убить.              — Ты меня пугаешь, не… надо… — Мэди говорит обрывками.              Хреново, что Билли смотрит на неё исподлобья. И стоит отметить, что в такие моменты лучше не стоит говорить лишнего. Спасения ей ждать неоткуда. Этот факт перекрывает кислород. Да, Билли может быть токсичным, ревнивым, контролирующим, безумным и манипулирующим. Так что от перечисленного может всё взорваться, и Мэди точно превратится в лепёшку. Но сейчас он бесчеловечен. Он утратил это слово из своей характеристики.              — Успокойся, параноик, — на удивление спокойным тоном молвит Руссо, мягко касаясь своими пальцами её, а потом захватывает всю её маленькую ладонь и приближает девушку к себе. — Ты очень эмоциональна, тебе так не кажется?              — Потому что нечего меня пугать! — остервенело выпаливает Мэдисон в ответ и пытается вырваться, вновь ускользнуть от него, чтобы не чувствовать родные прикосновения.              Билли удерживает её, накрывая руками плечи. Он чувствует через куртку, насколько они узкие и острые. Ему до тошноты противно думать об этом, но иначе никак — грёбаной надежды на то, что её тело станет более естественным, нет. Однако Руссо должен дать себе щедрой оплеухи за такое лицемерие. Худоба является его тайным фетишем, но не такая, как у Мэди. В ней будто нет мяса — только кости и кожа. Тонкая, бледная, почти синяя из-за своей мертвенности. Пора бы довериться ей полностью.              Сука, это сделать сложнее всего. Доверие — странная штука среди тех, кто прогнил душой. У него с этим чувством огромные проблемы. Билли не может объяснить Мэдисон всё и сразу только по этой причине. Он не может рассказать ей всё, что у него оседает на душе, словно сигаретный пепел. Он не понимает, как люди осознанно в чём-то сознаются друг другу или же просто высказываются. Что с ним не так? Билли размышлял об практически всю жизнь. Однажды в палате Карлы — его матери — мужчина задавался этим вопросом вслух, уже не надеясь, что женщина сможет пошевелить своими губами и что-то вымолвить. Но… О, чудо! Она сказала ему, что это её вина. Просто три жалких слова.              Это моя вина.              Какая нахрен разница? Сейчас хочется просто раздеть девчонку догола, провести с особой лаской всякие примитивные линии кончиками пальцев по её коже, усыпать всё поцелуями. И в этих тонких изгибах… Чёрт… В них присутствует явная провокация. Да, её мама вырастила прелестную ягодку. Для него. Многие девушки покоряли его в прошлом: самоуверенные, вспыльчивые, острые на язык, мужественные и имеющие силу духа. Мэди никогда бы не сравнилась с ними. Они стоят в разных рядах.              Этой ночью она оставляла поцелуи на его коже. Следы до сих пор жгло.              Они могли заснуть под рассвет, разговаривая о мелочах, но уснули от резкого желания сомкнуть веки после секса.              Они могли спать всю ночь спокойно, но Мэди решила совершить глупость, взяв с тумбочки свой разряженный телефон и выбежав на улицы. В самую мерзлоту.              Билли ведёт её обратно через знакомую тропу, поглядывая на свои наручные часы. У них есть ещё время, чтобы привести себя в порядок и снова вернуться в тот бар/клуб/тренированный зал. Всё три в одном.              Единственным правильным решением было бы просто разорвать в клочья счастливую киноленту их совместных воспоминаний. Их не так много, но Билли готов пересматривать свои флешбеки по сто раз и замечать каждый раз что-то новое. Это так странно на самом деле, будто ты смотришь какой-то фильм, а не свои воспоминания. И куда бы Руссо не пошёл, он всегда видит перед собой её чистые зелёные глаза, светящиеся лучезарностью. Он же предупреждал её в день изнасилования… Он точно помнил свои слова.              «Ты станешь самой послушной девочкой и будешь радовать меня своей лучезарностью, золотце».              Он самый настоящий упырь, позволивший себе поюзать девушку, которая младше него на семнадцать лет. Блядство.              Ему начхать на возраст.              Но эта девушка столь хрупка. На ней расцветала синева после той злосчастной ночи. У неё даже появлялось желание покинуть этот мир. Лучше умереть, чем жить с такой ношей всю жизнь. И такая навязчивая тоска основывалась, как родная, в подземельях её души. Безысходность. Томительность. Страх. Боль. Спазм. Сколько можно поднимать эту тему? Мэдисон общается сама с собой, чтобы в ближайшее время вообще не контактировать с мужчиной. До тех пор, пока они не дойдут до дома.              И как бы сейчас сказал сам Билли: ставки сделаны, ты моя. Но это не его бар, где можно напиться до помутнения в глазах, а обычный дом, о котором он успел благополучно забыть за прошедшие два года. Всё постепенно улетучивается. Пусть не сразу, но когда-нибудь точно Руссо забудет, что у него был смысл продолжать тешить свои надежды на лучшее. Даже смешно из-за собственной наивности.              Мужчина достаёт из кармана своей куртки ключи, звякая ими до режущего звука. Девичьи волосы развеваются под силой ветра. Он наблюдает за этим, задумавшись. Запустить руки в эти волосы всё равно, что кутаться в вязаное одеяло, в мягкий шёлк. Они мягкие по своей текстуре, не испорченные дешёвой краской для волос. Билли знает в этом толк. Помнится, когда ему было лет восемнадцать, все девчонки обожали перекрашиваться в блонд, покупая в магазинах лишь одну марку краски. И она действительно была худшая из худших, потому что цена на неё уменьшалась всё больше и больше, пока завод, где её производили, не закрыли к чертям собачьим.              Восемнадцать… Блять, когда это было? Двадцать лет назад? Билли по сей день не мог смириться, что ему уже без пяти сорок, а ни жены, ни детей у него нет, что нельзя было сказать о других парнях, с которыми он служил. Фрэнк однажды спросил у него, почему он до сих пор не обзавёлся хорошей девушкой, почему до сих пор не пропускает ни одной юбки. Билли тогда не задумывался о семье. Он хотел пожить для себя, отложить планы на остепенение на потом, пока имелась такая возможность. Да и вообще, его прекрасная репутация бабника была слишком хорошо пристёгнута к нему.              — Ну и что дальше? — спрашивает Мэди, снимая с себя кроссовки в коридоре.              — Сходи пока в душ, — он ведёт плечами, когда наконец снимает с себя куртку и присаживается на диван. — Я же знаю, как вы, девушки, любите принарядиться, хотя особого повода нет, поэтому, давай, вперёд.              Лёгкие, кажется, сворачиваются и разъедаются от резкого отказа поступления кислорода в организм. Мэдисон хмыкает. Достаточно громко, но она не знает почему, потому что не планировала вообще как-то реагировать на его слова.              — Я не все, — едва ли не огрызается девушка, совсем не узнавая саму себя. — Ты обещал, что мы поговорим дома. Так давай же!              Она хаотично разводит руки, срываясь на визжание. Да, именно — на визжание, а не на крик. Её голос совсем осип. Возможно, это произошло из-за холода. Но это маловероятно, если учесть другие причины. Такой порядок дел абсурден. Бутман хочет расспросить его, что вообще произошло после их первой ночи. Действительно ли он трахался с той шл… блондинкой или нет?              — Ну давай поговорим, — спокойно излагает Билли, предприимчиво сложив руки на груди. — Что именно тебе нужно знать, Мэдисон?              — Ты спал с ней? — повторяет Мэди свой вопрос, который уже задавала ему сегодня, в тренировочном зале, возле ринга, где дерутся такие, как он. — Ответь честно, не делай из меня глупую малолетнюю дуру.              — Я и не собирался, — серьёзно отрезает мужчина, а на его лбу разлегаются морщинки от бесконечной хмурости. — Послушай, — Билли встаёт с дивана, подходя ближе к ней, и осёкается. — Я-я не помню. Это было после того, как я… я изнасиловал тебя и…              Само слово «изнасиловать» не даёт ему покоя и шанс проговаривать фразу без запинок.              — Сначала я поехал на тот мост, потом в бар, а дальше… Ничего, — произнёс так, будто давал показания сраным полицейским. — Я не помню, Мэди. Я сам был шокирован, когда Одри заявила об этом.              Повторно хочется слепо верить ему, но одних слов недостаточно. Они абсолютно пусты. Билли тянет руку с намерением поправить её волосы, заправить непослушные пряди за ухо, но она отходит от мужчины с предательски блестящими глазами.              — Ты вообще понимаешь, что это частичная измена?              Щёлк.              