Финита Ля Комедия

За два часа до…

                    Мэдисон сглатывает комок, по ощущениям похожий на смесь склизких водорослей с лезвиями. Отвратительно. Из стен клокочет посторонний смех. Маниакальный до безумия и ужасающий до вибрирующих костей. Девушка старается не отставать от Билли, но продрогшие ноги подводят её. Подошва его чёрных ботинок резиновым скрипом ударяется об эластичные ушные перепонки, и Бутман пародирует полное безразличие к этому.              Потребность остановиться, чтобы заглотнуть в себя больше воздуха, увеличивается. Дико зудящие покраснения на запястье, созданные Билли, просто горят. Девушка дёргает его за кофту, молча приказывая остановиться.              — Расскажи, что ты задумал, — требовательно выдыхает Мэди.              Она, скорее всего, думает, что он не станет вызывать у остальных чувство фурора. И, по своему обычаю, девушка очень заблуждается в своих догадках. Руссо поворачивает к ней голову так, будто она узнала какую-то тайну, которую он скрывал от неё долгое время, и только сейчас её в голову пришли правильные рефлексии на его счёт.              Вот же блять.              Билли тянет уголок губы, чтобы вышло хоть жалкое подобие улыбки, но выходит лишь зловещая ухмылка, предсказывающая неладное предзнаменование. Айзек и без того был весь перебитый им. Что же на этот раз Билли решил выкинуть? Неужели в его опциях, содержащих самые отвратные качества, которые только может нести в себе человек, нет кнопки «отмена»? Как его, блять, можно остановить?              — Что, если вызвать его на бой? — спрашивает её Билли, но желание не слышать ответа накрывает периферию его сознания. Ему просто не нужно её разрешения. — Со мной.              Тогда это ещё хуже.              Мэдисон не смеет его останавливать, но и протестовать хочется не меньше. Нельзя допустить ещё одно убийство. Ей нужно что-то придумать. Что-то действенное и эффективное. И нельзя при этом допустить оплошностей.              Не в этот раз. Если что-то пойдёт не так, то Билли сразу догадается о её намерениях и тогда может произойти нечто хуже, чем просто бой на ринге с тем, кто никоим образом не превосходит его в боевых искусствах.              — Поступай, как знаешь, — говорит она спустя какое-то время, кивая головой. — Твоя задача — поймать его, но не убить. Помнишь?              — Извини, но ничего обещать не могу, — пожимает плечами и отворачивается.              Она заламывает собственные пальцы, пока его глаза направлены на источник постороннего шума. Какой-то неизвестный для неё мужчина здоровается с Руссо и щипает свою спутницу за задницу, вызывая у Мэдисон рвотные позывы, скручивающие желудок в комок. Мимо них проходит парочка. Видно, что девушка не из их округа. Возможно, она решила прийти сюда, чтобы заработать денег, торгуя своим телом. Мэди морщит нос от таких догадок.              — Ты понимаешь, что это отвратительно — продавать девушек, как каких-то рабынь? — выговаривает Бутман, а её тон кривится в неровной линии.              — Понимаю, но и ты пойми, что это всё зависит не от меня, — от его твёрдого голоса ей хочется согнуться пополам, но Мэди только закусывает внутреннюю часть щеки от горькой досады, потому что его руки крепко держат её, не позволяя её ногам совсем подводить свою хозяйку и падать. — Я всего лишь даю свободу своим подчинённым, которую они тратят, как видишь, не на то, что нужно.              — Выходит, не только Айзек замешан в этом? — хмурится она.              — Только он, просто я немного обобщил, — поясняет он, медленным шагом ведя её за собой в сторону тренировочного зала. — Иногда тебе не следует цепляться к словам.              Мужчина гладит её молочно-белую кожу на плечах, носом зарывается в локоны, как в спасительный омут, и дышит-дышит. Глубоко. Чтобы воздуха хватило достаточно. Ощущения такие же впечатляющие, как и в момент, когда ты ныряешь под воду и остаёшься на самой глубине три минуты. Не больше. При военном обучении ему рассказывали, что человек не сможет выжить, если продержится под водой более пяти минут. Но Билли кажется, что он не продержался бы и двух.              Он массирует одну точку у соединения её плеча и ключицы большими пальцами, слушая, как сдавленные вздохи вырываются из её груди. Нажим становится болезненнее. Пусть лучше протрезвеет. Поймёт, что всё зашло слишком далеко.              И, сука, карма обязательно накажет его.              Да, накажет, но не сейчас.              Мэдисон ощущает его длинные пальцы, замком смыкающиеся на сонной артерии, и умоляет, чтобы их давление не повлияло на её сознание. Она не может упасть в обморок именно сейчас. Горячее дыхание Билли проводится нитью в районе виска и уха. Мурашки ползут по телу. Девушка понимает, что её гусиная кожа предательски выдаёт её. Она мысленно проклинает себя за такую показуху и подаёт осипший голос, тут же прочищая горло.              — Что ты делаешь, чёрт возьми? — практически огрызается Мэди в негодовании и чувствует, как её лоб построчно рассекают неглубокие морщинки.              Руссо ухмыляется. Громко. Не слышат ли его другие?              — Знала бы ты, как я хочу тебя трахнуть, — хрипит прямо в ухо, царапает ногтями её бархатную кожу и также ведёт её, не давая и шанса рухнуть на пол. — Ты же позволишь имениннику поддаться искушению этой ночью?              Колени сводит от сладкой неги. Господи боже, что он вообще с ней творит? Бутман ощущает жар собственного тела, когда его рука опускается ниже. Гораздо ниже. Девушка порывисто оглядывается, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает — а это значит, что ему при такой возможности можно всё. Пальцы цепляются в тонкое бедро, сминая молочную кожу. Билли всегда предпочитал оставлять тысячу ран, множественные виды гематом, отметины — всегда сливовые или, если совсем неохотно вносит всю свою силу, тёмно-бордовые.              С ней такого произойти не должно. Легче самому грохнуться на колени, разодрать их, как восьмилетний мальчишка, который упал на своём велосипеде, и не позволять ускользать ей, обнимая её худые ноги. Она обязана тлеть в его руках. Она обязана смотреть на него свысока, но наряду с этим не нести за собой титул доминанта в их отношениях. Руссо не допустит такого. Он готов упасть перед ней на колени, но чтобы женщина могла управлять им… Ух, такую херь даже в своих самых сокровенных грёзах он не сможет отыскать.              Она трусит в его руках. Билли пускает смешок в её волнистые волосы, тыльной стороной ладони поправляя ту часть, которая попала ему в рот.              Заебись.              Так ещё лучше. Он тлеет прямо на глазах из-за мягкой консистенции её локонов.              Просто пиздец!              Эта девица скоро его убьёт. Отрежет всю половину его оставшиеся жизни и даже не всплакнёт на его могиле. Но ты же её не отпустишь? Да? Ты не отпустишь её даже после смерти? Билли заберёт её с собой в мир мёртвых. Он перейдёт грань между мирами и схватит её за кукольное запястье, а затем потянет к себе в мёртвые объятия. Он, сука, сделает это. И фальшивое «нет, дорогая, найдёшь себе другого» не поможет ему скрыть истину.              — Мы не одни здесь, — давится шёпотом и прикладывает ладонь к его щеке, выворачиваю руку до ноющих спазмов.              — Заткнись, Бутман, — шипит он, — просто заткнись.              Билли иронично приподнимает уголок губы, про себя проговаривая на повторе её фамилию, будто пробуя её на вкус и проводя языком от нёба до изнаночной стороны зубов. Послевкусие просто ужасное. Потому что эта фамилия принадлежит её папашке. Потому что в начале всегда должно идти имя. И только поэтому сначала он чувствует сладость на рецепторах своего языка, беззвучно растягивая гласные её имени.              — Блять.              Он пытается. Честное слово.              — А сейчас… — лучше было бы сказать «уйди из моей жизни», но язык немеет, замораживается в слабых попытках, — отойди.              Мэди делает нерешительный шаг вперёд и замирает на месте. Странный бред происходит прямо сейчас, в эту секунду. Почему-то хочется взять и бросить её здесь, уйти подальше, оставить в покое, в конце концов. И, скорее всего, пути назад уже не будет.              — Убедительная просьба, — вновь раздаётся его голос над ухом, а ушные перепонки могут треснуть с огромной лёгкостью, хотя, на самом деле, он говорит шёпотом. Их почти никто не слышит. — Не мешайся под ногами, окей?              — Я на бессмертную похожа? — спрашивает так, будто держит в себе обиду за такую своевольность с его стороны. — Послушай, Билли, я лучше выпью раскалённую магму, чем буду мельтешить у тебя перед глазами, чтобы в итоге ты заехал мне кулаком в лицо.              — Я бы посмотрел на это, — цинично прыскает Руссо, облизывая свою нижнюю губу в ожидании ответа.              Видно, как хуёво она маскирует свой страх, показывая фальшивый гнев и хмурость во взгляде. Давай же, детка, разломись.              — Билли, не забывай, что тебе нужно решить проблему с Айзеком, а не стоять посреди тёмного коридора и соблазнять меня, — напоминает Мэдисон, деловито складывая руки на груди.              Его как будто бьют обухом по голове. Билли смежает свои отяжеленные веки и удивляется тому факту, что усталость настолько значительная, что не даёт шанса нормально мыслить, складывать задачи по своим полочкам и решать их, если понадобится. Вот же сука. Мужчина берёт её за руку уже не с такой агрессией и ведёт туда, где постоянно стоит запах пота и крови.              Конечно, это бесчеловечно — так поступать с другими, но у него нет другой альтернативы. Билли не может по щелчку пальцев простить всех, понять, или же просто давать людям отрабатывать свои косяки. И даже усомнится туго, что это просто не в его компетенции. Мэди возможно возненавидит его, как прежде, до раздробленных костей, которые подверглись такой пытке в виде промозглой боли, и всё вокруг потеряет свою красочную палитру, но Руссо точно будет знать, что его невозможно прогнуть под себя и опустить лицом в грязь.              Но при этом, при какой-то немыслимой причине, у него хватает времени беспокоится за малышку Мэди и ходить за ней по пятам. Блять, честное слово, он ведёт себя, как грёбаный сталкер. Но это прозвище слишком громкое. Нет, оно ему точно не подходит. Билли всего лишь пытается уберечь её от всего дерьма, происходящего с ним постоянно. Без банальных выходных. Эти проблемы преследуют его всю жизнь, и как бы он не пытался бороться с ними, всё шло к чертям. Никогда не было просто, а сейчас всё заходит гораздо дальше. И неужели Мэди не понимает, в чём настоящая соль?              Если нет, Руссо обязательно покажет. Но ей это может не понравиться.              А если точнее, ей совсем не понравится, потому что в любой войне присутствуют свои отклонения. И эти так называемые «отклонения» вешают собственные цепи, проевшиеся сплошной ржавчиной и несущие в себе некоторые ярлыки. Билли до сих пор помнит, как спина прогибалась под этими цепями, а пальцы сами нажимали на курок, а мозг… Мозг просто переставал функционировать. Тогда и приходила вся суть этой заёбаной всеми игры. Никто и никогда не выиграет, если одна из сторон не сдастся другой, или же до того самого момента, пока на поле боя не останется ни одного солдата.              Они действительно готовы были перестрелять друг друга ко всем хренам, потому что им эта задача казалась проще. Ведь всегда лучше пойти до конца, чем сдаться в плен и жить в рабстве. Таким образом, ты будешь казаться другим храбрым и уверенным в себе, уверенным в своих силах. Билли жил этими принципами и до службы в Афганистане. Жизнь выполнила свою работу на отлично, и мужчина даже готов был сделать несколько саркастичных поклонов ей, если бы не было дохуя чести.              Сейчас же кажется, что это дерьмо происходило не с ним. Будто вместо него был совершенно другой паренёк. И это чувство не обманчиво. Мужчина менялся чуть ли не каждый год, сменил множество личностей, как перчатки, но никогда не менял собственного имени. Оно ему слишком было по душе, и он не мог так просто расстаться с ним. «Уильям Руссо» для него казалось слишком официально, а вот «Билли Руссо» для него было чем-то… продвигаемым. Он не предпочитал официоз. А сейчас тем более.              Поэтому пришлось взять прозвище и скрывать своё настоящее лицо.              — Эй, Айзек, — поддаёт голос Билли, наконец разыскав этого засранца в этом коридоре. — Отлипни от этой суки и подойди сюда, поговорить надо.              Айзек в диком раздражении закатывает свои грязно-небесные глаза и поворачивается к своей спутнице.              — Сука, как ты высказался, Джигсо, стоит рядом с тобой, — огрызается блондинка, и Мэди узнаёт в ней ту самую Одри.              — Что ты только что сказала? — цедит Мэдисон сквозь сжатые зубы, чувствуя, как по венам скользит злость. — Как же ты достала…              Её действия слишком быстры и безрассудны. Билли даже не успевает заметить, как Бутман вихрем пролетает мимо него и вцепляется пальцами в блондинистые волосы Одри, а затем впечатывает её лицо в стену. Раздаётся характерный звук хруста и стон, вызванный безграничной болью.              — Грёбаная мразь! — вопит Мэди, а её глаза краснеют от бешенства.              — Успокойся, Мэди! — Билли подхватывает её на руки, тем самым отстраняя от Одри, у которой разбита нижняя губа, а из носа безостановочно вытекает тонкая струйка крови. — Успокойся, блять! Совсем мозги от пьянства поплыли?!              — Ещё раз увижу рядом с ним — я тебя убью, сука! — Бутман продолжает вываливать всю свою злость на блондинку, царапая ладони Билли, чтобы тот наконец отпустил её.              — Угомони эту бешеную тварь, Джигсо!              Девушка сидит на полу в коротком чёрном платье и держится за раненый нос, поскуливая, как дворовая замёрзшая собака.              — Угомони сначала себя, Одри, — яростно огрызается Билли, закидывая брыкающуюся Мэди на своё плечо. — А с тобой, милая, я потом пообщаюсь, — обращается он к своей девушке, стараясь прикрыть тканью её платья открывшийся вид на её зад, когда замечает, куда направлен взор Айзека. — Я тебе сейчас глаза нахрен вырву.              — Вы идеально подходите друг другу, — язвит Айзек, направляясь вслед за Руссо и бросая Одри сидеть посреди коридора в одиночестве. — Одна набрасывается на людей, а другой угрожает и убивает их.              — Если ты не заметил, она пьяная, и в трезвом уме Мэди никогда бы так не сделала, — выпаливает Билли, словно бы пытаясь оправдать её буйное поведение.              — Ты так уверен? — хмыкает в ответ Айзек. — А вдруг ей что-то совсем неожиданно взбредёт в голову, и она набросится на тебя? Что ты тогда скажешь?              Такого не должно случится. Билли в этом уверен.              — Скажу, что ты долбоёб, который присосался к ней, как клещ, наплевав на все мои приказы.              Этими словами Руссо пытается облить его всеми возможными помоями, чтобы он не сильно зазнавался.              Айзек как открытая книга; его легко можно прочитать независимо, хочет ли он этого или нет. На лице всегда чёрным по белому написано, что этот отморозок что-то замышляет в своём тактическом разуме. И только один вопрос: что именно? Билли не знает — и дураку это понятно.              — Я не виноват, что она такая симпапулька, — ощеривается Айзек, а спину Билли лижет яростный холодок, и его передёргивает так, словно всё тело пронзает током. — Честное слово, Джигсо, если бы не ты, она бы уже давно была вся оттраханная мной.              Это становится последней каплей.              — Мэди, детка, постой-ка здесь, — просит Руссо, даже не контактируя с ней взглядами, когда уже умиротворённая девушка вновь чувствует твёрдость пола под ногами.              Айзек точно решил дойти до щепки. И нет, не потому что Билли надвигается на него, как самая настоящая смерть с косой, о которой рассказывают дураки с пустотой вместо мозгов, а потому, что такими словами разбрасываться слишком опасно. Это целое преступление в кристальном виде.              — Билли, мы же договорились, — с трудом бросает Мэдисон, чувствуя, что стенки горла совершенно сухие от недавнего крика, вырвавшегося из неё целым тайфуном.              — Говорит та, которая избила Одри, — язвит в ответ Билли и поворачивает голову на девяносто градусов в её сторону. — Из-за чего, кстати, произошёл этот инцидент? Из-за того, что она назвала тебя сукой? — спрашивает мужчина и тут же качает головой в отрицательном жесте. — Нет. Ты набросилась на неё из-за ревности. Трезвая ты бы конечно такого не сделала, но пьяной…              — Я просто защищалась, — шикает Бутман, приобнимая себя за плечи и начинает растирать их, получая коим образом тепло.              Гнёт своих ошибок так и выворачивает её наизнанку. Мэди понимает, что поступила, как обычная девчонка восемнадцати лет, у которой другая захотела отнять её парня, но…              …она же совершенно другая.              И Билли не просто «парень».              В конце концов, это не банальный сериал о подростках, где одна избивает другую из-за всплесков своих гормонов. Это — жизнь. Пускай она будет ожесточённой по своей природе. Пускай она будет сгребать их с Билли в охапку и превращать в ошмётки, но Мэди обещает самой себе, что выдержит и не треснет от такого напора, как хрупкий бокал с содержимым, по самое основание.              — Ну да, конечно, — изображает безразличие и отворачивается обратно к Айзеку.              Ключевой момент — лучшее название тому событию, который будет предначертан фатумом.              — Предлагаю тебе сойтись со мной в спарринге, — заявляет Билли, а тон разрезает хрип.              Ответ «нет» точно не принимается, потому что мужчина точно предугадал ответ Айзека, и нельзя позволить ему избежать того, что предначертано жирными шрифтами на пожелтевшем пергаменте дальнейшей его судьбы не фатумом, а именно Билли.       