Снова он. Билли не знает, что это такое, но ему почему-то хочется разрыдаться прям здесь. Заебись. Молодец, Руссо. Отлично выкрутился.              — Из нас двоих никто не знает хреновой правды, хватит делать из меня предателя, — почти умоляет он охрипшим голосом, будто накуренным, как у наркомана, и чувствует, что уголки его глаз начинает щипать.              Блять, не будь таким сентиментальным. Ей, наверное, жалко смотреть даже.              Хотя сама Мэди уже на грани. Она всегда была и будет его маленькой девочкой — целым шантажом в чистом виде, провокацией в каждом её тонком изгибе. Щёки у неё зардевшие, как обычно. Его прекрасная девочка плачет из-за него. Впрочем, Мэди всегда огорчается только из-за него.              — Я всегда любила тебя! Даже тогда! Ты понравился мне с первой встречи, хотя я намеренно внушала себе, что чувствую к тебе только положенную ненависть! — истерит она, пуская слёзы напоказ, а Билли кажется, что его ушные перепонки лопнули. — В тот момент, когда ты насиловал меня, я чувствовала отвращение. Мне хотелось умереть. И в этом твоя вина, Билли, потому что тебе приносит удовольствие издеваться надо мной и моими чувствами к тебе.              — Мэдисон, — процеживает мужчина её имя, сдерживая неожиданный порыв отвернуться и пустить слезу.              — А твоя ревность? — не унимается она, — у неё нет предела! Когда меня целует одноклассник в щёку только из благодарности, ты сразу же психуешь, хочешь зарезать каждого, лишь бы унять своего внутреннего собственника, а когда ревную я, то ты начинаешь успокаивать меня, будто бы так оно и надо, хотя измена в итоге произошла с твоей стороны!              Мэдисон не совсем умна в области отношений, но в такие моменты действительно хочется всё высказать ему, расплакаться так, чтобы потом у неё никогда не появлялось желания пролить слёзы.              — Да очнись же ты наконец, глупая! — теперь приходит его очередь кричать, но по сравнению с криком Мэди, это было начало чего-то ужасного. — Ты можешь подумать, чтобы я когда-нибудь мог изменить той, которая действительна заменяет мне всю семью?! Это же, блять, невозможно!              Бутман осмеливается поднять на него свой взгляд. Его гнев требует выхода. Его гнев смешан со слезами. Билли боится потерять её. Чёрт, это действительно сложно. Его слова, будто… удары наотмашь — также Руссо избивал Айзека. Мэди никогда бы не могла подумать, что чужие сказанные фразы, предложения, буквы, интонация может вызвать в ней отклик душевной боли, выворачивающий всю грудную клетку наизнанку. Как будто сама душа хочет раскрыться перед ним. Просто уже осточертевает прятать от него свои обиды, боясь увидеть мужской гнев.              Мэдисон готова сжаться в комок от его взгляда — такого же, как и у него.              — Мне насрать, что сказала эта шваль, Мэди. Всё, что вырывается из её рта — просто сплошное дерьмо, — он приближается к ней, обдавая своим искусственным душевным холодом.              — Я тебе не верю, — Мэди произносит это с таким горестным тембром, что слёзы становятся намного настойчивее и идут против её воли. — Просто… Мне так надоела твоя жесткость, твоё враньё…              — По-твоему, я — пиздабол? — апосематической тенью нависая над ней, рыкает Руссо и продолжает свою речь, — повторюсь, я не помню, спал с ней или нет. Но есть огромная вероятность, что между нами ничего не было. Не после того, как я тебя изнасиловал.              — Хочешь сказать, что она сказала это только потому, что увидела меня рядом с тобой?              — Естественно! И дураку понятно, что я ей нравлюсь, — произносит он, наблюдая, как она судорожно выдыхает и отворачивает голову, чтобы обдумать его слова без такого напора. — Что? До сих пор не веришь мне?              Он затягивает её в водоворот. Она тонет. Она не может выбраться. Мэди слизывает солёные капли с губ и смотрит на него исподлобья, словно пытаясь показать, как он выглядит со стороны, когда смотрит на неё также.              — Я не могу так больше, — с трудом выговаривает Мэдисон с обречённостью, которая вспарывает все её внутренности. — Поклянись прямо сейчас, что скоро покончишь со всем криминалом и через год мы вместе уедем в Лос-Анджелес.              Девушка говорит это с неоправданной надеждой, убирая прилипшие волосы со своей мокрой от слёз щеки, и прижимает пальцы к губам, дабы скрыть их нездоровый озноб. У Билли ещё есть время, чтобы всё исправить. У него есть шанс посвятить оставшуюся часть жизни чему-то важному. Мэди хочет для него лучшего. Она хочет, чтобы у них было общее счастье, чтобы всё было нормально. Не хорошо, а просто нормально. Потому что хорошо бывает только в сказках о каких-нибудь принцессах и их прекрасных принцах.              Проходит примерно минута. Сердцебиение учащается. Мэдисон смотрит на него, кивая так, чтобы дать ему знак, что она всё понимает. Понимает его ответ. А чего ты ждала, малышка Мэди? Что он тут же упадёт на колени и вымолвит клятву? В следующей жизни он этого точно бы не сделал, а про эту даже говорить нечего.              — Ты же знаешь, что по-другому я жить не могу, — роняет Билли уже тогда, когда становится поздно.              — Тогда я ухожу.              Мэди сама не понимает, что говорит. Эти слова для неё чужие, такими отстранённые, хотя она много раз прокручивала их в своей голове, чтобы в случае чего прямо сказать их ему. Твёрдо, без запинки.              Она, кажется, на первый взгляд уверена в своих действиях. Она стремительно направляется к коридору, мысленно браня себя как только можно. Конечно, Бутман никогда не будет держать его в узде. Ей нужно притушить свои липкие мысли. От них уже нет никакого толка. Билли грубо хватает её за локоть, пытаясь остановить. На коже остаются следы его нежелания отпускать её. И ей больно воспринимать этот жест, как не очередной фактор его эгоизма.              — Стой.              Его резкий баритон заставляет её почувствовать, как всё внутри забурлило от ужаса. Вот теперь ей действительно страшно. Они как будто слышат мысли друг друга. Билли смотрит на неё хрустально-гневным взглядом. Его глаза краснеют. И… её тоже. Мэдисон глотает собственные слёзы, смешанные с вязкой слюной. Самое время разреветься, упасть на пол, побыть ещё больше уязвимой, чем обычно. Она подозревает, что в его руках кроется невидимая сила.              Забыла? Руссо никогда не даст тебе упасть.              И сотни галактик, планет, измерений взрываются. Из её уст вырывается вопль. Его голос раздаётся в другом пространстве, как будто её уши заливает водой. Глаза жжёт от нескончаемых слёз. Она рыдает в голос. Так, как рыдает младенец, когда у него появляются колики в животе. Так, как по-своему рыдает раненый зверь, пытавшиеся спасти свою жизнь, но он всё равно рано или поздно попал бы в этот капкан. Девушка чувствует обжигающее дыхание на лице, видит сквозь мутную оболочку его глаза, которые слезятся так же обильно, как и у неё.              Билли прижимает её тело, пытаясь успокоить её тремор. Его губы оставляли поцелуи на её лице. Он целовал её макушку, обхватив заднюю часть черепа руками. Он гладит её нежно, нашёптывая что-то в бреду. Мужчина не понимает, когда он становится таким сентиментальным — ведь он пускает слёзы вместе с ней. Он действительно боится. Боится, что девчонка хочет уйти от него. У него произошло секундное просветление. Будто Билли вынырнул из омута.              — Прости, прости, прости, Мэди, — хрипло шепчет Руссо, чувствуя, как её тело начинает биться в конвульсиях.              Значит, она наконец слышит его.              Билли прикасается губами к её мокрым щекам, сцеловывая солёные морские капли слёз. Она бесспорно его. До сих пор. Мэди не отрицает этого даже в глубине души. Она собирает в гармошку ткань его чёрной футболки, рассматривая мокрые пятна на ней. Вот дьявол, испортила. Ещё миг — ей кажется, слёзы захлестнут её слова. Она, разумеется, отражается в каждой детали, будь то бледные, искусственные цветы, стоящие в хрустальной вазе возле кухонного стола.              — Ты тоже плачешь, — сипит она, будто он и это явление несовместимы.              Мужчина лихорадочно шарит глазами по её лицу. Билли притягивает её ближе к себе, чтобы прикоснуться кончиком носа к её уху и прошептать, чтобы никто и никогда не услышал этого.              — Даже монстры способны на это, — Руссо и вправду шепчет ей слова, оставляя незначительные поцелуи около ушной раковины.              