***

      Отобрав непонятно у кого микрофон, Билли встаёт на главную сцену, где чаще всего выступали музыкальные группы, чтобы разнообразить программу всех вечеров, и прочищает горло, почувствовав, как рука Мэдисон сжимает его.              — Эта херня вообще работает? — неожиданно на весь зал блещет его хриплый голос, и все присутствующие сразу поворачиваются к хозяину бара. — Дорогие гости и ублюдки, работающие на меня, ещё раз благодарю, что пришли сюда в честь моего дня рождения, и спешу обрадовать, что сегодняшний вечер и, возможно, ночь будет приукрашена ещё одним событием.              Он призывает к себе Айзека лишь одним жестом руки, озаряя полутьму помещения блеском своих девственно-белоснежных зубов, когда губы расходятся в улыбке.              — Не буду утомлять вас вводной речью, которая по сути всем тут нахрен не всралась, и наконец начну с самого главного, — произносит Билли бесстрастным тембром и отходит в сторону, позволяя Айзеку встать на сцену рядом с ним. — Что ж, мы с этим молодым человеком немного поразмышляли и решили выйти вместе на ринг, чтобы сойтись в спарринге.              Злорадство так и не слетает с его губ. Улыбка всё такая же — с подковыркой и кричащая о том, что Айзеку точно не жить. У многих из присутствующих округляются глаза от такого неожиданного заявления, и Руссо чувствует тот самый толчок внутри, что отдаётся теплом по всем венам и артериям. Это чувство лучше оргазма, честное слово. И он догадывается, что где-то за строками рёбер от этого толчка чернота расползается медленно и убийственно, как капля чернил, которая неожиданно упала на бумагу и начала растекаться, создавая огромный шар, состоящий из мрака.              Боже, это просто сумасшествие. У нормальных людей не бывает так, как у него. Но… Билли же и не скрывает, что он ненормальный, верно?              Врут те люди, которые молвят о том, что от безрассудства погибают. Нихуя, на самом деле. Болтать может каждый своё, но мужчина точно следовал тому жизненному доводу, что подыхают от нормальности, а не когда тебе крышу сносит в край.              — На это естественно имеется причина, дамы и господа, как же без этого? — продолжает подпускать шпильки Руссо, украдкой поглядывая на Айзека. Искоса. Наблюдая, как он после каждого слова закатывает глаза чуть ли не на затылок. — Признай же, Айзек, что продавать девочек в сексуальное рабство тебе даётся проще, чем признать тот факт, что ты дерьмовый боец и с лёгкостью проиграешь на первом же раунде.              Шок. У каждого присутствующего точно прописано на лице это чувство. Даже в полутьме Билли отлично замечает это и издаёт громкий смешок, намеренно не убрав микрофон, чтобы слышали все.              — Билли, что ты делаешь? — вмешивается Мэдисон, проговаривая слова шёпотом.              Этот момент написан им впопыхах. Определённо. Он даже не обговорил с ней все детали, не обсудил каждую строчку, каждое слово, каждое чёртово действие. Билли просто делает это без всяких мыслей о том, что может произойти чуть позже.              — Сегодня решится судьба Айзека, — продолжает говорить Руссо, так и не ответив Мэди. — Если выиграешь ты — я так уж и быть прощу тебе все твои злодеяния, но если выиграю я — ты сдаёшься копам и рассказываешь мне, кто твои подельники, понял?              — У него нет право выбора? — выкрикивает кто-то из зала.              — Нет, но он может остаться безнаказанным, если победит меня, — бесстрастно парирует мужчина, а на языке тает несказанная фраза: «что маловероятно». — Всех прошу сейчас пройти в тренированный зал и занять свои места.              Один…              Два…              Три…              Механизм игры запущен.       

***

      Мэдисон пытается унять дрожь. На её ладонях появляется липкий слой испарины, а левый глаз едва дёргается от нервного тика. В такие моменты она всегда пускала в ход свои вредные привычки, и этот момент не исключение.              — Не грызи ногти, — в голосе Билли прямо звучит покор.              Он приближается к ней, уже переодетый к бою в обычные чёрные шорты. Мэди на секунду отвлекается от своего незначительного занятия, обводя взглядом его точеное тело, и вздыхает, расставив руки по бокам.              — Вам обязательно драться полуголыми? — спрашивает Бутман, чувствуя, что часть алкоголя уже выветрилась из её тела.              — Иначе никак, детка, — Билли щёлкает её по носу, проговаривая слова с немой иронией. — Ты же знаешь, что я выиграю?              Мэдисон выбивает из себя миловидную улыбку, кивая головой. Да, конечно знает. Знает, что он может убить его. Знает, что крови будет много. И её будет тошнить в любом случае, потому что кислотная желчь медленно, постепенно начинает поступать к горлу уже сейчас.              — Сколько будет раундов? Три? — расспрашивает Мэди, а сердце щемит от жуткого, назойливого волнения.              Падла конченая.              Мэдисон дала бы себе хорошей оплеухи за такие слова, если бы произнесла их вслух, но в них присутствует доля правды, и отрицать это было бы огромным преступлением. Как, в принципе, и обычно. Это уже становится стандартным делом, поэтому Бутман не даёт себе больше минуты, чтобы размышлять об этом, пока Билли усаживается на скамью и начинает наматывать на свои руки белоснежный кумпур.              В раздевалке запах пота ощущается острее, чем в тренировочном зале, но Мэдисон — не недальновидная дура и понимает, что это естественно. Столько мужиков здесь тренируются и переодеваются, поэтому удивляться, по сути, нечему.              — Ему бы один продержаться, — прыскает Билли в ответ, накручивая кумпур на вторую руку, прежде чем покончить с первой, и оборачивается к Мэди. — Присядь, детка, — звучит, как просьба, но девушка точно слышит в ней приказ. — Просто поднадоело, что ты мельтешишь под глазами.              — Думаю, что мне лучше вообще уйти, — обида? Точно нет. Но она видит наперёд, что Билли поймает её прежде чем она успеет подойти к двери и будет плавиться в его сильных руках, подобая свече. Она будет стекать на пол капля за каплей, как воск, пока от неё ничего не останется, словно бы её выжмут, как лимон. — Как думаешь, куда лучше уйти: домой или может сразу уехать в другой город? Мне вот, например, второй вариант больше нравится.              И вот зачем ты это делаешь? Зачем подливаешь масло в огонь? Хочешь, чтобы от Айзека только ебучие ошмётки остались?              Руку озаряет терпкая боль, когда мужчина грубо дёргает её, усаживая Мэди на свои колени. Её голос срывается на высокие ноты, из горла вырывается крик, подавленный поцелуем. Билли чувствует, как её тело обмякает в его руках, и притягивает ближе, просовывая свой проворный язык сквозь сжатые зубы девушки. Бутман прикладывает большие пальцы к его хорошо отточеным скулам и пробует ответить ему на поцелуй с такой же жадностью, но он уничтожает это желание, показывая, что ему не нужно, чтобы она пыталась что-то доказать ему. Билли и так всё знает. Ему было достаточно увидеть, как сильно она трепетала над ним прошлой ночью, когда он только обработал свою рану.              — Ещё есть третий вариант, — выдаёт он прямо в её приоткрытые губы, сжимая волнистые волосы в кулаке. — После боя мы возвращаемся в тот дом в лесу, я приковываю тебя к кровати и ты лежишь так, пока я наконец не вытрахаю из тебя желание сбежать от меня.              — Я не хочу сбегать от тебя, — Мэди роняет слова бездумно, точно подозревая, что всегда хотела ответить ему именно так. — Я… не хочу скитаться по городам, чтобы в итоге ты нашёл меня и…              И…?              Она не хочет произносить вслух эти ужасы. Пальцы жжёт от жара его кожи, будто он вскипает от собственной ярости. Но Руссо не злится. Он слегка поворачивает голову, утыкаясь носом в её ладонь, и размыкает неожиданно слипшиеся губы, чтобы оставить поцелуй на её взмокшей коже.              — Слушай, я не знаю, что ты можешь сделать в таком случае, но тебе следует понять, что я никуда не денусь и всё, — практически клянётся Мэдисон в этих словах, но не осознаёт до конца, что сама заковывает себя цепями, спаянными сплошной безысходностью и девичьей болью. — Не нужно больше терзать себя этими мыслями. Не делай этого, Билли, — она перекладывает свои дрожащие ладони на его поникшие плечи и пытается без запинок произнести то, что сама поняла совсем недавно. — Я всегда буду рядом. Даже тогда, когда ты оттолкнёшь меня и скажешь уйти из твоей жизни. Можешь считать меня идиоткой, мне всё равно, но я по какой-то причине не хочу, чтобы ты исчезал. Не хочу, чтобы ещё больше испортил себе жизнь.              В щеках начинает ломить от спазмов. Билли не осознаёт, как начинает улыбаться, а потом соприкасаться с ней лбами, обнимая её так, будто кто-то может забрать её у него.              — Я обещаю, что покончу с этим, — голос спокоен, только дыхалки не хватает на то, чтобы довести не высказанную фразу до конца, — только дай время.              — Конечно, милый, — ласково произносит Бутман, вдыхая его запах. Вдыхая всю его боль. Вдыхая всё, что он не может произнести вслух, но ей это и не нужно, как и ему.              — Мы уедим отсюда, ты будешь учиться в Лос-Анджелесе, — высказывает он свои планы, прикладывая свою ладонь, которая кажется Мэдисон слишком тяжёлой, на оголённый участок её бедра. — Как ты и мечтала.              Мэдисон перестаёт дышать на секунду-другую. Она заглядывает в его глаза, как и обычно, чтобы удостовериться в правдивости высказанных слов, и видит, как чернота радужек вьётся подлинностью.              — Да, там очень хороший университет, где есть психологический факультет, — кивает Мэди.              — Погоди… Ты хочешь пойти учиться на психолога? — в недоумении спрашивает Руссо, суживая глаза. — Но почему?              Она нервозно вытирает испарину со лба и опускает голову, наблюдая за тем, как его рука продолжает поглаживать тот участок кожи, где заканчивается кромка чулка.              — Это сложно объяснить, потому что я сама до конца не поняла, почему мне в голову пришла такая идея, — сознаётся Мэди, но в ту же секунду формулирует мысль и произносит её вслух. — Возможно, я хочу понять, что со мной не так, научившись всей психологии, или же я просто хочу помочь людям с их проблемами, потому что мне в своё время никто не помог.              Билли пленяет её лицо в свои ладони, замерев на секунду, пронзая взглядом, прежде чем его губы ощущаются ожогом на её губах. Он понятия не имеет, что хочет доказать этим. Он просто целует, забирая все предположения себе. Ей нужно доказать, что это всё не просто так. Без всех проблем они бы не были теми, кем являются на данный момент.              В бездумном риске Мэди оттягивает его волосы назад, пуская стон от того, насколько сильно мужчина прикусывает её нижнюю губу, и проклинает свой острый слух за то, что он сработал в ненужный момент. Да, их отвлекли. Они были здесь не одни.              — Извините, что отвлекаю, но уже пора выходить на ринг, — звучит посторонний голос, и Билли отстраняется от Мэди, закатывая глаза.              — Да, спасибо, Уилсон, — сухо молвит Билли и резко остановливает своего подчинённого, когда он собирается уже направиться к выходу из раздевалки. — Погоди, новостей никаких нет?              Уилсон разворачивается к нему, хмуря брови.              — Кое-кто сообщил мне, что Томпсон работает на Бакстера, но не факт, что это достоверная информация, — выдаёт он все его скелеты в шкафу, а Мэдисон приоткрывает рот от шока и встаёт с колен Билли, отходя в сторону, чтобы переварить новую информацию.              — Держу пари, она очень даже достоверная, — усмехается Билли, продолжив накручивать кумпур на руку.              — Я говорю тебе это не просто так, — протестует мужчина и опускает взгляд в пол. — Мне также сообщили, что Айзек предатель.              Руссо резко перестаёт накручивать боксёрский бинт на руку и медленно поднимает голову, смотря на Уилсона полностью непроницаемым взглядом, как будто никто не смог бы разбить в нём эту плотную преграду.              — Сука, — отрезает он, а его желваки на лице пускаются в ход.              А что впрочем следовало ожидать? Билли задаётся этим вопросом, сжимая и разжимая кулаки, а потом разминая свою шею до хруста, от которого у Мэдисон в ровный строй формируются мурашки.              — Можешь идти, — внезапно спокойно отпускает его Билли и кидает взгляд на Мэди. — Всё хуже, чем я думал.              — И что ты хочешь сделать? — голос прыгает то вниз, то вверх, как теннисный мячик. Мэди касается пальцами своих губ, молча заставляя их не дрожать так сильно, как сейчас.              — Убить.              Ответ так прост, что уже не имеет какого-то смысла. Бутман закрывает лицо ладонями, отворачиваясь от Билли, и слышит, как он поднимается с места и бесшумно направляется к ней, словно не касаясь пола.              И какого чёрта он постоянно приближается, как кот?              — Но я не стану делать этого…              Со словами приходят и его касания. Пальцы с ленцой двигаются по её спине, а телефон вибрирует в кармане его шорт.              — Это твой, — шепчет он на ухо и перекладывает мобильник в её ослабшие ладони.              Она смотрит на экран телефона и выдавливает из себя единственное:              — Мама…              — Сбрасывай, — мягко приказывает Билли и Мэди слушается, чувствуя, что в голове что-то щёлкает. — Моя умница, — хвала настолько едкая, что, кажется, разъедает ей глаза. Хочется плакать, но она просто не может.              Странно, что именно она ощущает груз всех его убийств на своих хрупких плечах, а не он. И даже сейчас, когда нужно выходить на ринг, Мэдисон серьёзно задумывается о том, чтобы наконец сбросить с себя эту тягу.       

***

      Бои без правил.              Это название отдается кровавым послевкусием. Мэди с некой аккуратностью усаживается за свободный столик, осматривая весь зал. В ушах раздаётся взрыв. Лицо сморщивается, а глаза направлены на первого бойца. Все кричат, хлопают, а боль в ушных перепонках кажется вечной. Неужели такое кому-то может нравиться?              Девушка трёт синяки под глазами, чувствуя зуд глазных яблок. Её руки хватаются за стакан с обыкновенной водой, и она залпом наполняет свой желудок жидкостью. Мэдисон чётко, внимательно наблюдает за тем, как Билли переступает через канаты и выходит в центр ринга, поднимая одну руку, и как весь зал вновь заражается криками. На нём уже надеты боксёрские перчатки, и дым уверенности в победе так и исходит из его обнажённой кожи. Каждый боевой шрам более акцентирован при блеске света, исходящего из фонарей. Он просто… совершенен.              Она замирает на мгновение, наверняка не ощущая, как её зрачки практически полностью заполняют собой зелёную радужку. Бутман где-то слышала, что они могут расширяться от вида человека, которого любишь. Неужто это правда? Смотреть на короля-демона приятно. Он не выглядит, как ущербный. Он красавец. Он божество. Билли всегда таким был и будет, привлекая к своей персоне внимание многих. Мужчина может манипулировать, соблазнять, убивать, но не может сострадать. Видимо, эта черта была в нём упущена, когда боги создавали его и его тёмную душу.              Затем на ринг выходит Айзек в красных шортах и с дрожью в ногах. Страх? Мэди так не думает. Это нечто большее, чем страх. Возможно, ужас. Чистый интенсивный ужас.              Бойцам для защиты зубов вставляют капу, и на ринг выходит рефери, подзывая к себе Билли и Айзека одним движением руки.              — Помните, что правил нет, но некоторые обычаи всё равно остаются, — говорит мужчина, смотря именно на Руссо.              — Если через десять секунд боец не очнётся или не встанет, распластавшись на полу, как кусок дерьма, то он не сможет продолжить бой, — Билли хрипит, нуждаясь в глотке свежей воды, и хищно зубоскалит, кидая взгляд в сторону Мэдисон и многозначительно подмигивает ей. — Не переживай, я тебе даже уступлю — позволю начать первым, — после проговаривает он, делая, в каком-то своём роде, одолжение для Айзека.              Пусть выгорит всё. Пусть всё потухнет.              И по сути его одолжение ничего не изменит. Да, может быть, Айзек сэкономит пару секунд, но не более. Всегда ведь говорят, что награда находит своего героя.              Вот, упырь, это и есть твоя ржавая награда.              — Итак, разойдитесь по углам, — командует рефери, каждому указав рукой своё место. — А теперь…              Секунда…              Между ними двадцать шагов расстояния.              — Фаут!              Как и полагалось по плану, Айзек кидается на противника первым, но Билли ловко, даже мастерски уворачивается от предстоящего удара и проезжается со всей дури по его рёбрам, не беспокоясь, что мог переломать их сразу же. Но Руссо не хочет, чтобы было всё так просто. Нельзя начинать с самой главной вишенки на торте, которая ожидает своего часа уже достаточное время.              Если она и ждала своего часа так долго, почему бы ей ещё не подождать?              Огонь Билли способен выжечь из Айзека всю его жалкую силу. Он способен на всё. Он непобедим на первый взгляд, но что может скрываться внутри? Ладно, пусть убивает. Легче от этого никому не станет. Тем более самому Билли.              Ещё один удар касается челюсти, и русоволосого мужчину отталкивает назад невидимыми силами. Руссо смотрит ещё раз на его избитую физиономию и, рассчитывая каждую секунду своего бездействия, решается пустить в ход ноги. Айзек, ошарашенный таким трюком своего противника, с грохотом падает на пол и краем глазом видит, насколько всё-таки кровав взгляд Билли.              — Так и будешь валяться или мне позвать твоего настоящего хозяина, чтобы он помог своей дворняжке? — цинично смеётся мужчина, а Айзек собирает все свои силы в кулак и поднимается, осознавая, что Билли всё знает.              Вокруг все кричат. В ушах шумит кровь от сплошного потока адреналина. Взгляд исподлобья, хищный оскал и ты весь в своей красе, Уильям. Он просто приподнимает уголок губ, становясь на позицию, и ждёт нападения, но его не следует. Чёрт, всё уже идёт не по плану, и большой минус состоит даже не в этом, а в том, что Руссо, не обдумывая дальнейшие действия, направляется на врага.              Удар, удар, удар.              Мэдисон еле сдерживается, чтобы не закричать на весь зал, потребовать его остановиться, но это будет выглядеть слишком безумно с её стороны, и единственное, что ей остаётся — медленно приподнять ногу и закинуть её на другую, незаметно приподняв край платья и оголив район кожи, который не был облачён в чулок. Если бы кто-то сейчас сказал ей, что она ненормальная, Мэди согласилась бы без колебаний, без пререканий, без протестов и не стала бы молвить, что это полная чушь.              Стыд иссечен из неё. Девушка приподнимает голову, смотрит на Билли, практически гипнотизируя, пытаясь заставить повернуться в её сторону. Жестокость выплёскивается из него целым желанием покончить со всем, покончить с Айзеком. Удары сильные, заставляющие чуть ли не каждого дрожать перед ним — только одна Бутман сидит, натянув спину так, что кажется, сейчас каждый позвонок хрустнет. Она меняет позу, когда мужчина смотрит на неё мимолётно, и замечает, как нарочито предосудительно её худая нога перекидывается на другую, но до этого расставляя их настолько широко, чтобы открылся вид на голую кожу, покрытую нервозной испариной.              Мэдисон ходит по лезвию ножа, которым Билли пользуется чаще всего. Она намеренно цепляет улыбку на своих полных губах и выжидающе высчитывает секунды. Как долго Билли будет так мучиться от вожделения? Стоит ей лишь оголить свои чулки, как все негативные чувства переливаются в член. И это очень хреново, на самом деле — когда такое происходит, Билли не может сдерживать свои яростные порывы.              Её сухопарая фигура в один момент просто исчезает из его виду и единственное, что он замечает в конце — её макушка, приближающаяся к выходу из зала, и…              …последний удар.              Победа.              Полумёртвый Айзек, крики остальных, карминовые брызги крови на полу. Всё кажется размывчатый картиной. Комок импульса стягивается в животе, а его дьявольские радужки прослеживают за тем, как тело противника уносят. Рефери слегка хлопает Билли по лопаткам и поднимает его руку вверх, показывая всем, что он победитель, но почему-то Руссо не ощущает себя им.              — Он мёртв? — сглатывает Билли и крутит головой, вглядываясь в лица незнакомых ему людей, которые какого-то чёрта болели за него.              — Нет, потерял сознание, — отвечает рефери и переступает через канаты с намерением покинуть зал.              Билли поспешно снимает с себя перчатки и с остервенением швыряет их на пол, а затем уходит с ринга так, словно проиграл в этой битве. Нужно догнать Мэди, пока она не ушла совсем далеко. Хотя куда эта девчонка может убежать? Только если в его кабинет, но, зная какую дерьмовую ошибку она совершила, этот вариант может быть исключён. Руссо даже не догадывается, что именно Мэдисон хотела показать своими действиями. Может… влечение?              Что ж, она в любом случае получит чего хочет. Пусть даже он и мечтает её прикончить в сию секунду, но всё будет так, как она сама ему выдала целым намёком.              Хотя это и намёком-то назвать нельзя.              Это то, чем девчонка сама провоцировала его целый вечер.              В глазах всё плывёт. Билли замечает её макушку, когда девушка заворачивает за угол и направляется к его кабинету. Так и знал, блять. Мужчина ускоряет шаг, почти догоняя её. Бутман на взводе поворачивает голову, продолжая свой побег, и, когда замечает, что Билли направляется за ней, заставляет ноги волочиться быстрее. Её икроножные мышцы сводит спазмами. Всё тело подводит Мэди, и она благодарит всех богов и фортуну, которая наконец встала на её сторону, за то, что она успевает добежать до кабинета. Но, однако, не успевает закрыть дверь на замок, и девушке приходится тут же отпрянуть от неё, чтобы не превратиться в кровавую лепёшку — Билли заходит внутрь помещения резко, яростно, а дверь сталкивается со стеной с такой силой, что Мэди кажется: вся краска в один миг может посыпаться на пол.              Мэдисон ещё никогда не видела мужчину в таком состоянии, в котором он прибывает сейчас. Его грудь тяжело вздымается, на шее выступили соблазнительные вены, а глаза наполняются багровостью. Он не был таким даже вчерашней ночью, когда она пыталась сбежать от него.              Он так жадно дышит, что лёгкие готовы просто взорваться от давления. Руки сжимаются и разжимаются. Билли разминает шею и наконец начинает приближаться к перепуганной девушке. Кажется, что она путается в этом чувстве, как муха в паутине, и это осознание приводит её в ещё больший ужас. Сердцебиение учащается, волосы липнут к влажным от пота щекам, и ноги трясутся так, будто кости могут разломаться в одно мгновение, будто они неожиданно превратились в обыкновенное желе. Хочется бежать прочь, выпрыгнуть в окно, сделать всё возможное, чтобы не чувствовать на своём теле его голодный взгляд дьявольских глаз.              Мэди ждёт, когда Билли наконец подаст свой голос, отдающий бархатом в самое сердце. Но девушка знает всю правду этого «бархата». На деле у него имеется своего рода послевкусие — змеиный яд, разрушающий каждый орган, каждую клеточку, каждый гормон.              — Зачем ты это сделала?! — ревёт Руссо, а Мэдисон миллион раз жалеет, что снова не оказалась под влиянием «бархата».              Бутман не отвечает. Кажется, что язык приклеивается к нёбу и немеет к чёрту. А Билли приближается нарочито медленно, по-хищному, заставляя её дрожать от раскалённых нервов.              — Я кажется задал вопрос, — грубо произносит он, а потом всё-таки повторяет, — какого хрена ты это сделала?!              Билли вызывает у неё странные позывы в животе, и только один бог знает, зачем он это делает. Мэди потупляет свой взгляд, как и обычно, когда сильно нервничала или находилась в состоянии тревоги. Он наклоняет голову, ожидая от неё ответа, но всё, что приходит в его адрес — молчание. Воздух сгущается воронкой между ними. Девушка думает, что так будет лучше, если она умрёт от удушья, но только пусть душит не Билли. Она мысленно умоляет его об этом, а пальцы трепыхаются, хоть Мэдисон и пытается расслабить их.              — Я не хотела, чтобы ты опять кого-то убивал, — сипит она и удивляется этому, — мне не хочется смотреть на то, как ты снова обрекаешь себя на это.              Её нагло заставляют задрать голову до болезненного напряжения в шейных позвонках. Билли заставляет её смотреть ему прямо в глаза, чтобы девчонка могла видеть, как сильно он зол на неё.              — Не хочешь видеть меня таким? Не хочешь видеть, какое я чудовище? — цедит мужчина, сжимая пальцы в её русых локонах и задирая голову так, чтобы хныканье непроизвольно вырвалось из её пухлых губ.              Только вложив всю свою силу, она отталкивает его от себя и заставляет отойти на определённое расстояние, чтобы снова не ощущать ненавистную боль.              — Да, Билли, да! — отвечает она, повышая тон, но голос всё равно остаётся сиплым. — Мне надоело видеть тебя таким!              — О-о-о, котёнок, ты даже не знаешь какой я на самом деле, — протягивает Билли в ответ и хватает первое, что попадается под руку.              Обыкновенный деревянный стул летит в стену и с лёгкостью ломается на части, а Мэдисон вскрикивает от такого неожиданного всплеска эмоций Билли и начинает отходить ещё дальше от него — пропитанного яростью и животной бесконтрольностью.              — Изнасилование… убийства… это ещё не всё, Мэди, — Билли бурчит слова с таким гневом, с каким ещё никогда не взаимодействовал в её присутствии. — Ты не представляешь, что мне пришлось вытворять на войне. Из нас сделали самых настоящих ублюдков, которых хрен кто сможет найти на этом грёбаном свете. Мы мучили людей, отрезали им пальцы, ноги, другие части тела и заставляли мучиться, а потом ждали определённого времени и наконец убивали. Человек мог мучиться с болью неделю, месяц… молить о пощаде, и ты думаешь, что кто-то из нас мог пощадить его, не насытившись до конца?              Бутман отлично осознаёт, что это горькая правда войны. Она слушает его яростный монолог с неподдельным страхом, а затем в какой-то момент просто подносит ладонь к губам, чтобы сдержать очередной крик души, когда Руссо снова хватает первую попавшуюся вещь и швыряет её в стену. Мэди не видит, что именно он хватает — ей совсем не до этого.              А вообще, что именно Билли хочет показать своим гневом? Зачем он хочет сделать всё возможное, чтобы её и без того несчастная жизнь не казалась мёдом? Мэдисон уже соображает, что совершила огромную глупость, потому не видит смысла его дикого поведения.              — Хватит! Что ты делаешь?! — выпаливает девушка, чувствуя, что лёгкие горят, словно от удушья. — Я всего лишь не хотела видеть очередного убийства от тебя и всё! В чём я так сильно провинилась, что ты готов растерзать меня?!              — Ты сейчас серьёзно, Мэди? — почти насмехается, но делает это настолько злостно, что кажется, надежда на крохотную каплю человечества выскальзывает из пальцев, оставляя за собой ожоги. — Какого ты устроила этот концерт с раздвигающими ногами, как чёртова мелкая шлюха?              — Не смей, — приказывает она, но голос подводит её, и Мэди сдаётся, отходя на безопасное расстояние.              Или ей так только кажется.              — Может ещё бы оголилась перед всеми? — его ноты в голосе понижаются до рычания. — Или ты так сильно хотела привлечь моё внимание, что вообще в край охуела?              — Я просто хотела, чтобы ты снова не испачкал свои руки кровью, — сглотнув, произносит Мэди и закусывает губу, чувствуя, что её лопатки встречаются со стеной, и обречённо выдыхает. — Хотя о чём я говорю… Ты уже давно не можешь отмыться от этого.              Здравомыслие тает так же, как от жары способен таять лёд. Мэдисон отворачивает голову в противоположную сторону, стараясь вообще не смотреть на него, не видеть, как он подходит к ней вплотную и касается кончиком носа её лба, а руки опираются о стену, загораживая Мэди выход из положения, в котором она находится в сию секунду. Сердце колет и предательски грохочет, а навязчивые мысли набатом бьются о черепную коробку.              — Ты только посмотри на себя, — шепчет Билли, склонившись к её уху и смахнув часть её волос за спину, — съёжилась, как беззащитный котёнок, который попал в ловушку голодного уличного пса.              Мужчина приближает ладонь к её лицу, но в один момент, будто передумав касаться её, резко захватывает волнистый локон в кулак и сжимает его.              — Что такое? — наигранно-беспокойно спрашивает Руссо, хлестко ухмыляясь, — страшно, детка?              Да, эта тварь по имени «страх» облизывает нервы, заглатывает кости целиком, приказывает дрожать и бьёт наотмашь, пока Бутман не грохнется на пол бесполезной лепёшкой. Девушка пытается сморгнуть с глаз мутное полотно, ощущая чужую руку, обжигающую её кожу, когда длинные пальцы сжимают её челюсть и часть щёк. Слишком больно. Слишком запредельно. Слишком опасно. И не одно слово и близко не стоит с Билли, с его состоянием, с его мыслями. Что он пытается сделать? Знает только он. Мэди лишь способна строить догадки в своём затуманенном разуме, делая попытки покинуть дымку, которая посылает вибрацию под кожу, вкалывает иглами имитированное спокойствие.              Ты жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая, жалкая….              Мэди помнит, как писала это в заметках своего телефона, пока пальцы дрожали, а сердце пробивало неровные ритмы за грудиной. Это было после той ночи. Да, точно. Она тогда лежала в своей постели, укрытая с ног до головы одеялом, и молилась, чтобы мама не зашла в комнату. Ей нельзя было видеть, в каком состоянии находилась её дочь. Её нельзя было подвергать опасности, и Бутман хорошо осознавала это, пролистывая плёнку ночи, пытаясь скорректировать некоторые моменты, потому что у самой всё тенисто проплывало в водах воспоминаний.              Билли отходит от неё, но только по одной причине — закрыть дверь на ключ, а потом вновь приближается вплотную, наверняка желая склеиться с ней воедино.              Ты дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура, дура….              ….прямой синоним «жалкая».              Он не говорит это напрямую. Он показывает это через призму своих обжигающих касаний.              Билли словно окунает свои ладони в чан, наполненный ядом кобры, прежде чем прикоснуться к Мэди вновь. Кожу разъедает так, что хочется метаться от боли, кричать, бить его в грудь в попытке оттолкнуть.              Его дыхание трогает её приоткрытые губы. Мэдисон испускает вздох и первая тянется за поцелуем, встав на носочки. Дёсна начинает тут же колоть. Возможно, из-за того, что Билли в тот же миг начинает отвечать ей на поцелуй, сминая губы, растирая их так, будто хочет, чтобы они исчезли, чтобы их больше никто не видел и не хотел прикоснуться к ним. И только по той причине, что его внутренний собственник до сих пор не может замолкнуть, перестать биться о рёбра и кричать, чтобы мужчина запер её в тёмном подвале, подальше от людских глаз.              Его рука ложится на заднюю часть её шеи, массируя двумя пальцами одну и ту же точку. Она мычит что-то невнятное через поцелуй, но Билли упорно заставляет замолчать её, прикусив её нижнюю губу. Кажется, что его поцелуй ещё кислотней, ядовитей, чем касания. Мэди отстраняется, будто больше не может держаться до последнего, будто её губы наконец стёрлись до крови и стали неестествеными, практически уродливыми.              — Помни, что уличного пса всегда можно приласкать, — мямлит девушка, касаясь пальцами его выточенной скулы, а он, как самый настоящий домашний кот, ждёт её ласки, трётся о её маленькую ладонь, и, честное слово, не хватает только мурлыканья для полного комплекта.              — Я всё помню, детка, — спокойно говорит он, — всё.              Перед глазами до сих пор флиртующий вид Мэди, которая так жаждет его внимание… или..?              — А может ты не меня хотела соблазнить, а кого-то другого? — вслух спрашивает Билли, хотя не собирался делать этого. — Айзека, например.              — Ч-что? Ты хоть сам слышишь, что говоришь? Как я могу соблазнять человека, который даже не привлекает меня не в каких смыслах? — в знак протеста начинает бормотать Мэди, но её резко перебивают.              — Ну да, конечно, теперь ты сама невинность, — язвительно бросает Билли, яростно сжимая губы. — Ты самый настоящий манипулятор, Мэдисон. Строишь из себя недотрогу, хотя в глубине души ты осознаёшь, кто ты на самом деле.              — Я не такая, как ты! — возмущается Мэди и убирает ладонь с его щеки.              — Верно, ты обычная маленькая трусиха, которая не может даже постоять за свои действия.              Это слишком для неё. Мэдисон не может позволить, чтобы он был такого мнения о ней. Злость взрывает вены, пролезает в кровь и вскипает до кипения. Её рука поднимается, чтобы одарить Билли хорошей пощёчиной, но он преграждает путь её желанию, захватывая ладонь в свою и сжимая её практически до хруста, пока не слышит хныканье, срывающееся с её губ.              — Правда слишком колет тебе глаза, я смотрю, — раздражённо шипит он, отпуская её ладонь, и приближает девчонку ещё ближе к своей оголённой груди. — Ты боишься мужиков, я это отлично знаю, но вопрос лишь в том, почему в пьяном состоянии ты резко перестаёшь их бояться.              — Я боюсь, — выговаривает Мэди, а сердце прожигает отчаяние. — Но тебя боюсь больше всех… Клянусь.              Она чувствует его разгорячённые руки на своём теле и то, как он приподнимает подол её платья, пытаясь отыскать её выпирающие бедренные косточки. Они действительно выпирают слишком уязвимо, слишком зазывно, будто умоляя Руссо причинить Мэдисон боль.              — Боюсь, что можешь сломать меня. Боюсь, что можешь убить меня или моих родных. Боюсь, что… — слёз нет, но присутствует ком, который никогда не покидал её с того момента, как в её жизни появился Билли. — Боюсь, что ты исчезнешь, оставишь одну, а потом по новостям узнаю, что тебя посадили или убили. Ведь никто не знает, что может случиться с нами завтра, через неделю, через год…              — Я никогда не оставлю тебя, — роняет Билли и проводит пальцем узор на её животе. — Могу ещё миллион раз произнести это, чтобы ты понимала, что всё очень серьёзно.              Целовать собственную отчаянность и собственную глупость так обнадёжено. Никогда не знаешь, что выпадет тебе на этот раз и какой сюрприз поджидает тебя возле двери, которая ведёт в будущее. Мэди может только догадываться, что их с Билли ждёт дальше. И жаль, что это никак не связано с Лос-Анджелесом и с университетом Вудбери.              — Прости меня, — начинает Бутман, проговаривая извинения так, будто её кто-то заставляет, — я всё тебе испортила…              Билли вздыхает, сбрасывая с себя ярость, а потом прикладывает свою ладонь к её зардевшейся щеке, большим пальцем рисуя невидимые круги, и загадочно улыбается. Улыбается так, чтобы Мэди понимала, что это недобрый знак, и точка невозврата здесь стёрта заранее. Она давится плохими мыслями, словно кровью, и сжимает зубы от растерянности. Такой Билли ещё опаснее. Такой Билли непредсказуем. И, чёрт, это можно было почувствовать гораздо раньше, по той причине, что сейчас просто-напросто поздно о чём-либо размышлять.              Он прижимается ближе, обводя большим пальцем контур её трусиков, и Мэди ощущает, как его пах упирается в неё. Нет, нет, нет, ну нет, только не сейчас. Девушка даже не хочет этого.              Наверное…              — Знаешь… — хрипит Руссо и пролезает под её трусики, средним пальцем прикасаясь к её вульве, — я знаю другой способ, чтобы извиниться.              — Что…              И в то же мгновение её подхватывают за бёдра и с грохотом усаживают за рабочий стол, скинув все принадлежности, все бумажки, даже пустую бутылку виски на пол. Мэди издаёт звук, похожий на стон, когда чувствует, что бедренные косточки чуть ли не трескаются от неожиданной боли. Её пальцы намертво впиваются в плечо Билли, создавая точку опоры, и она смотрит на него слишком жалобно, слишком умоляюще, что возникает ебанутое желание ударить её, чтобы больше не было подобных взглядов.              Не пугайся, детка, если мой запах останется на тебе навечно.              Руссо с проблеском глумливости улыбается, демонстрируя ряд белоснежных зубов. Воздух покидает лёгкие, меняясь с его ментоловым запахом. Мэдисон не успевает выдавить из себя слова о том, что она против секса. Она не хочет его сейчас. Но не успевает. Его губы мягкие, но работа у них чересчур грубая. Билли очень редко целует её нежно, почти касаясь губ своими, предпочитая делать это настолько жадно, и порой кажется, что он мечтает проглотить её.              Пальцы отыскивают молнию её платья и тянут собачку вниз, оголяя узкие девичьи плечи. Ткань спадает до пояса, а мужские руки голодно шарят по её коже, пытаясь наесться этими прикосновениями, но этого ему мало.              — Знаешь, кого ты мне напоминаешь? — спрашивает Билли, поглаживая оголённый участок её бёдер, едва доходя до кружевной кромки чулков.              — И кого же? — вопрос на вопрос.              Такое бывает часто, когда не знаешь точного ответа и по этой же причине приходится действовать подобным образом.              — Колибри, — отвечает он и принимается развязывать шнурки на своих шортах. — Ты такая же юркая, как и эта маленькая птичка, когда пытаешься трепыхаться в моих руках.              Он слизывает её липкий пот, практически отдающий солью от страха, когда произносит последние слова, а Бутман вздыхает, решив сдаться ему.              — Твои губы самые сексуальные.              Билли говорит это не зря. Он обожает её пухлые губы, напитанные алым оттенком, а ещё больше любит кусать их до ссадин, слизывать кровь, ощущая ржавый привкус. Он считает это своей очередной порцией утехи.              И банальная фраза: «запретный плод сладок» слишком подходит.              Ладно. Уже насрать. Хочется ни о чём не думать, просто действовать. Билли чувствует её губы на своей коже, её неуверенные поцелуи в шею, то, как она жмётся в его пах, а он создаёт трение для её клитора, взаимодействуя двумя пальцами. Мэдисон, смотря прямо в его мрачные глаза, полностью снимает с себя шифоновое платье и пытается аккуратно кинуть его на диван, но промахивается, и предмет гардероба оказывается на полу. Однако это не сильно её расстраивает. Девушка снова прижимается к его груди, раздвигая ноги ещё шире, чтобы получить желаемое, чтобы ноги не дрожали от блядского предвкушения.              Билли рассчитывает наперёд свои действия, зная каждую её слабость, каждую эрогенную зону, зная, куда нужно жать, чтобы девчонке снесло крышу от сладких эмоций. Такие эмоции бывают у наркомана, который принял очередную дозу, не подозревая, что может сдохнуть от секундного удовольствия.              Проходит ровно тридцать две секунды, прежде чем мужчина незаметно подбирается к застёжке её бюстгальтера и в одно мгновение оставляет Мэдисон сидеть перед ним с обнажённой грудью.              — Ты так старательно дразнила меня целый вечер, — слышит Мэди его голос сквозь муть в ушах. — Всему есть предел.              Губы обрушиваются на её шею, потом плавно передвигаясь к вздымающиеся груди. Её сердце пробивает сильные удары — Руссо отлично ощущает это, когда приближается к затвердевшим от прохладной консистенции воздуха соскам и прикусывает каждый до боли, до резких девичьих вскриков. Бутман вздрагивает в его руках, пытаясь сжаться в комок в качестве защиты, но Билли захватывает её тонкую шею в свою ладонь и приподнимает её голову, постепенно сжимая пальцы. Она обеспокоенно хлопает пухлыми губами, чтобы набрать в лёгкие достаточно воздуха, но его рука… Его рука, как удавка затягивается на ней и сжимается-сжимается-сжимается, пока её кожа не становится до мертвенности синяя от нехватки кислорода в организме.              Очередной приступ дрожи вонзается в её тело кинжалами. Это больно. Это неприятно. Это непросто вытерпеть. Глаза покрываются влагой безысходности. Мэдисон боится, что Билли вот так просто возьмёт и задушит её, хотя он уже пытался сделать это, но за завесой собственного разума. Это единственное его оправдание на этот счёт.              Влага всё также появляется на её клиторе, несмотря на сущий страх, парализующий каждую клеточку тела. Его рука хватается за хлопковый материал трусиков, сминая их в районе лона, и внезапно стягивает их, кидая в сторону бюстгальтера. Вот теперь девушка выглядит более уязвимее, находясь в таком состоянии: половые губы пульсируют, умоляя о трении, но глаза умоляют совершенно о другом.              Отпусти шею, идиот.              И Билли через силу отпускает.              Она цепляется ногтями за край стола, прикусывая свою нижнюю губу, и пытается выдавить из себя слова, хотя и понимает, что может только шептать мольбы о пощаде.              — А как же чулки? — вопрос с подвохом, заставляющий Билли вопросительно приподнять бровь, а затем растянуть губы в улыбке.              — Мне нравится, как ты в них выглядишь, — парирует он, ясно дав понять, что не собирается снимать их.              Пальцы круговыми движениями массируют её пульсирующий клитор, заставляя судорожно всхлипывать от фантасмагорических ощущений. Мэди невольно опускает голову на его плечо, ногтями впиваясь в спину, чувствуя, насколько его мышцы напряжены. Её руки моментально ослабевают, когда Билли начинает снимать свои шорты и одновременно одаривать её кожу влажными поцелуями, создавая щекотку своей щетиной.              Мэдисон смотрит запуганным зайцем на волка, чувствуя, как его член прижимается к её лону, не проникая полностью. Билли неистово целует её, проводя языком по нежному нёбу, прежде чем оказаться в её влагалище полностью. Тощие ноги крестом обнимают его поясницу, губы приоткрываются, позволяя стонам вырываться из груди. Мэди кладёт свою ладонь на голову Билли, мягко сжимая его волосы в пальцах, пока темп его фрикций не начинает учащаться. Мужчина вжимает её бёдра в стол, а боль из копчика переходит во все конечности сигналами.              Она целует его ключицы, делает попытки утихомирить его пыл, умоляет его никоим образом не причинять ей боль. Её влагалище разрывается от спазмов, отчего Мэди мычит одними губами о том, чтобы он замедлил темп, но Руссо не слышит. Девичье лицо пылает огнём, когда Билли пальцами сжимает её щёки и целует с такой яростью, на которую только хватает сил.              Влажно, грязно, запретно.              Губы покрывают плёнкой поцелуев её напряжённый подбородок, музыкальные пальцы играются с сосками, стоны становятся на уровень громче. Они сходят с ума от собственного безумия, от собственного опьянения. Билли впивается пальцами ей в плечи и, вероятно, на следующий день на этих местах взведутся синяки, но сейчас Бутман не сопротивляется, а умоляет его действовать сильнее, чтобы стало легче, чтобы её наконец отпустил этот занозистый жар, чтобы пот покинул тело, чтобы глаза не блестели от слёз.              Пальцы держат её за волосы у самых корней, губы соприкасаются с её. Ноги дрожат от предвкушающей услады. Мэди не осознаёт, как стоны превращаются в крики. Она не знает, куда деться от горячих рук, исследующих её тело, от губ, целующих ещё не зажившие шрамы. Это так странно, что кажется совсем нереалистичным, будто это происходит не с ней, а с другой девушкой. Хоть это чувство у неё происходит не впервые, оно будоражит.              Их любовь срастается вместе. Это слово для них может быть мнимым. Оно может не нести за собой какой-то смысл, потому что они понимают, что быть вместе им слишком опасно. Они просто подозревают, что для них это будет тяжким трудом.              Мэдисон не знает лучшее применение слову «любовь», потому что порой оно может быть обманчиво до патологической боли.              А сейчас эта боль растекается на её тонкой коже. Билли сжимает её зад с оставшейся силой, на его лбу появляется пот, а дыхание совсем подводит. Бутман пытается раздвинуть ещё шире свои ноги, но, к большому сожалению, у неё никогда не было хороший растяжки, и приходится вновь умолять до сорванной глотки, чтобы он продолжил сильнее вторгаться в неё, в её тесное влагалище, сжимающее тисками его член.              — Эта маленькая киска радует меня всё больше и больше, — выдох слишком хриплый, его голос ещё никогда не был настолько… возбуждающим. — Блять, какая ты прекрасная. Была б моя воля, вечно тебя трахал бы.              Хватит болтать. Доведи её до кульминации. Заставь кричать громче, чтобы все собрались кучкой возле двери и подслушивали с мыслями, не убиваешь ли ты её.              Билли подчиняется голову разума, как и обычно. Его член вторгается в неё с новой мощью, мужская рука крепче сжимает локоны в кулаке, подставляя её изящную шею его голодному взору.              — Билли…              Её сладкий голос заслоняет всё пространство, здравый разум покидает его, и всё, что остаётся Билли — ускориться, вбиваться в её тело так, чтобы её глаза закатывались, а тело билось в нездоровых конвульсиях.              — Смотри в глаза, — приказывает Билли грубым тембром, сливаясь с её травянистым взглядом.              Кажется, что Мэди вся соткана из положительных качеств, но сейчас кажется совсем иначе. Она может гореть в аду вместе с ним. Сгорать, кричать, тянуть к нему руки, а Билли даже не сможет ей помочь, потому что у самого будет такая же участь. Его большой палец усердно массирует одну точку на её клиторе, вырывая из девчонки стоны, а сам он еле держится, чтобы не излиться в неё. Нет, точно не сейчас. Пусть лучше остаётся полой.              Билли вытаскивает из неё свой член, требующий хорошей дрочки, и продолжает играться с её клитором большим пальцем, а указательным и средним входить в её истекающее смазкой влагалище. Возможно, она и не заметила каких-то изменений, но эффект всё равно тот же острый, особенно тогда, когда он упорно, без остановки вбивается в чувствительное местечко в её влагалище. И смотрит бесстыже прямо в глаза, а девушка вновь отводит свои прекрасные глазки в сторону, румянец наматывается неровными кругами на щеках, а длинные пальцы Руссо хватаются за них и давят-давят до неслышимого треска челюсти.              — Я кажется ясно сказал, чтобы ты смотрела мне в глаза, Мэдисон.              Но она ничего не говорит. Подчиняется. Глотает стоны один за другим. И практически роняет свои хрустальные слёзы, стоящие многого, от чистого удовольствия. Ноги дрожат пуще на его пояснице, ногти впиваются в его плечи, одаривая полумесяцами, её сладкие пухлые губки округляются, когда оргазм завладевает ею. Живот скручивает от услады, в глазах темнеет, но блестят звёзды. Она бы хотела протянуть к ним свою ладонь. Мэди, вся мокрая от пота, облокачивается на Билли и пытается восстановить дыхание.              — Ты не кончил, — говорит она спустя минуту, когда лёгкие могут продолжать функционировать в том же темпе.              — У меня презерватива нет, а снова изливаться на твой живот слишком херовая идея, — отвечает мужчина уставшим голосом, целуя её в висок, и отходит в сторону, чтобы найти свои боксеры.              Её губы дёргаются в полуулыбке, и она вскакивает со стола, замечая совсем рядом своё нижнее бельё, и мигом надевает его на своё разгорячённое тело.              — Подожди здесь, я сейчас приду, — произносит Билли, уже одетый в чёрную кофту, которая была на нём в ту злосчастную ночь, в чёрные штаны, больше похожие на военные, и в тяжёлые ботинки.              — А мой телефон? Где он? — спрашивает она озадаченно. — Билли, где мой телефон? — её голос уже кажется требовательным.              — Держи свой телефон, — кидает он мобильник ей в руки, который достал из карман шорт, — и имей в виду, никаких звонков и переписок.              Мэдисон положительно кивает и улыбается ему, заправив выбившийся локон за ухо, и отворачивается от мужчины, а потом слышит только хлопок двери и манипуляцию замка. Чёрт, он действительно закрыл её? Девушка пытается сконцентрироваться на чём-то другом, разблокировав свой телефон и увидев кучу сообщений от Грейс и мамы. Грейс она писала сегодня днём, вкратце пытаясь объяснить ситуацию, пока Билли снова не забрал у неё телефон, а маме ей было категорически запрещено писать, чтобы не подвергать её ещё большей опасности.              Сердце до сих пор бьётся бешено, стоит только приложить руку к груди — Мэди почувствует это и удивится, будто это происходит с ней впервые. Инстинкт самосохранения должен победить. Он должен бороться в ней. Мэдисон не должна проиграть. Она уже поплатилась за свою оплошность, что же будет, если она ошибётся ещё раз?              Да чёрт его знает.              Бутман нажимает на кнопку «удалить», и все сообщения от родных стираются.       