Расплывается абсолютно всё, когда он ведёт её к дивану, заботливо усаживая, а затем сам садится на колени перед ней, обхватывая ладонями её колени. Билли сжимает их и разжимает, старается собраться с мыслями, что делать дальше. Прежде нужно успокоиться самому, утереть слёзы, которые он сдерживал слишком долго, и приготовить успокаивающий чай. Он вроде покупал его сегодня утром. Билли заглядывает в её глаза и видит в них прострацию. Пухлые губы дрожат, как от озноба. Будто ей холодно. О, тогда было бы намного легче. Руссо заглядывает ей в глаза, отмечая, что зрачки у неё расширенные, как у обдолбанной девицы.              Грязь к ней никогда не липнет, потому что она старательно её стороной обходит. Вот и в этот раз обходит так ловко. Точнее, пытается.              — Выходит, ты не настолько бесчувственное чудовище? — произносит в пространство. Смотрит не на него.              Кажется, что перед ним сидит сумасшедшая.              — Извини, конечно, но это слишком очевидно, — намекает Билли на свои чувства к ней.              Мало кто стерпит, когда твоё настоящее нутро вырывают из глубин души. И пусть Мэдисон так безжалостно поступает сейчас по отношению к нему, но Билли готов вытерпеть это с мужским достоинством. Так бы сделал любой на его месте, разве нет?              — Ты притворяешься, Билли. Постоянно, — бросает девушка, будто упрекая его в этом. — Ты строишь из себя какого-то монстра, хладнокровно убивающего каждого, кто встанет у него на пути. Но знаешь, я хорошо узнала тебя за всё это время и поняла, что в этом мире есть человек, которого ты точно никогда не сможешь убить.              Нет, блять. Только не произноси это вслух. Не сейчас, пожалуйста. Мэди смотрит на него всё теми же зелёными глазами, только сейчас их белая оболочка покрыта красным, соединяясь ниточками. Тоненькими, но заметными. Он колет её кожу щетиной, когда склоняет голову к её дрожащим ладоням и зарывается в них.              — И этот человек я, — всё-таки бьёт она его таким очевидным заявлением и касается правой рукой его щеки, ощущая, что она такая же мокрая, как и у неё. — Может быть я не та, которая должна говорить это, но…              Что ты хочешь добиться от него? Честности? Ну попробуй.              — Хватит, — заключает Бутман и глубже заглядывает в его глаза.              — Это тяжело, — цедит он.              — А ты попробуй, — она говорит не с дерзостью в тоне, а с мягкостью. Мэди солнце в его царстве тьмы. Она даже сейчас может произносить слова только в нежной манере. — Откройся, красавчик Билли.              Своими короткими ногтями девчонка обводит контур его подбородка. Если бы Билли был писателем, то он написал бы множество книг в жанре гангстерских детективов. Но он воспроизводит все сцены в жизни. Он сам строит целый сюжет, придумывает каждую деталь и идёт напролом, лишь бы закончить книгу. И всё-таки иногда жизнь писателя слишком опасна. Особенно его.              Бутман содрогается от новых приступов рыданий, её ладони трясутся намного пуще, будто она температурит, и мужчина пытается зарезервировать её умиротворённый баланс. Она оставляет выщербленные линии от ногтей на его ладонях, сжимая их. Билли, как ему и положено, терпит. Он приподнимается, приближает её голову к своему плечу и обнимает. Крепко-крепко. Он мажет губами по её виску, а потом оставляет эфемерный поцелуй с таким фриссоном, словно боится навредить ей этим ещё больше. Его дыхание печёт огневую щёку.              — Хорошо, я постараюсь, — выдыхает он, продолжая царапать своей острой, словно хорошо отточенное лезвие, щетиной её тонкую кожу. Только теперь на щеках. — Но больше не смей думать о том, чтобы уйти от меня.              Нездоровое. Да, это точно что-то нездоровое. Мэди кивает ему, показывая, что не может соображать сейчас. Она подводит его к щемящему чувству за рёбрами и приклеившейся к лицу улыбке. Билли, как умалишённый, не отдаёт отчёт своим действиям. Его большие пальцы прикасаются к её подрагивающей нижней губе с целью остановить её трясучку. Нужно прекращать эти рыдания. В его голову приходит впечатляющая мысль, чтобы дать ей несколько уроков цинизма. Может быть, девчонка научится хоть чему-то и не будет настолько душещипательной натурой. Руссо несколько раз кусает кончик своего языка, никак не реагируя на вспышку несильной боли. Мужчина боится повредить тонкие, анорексичные косточки, прижимая к себе её тело ещё ближе, пока не начинает сдавливать. Мэди не моргает, таким образом не смахивая слёзы, скапливающиеся на ресницах.              — Я несу ответственность за всё это, а значит нужно верить мне, — объясняет Билли так, словно она вообще поехала крышей и даже не может сосчитать элементарное решение чисел два плюс два. — Мэди, верь мне.              Его слова раскаляют внутренности до красноты. И нет — Мэдисон совершенно не мучается от гнева. Просто та боль, которую он причиняет ей, предпочитает появляться в самые неожиданные моменты и поглощать девушку, будто в омут. Ей до сих пор хочется верить ему. И она подсознательно верит, наклоняясь к его губам. Бутман прикасается к ним, и их поцелуй — робкий, словно Билли целует её впервые — отдаётся морской водой на вкусовых рецепторах его языка.       

***

      — Почему ты хотела уйти? — спрашивает Билли, как только девушка выходит из душа, тормоша полотенцем кончики своих влажных волос. — Скажи настоящую причину, Мэди. Я знаю, что ты хотела уйти не из-за Одри.              Бутман ступает босыми ногами по гладкому паркету, приближаясь к дивану, на котором сидит мужчина. Подумать удивительно, как истинно она смотрится в его футболке, на его диване, усаживаясь на него и сгибая одну ногу, а затем прижимает её своим костлявым бедром. Вот блять.              — Вы, мужчины, более импульсивны, чем мы в порыве гнева. Вы можете с лёгкостью причинить нам боль, — она имитирует интерес к своим коротким ногтям, как вчера на том мосту, начиная проговаривать слова медленно, неспешно. — Я знаю, что говорю, Билли. И только по этой причине у меня началась эта бредовая фобия на мужчин.              — Хочешь сказать, я слишком агрессивен? — Билли не говорит с привычной злобой. Он берёт её ладонь в свою и сжимает её настолько мягко, насколько это возможно.              Она отворачивает голову, облизывает губы, саднящие от многочисленных укусов. Её сердце отбивает ровно сто ударов, и Мэди вновь заглядывает в его тёмные глаза. Неужто этот человек имеет способность плакать? Почему такое произошло? Из-за платонического страха потерять её? Девушка гадает, пытаясь найти точный ответ, и попадает прямо в яблочко.              — Ты и сам знаешь ответ на этот вопрос, — шепчет Мэди, даже не подозревая, что бьёт его по самое основание души.              Его брови складываются у переносицы ломаной линией, придавая лицу неестественное выражение, будто он неожиданно вспомнил о самом хуёвом моменте в своей жизни.              — Когда мне было лет… восемь, мама задержалась с работы, потому что у её коллеги было день рождения. Они посидели, немного выпили. Наверняка ей было весело, но моему папе — нет. Я чувствовала как он злился на неё. — Мэди нужна минута, чтобы восстановить дыхание. — Он ударил её прямо на моих глазах, сказал, что она — обычная потаскуха, которая только и дело, что врёт ему. А потом…              — Он ушёл, — договаривает за неё Билли, наблюдая искренним взглядом, как её влажные волосы спадают каскадом по узким плечам и спине, как они внаглую лезут прямо в лицо и скрывают её раскрасившее в красный до самых корней волос лицо. А потом он хмыкает. — Странно, что ты не боишься этого человека. Всё-таки из-за него началась такая глобальная проблема в твоей жизни.              Блять, эта тема всегда висела на её шее камнем. Огромным, отчего спина и плечи сгибались от такого напора. Она смотрит на Билли, и глаза невозможно отвести даже через силу.              — Да, это очень странно, — соглашается Мэдисон. — Папа иногда приезжает к нам, пытается всунуть маме денег, но она принципиально не берёт их.              — И правильно делает, — проговаривает Билли, а потом резко прикусывает кончик своего языка.              Зачем ты это сказал? Хочешь, чтобы она узнала, каким образом её отец зарабатывает эти бабки?              Но Мэдисон будто бы и не слышит этих слов. У кого-то зависимость от наркотиков или горького привкуса алкоголя и разъедавшего нежные стенки горла никотинового дыма. А у Билли зависимостью была лишь эта девчонка.              И это уже хорошо известно.       