***

      Билли возвращается спустя двадцать минут, закрывая за собой дверь на ключ и сразу же облокачиваясь о неё лбом, начиная биться о неё так, будто пытаясь что-то переварить в своей голове. Что-то значимое. Что-то такое, что заставляет гнев сливаться с кровью в венах и растекаться по нервам, пленять всё пространство собой, как раковая опухоль.              — Ты ничего не потерял, лейтенант?              Он вскидывает брови, когда слышит позади её оживлённый голосок, и поворачивается к ней.              — Где ты её взяла? — резко спрашивает Билли, увидев, как Мэди сидит в его кресле в нижнем белье и в его военной беретке. — И почему ты до сих пор не одета?              — Я взяла её из шкафа, — отвечает девушка, снимая с себя беретку, и крутит её в руке, внимательно разглядывая значок на ней. — Ты, похоже, действительно живёшь здесь.              Билли лишь пожимает плечами на это, забирая у Мэдисон свою вещь, и кладёт на место, а затем берёт её платье с пола и протягивает ей его.              — Оденься, пожалуйста, — подчёркивает он «волшебное» слово, прожигая девушку топящим взглядом, словно стараясь надавить на точку, отвечающую за смирение.              Инстинкт всегда побеждает — всем это известно. Но иногда он может быть настолько коварен, что, кажется, ни за что не сравнится с Билли. Мэди думает об этом часто, обманывая себя, что такого и быть не может. Никого хуже и одновременно превосходнее нет на этом свете. Руссо очарован властью, она — его истинная богиня, которой он поклоняется беспрекословно. Чёрный блеск в его глазах всегда похож на мёртвое море. Мэдисон вечно разглядывает их и думает, как воскресить это солнце и тёмную душу, пленённую мороком. Но она никогда не учитывает одной крохотной детали: что её свет может пронзить его грудь, чтобы потом она самолично аккуратно зашивала ровной линией нитей эту рану и бархатно целовала, одаривая Билли ещё больше своей светлостью.              Мэди накидывает на своё тело платье, без помощи Билли застегнув молнию на нём, и укоризненно разглядывает беспорядок, который он устроил здесь, и принимается поднимать всё с пола, укладывая каждую вещь на своё место.              — Дай угадаю, что-то опять могло случиться за каких-то полчаса? — выговаривает Бутман, собирая обломки сломанного стула, ставшего свидетелем ярости Билли.              Мужчина беспокойно облизывает свою нижнюю губу, присаживаясь в своё кресло, и вздыхает, чувствуя, как мышцы ноют от усталости.              — В этом комплексе и так было небезопасно, а сейчас эта опасность возросла, и особенно для тебя, Мэди, — тянет Билли слова, смотря на её напрягшуюся фигуру серым взглядом. — Тело Айзека исчезло вместе с твоим отцом. Не находишь странное совпадение?              — Мой отец — тот, кто портит тебе жизнь и хочет посадить за решётку, — начинает Мэдисон, сглатывая вязкую слюну и медленно приближаясь к мужчине, — в этом даже совпадений не надо искать — и так всё понятно.              Девушка с осторожностью садится на его левое колено, прикладывая ладонь к его щеке, и поглаживает её нежно-нежно, а затем приближается к его губам и дышит тяжко, с надрывом, глотая слюни, потому что горло дерёт от обезвоживания.              — Пока нас не побеспокоили, скажи мне, — шуршит шёпотом в его губы, едва касаясь своими, и чувствует его ладонь на своей талии, прижимающую её ещё ближе к нему, чтобы дистанция вообще исчезла.              — Что сказать? — произнесено одними губами, он как будто и не размыкал их, в принципе.              Бутман проводит тонкими пальцами по текстуре его волос, доходя до выбритых висков, и тишина растягивается, как старая ржавая пружина, почти скрипя до сжатых челюстей и крови, которая льётся из ушей от подобных звуков.              — Почему именно Джигсо? — интересуется Мэди, думая, что он возьмёт паузу, поразмышляет, но ответ прилетает ей сразу же.              — Потому что вся моя жизнь — сплошная головоломка.              Лёд его голоса будто расцарапал ей лицо в тот же миг. Мэдисон взглядывает в его глаза ещё более внимательнее, проверяя правдивость его слов, но, блять, это дело слишком бесполезное. Понятно, что Руссо не врёт. Он смотрит прямо в глаза, не моргая — а это уже что-то значит.              — Хорошо, — в который раз сглатывает она и кивает. — Тогда… Ещё один вопрос.              Ещё один? Да хоть сто.              К чёрту он её точно не пошлёт — не хватит сил потом мучиться с совестью.              — Ты и вправду считаешь меня красивой? — мрачным голосом спрашивает она, чуть отстраняясь, чтобы не подкупать его ложный ответ поцелуем. — Не подумай, что я девушка с предрассудками, но во мне же нет ничего интересного. Я… простая.              — Нет, не простая, — отрезает Билли, играясь с кончиками её волос, — ты исключительная.              Сердце пропускает значительный удар, стоит лишь двинуться — и её рёбра раскрошатся.              — Ты самое лучшее, что случилось со мной за всю эту жизнь, — это звучало, как «я люблю тебя», но иными словами. — Таких как ты больше нет. И я рад, что ты досталась мне.              Мэдисон опускает взгляд на его приоткрытые губы и вновь приближается к ним с желанием прикоснуться, провести языком по нижней, которую он облизывает слишком часто. Девушка за всё это время смогла заметить его привычки, даже самые незначительные. Например, его зрачки каждый раз расширяются, когда он размышляет о чём-то, хотя ей едва удаётся разглядеть это явление. Его дыхание тяжелеет, когда он нервничает. Он может проводить ладонью по волосам, когда у него отсутствует на отказ желание разговаривать или же он просто чем-то недоволен. Он постукивает пальцами по ноге, когда принимает какое-то серьёзное решение.              У Билли множество привычек, и их даже невозможно пересчитать на пальцах. Некоторые Мэдисон ещё никогда не замечала, но у них обоих есть достаточно время, и ей должно этого хватить.              Она обхватывает ногтями часть его кожи на щеке, сгребая её до шипения, вырывающегося из его губ. Щетина неприятно скоблит нежную кожу, но Мэди не отнимает ладонь от его лица, а начинает поглаживать, выжидая реакцию с загадочной ухмылкой на губах. Билли должен как-то отреагировать на её прикосновения — Бутман точно знала это и не собиралась отступать, как прежде.              — Если не перестанешь душить меня во время секса, ты ещё долго не увидишь меня голой, — сразу заходит Мэди с козырей, почти касаясь его губ своим языком.              И это даёт знатную трещину в его терпении.              — Не отрицай потом, что ты не манипуляторша, — изрёк он, пальцами сдавливая её талию и приближая её ещё ближе к своему телу.              Губы сами соприкасаются друг с другом. Никто из них не думает, целуясь так, будто это их последняя встреча, будто больше они никогда не увидятся и единственное, что от них останется — утраченная вера на лучшее. Мэди, возможно, единственный человек, который способен предугадать его мысли практически с правильной тенденцией.              Его зубы терзают её губы, а она, сама того не замечая, вдавливает тонкие пальцы в его рану и слышит зверское рычание, зудящее в его груди огненным шаром. Мэдисон чувствует, как он прихватывает её нижнюю губу и тянет-тянет, пока снова не втягивает её в этот безумный поцелуй. Она сделала ему больно. И внутренний голос подсказывает, что это действие было правильным, что Руссо заслуживает этого, но Мэдисон отказывается в это верить.              Сердце заходится, Билли не даёт ей выбраться из крепкой хватки, и Мэди кажется, что она попала в кокон. Всё это такая херня… Мужчина отстраняется так, словно его кто-то оторвал от её губ, и облокачивается на спинку кресла, заглядывая прямо в округлённые глаза Мэдисон.              Что такое? Страшно, детка?              Пока нет, но всё возможно, поэтому девушка решает не загадывать наперёд. Резонанс звучит где-то в её подсознании. Она борется, честное слово, и пальцы слабеют на том месте, где находится его свежая рана. Билли заметно расслабляется, смежая веки, и не произносит ни слова, предпочитая на этот раз просто помолчать.              Но их тишину прерывают. Дверь резко открывается, и некто заходит без разрешения, начиная тут же бормотать.              — Джигсо, там… там… — Уилсон не может отдышаться, и у Мэди складывается впечатление, что он бежал от центра города и до сюда без остановки, чтобы сообщить Билли важную новость.              — Что такое? — раздражённо выговаривает Билли.              — Нацбез… — тараторит он, — некоторые люди разбежались… Нас окружили по всему периметру…              Мэдисон ошеломлённо вскакивает с колен Билли и отходит на определённое расстояние. На шагов двадцать точно.              — Твою мать, — только и говорит Руссо, слушая, как наверху кричат гости, явно пытаясь выбраться отсюда. — Собирай всех и ждите меня.              Уилсон порывисто кивает и выходит из кабинета.              А затем минуты начинают растягиваться, одаривая Билли и Мэдисон новыми сюрпризами, через которые они обязаны пройти, даже если придётся платить жертвой.       

***

Настоящее время.

             Мэди прослеживает за тем, как Билли берёт из шкафа огромную сумку и подходит к сейфу, собирая все деньги, которые были сохранены на чёрный день, а потом кидает туда первые попавшиеся вещи и оружия с патронами.              — Сейчас я пока поживу в том доме в лесу, а ты должна пойти домой и сказать маме, чтобы она никаким образом не контактировала с Бакстером.              Дрожь щиплет нервы, стискивает сердце в своих острых когтях, и глаза разъедает от слёз страха и непонимания происходящего. Мэдисон садится в его кресло, ощущая, насколько её тело отяжелело от переживаний, а руки трусят чересчур сильно. Телефон норовит вырваться, и только поэтому она сжимает его в своих пальцах, и кажется, что экран вот-вот треснет и раскрошится на пол, как и её спокойствие.              Бутман мысленно молит о спасении. Она молит об отпущении.              Выдыхать воздух ещё сложнее, чем вдыхать. В лёгких что-то свистит, а в голове грохочет грозами и громом. Каждая нужная мысль похожа на перегородку с колючими проволоками, которая не даёт возможности дышать. Мэдисон душит от непонимания. Она хочет рыдать взахлёб.              — Чёрт, опять сбегаю… — его голос кажется далёким, Мэди хочет цепляться за него, но не может. — Что я делаю…? Чёрт…              Билли запихивает пистолет в кобуру и поворачивается к Мэди.              — Послушай меня сейчас очень внимательно, — говорит Руссо, приближаясь к ней и садясь перед девушкой на корточки. — Всё будет хорошо. Я вытащу нас отсюда.              — Ты не можешь знать этого точно, — тихо произносит она в ответ, ощущая его ладони на своих дрожащих коленях.              Мэди не хочет, чтобы он ей что-то обещал только потому, что эти обещания могут быть ложными. Они ничего не дадут, кроме… чего-то плохого, чего-то значимого, запоминающегося на всю жизнь.              — На этот раз всё гораздо серьёзнее, и если со мной что-то случится, ты должна знать, что я очень люблю тебя, — подобные слова Билли не может говорить просто так. Он говорит их только тогда, когда это нужно. — Сейчас мне нужно спрятать сумку в укромное место, где её не найдёт ни одна мразь из нацбеза. А ты посиди здесь и подожди меня, пока я разбираюсь с остальными, поняла?              Мэдисон кивает, соприкасаясь своими ладонями с его, и шмыгает носом.              — Умница, — улыбается Билли и даёт ей в руки пистолет. — А это на всякий случай.              — Нет… Я не умею им пользоваться, — в ужасе лепечет девушка, разглядывая оружие.              — Просто нажми на курок и всё, — слова слетают с него с нажимом.              Билли самому хуёво до такой степени, что хочется незамедлительно сбежать отсюда, эгоистично позабыв об остальных. Но он не может бросить ни её, ни остальных. Он тянется к её губам и чмокает их с такой быстрой скоростью, будто вовсе не хотя делать этого. Будто это просто было его долгом перед ней.              — Я приду, как только вычищу для нас путь от этих ублюдков, — пытается заверить её Билли, целуя тыльную сторону её ладони, и сжимает, чтобы угомонить дрожь. — Случайно не выстрели от своей трясучки.              Внутри всё ломает от неправильности. Он не должен оставлять её здесь одну, запирать, как зверя в клетку, и спокойно уходить убивать тех, кто может действительно спасти её. И да, речь идёт о полиции.              — Я тоже люблю тебя, Билли, — шепчет она, а слёзы льются горячим потоком по щекам, злостно обжигая их. — Только вернись за мной, пожалуйста.              — Я вернусь… Обещаю, — клянётся ей, стирая слёзы большими пальцами.              Проходит, наверное, минута, прежде чем Билли встаёт с корточек, перекидывает через плечо собранную сумку и, наготове сжимая пистолет в руке, подходит к двери и резко отворяет её. Сначала он медлит, задумавшись, а затем поворачивает голову к Мэди и выдыхает, показывая, что на горизонте никого нет, и покидает кабинет, закрыв дверь на ключ.              Я не могу. Это невыносимо…              Стоит прогнать эти мысли. Но Мэди чего-то ждёт от самой себя. Может, благоразумия? Она фыркает от собственной наивности и глотает истерику, дрожащими пальцами протирая лоб. Её взгляд сфокусирован на пистолете. И как не бояться, когда у оружия и вправду такой пугающий вид? Бутман кладёт его на стол и облокачивается на спинку кресла, замечая, как на чулке образовывается пятнышко от упавшей слезы. Вздох вылетает из уст, и она вытирает безостановочный поток слёз, пытаясь утешить себя хорошими надеждами.              Но как можно так тешить себя чем-то хорошим, если на деле всё очень плохо? Мэдисон размышляет об этом, закусывая нижнюю губу и наматывая на палец свой волнистый локон. А спустя мгновение девушка прикрывает веки и поднимается с кресла, не желая больше сидеть на месте.       

***

      — Итак, джентельмены, для нас настала судная ночь, — голос Билли ударяется о стены резкой мелодией.              Все собираются вокруг него целой толпой. У каждого имеется при себе личное оружие в руках и при запасе несколько стволов в кобурах. Они заранее одеты в бронежилеты и все внимательно смотрят прямо в черноту глаз своего предводителя, дожидаясь команды.              — Нас всего двадцать человек. Первая часть команды должна подняться наверх и без фанатизма вывести всех людей отсюда, — командует Билли, и первая пятёрка кивает, выходя из укрытия. — Вторая часть должна пойти в левое крыло здания и очистить её от скотов Мадани, третья часть поступает таким же образом, только направляется в правое крыло, все всё поняли?              — Да, сэр, — хором отвечают десять человек и так же уходят из укрытия, как и первая часть команды.              — Остальные отправляются со мной, — произносит Руссо, двигая плечом и накидывая на себя бронежилет. — Нам досталась с вами вишенка на торте, — подытоживает мужчина, ухмыляясь и хватая свою самую любимую снайперскую винтовку.              Билли стоит, рачительно рассматривая своё оружие. На случай, если закончатся патроны, у него всегда имеется обычный пистолет и запястные лезвия. Даже если придётся убить Мадани, он ими воспользуется. Если нет… Она сама его убьёт.              Потому что когда-то обещала, что отомстит за всё.              