***

      Руссо стоит в коридоре, нервно поглядывая на наручные часы. Опаздываем, сука. И тут из комнаты выходит объект, который Билли ждёт вот уже час, и осматривает её стройную фигуру издалека, сложив руки на груди. Мэди кружится перед ним в своём лёгком шифоновом платье, с лучезарным блеском в глазах и… в тех самых чулках, которые были на ней вчера. Билли не знает, зачем вообще захватил с собой это платье, когда утром забрался в её комнату, чтобы взять некоторые вещи на время, но она выглядела в нём крайне особенно.              И почему у многих девушек прямо заклеймено где-то в подсознании, что если уже имеется повод, чтобы устроить мероприятие, то они сразу наряжаются так, будто собираются на встречу с английской королевой? Билли оделся просто. Без пафоса. Дорогие костюмы уже не в его моде. Он предпочитает одеваться так, как пожелает его гнилая душонка. А вот Мэди одета, как принцесса. Так, словно никто не должен равняться с ней.              — Ну и как я тебе? — интересуется девушка, вновь кружась перед ним, чтобы точно в его памяти этот момент проигрывался снова и снова. Чтобы мужчина никогда не забывал, что она оделась так именно для него.              — Ты прекрасна, детка, — восхищается Билли и замечает, как её телефон вибрирует. — Помнишь, что я тебе говорил?              — Ни за что не брать трубку и никому не отвечать. Даже Грейс, — закатывая глаза, Мэди произносит эту фразу. — Мы с ней никогда не лжём друг другу. Всегда говорим правду. И она бы никому не проболталась, если бы я рассказала ей всю ситуацию.              Билли медленно приближается к ней, заглядывая в ярко-зелёные глаза. Такие взгляды бывают у тиранов и деспотов. Мэди не может понять, что хуже на самом деле, потому что Руссо сам по себе тиран только частично. Он не бьёт её физически, но бьёт морально. И всегда наотмашь, чтобы рука не просто соприкоснулась с нежной кожей, а пробралась в тело. Чтобы найти её сердце и сжимать его, пока не лопнет.              — Я не верю таким девушкам, как Грейс, — его голос по оттенкам тёмный, готический и жутко отяжеленный. Мужчина захватывает одной рукой половину её лица и большим пальцем начинает обводить круги на одном и том же месте, точно пытаясь сделать в ней дыру, такую же, как была и у него, когда Фрэнк выстрелил в него в центральном парке, на поединке. — Советую тебе выключить свой мобильник, иначе я просто разломаю его.              — И потом купишь мне новый, — молвит Бутман, не понимая, как наивно ошибается сейчас.              — Обойдёшься, — сухо кидает он в ответ. — Раньше жили без этих сраных телефонов и интернета. И поверь, никто от этого не умирал.              Уголки её губ приподнимаются, полностью растворяясь в улыбке.              — Мне кажется, ты застрял где-то в девяностых.              В девяностые Билли был задиристым подростком. Особенно в свои семнадцать, когда злость на весь мир захватила его в свои когтистые лапы, впиваясь в кожу настолько сильно, что шрамы до сих пор распространяются по его телу. Выглядит, конечно, не совсем искусно, но для Руссо это было как напоминание того, кем он является на данный момент.              Чужие пальцы ложатся на его запястье. Мэди мягко гладит подушечками его кожу. Она раскаляет в нём угли, находящиеся во внутренностях. Ради неё можно пойти на всё. И только из-за неё он пускал слёзы, не желая отпускать. Всё-таки тот бедный эгоистичный мальчик до сих пор воет где-то внутри него.              — Билли? — призывает его Мэдисон, замечая, что его сознание точно сейчас находится не здесь. — Я… что-то не то сказала?              — Нет, просто я понял, что мы уже опаздываем. Все там ждут только нас, а я всё-таки — именинник. Без меня никак, — ухмыляется Билли, наклоняясь к её алым губам, наполненным живостью.              Для полного завершения дискуссии, необходимо закрепить мир. Их мир закрепляется именно так. Никаких формальностей нет и не было никогда. Но почти всё неразличимо в этой вязкой тьме. Билли сам не понимает, какой побочный эффект может быть от таких неправильных игр.              Он отстраняется от неё с таким видом, будто невидимые силы насильно тянут его назад. Мэди чуть отшатывается, поджимая губы в алую нить, и удивляется, когда Билли берёт её куртку и, как истинный джентльмен, накидывает её на хрупкие плечи девушки.              — За сегодняшний вечер ты ещё не раз услышишь из моих уст, как прекрасна, — жжёт дыханием возле уха, горячо шепча. — И надеюсь, никто, кроме меня, не станет восхвалять тебя.              — Никто и никогда, Билли, — произносит Мэдисон, словно под гипнозом, и поворачивается к нему лицом, прижимаясь носом к его груди. — Если кто-то и будет ко мне приставать, я знаю, что ты в любом случае придёшь и сделаешь так, чтобы больше никто не захотел даже смотреть в мою сторону.              Она скользит мутным взглядом по материалу его футболки и поднимает голову.              — Я убью этого ублюдка на глазах у всех, — заявляет Руссо, вновь отстраняясь от неё и накидывая на себя куртку бомбер. — Будь начеку, детка.       

***

      Успех всегда был для него зарядом энергии. Ничто так не вдохновляло его, как чувство собственного превосходства. И даже сейчас, стоя возле входа в здание и придерживая за руку ту, за которую можно бороться вечность, Билли ощущает себя хозяином всего Нью-Йорка. Этого достаточно. Он тянет Мэди внутрь, дверь за ними протяжно скрипит. Их встречает громкая музыка, больше похожая на какофонию басов, и большая масса людей, заставляющая Руссо молниеносно нахмуриться от негодования.              Мэдисон уже ощущает на себе чужие взгляды, патокой облепляющие каждый кусочек тела. Билли замечает, что ей не совсем комфортно находиться здесь, когда склоняет свой грозный взгляд к её ошарашенному лицу. Помнится, он говорил Айзеку утром, чтобы такого скопления людей здесь не было. Ну и конечно, даже не стоило сомневаться, что слова Билли вылетят из его башки, прежде чем мозг начнёт анализировать их значения.              Кажется, до неё доходит, что она чёрта с два уйдёт отсюда так просто. Сначала нужно пробиться сквозь толпу.              Один из подчинённых Билли забирает у них верхнюю одежду, и Мэди чувствует себя так, будто её раздели догола. И многие рассматривают их тандем завидно, с ноткой преклонения по самый пьедестал. Запах стоит тошнотворный, отчего к ней заявляется дерзкое желание очистить желудок от лишнего. Мужские духи смешиваются с женскими, аромат алкоголя разъедает ноздри. Несколько человек в толпе прямо у самого бара одобрительно начинают хлопать в ладони. А потом подключаются и остальные, пусть и не понимая, из-за кого у всех происходит такой фурор.              Хлопок. Разноцветные конфетти сыпятся на них неожиданно. Мэди чувствует, как безумная тахикардия отторгает её от реальности. В ушах шумит кровь. Конфетти кружатся перед глазами одним сплошным скоплением цветов.              — С днём рождения!              Билли с удовольствием бы признал, что это день рождения его мечты, если бы его не окружали одни ублюдки с лицемерным прогнившим нутром. Рёбра как будто разламываются от такого звукового натиска со стороны. Мэди сжимает его ладонь сильнее, чем он сжимает её. Билли смеётся натяжным смехом, но кажется, будто он готов харкаться кровью, лишь бы не притворяться.              Со всех сторон искрятся яркие нити световых гамм. Пара направляется к барной стойке с намерением заказать себе выпивку. Бутман категорически отказывалась от предвкушающей идеи напиться до чёртиков, что нельзя сказать про самого именинника. Мужчина призывает бармена и заказывает сразу бутылку виски и безалкогольный коктейль.              Руссо тянет подстрекающую девчонку к себе, хватая за гибкую талию. Его пальцы отбивают ритм в такт музыке, посылая вибрацию под её кожу. Мэди в очередной раз за этот вечер заглядывает в его глаза и видит в них своё отражение. Как будто два зеркала. Девушка воздушно улыбается своим мыслям, а Билли тянется к её блядски сладким губам и целует их, пока бармен не отвлекает их, оставляя прямо перед ними заказ. Гремящий стук сердца ощущается так громко, что просто охотно заставить его не биться так часто и так интенсивно. Другие уже не проявляют к ним никакой заинтересованности: девушки танцуют, мужчины пьют и курят, отчего здешний воздух марается.              Мэдисон чувствует за своей спиной чистейшую тьму. Каждый из присутствующих ею наполнен. Билли сосредоточен на виски, глотая бокал за бокалом и одновременно беседуя с ней, чтобы девушка не чувствовала себя так, будто находится не в своей тарелке. Впрочем, никто не отрицает этого факта. Такие места не для неё. Мэди никогда не ходила в ночные клубы или бары, как другие её сверстники и одноклассники. И в данную секунду ей кажется, что эти стены, забитые за многие месяцы кутылым запахом, могут считаться для неё самой настоящей ловушкой.              