***

             Скрип. Ещё один.              Дрожь скользит по позвонкам. Мэдисон крепко сжимает пистолет в руках, стоя наготове. Она молит, чтобы это был Билли. Только он. Всё тело вибрирует, рябит. Минуты тянутся как назло медленно. Она выстрелит, если это окажется не Билли.              Точно выстрелит…              Сил должно хватить.              Кто-то дёргает ручку двери, делая тщетные попытки открыть её, и Бутман чувствует, как страх забивает лёгкие, вместо слюней она как будто глотает расправленный свинец, в ушах шумит кровь. Она на секунду прекращает дышать. Слова мольбы вспениваются на губах, растворяясь. Но она глупая, раз думает, что это ей поможет. Её никто не спасёт. Девушка здесь одна.              Господи боже… Она хочет высвободиться отсюда. Мэди готова даже выпрыгнуть в окно, но есть один нюанс — оно заделано решётками.              Подсознательный голос смеётся над ней, как гиена. Мэдисон проклинает его всеми возможными словами и отходит подальше от двери, пока не соприкасается лопатками со стеной, и жмурится-жмурится маленьким ребёнком, который боится всего, чего только могут бояться дети. Если никто не способен спасти её в эту минуту, она сама спасёт себя. Пускай кого-то убьёт — это будет лишь самооборона. За такое даже совесть не будет судить её по самым строгим порядкам.              Неизвестный человек стреляет прямо в замок и с ноги открывает дверь, проникая в кабинет, принадлежащий Билли. Мэди не кричит. Она ощущает вкус собственной крови во рту, когда прикусывает язык и подносит его к нёбу, стараясь угомонить минутную боль.              — Не подходи, иначе выстрелю! — предупреждает она ревущим тоном, тут же суживая глаза, чтобы сфокусировать свой взгляд на мужчине, который фривольно зашёл сюда. — П-папа? Но… но ты же сбежал… — заикаясь, бормочет Мэди.              — Во-первых, опусти оружие, — приказывает он, приближаясь к своей вооружённой дочери. — А во-вторых, я не мог оставить тебя здесь вместе с ним.              Мэди упрямо не слушается, приподнимая подбородок вверх, и яростно сжимает губы, показывая, что настроена серьёзно и может в любую секунду выстрелить в него, кем бы он ей не приходился.              — Я больше тебе не верю, можешь не стараться, — отрезает Мэди, а её зелёные глаза темнеют от злости, льющейся по венам. — Ты врал нам с мамой всё это время, что не занимаешься ничем противозаконным. И знаешь, как мне мерзко от тебя сейчас?              — А со своего Руссо тебе не мерзко? — шипит в ответ Бакстер, пытаясь приблизиться к ней на ещё большее расстояние, но Мэди вытягивает пистолет ещё дальше, практически касаясь его груди.              — Он хотя бы не врёт мне! — восклицает девушка, чувствуя как пелена слёз застилает глаза и словно раздирает их до самого мяса.              Ему нельзя верить. Ему нельзя доверять.              Ужас почти начисто слизывает всё её здравомыслие. Она стоит, уже не соображая, как ей поступать дальше. Остаётся только импровизировать, как и обычно.              — Ты наивная идиотка, Мэди! — Бакстер также срывается на крик, раздражаясь тем, что Мэди смотрит на него с открытым вызовом. — Он лишь играется тобой — молодой тупой дурой, которая ничего не смыслит в этой жизни.              Из груди тут же льётся истерический смех, вызванные его словами. Мэди практически сгибается пополам, до сих пор глядя на мужчину слишком цинично, слишком едко.              — Ох, папа, знал бы ты, как мне плевать на твои слова.              Наверное, она слишком хорошо выучилась у Билли фарсу, чтобы в таких случаях он всегда помог ей скрыть истинные эмоции. Смех тушит пламя злости, и теперь ей управляет только сплошное лукавство. Мэдисон не узнаёт саму себя, когда перестаёт смеяться и вздыхает, освобождая проход для потока слёз, которые тут же льются по щекам.              — Уходи, или я выстрелю, — равнодушно бросает Мэди, чувствуя, как в груди скатывается шарик боли с огромными шипами, как у розы.              — Я уйду отсюда только с тобой, — рявкает мужчина, грубо хватая Мэдисон за плечо и захватывая её руку с пистолетом так, чтобы оружие с грохотом упало на пол, а девушка начала хныкать от приступа боли. — Теперь ты полностью обезоруженная и не можешь угрожать мне, — хмыкает Бакстер, сжимая брыкающуюся девчонку в оковах своих рук.              — Немедленно отпусти меня! — рычит девушка, стараясь локтем ударить его по лицу.              Хочется сделать ему больно за всё — за детскую травму на сердце, за маму, за ложь, за всё, всё…              — Ты — чудовище! — продолжает яростно реветь Мэдисон.              Пощёчина слишком больно опаляет её щёку. Мэдисон вскрикивает от неожиданности и целой смеси ощущений, а слёзы сильнее начинают струится по румяным щекам.              — Хочешь покажу, кто действительно чудовище? — спрашивает отец, цепляясь пальцами за её подбородок, чтобы она смотрела ему прямо в глаза.              А её взгляд ещё более ненавистен, чем прежде. Мэди подавляет в себе желание плюнуть в Бакстера и со всей силы кусает его пальцы, почти что наслаждаясь криком боли.              — Сука!              Мэди лишь ухмыляется на его красноречие и вновь пытается выбраться из его хватки, вспоминая слова Билли про колибри. Бакстер сжимает руками её узкие плечи и дёргает её тело так, будто хочет, чтобы с неё сразу спал весь этот ненормальный гнев, и силой выводит девушку из кабинета.              — Сейчас, подожди… ты всё увидишь…              Бакстер бормочет невнятную речь, которую Бутман даже и слышать не желает, и при любой возможности пробует ударить отца посильнее, чтобы тот понял, что так нельзя поступать, что она не хочет уходить именно с ним. Темнота, выползающая из каждого угла, пугает её, и слабость накрывает её тело так, чтобы Мэдисон обмякла в руках отца и лениво волочила за ним свои ватные ноги.              Сил просто нет. В её глазах присутствует слёзная муть, а губы искривляются в рыданиях. Она даже не пытается кричать, чтобы её кто-то спас. Она чувствует, как слабость продолжает током покалывать её тело. Вот же дьявол, Мэди действительно попала в ловушку. И эта ловушка хуже, чем то изнасилование, хуже самого Билли. Она резко понимает, что больше всего боится отца, а не того, кого любит несмотря на его тёмное душу.              Сквозь шум крови в ушах просачивается звук жуткой стрельбы. Мэдисон невольно вздрагивает в руках отца, и спустя какое-то время они наконец останавливаются на знакомой железной лестнице и ей открывается взор на тренировочный зал.              — Посмотри! Посмотри, Мэди! Это его рук дело! — его пальцы больно сдавливают её щёки, и Мэди плачет взахлёб, чувствуя сплошной запах крови.              Её глаза устремляются на мёртвые тела, внимательно изучая, кто от чего умер, а истерика накатывается на неё болезненной волной, как и понимание того, что этот хаос навёл Билли и его команда.              Её как будто окатывают ледяной водой. Правда.              — Он — чудовище! Не я, а он! — кричит отец, надавливая на больную рану, которая никогда не была зашита до конца, и тонкие ниточки рвутся не без помощи Бакстера.              Мэдисон не слышит, что продолжает говорить её отец. Она размышляет о том, что Билли точно не остановится. Он опасен, как никогда. Он полон мрачным сгустком того, чего она так боится видеть в нём.              Звуки стрельбы не затихают. Кто-то кричит, кто-то пытается выбраться из этого места. И только одна Мэдисон находится в заложниках. Да, она неожиданно осознаёт это, понимая, что Бакстер вновь обманул её. Он не хочет брать её с собой.              Бакстер хочет выбраться, а Мэди бросить, как и десять лет назад. Ведь такие ублюдки, как он, никогда не меняются.       