Ей жгуче досадно лишь от того, что беспомощность сжимает её со всех сторон, словно бы поселяя девушку в свой невидимый купол. Мэдисон здесь чужая. Она здесь никого не знает, кроме Билли. Люди проходят мимо них, скупо поздравляя Руссо с днём рождения, и даже не смотрят в её сторону. Так, будто она пустое место.              Голоса в голове подсказывают, что лучше прижаться поближе к Билли, чтобы не ощущать себя самым настоящим параноиком со стажем старше её самой.              Мэди прислушивается к ним, кладя голову на его плечо, и медленно, расслабленно попивает свой коктейль из трубочки, едва прикусывая её кончик. Билли незаметно чмокает её в макушку, а его ладонь всё также непринуждённо покоится на её талии. Она закидывает ногу на ногу и начинает покачивать одной из них, сделав вид, будто её вообще больше ничего не интересует. Только лишь докучные мысли. Музыка скрипит в голове до свода мурашек на затылке. Маленькие волоски встают дыбом, будто от неминуемого ужаса.              Ох, малышка ты ёбнулась в край.              Да, по-другому и не скажешь. Бутман хорошо понимает в этом дерьме толк. Глотка трясётся от рвотных позывов. И впору бы ей бежать. Бежать в уборную, закрыться в одной из кабинок и просидеть там весь вечер. Или ночь. Мэди точно не знает, насколько может затянуться эта вечеринка.              Легче бы тебе, крошка, выплюнуть своё сердце, а не содержимое желудка. Ну так, чтобы легче стало.              Голос назойлив. Он всё усугубляет.              Или хочешь потакать ему и дальше своей ничтожной любовью?              Может, такой побочный эффект происходит из-за ядрёной совокупности вкусов, поступающих от тех, кто дымит без продыху, блаженно выпуская в воздух завитки дыма. Поскольку в её светлой голове ещё никогда не было такой червоточины, как будто сам дьявол управлял ею.              — Расслабься, — его мурашечный шёпот течёт по её щеке лавой, из-за чего она моментально зардеет, — тебя никто здесь не укусит. — Удивительно, что девушка слышит его, несмотря на громкую музыку, отдающуюся самыми настоящими басами по ушным перепонкам.              Ага, только тебе это позволено.              Ему, видимо, льстит это, да? Мэди поднимает на него свой взгляд, пытаясь различить сквозь разноцветные брызги света пьяный блеск в его глазах, но его там не оказывается. Яркость, смешанная с неправильной темнотой, ломает всё изящество его точеных скул и идеальной щетины. Но она замечает, как сильно выражены его идеально очерченные губы, словно их нарисовал художник-профессионал прямо на сетчатке её глаз.              Чужая рука ложится на её плечо совсем нежданно. Конечно, не только Мэдисон так обескуражил этот жест неизвестного человека — Билли нерадиво поворачивает голову к русоволосому мужчине и предупреждающе косится на его руки, лежащие там, где им не место. Айзек с растерянностью убирает их с плеча Мэди, и Билли и гофрирует улыбку.              — С днём рождения, босс, — громко поздравляет он, и Руссо (лживо)благодарно кивает, жестом приказывая бармену дать ему вторую бутылку виски. — Ну и как вам вечеринка? Кстати, Вы прекрасно выглядите, миледи, — Айзек берёт маленькую ладошку Бутман в свою и оставляет на ней поцелуй, иронично переходя на «Вы».              — Не подлизывайся, — Билли пытается перекричать музыку, раздражённо поглядывая за тем, как Мэди конфузиться от этого незначительного поцелуя в ладонь. — Я же вроде говорил, чтобы столько народа не было, какого хрена они пришли сюда?!              — Прости, Джигсо, мой косяк, — пожимает плечами Айзек и вновь акцентирует своё внимание на Мэдисон. — А тебе как, Мэдисон? Тоже не нравится?              Девушка старается не смотреть на избитое лицо мужчины, негодующе прикусывая кончик трубочки. Билли приподнимает свою правую бровь так, будто тоже ждёт ответа от неё, но прежде чем выжать из себя слова, ей приходится сжать зубы намертво, чтобы успокоить их трясучку.              — Мне вообще не по нраву такие места, а такое количество людей вводит в ступор, — признаётся девушка и делает сразу несколько глотков коктейля.              — Какая скромность, — ухмыляется Айзек, пятернёй зарываясь в свои русые волосы и поправляя их так, чтобы они не выглядели настолько небрежно.              — Лучше бери с неё пример, — укоризненно, напрямую, не боясь задеть человека произносит Билли, лишь мимолётно кинув на него взгляд, и запивает эти пять слов виски, а потом добавляет, — и перестань мозолить мне глаза. Иди, развлекайся.              Ни прошло и секунды, как Айзек покидает их, Руссо просит бармена дать ему салфетку и заскорузло хватает ладонь Мэди в свою. Именно ту ладонь, которую поцеловал Айзек.              — Надо скорее вытереть его бациллы, — тараторит Билли, натирая её тыльную сторону ладони до внушительного покраснения.              — Ты уже спятил от ревности… — обречённо выдыхает Мэди, подперев голову своим кулаком. Стеклянное покрытие барной стойки отдаётся холодом, отчего часть локтя просто немеет.              — Нет, Мэди, я не спятил, — начинает протестовать мужчина, откладывая использованную салфетку в сторону. — Ты вообще знаешь, с какими шлюхами он целуется? Они все могут быть чем-то заражены. А я не хочу, чтобы у тебя произошла какая-нибудь хуйня с кожей.              Бутман мнётся от лёгкого нежеланного дискомфорта и извлекает у Билли свою ладонь. Она могла бы оценить его заботу вслух, сказать, что очень благодарна ему, ведь мужчина редко бывает таким. Но Мэди благодарит его только в своих мыслях, зная, что если она произнесёт слова вслух, то его планка возвысится до небес.              — Наклонись, Билли, — жмурясь от очередного крика какого-то вдребезги пьяного мужика с соседнего столика, просит Мэдисон, и Билли повинуется ей, как сегодня утром, у себя в кабинете. — Я люблю тебя, — она произносит эти слова ему на ухо, обжигая своим мягким дыханием его кожу, и Билли кажется совсем на миллисекунду, что девушка говорит с ним так, будто этот разговор у них последний.              — А пару месяцев назад ты готова была при любой возможности бежать от меня, — отстранённо порицает Руссо, перебирая её воздушные локоны, которые легко просачиваются сквозь его музыкальные пальцы.              Билли хорошо бы мог играть на пианино, если бы жизнь не распорядилась с ним по-другому, решив, что такому мальчику лучше жить без матери и в приюте, как какому-то брошенному псу. Он лязгает прозрачным стаканом по стеклянной поверхности, ухмыляясь настолько ядовито, что, кажется, сейчас вся его настоящая внутренняя гниль вытечет из глаз и ушей, как в каких-то ужастиках, которые Мэдисон не могла смотреть без слёз страха, а потом засыпать, думая, не сидит ли у неё какое-нибудь лохматое чудовище в шкафу.              Стоит выкопать себе могилу заранее — Бутман уже достаточное количество времени подозревает, что из этого дефективного романа, как ни крути, всё равно нихуя не выйдет чего-то хорошего, запоминающегося на всю жизнь. Будет лишь сплошная кровь и нож, нацеленный прямо в её спину.              — Ты изнасиловал меня. И я просто не знала, что мне делать дальше, так что не смей винить меня в этом, — хмурится Мэдисон, пытаясь скрыть дрожь своих ладоней, но выходит это косо и с натяжкой. — Если у нас и есть будущее… Решайся сейчас, что для тебя важнее: они, — кивает Мэдисон на группу парней, стоящую у угла, — или я.              — Конечно ты, маленькая дурочка, — не думая, отвечает Билли, свирепо выдыхая воздух из лёгких. — Ты, наверное, не подозревала, но я очень боялся, что после произошедшего ты расскажешь всё своей матери, и она увезёт тебя в другой город, чтобы скрыть от меня.              Он смотрит ей в глаза и клянётся, что если бы эта девчонка была бы на рынке, то её ценник стоил космических денег. И только из-за её прекрасных малахитовых глаз.              — И в конце концов ты бы всё равно покончила бы собой, потому что такую психологическую травму не каждый вытерпит, — неподдельно выдаёт мужчина, незаметно для всех целуя девушку в волосы в районе щеки. — Вот из-за этого я и следил за тобой, потому что боялся, что ты что-то посмеешь сделать с собой. Только по моей вине.              Мэдисон вспомнила тот случай в ванной, приоткрыв свои уста, чтобы вытиснуть из себя хоть слово. Его повторная усмешка уже не отдаётся терпким ядом. Она косая и размытая в её глазах. Она едва сдерживает слёзы. Чёрт, и вот как можно быть такой сентиментальной? Правильно, что Билли называет её маленькой дурой!              — Билли… — смогла выдавить только его имя, когда замечает вдалеке знакомую фигуру. — Там… папа…              — Папа?              Билли непонимающе оборачивает голову в ту сторону, куда направлен обеспокоенный взгляд Мэди. Ну конечно, как же этот сукин сын мог не явиться.              — Мэди, ты могла… — не успевает он пронести «обознаться», как её миниатюрный силуэт всё больше и больше начинает отдаляться от него к Бакстеру. — Сука, — грязно ругается мужчина себе под нос и спешит за уходящей девчонкой.              Нельзя позволить ей узнать такое о своём отце.              — Здравствуй, папа, — здоровается девушка, сложив руки на груди.              Мужчина, поперхнувшись виски, поворачивается на знакомый до боли голос и округляет глаза, а его кадык нервно дёргается.              — Мэди?! А-а ты что здесь делаешь? Твоя мать не против, чтобы ты шлялась по таким местам? — таратопит Бакстер.              — Это ты что тут делаешь? — вопрос на вопрос, глаза в глаза. — Неужели ты так же зарабатываешь деньги, как они?              Руссо подкрадывается сзади к её отцу настолько тихо, что даже Мэди дёргается, когда на плечи Бакстера со всей дури падают руки Билли.              — Я смотрю, ты пришёл отдать мне долг, Бакстер, — начинает Билли, понимая, что уже похуй: узнает ли она правду или нет. Другого выхода нет. — Или ты пришёл, чтобы твоя дочь узнала, какой на самом деле её папочка отморозок?              Так… Выходит, это правда. Её отец такой же, как и Билли.              И почему их тянет в эту грязь?              — Мэди, ты должна меня выслушать, — умоляет отец, подходя ближе к девушке, но она отходит к Руссо, прижимаясь к нему всем телом. — Ты что, ублюдок, охмурил мою дочь?! — раздражённо рычит Бакстер и пытается вырвать Мэдисон из «лап» Джигсо.              — Это не твоё дело, папа, лучше не лезь в мою личную жизнь, — отчеканивает Мэди. — Десять лет назад ты бросил нас с мамой и теперь не имеешь никакого права осуждать меня.              Слова плещутся, текут, нечёткие грани такие склизкие, что даются только с одной лишь силой, которая спрятана внутри неё. Отец смотрит растерянно, потому что понимает — всё сказанное ею правда. Сложно поверить, но она слишком кристальная и чистая по своей консистенции, поэтому Бакстер лишь может поднять свой взгляд на Билли.              — Потом как-нибудь переговорим, Джигсо, — Бакстер уверен в своих словах. Даже слишком.              Живот скручивает от нахлынувших чувств. Мэди поворачивается лицом к Билли и утыкается носом в его грудь, пытаясь прочувствовать его запах, его тепло, всё его существование. Он единственный, кто может поддержать её и единственный, кто может обидеть до рези в мякоти мышц. Почувствовав обмякшее в руках тело, Билли прижимает её ещё ближе к себе, поддерживая за затылок, а потом утешающе чмокает в висок в который раз, лишь бы хандра не заняла важную роль в её жизни от такой нежданной новости об отце.              — Боже, и как только можно быть таким лжецом? Он десять лет врал нам с мамой, что работает обыкновенным менеджером, а сейчас я узнаю, что о-он… такой же, как и ты, — сглатывает Мэдисон последние слова с мукой и тяжестью и поднимает на него свои зелёные глаза, блестящие не от слёз, а от бликов переливающегося света. — Как теперь жить, зная, что мой отец на самом деле — наркодиллер?              — Не всегда бывает так, как хочется нам, детка, — отвечает Билли, на этот раз оставляя поцелуй на макушке. — Ты можешь ожидать от жизни одно, а она преподносит тебе совсем другое. И с этим нужно просто смириться, потому что без этого ты будешь никем. Пустым местом.              Держаться не за что. Только за него.              Вокруг бесчисленное количество людей, но они слишком тинистые на их фоне. Билли продолжает касаться её спутанных волос с таким трепетом, уже не желая вырвать их ко всем чертям, как в ночь перед изнасилованием. Они привлекают внимание многих мужчин. У каждого наверняка возникает желание прикоснуться к ним, прочувствовать их эфемерную текстуру, будто они имеют право делать это. Но на самом деле они нихрена не имеют. Только Билли. Таким долбоёбам нужно выламывать пальцы, если всё-таки один из них решится на такой риск — едва-едва провести ладонью по её волосам.              Ей всего восемнадцать. У неё вся жизнь впереди. Так почему бы её не провести с реальной пользой? Руссо помнил, как всё время гонялся за баблом, жил в какой-то маленькой унылой квартирке с запахом плесени. Всё было хуёво. Пока восемнадцатилетний мальчишка не решился пройти военное обучение, научиться всему, чтобы уметь защищаться от всяких ублюдков и доказать своей матери-наркоманке, что он чего-то стоит. Он хотел, чтобы Карла пожалела, что когда-то оставила его возле пожарной станции в Олбани.              А потом всё пошло, как по маслу. Легко. Билли оказался смышлёным мальчиком, с личными приоритетами. Его дружба с Фрэнком действительно была настоящей и настолько насыщенно-искренней, что каждый бы мечтал о таком.              Сейчас же всё изменилось. Фрэнк ушёл в прошлое. Есть только Мэдисон и незаконная торговля наркотиками. Этот бизнес действительно несёт большую прибыль. Даже Роулинс столько не платил ему, сколько Билли получает на данный момент. Просто у него пока нету возможности на то, чтобы тратить свои финансы, как раньше.              Кажется, что красавица попала в руки прекрасному принцу. Но знаешь ли ты, милая, что такие принцы бывают намного хуже, чем обычные чудовища. Они беспощадны и живут одной мыслью о том, чтобы перестрелять всех к хренам — лишь бы вы остались только вдвоём. В умиротворении. В своём собственном мирке. В Лос-Анджелесе, пока Мэди будет учиться в университете.              — Хочу выпить, — говорит она так, будто спрашивает у него разрешение. Но на на самом деле ей не нужно его разрешение.              Она просто возьмёт и пойдёт за своей выпивкой.              Её хрупкие ладони, подобающие хрусталю, касаются его щёк, и девушка приподнимается на носочки, чтобы дотянуться до его губ.              — А если я скажу бармену, что тебе ещё нет восемнадцати? — улыбается Билли прямо в её приоткрытые губы, которые едва-едва соприкасаются с его, но резко отстраняются.              — Но это же неправда, — возмущается Мэди, даже не подозревая, что выглядит слишком забавно, когда находится в состоянии неудовлетворения.              — И? Я владею всем этим комплексом. Бармен с лёгкостью поверит мне, иначе я вышвырну его отсюда прежде, чем эти мягкие губки прикоснуться к стакану, — произносит мужчина с явной насмешкой, проводя большим пальцем по её нижней губе.              Дрожит. Блять.              — Так нечестно, Билли, — задыхаясь от негодования, выговаривает девушка и делает несколько шагов назад, чтобы не быть с ним на слишком короткой дистанции.              — Честно, нечестно, но слово именинника — закон, — продолжает язвить Билли, всё равно не унимаясь с темы «ты ещё мелкая для этого». — Но я могу попросить сделать для тебя что-то типа мартини, или что вы там, девушки, пьёте?              — Да, да, давай мартини, — тут же трепещет Мэдисон, поспешно чмокая его в губы.              — Стоп, стоп, стоп, детка, ты думаешь, я просто возьму и попрошу бармена напоить тебя? — останавливает её Билли, когда девушка хватает его за руку и направилась практически вприпрыжку к барной стойке.              Ну конечно. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.              За всё нужно платить.              — Не переживай, ничего унизительного я тебя делать не заставлю, — начинает заверять её Руссо, обхватывая девушку за талию и подводя обратно, где они сидели до встречи с её отцом. — Помнишь, что я говорил в ту ночь, когда изнасиловал тебя?              Мужчина внимательно наблюдает за каждым движение её зрачков. Блять, он ощущает себя так, словно по нему проехала одна и та же фура несколько раз. Всё-таки вспоминать ту ночь, когда Билли действительно был не в себе и сгорал от злости, превращаясь в сплошной пепел слишком затруднительно.              — Я говорил про твою мать, что она нихрена не воспитывала тебя, а только учила бояться мужиков, — изрекает Билли, опустив свой взгляд в пол и вспоминая каждое слово в точности. — Забудь их, ладно? На самом деле, твоя мать очень сильная женщина, которая воспитала дочь как положено и не бросила её, решив, что всей жизни конец.              — И это всё? — Мэди спрашивает с недоверием, нервно размахивая своими густыми ресницами.              — Да, этого достаточно. Просто забудь.       