***

      Билли не устаёт. Он борется с ними, пытается вычищать путь спасения, стреляя из винтовки. Один паренёк целится в него, но Руссо умело уворачивается от пули, скрываясь за стеной, а потом мысленно высчитывает до трёх и жестом показывает остальным, чтобы они накинулись на эту группу парней, сразу же начиная стрелять в каждого, фактически внезапно.              Он привык рассчитывать свои действия наперед благодаря службе в Афганистане. И сейчас простая импровизация ему не поможет. Она может оказаться лживой сукой и подставить его. Билли не может допустить такого и только по этой причине выбегает за остальными последний и выполняет ту работу, что не выполнили остальные. Одного из его команды успели убить, а одного — ранить, но он продолжал бороться несмотря на боль. Руссо без остановки стреляет из своей винтовки, а из груди вырывается крик.              Каждый, кто попадает под пули, превращается в обыкновенный кусок мяса. Кровь застилает пол, и неважно, чья она — всё сливается в одну огромную лужу. Запах стоит тошнотворный. Руссо ядовито растягивает губы в ухмылке, сглатывая и смотрит на всех, кого они успели застрелить.              — Здесь чисто, — кивает Билли, из маленького кармашка доставая рацию, и говорит. — Первая группа, что там на линии горизонта?              Сначала рация издаёт шипение, а затем следует голос.              — Всё чисто, но я думаю, что Мадани спряталась где-то неподалёку.              — Да, это в её стиле, — улыбается в ответ Билли, перешагивая через труп, и подходит к бару, усаживаясь на высокий стул. — Остальные группы, как у вас?              Отвечает только третья группа. У них чисто.              Вторая группа молчит, и это очень подозрительно.              — Вторая группа, у вас там всё нормально? — с неведомой неуверенностью спрашивает Билли, поглядывая на свою группу.              Мужчина чувствует, как его пульс значительно учащается. Нервы рвутся от нетерпения. Он снова подносит рацию к губам и говорит в неё.              — Вторая группа?              Затянувшееся молчание.              — Блять, — раздражённо матерится Билли и засовывает рацию обратно. — Эти ублюдки, похоже, всю вторую группу перестреляли. Нам нужно пройти в левое крыло здания.              — Ты не думаешь, что это ловушка? — спрашивает Уилсон, сжимая в руках свою винтовку.              Билли смотрит на него, изогнув бровь, и затем вновь ухмыляется. Возможно, Мадани выстроила целую ловушку для них, но всегда же можно найти её слабую часть и надавить на неё так сильно, чтобы эта недоловушка переломалась ко всем хренам.              — За мной, — командует Билли, уверенно направляясь к выходу из здания.              Он похож на… гром, что несёт за собой целую смерть. Мэди бы точно нашла сотни сравнений, и все бы они подошли ему в эту самую секунду. Билли открывает металлическую дверь и тут же начинает озираться по сторонам, едва что-либо различая в темноте. Но, к счастью, на войне всегда говорили, что у него имеется кошачий взгляд, который он включал, когда это было необходимо.              — Пошли, — практически шёпотом молвит Билли, а из его рта вырываются облачки пара.              Не успевает их группа пройти и пару метров, как на них снова набрасывается кучка тупоголовых ослов, и Руссо, закатывая глаза, даёт огонь, сам не желая щадить ни одного из них. Всё происходит машинально, на автомате, как по щелчку пальцев. Палец нажимает на курок, и пули попадают в тела парнишек из нацбеза.              — Как же вы заебали, — выдыхает Билли, стреляя в последнего, и наконец опускает оружие. — Я и раньше видел таких одноклеточных засранцев, но эти меня очень удивили.              Почему-то в голове звонко, чётно гудит лишь одно: «найди её, найди её, найди её».              Очень странно, что у него имеется такое рвение найти Дину, и Билли даже не знает причины. У него давно к ней нету никакого рода влечения. Она всё буквально вытрахала из него в последний раз, и… он понял, что больше не может заниматься с ней сексом, даже если это столь необходимо, даже тогда, когда ему нужно было использовать её для Роулинса.              Билли заворачивает за угол, в то самое левое крыло здания и замирает на месте.              Они убили всех… Сука, сука, сука.              Вся вторая группа лежит на асфальте мёртвой кучкой, и у Билли от их вида в горле встаёт тяжёлый ком разочарования. В этот раз Мадани его обыграла. Да, он признает этот проигрыш, но остаётся всего мгновение, чтобы добраться до неё — он чувствует это. У него есть стимул для того, чтобы выиграть этот бой. Ему нужно спасти Мэдисон. Ему нужно успеть.              — Ладно, Мадани, — громко произносит он, почти что смеясь, — вот мы здесь, в твоей грёбаной ловушке, но где же ты сама? Поджала хвостик и спряталась?              — Что ты делаешь? — тихо возмущается Уилсон, нахмурив брови. — Ты нас так в могилу загонишь!              Билли ему не отвечает, а наблюдает за тем, как из угла выходит женская вооружённая фигура. Его губы изгибаются в насмешливой улыбке, а руки крепче сжимают винтовку.              — Когда же ты наконец уйдёшь с моей дороги? — спрашивает он, когда Мадани оказывается буквально в четырёх метрах от него, а её пистолет остаётся на уровне его защищённой бронежилетом груди.              — Когда ты наконец сдохнешь, Руссо, — холодно отвечает Дина, а её карие глаза сияют в темноте ненавистью. — Смотрю, на красивом личике всё-таки появился шрам, Джигсо, — едко хмыкает женщина, прищуривая глаза.              — Спасибо Фрэнку, — фыркает, закатывая глаза, и направляет винтовку на неё.              На улице ужасно холодно, но ему становится душно. И Руссо в душе не ебёт, почему у него всегда всё идёт не так, как у всех. Он температуру воздуха даже чувствует совсем по-иному.              — Опусти, Руссо, не глупи, — спокойно произносит Мадани, а тяжесть его глаз давит на неё со всех сторон, и женщина вздыхает, пытаясь сосредоточиться на другом.              — Где остальные? — грубо спрашивает Билли, неожиданно сжимая челюсти от подступающей злости. — Я не за что не поверю, что ты пришла одна.              — Ты всех убил, — парирует она. — Осталась только я.              — А кто убил их? — Билли глазами показывает на своих мёртвых людей, и кожу наконец начинает покалывать от холода.              — Те, кого вы только что перестреляли.              Его брови неумолимо ползут вверх. Билли мотает головой, будто ища кого-то, кто может прятаться в темноте. Он сам так делал сотни раз, таясь хищником, который пытается незаметно подобраться к своей жертве. Он видит, как люди могут трястись от одной только мысли об этом.              — А Фрэнк? Он здесь? — Билли облизывает свои губы, собирая всю неправильную сухость, задавая очередной вопрос Мадани.              Дина на секунду закрывает веки, но не теряется, а подходит ближе, словно совсем не боясь.              — Я одна, — огрызается она, сжимая челюсти до раздражительного скрежета зубов.              — Ну раз так… — начинает Руссо, чувствуя, как собственный смешок щекочет полость рта и стенки горла, — то ты должна понимать, что бессмысленно противостоять нам.              Столько фраз было припасено для их встречи, но Дине кажется, что она вмиг растеряла их, как только увидела свой ночной кошмар, мешающий ей существовать и наслаждаться сном. Билли не изменился. Он всё так же красив, несмотря на округлый шрам на щеке, который в будущем точно затянется, будто бы его никогда и не было. Жаль, что с её шрамами такая хуйня не сработает. И это осознание начинает больше полосать их, настолько сильно, что появляется кровь.              А с точки зрения медицины, от внутреннего кровотечения человек может сдохнуть моментально. Он даже не почувствует это. Мадани это очень подходит. Она была бы очень рада такой смерти.              — Попробовать стоило бы, — шепчет, стараясь сделать так, чтобы Билли ничего не услышал. Ему это ни к чему.              Но он всегда всё слышит. Стоит бы запомнить это за такое длительное время и никогда не забывать.              На ладонях скользит пот. Дина боится, что пистолет может с лёгкостью выскользнуть из её рук. А она обещала себе, что не должна щадить его. Она должна выстрелить незамедлительно. Так давай же. Действуй. Иначе потом будешь жалеть об этом, тихо рыдая в своей комнате, пока мама спокойно попивает вино за стеной и даже ничего не подозревает.              Так было и будет всегда.              — Дина, — надсадно выговаривает её имя, посылая сигналы в воспоминания.              Они не были самыми лучшими. Да, она признаёт, что им иногда было хорошо вместе. Но сейчас всё иначе. Билли стал её триггером, с которым нет сил бороться. Толку нету.              — Отступись, — настойчиво говорит мужчина, взглядом показывая, что не будет убивать её, если в этом не будет необходимости. — Мне нужно вывести отсюда девушку.              — Девушку? — удивлённо раскрывая рот, спрашивает Дина. — У тебя что, ещё и заложница здесь?              — Она не заложница, — достаточно жёстко протестует Билли, омывая своей стальной напряжённостью всё пространство волнами.              Никакого гнева. Никакой злобы. Просто это бесконечная напряжение. Мадани стоит, как вкопанная, всё также направляя оружие на Руссо, а руки начинает сводить спазмами. Билли сводит с ума её сдержанность, её гордое упрямство. В принципе, это всегда было огромным жирным минусом Дины, и он не смеет винить её в этом. Заёбаная пластинка ненависти вновь закручивается в её глазах. Она не верит, что Мэдисон не может быть его заложницей. Ей бы верить в то, что он — ублюдок, садист, психованный мудак. Множество гнилых прозвищ подойдут ему, как какой-то галстук — от-ли-чно.              Глаза режет от сплошного мрака. Руссо не помнит, когда в последний раз такое было. В основном, тьма всегда дружила с ним, поддерживала его и любовно затягивала в свои руки, которые после оказались огромными тяжёлыми цепями. На них не было замка. Не было ключа. Они просто затягивались, как удавка и давили-давили до удушения. И не было даже шанса на спасение.              Естественно, это пугает. Вероятно, даже всегда, без всяких проблем во времени. Билли раздражает эта мысль до чёткой грани злости, которая наливается в мышцах и образует красный оттенок на глазной оболочке. Нет, это не слёзы. Даже намёков нет на них, это мрак так воздействует на него. Всё только из-за него. И блядское высокомерие — тому верный пример.              Он едва поворачивает голову, прислушиваясь. Показалось или нет?              Это странно, что ему слышится крик Мэди, будто он вновь всплывает в его голове, будто воспоминания той ночи снова не дают ему спокойно вздохнуть без всякого бремени на сердце. Скрип металлической двери всегда был слишком громким, но сейчас он кажется ещё более громким, чем прежде.              — Мэди… — под нос шепчет себе её имя Билли, резко разворачиваясь и направляясь в ту сторону.              — Руссо, стоять! — кричит Мадани ему вслед, но он не может подчиниться.              Он должен доказать самому себе, что совсем слетел с катушек. Просто ёбнулся по самое не хочу.              — Отпусти её, подонок, иначе останешься с дыркой в бошке! — рычит Билли, направляя винтовку на Бакстера, держащего Мэдисон лишь одной рукой.              А другой…              Руссо опускает взгляд и замечает, как нож практически впивается в плоть Мэдисон. Он взмахивает ладонью, приказывая своей команде остановиться, а Дина встаёт рядом с ним, хмурясь от непонимания происходящего.              — Т-ты с-сейчас серьёзно? — смешок сам вырывается из груди Билли. Голос дрожит, а к горлу подкатывает тошнотворная желчь, — ты зарежешь собственную дочь?              — Придётся, если не позволите уйти мне, — на полном серьёзе предупреждает Бакстер, сжимая Мэди крепче, словно стараясь сломать и не мучиться.              Девушка всё так же пытается выбраться из отцовских оков. Она хнычет, борется, но неожиданно прекращает это бесполезное занятие, когда ощущает, что несчастный нож вдавливают в её живот сильнее, и сглатывает с полным ужасом в глазах. Мэди смотрит на Билли, буквально умоляя взглядом о помощи. Он видит это настолько хорошо, что, кажется, уже нет больше сомнений о том, что они плохо знают друг друга.              — Ладно, — кивает Билли, сохраняя спокойствие, а в подсознании он ревёт, умоляет, чтобы горло перестало сжимать в тисках и его наконец отпустило. — Сначала скажи, где Айзек, а потом я подумаю, можно ли тебя отпускать или нет.              — Не ты сейчас ставишь условия, Руссо, — проговаривает он, сохраняя свою кровавую тайну про Айзека. — Я с самого начала знал твоё настоящее имя — с тех самых пор, когда ты встал на моём пути и не позволял мне двигаться дальше.              — Не моя вина, Бакстер, что ты такой твердолоб в этом деле, — зубоскалит Билли и получает за это удар локтём.              — Не провоцируй его, — шипит на него Дина. — Ты же хочешь спасти её? — её шёпот практически касается его лица, и он молча кивает, стараясь сделать так, чтобы Бакстер не заметил этого. — Тогда засунь свою колкость в задницу хотя бы раз.              Билли вновь направляет свой взгляд на Бакстера, сощуривая глаза до будораженных мурашек. Это не хорошо. Он никогда так не смотрит без своей фирменной злобы. Неконтролируемое желание прикончить засранца только воспаляется, как ожог. Руссо почему-то не может заставить свои желания угомониться, скрыться подальше в тайниках, за грудиной и пока не высовываться. Сложно ведь, сука.              — Просто скажи, что с Айзеком, и мы тебя отпустим, даю слово, — сквозь сжатые зубы выговаривает Билли, опуская оружие и украдкой поглядывает за тем, как Мадани одобрительно кивает ему.              — Я убил его, — заявляет так, будто это простое дело для человека. — Не видел смысла мучить бедняжку.              В его тоне так и слышится открытая насмешка. Билли по большому счёту похуй на Айзека — он и так предатель и заслуживает подобное наказание.              — Хорошо, я доволен ответом, а теперь отпусти её, — мягко просит Руссо, пытаясь не усугубить ситуацию. — Мэди ничего плохого не сделала, чтобы ты так поступал с ней. В конце концов, она твоя дочь, Бакстер.              — Тебе в любом случае грозит тюрьма, — подаёт голос Мадани, а Билли замечает проблеск усмешки на её губах, — так что можешь не стараться.       Сама же говорила, что нельзя провоцировать — сама же и спровоцировала.       — Думаете, что я блефую? — бесчувственно смеётся мужчина и разворачивает Мэдисон лицом к себе, осматривая дочь в последний раз.              Она игрушкой обмякает в его руках. Щёки бледнеют от страха, слёзы струятся нескончаемым потоком по ним, но отцу всё равно. Ему всегда была на неё глубоко фиолетово, даже в детстве. Но сейчас отцовское равнодушие больно колет в область живота. Слишком больно. Это хуже раскалённого кинжала, который Билли вгоняет в её сердечную мышцу раз за разом, поворачивая клинок по часовой стрелке, чтобы боль стала более острой. Ведь по-другому и быть не может.              Мэдисон забывает, что такое воздух, округляя губы от пронзительной боли, и опускает взгляд вниз, замечая своё мутное отражение на острие ножа, который Бакстер вогнал ей в живот секунду назад и вытаскивает его с такой же быстрой скоростью, причиняя ещё большую боль.              — Н-нет… — хрипит она, выдыхая последний воздух из лёгких, и валится на асфальт, больше не ощущая на себе отцовских рук.              Родной голос жесткостью бьётся о её ушные перепонки. Она кривится сильнее, чувствуя на губах вкус собственной крови.              — Ублюдок хренов!              Выстрелы… Билли не знает пощады, когда дело касается её.              К ней подбегает та самая женщина, которая стояла рядом с Билли, и что-то говорит, присаживаясь на колени, и зажимает рану ладонью, пытаясь таким образом, вероятно, остановить кровь.              — Тише… — нежным тоном произносит она, — скоро приедет помощь и тебя заберут в больницу.              Мэдисон кашляет кровью, зажмуривая глаза.              — Эй, нет… не закрывай глаза, — умоляет её другой голос.              Билли…              Она хочет произнести его имя, но губы не подчиняются и кажутся ей мёртвыми.              — Мэди, смотри мне в глаза, не смей закрывать их! — уже не сдерживаясь, галдит Билли и укладывает её голову на свои колени, мягко поглаживая девушку по волосам.              Другой рукой он касается её лица, а большой палец скользит по нижней губе, собирая слой крови. Кажется, что даже слёзы у неё кровавые, когда он замечает их струйки, скатывающиеся прямо в уголки её губ.              — М-мне б-боль-но, — будто не своим голосом шепчет она, смотря прямо в его глаза, как он и просил.              Билли чувствует, как что-то солёное скатывается ему в рот, и переводит взгляд на Дину.              — Что ты сидишь, Мадани?! Вызывай помощь! — орёт на неё Руссо, не давая отсчёт тому, что ведёт себя неадекватно.              — Не ори на меня, я уже вызвала, — отвечает ему на удивление спокойно. На неё это совсем не похоже.              Кажется, что вместо губ у Мэди — подкорка льда. Они замёрзшие намертво. Билли запечатывает поцелуй на них с такой трепетностью, на которую только был способен, и приближает её голову к своей груди, обнимая и пытаясь согреть. Слёзы скатываются по его лицу, и он понятия не имеет как остановить их. Ему больно видеть её такой. Ему хочется забрать всю эту хренову боль, что Бутман ощущает сейчас на себе.              — Ты должна жить, Мэдисон, — отрезает мужчина, сжимая её локоны в кулаке. — Не бросай меня, слышишь?              Её тошнит от вкуса крови. Блевота подкатывает к самым гландам, но девушка сдерживает тошноту. Все органы бьются в жёстком параличе, как и тело. Она замерзает медленно и мучительно. Её снова укладывают на колени, и взгляду открывается вид на беззвёздное небо, укутанное сплошными чёрными облаками. Пульс практически останавливается — Мэдисон чувствует это, когда веки тяжелеют от боли, которой становится с каждой секундой ещё больше. Она будто распространяется по всему телу и начинает выкручивать мышцы, теребить каждый орган в своих злостных намерениях.              В глазах всё расплывается, и это не из-за слёз. В её голове играет колыбельная, которую мама пела ей в детстве, а небо суживается в одну тёмную точку. Мэди умирает. Она понимает это и жмётся к Билли сильнее, пока не ощущает, что глаза расплываются во мраке.              — Блять! Блять! Нет! — улицу прорезает мужской крик боли.              Билли опускает голову и смотрит на её безжизненное выражение лица.              Готов ли ты потерять её, Билли?              Он сглатывает все свои слёзы, чтобы ни одной не осталось на лице, и выдыхает тёплый пар.              Идите нахуй.              Он поднимает свой взгляд, когда ощущает, что что-то мокрое и холодное падает на его ладонь и молниеносно тает. Снег… Первый снег в этом году… Это знак бога. Билли никогда в него больно не верил, но сейчас, когда тело молодой девушки лежит на его коленях, а руки покрыты её кровью, он понимает, как сильно заблуждался.              Снежинки падают поочерёдно, аккуратно ложась на тело Мэдисон. Руссо наблюдает за этим, ощущая горечь во рту. Все собираются вокруг них, смотря с сочувствием, будто бы оно, сука, помогло бы ей снова очнуться.              Он думал, что у них есть вечность. Но на самом деле, у них нихрена нет. Только несколько минут тишины.