***

      Она подобает любой заблудившийся неоновой девочке. Мэдисон движется на танцполе уверенно, покачивает бедрами — видимо, несколько стаканов мартини так инспирирует на её здравый рассудок, который улетучился молниеносно. Билли сидит за барной стойкой, заливая свой «двигатель» виски, и взъерошивает волосы той рукой, которая гниёт от свежей раны. Похуй, что марает самого себя ещё больше. К боли можно привыкнуть, но только к физической. А к моральной — нихрена. Его глаза цепляются за тонкие изгибы Мэдисон. Билли едва натягивает улыбку и прослеживает, как переливающиеся переплетения нити ложатся на её тело так неестественно-эстетично, что вся её провокация струится прямо к его члену.              Глухая боль перекрывает ему буквально всё. Билли чувствует зверскую потребность отвести девчонку в свой кабинет и вытрахать из неё всю эту дурь. Даже если завязать ему глаза любым лоскутом, лишить зрения и окунуть в леденящий чернотой мрак, мужчина сможет разыскать её, как в самом глухом лесу. Он сможет разглядеть в темноте её развевающиеся волосы, тонкие ноги, облачённые в чулки с кружевной кромкой. Красивая, непохожая на других. Просто та Мэдисон, которая хочет привлечь его внимание с неизвестными для него посягательствами.              Она как бархатный бутон — такая же нежная. Всё цветовое богатство палитры как будто направлено именно на неё. Янтарная жидкость колышется по стенкам бокала, когда Билли ставит его на стеклянную поверхность не обинуясь, словно не заботясь о том, что оно может с лёгкостью треснуть. Как и его нервные клетки. Многие мужчины решаются использовать дерзкую бесцеремонность, произнося что-то в сторону тех девушек, которые танцуют на танцполе совсем рядом с Мэди. И Руссо даже не хочет думать, о ком вообще идёт речь. Потому что в любом случае Бутман значительно выделяется среди всей этой своры девушек, не похожих на милых ангелочков.              — Ну и когда это началось у вас? — знакомый голос раздаётся совсем близко, и Билли морщит лицо, когда понимает, что от предстоящего разговора ему не отвертеться.              — Не лезь в наши личные дела, Бакстер, — лениво хрипит он в ответ, стараясь поскорее отмахнуться от него.              Её отец подходит ещё ближе к Билли, слегка склонив голову вправо, и облокачивается о барную стойку.              — Если до тебя ещё не дошло, Руссо, так скажу прямо. Мэдисон — моя дочь, и знай, я не позволю тебе пудрить ей мозги, — мужчина чётко даёт понять, что знает его настоящее имя, когда томно выговаривает эти слова настолько цинично, насколько это возможно.              Плохой знак.              — Вау, ты решился включить папочку, — хохочет Билли, даже не замечая того факта, что Бакстер произнёс его фамилию. — Ты бросил их десять лет назад и думаешь, что эта девочка станет слушаться тебя? Извини, конечно, но я так не думаю.              — Ты же сам годишься ей в отцы, глупец. Тебе вскоре надоест играться с ней, и ты бросишь её при первой возможности, — шипит на него мужчина, вероятно пытаясь закрепить на себе клеймо «недоотца».              — Её? — прыскает Билли, — никогда.              Руссо поворачивается вполоборота, ища глазами её фигуру в этой толпе, и замечает, что на высоких стульях действительно сидеть не так комфортно, как на обычных. Пульсация бьёт висок — он совсем не рассчитывает, сколько пьёт. Ему просто жарко.              — Я и так уже несколько месяцев потратил на то, чтобы удостовериться, что она заведомо что-то ощущает ко мне, — Билли голосит громко, потому что его голова повёрнута именно в сторону беззаботно танцующей Мэдисон и потому что он наконец расширяет расстояние между Бакстером и собой.              Полный диссонанс между ними. Они никогда не поймут друг друга из-за разных взглядов на жизнь.              — Она ведь что-то запретное для тебя? — спрашивает Бакстер, заглатывая в себя несколько глотков виски, и ожидающе смотрит на Билли, который вальяжно вздыхает и закатывает глаза так, будто этот вопрос риторический.              — К сожалению, — склоняет голову Билли, приподнимая свой стакан, занозисто показывая, что пьёт за него.              По его венам медленно растекается неразбавленный яд, в голосе — сплошная желчь, что разъедает здравый разум. Билли не хочет сгущать краски, но ему приходится. Всё идёт по пизде. Как обычно. Словно на нём всегда было наложено какое-то проклятье с самого младенчества.              — Её мать была такой же, — выпаливает Бутман и кидает отстранённый взгляд на свою дочь. — Дженна всегда сначала показывала себя, как недоступную девушку, а потом виляла задом перед каждым, потому что у неё эта херня была в крови.              — Мэди не такая, — на удивление умиротворённым голосом парирует Руссо. — Она, наоборот, остерегается мужчин.              — Ну, это уже влияние Дженны, — в который раз цинично ухмыляется её отец и решается подвести беседу к финалу. — Но знай, что в случае чего я знаю твоё настоящее имя, Билли Руссо.              Билли снова остаётся один — наконец озабоченный тем, что Бакстер не пойми откуда узнал его имя. Правильно было бы сейчас встать и отыскать этого ублюдка в толпе, но Руссо слишком сильно стимулирован плавными расслабленными движениями Мэди, когда их пьяные взгляды встретились. Девушка чересчур самоуверенная в себе, её жесты прямо доказывают, что делают с такими юными особами, как она, спиртные напитки. Её тело кажется точеным, изящным и женственным под его взором. Билли растягивает свои губы в улыбке, при этом облизывая верхнюю, чтобы убрать сухость.              В её глазах блестят свежие травы, смешанные с ноткой огонька. Даже в этой полутьме возможно разглядеть её разодранную нижнюю губу — его ночная работа, за которую он частично гордится. В такие моменты необузданная страсть пленяет и подчиняет. Билли находится в чужой власти. Не в своей. Бутман скользит ладонями по своему телу, пытаясь вновь привлечь его величественное внимание, и ей удаётся сделать это на все сто. Мужчина закусывает кончик большого пальца и приподнимает брови.              Вот чертовка.              Концентрация алкоголя бьёт по всем фронтам. Сейчас его единственное желание — разводить все границы в стороны, чтобы оказаться рядом, прижаться к ней как можно ближе и не видеть, как к Мэди в который раз за этот день подходит Айзек. Билли проклинает собственную силу воли, считая секунды и пытаясь читать по губам, что они говорят друг другу. А через некоторое время он, насмехаясь в стороне над напрасным противостоянием собственным порывам, подбрасывает в себя больше угля — алкоголя.              И смотрит. Пристально. Исподлобья. Мэдисон была непредсказуема в таком состоянии, и Руссо не знает о чём думать, когда у самого в черепной коробке настоящий сумбур вместо мозгов. Он ухмыляется, когда видит, как её изумрудные глаза округляются. Мэди всё также не смотрит в сторону Билли. Её глаза направлены на Айзека. Сука.              Господи, блять, боже, просто остановись. Билли приподнимает правую бровь, когда этот шарнирный подонок ведёт её непонятно куда.              И он сидит, поднося горлышко к губам и допивая остатки джека дэниэлса прямо из бутылки. Он сидит, как сегодня утром, когда нарочно решил проучить Айзека, чтобы тот больно не зазнавался, и думает, что лучше: разбить лицо этого недоумка или самому упасть в самую грязь и забыться к дьяволу. Ну и конечно, за его лукавой насмешкой таится что-то смертоносное, что никогда не принесёт человеку нихуя хорошего. Тебе бы сейчас склеить хрупкий форфор самообладания, а не направляться в ту сторону, куда направились они.              Так странно… Они очень похожи, хотя иногда кажется, что на самом деле слеплены из разного теста. Мэдисон — слишком мягкая, а Билли — слишком жёсткий по своему эндоглифу. Мэди слишком идеальна для него, и от этого прилагательного режет всё без ножа. Это прилагательное слишком острое. Но Руссо готов прямо сейчас его затупить, чтобы было просто «мягкая». Этого всегда будет достаточно.              Билли проходит мимо танцовщиц, не останавливаясь, не смотря на них, как на каких-то богинь. Они слишком выёбистые. Они любят повертеть задом перед клиентами, а потом получать за это нехилые деньги. Проще уже некуда, если ты, конечно, даже в менталитете не самая развратная шлюха, готовая отдаться любому, лишь бы получить свои деньги и удовлетвориться.              Красные блики падают на его лицо, затемняя его, но не делая менее красивым. Его шаг торпитый. Он не хочет, чтобы на Мэди снова закрепили штамп «использованной девочки». Она не заслуживаетэтого. Она заслуживает больше. И это большее может прямо сейчас спасти её от Айзека.              Его органы сжимаются внутри комком. Сука, сука, сука. Он грязно ругается про себя, повторяя одно и тоже, словно зазубренную мантру. Билли поворачивает за угол, понимая, что находится уже на цокольном этаже и идёт за шлейфом фруктовых духов. По жанру сопливых драм, всё должно сложиться иначе, но никак не так, как сейчас.              — Где он?! — необузданно набрасывается на неё Билли и хватается за узкие плечи, ощущая, насколько острые у неё ключицы.              Мужчина вдавливает её хрупкое тело в стену, удивляясь, что не проломил её кости до хруста, и смотрит слишком свирепо, пытаясь вырвать из неё ответ.              — Я-я не знаю, о-он просто ушёл, — сипит Мэди, хаотично хлопая ресницами. — Ты чего такой злой?              — Он мог изнасиловать тебя! — достаточно громко выпаливает Билли, а желваки заходятся ходуном на его лице.              Это первейший фактор его злости.              — А ты не мог? — спрашивает так, словно вместо неё говорит совершенно другая девушка — не Мэдисон. — Хватит злиться, он просто сказал, что когда ты пьяный, лучше осторожничать.              Ему кажется, что у него за границами рёбер целое пепелище всякой мути, которую он просто не может сдерживать в определённые моменты. Его красивое личико приобретает неестественный серый оттенок. Билли медленно передвигает свои ладони на её шею, большими пальцами обхватывая её подбородок, ощущая милую небольшую ямочку.              — Я знаю, каков Айзек на самом деле. Он сначала сюсюкается с такими малолетними девчонками, как ты, специально заставляя вестись на его внешность, а потом бедные девочки жалеют, что вообще родились на этот свет, — пытается донести до неё Руссо всю правду, но Мэди кажется отказывалась верить во что-либо, учитывая её состояние. — Это не шутки, Мэдисон, он мог с лёгкостью отправить тебя на рынок, пока я этого не вижу, и кто бы тебя спас тогда, м? Правильно: либо я, либо никто.              — Выходит, вы ещё и продаёте девушек в рабство? — спрашивает Бутман, резко нахмурив брови. — Да как вас всех тут совесть ещё не замучила?! Как ты смеешь так поступать с беззащитными девушками?!              — Успокойся, детка, всё зависит не от меня. Я с самого начала был против этой дерьмовой идеи. Мне нахрен не нужны мучения этих девушек, — Билли молвит эти слова с сухой хрипотцой в голове, как будто в его стенках горла образовалась целая пустыня.              — Правильно, что я боюсь таких, как вы, Билл. Вам приносит удовольствие причинять нам боль! — с открытой злобой процеживает Мэди в ответ, пытаясь оттолкнуть мужчину от себя, но её руки слишком вялые по сравнению с его.              — Я не могу контролировать своих людей, пойми же это наконец! — значительно громче неё начинает говорить он и ощущает, как тяжко вздыхать под аккомпанемент своих стучащих зубов. — Айзек, видимо, совсем потерял самообладание над собой, раз решился заниматься этим. Я очень хочу выловить его, но у меня в последнее время не хватает времени из-за одной мелкой особы, которая стоит передо мной и дышит своим перегаром.              Терять сноровку особо паршиво. Билли признаёт это с чистой совестью, но никогда не произнесёт этого вслух.              — Я знаю, где он, иди прямо сейчас, — приказным тембром проговаривает Мэди, смотря исподлобья, как и он на неё, — иди и поймай его.              Её ладони, разогретые алкоголем, ложатся на его грудь. И вибрация, несущая нить вверх по позвоночному столбу до стыка с шеей, заставляют его напрячься так, чтобы не показывать эту маленькую слабость. Вновь. Он ведь никогда не показывает. И не собирается.              Даже не мечтай, Мэдисон.              — Какая дерзкая, — подтрунивает Руссо, игриво улыбаясь во все тридцать два зуба, а через несколько секунд наклоняется к её уху и горячо шепчет, — не переживай, принцесса, я поймаю его другим образом, но он тебе может очень не понравится.              Лицо девушки полыхает румянцем до самых кончиков её волнистых волос. Нет, она не злится. Её смущает то, как тёмные глаза Билли наблюдает за неровным движением её груди, когда девушка делает вдох и выдох.              — Что ты хочешь от меня? — истерически выводит Бутман, делая попытки выдернуть своё запястье из лап Айзека.              Мужчина смотрит на её лицо, выражающее сплошное негодование и гнев. Его уголки губ приподнимаются, вырисовывая отвратную улыбку, и Мэдисон считает секунды до того, как Билли наконец найдёт их. Ведь она видела, что он смотрел на них. Просто специально делала вид, будто бы не замечает этого, чтобы не злить больше его противника, который определённо желал услышать от неё определённой информации.              — Я хочу то, что принадлежит ему, — вещает Айзек, явно не заботясь о последствиях.              Но Мэди точно знает, что они будут, и не может позволить Билли убить ещё одного человека. Даже если этот человек — Айзек.              — Я — не вещь!              Она слишком слабая и щуплая по сравнению с Билли. Ей не сравниться с ним в спарринге, если когда-нибудь придётся. Её курносый очаровательный нос уткнулся в его плечо. Возможно, от безысходности, а может и нет. Парадоксально, что Мэди сама не понимает собственных чувств. Она сваливает такую проблему на возраст — за все свои восемнадцать лет не было ничего такого, что должно запомниться ей на всю жизнь и остаться строгим уроком на будущее. Девушка смежает веки, чувствуя, как его ладонь поглаживает её по голове и несколько поцелуев остаются на её макушке, как признак того, что он не собирается бросать ей вызов.       

***

      — Каратель? Что за херня?              Билли с полным безразличием поднимает дуло ствола на своего бывшего друга и стреляет.              Фрэнк вздрагивает, когда чувствует, что его сон кто-то беспокоит.              Билли снится ему часто. Даже чаще, чем Мария. Чёрт, этот год был наполнен дерьмом. Но не настолько паршивым, как предательство лучшего друга. Он всегда считал его своим братом, а сейчас… просто пиздец. Касл до сих пор ведёт охоту на Билли.              — Есть новости, — выдаёт Мадани, поправляя свои отросшие за такое длительное время волосы. — Помнишь, я расследовала дело про неизвестного наркодиллера?              — И? — спрашивает Фрэнк, сонно потирая двумя пальцами свою переносицу.              Дина присаживается рядом с ним, передав в его руки синюю папку. Она давно уже забыла своего партнёра по постели, ей было неинтересно, что с ним, куда он пропал, как дальше начала складываться у него жизнь. Ей просто осточертело ощущать внутри себя боль, которая разливается лавой по защитным покровам органов.              — Руссо — это Джигсо, — лёгкая ухмылка накрывает её губы. — Я готовлю засаду на него.              — Откуда информация, Мадани? — хладнодушно произносит мужчина и отдаёт папку обратно.              — Нам поступил звонок. Неизвестно только, от кого. Этот человек не представился.              Фрэнк кидает взгляд на газету, вышедшую месяц назад, и читает только одну единственную фразу: «Статья написана Карен Пейдж».              — Привязанность — это слабость, Фрэнк. — Он подходит всё ближе, предпочитая не смотреть в сторону раненого Касла. — У меня никогда никого не было.              Ещё один выстрел практически в упор.              — У тебя были мы, Билл.