***
Не скроешь даже несколькими слоями тонального крема синие разводы под глазами, вызванные недосыпом. Мэдисон пробует пальцами, но выходит некрасиво. Уродливо. И она просто тяжело вздыхает, сидя за туалетным столиком. Хорошо, придётся идти так. Всё противно ломит от постоянного бездействия. Ей даже вставать не хочется. Взгляд опущен на свой округлый живот. Он подрос, но немного. Может быть, на миллиметров пять. И, возможно, больше не будет расти. Ей это сейчас только на руку. Её ноги держат туловище на последних силах. Буквально на соплях. Как старая дряхлая дверь, которую едва заденешь, а она уже падает на пол с глухим звуком. Мэдисон одевает на себя лёгкое платьице, что отлично скрывает округлившийся живот, и делает высокий хвост, натягивая себе волосы до замороженной боли, которую она не чувствует. Даже если вырвет клок — всё равно будет чувство онемения, что уже, грубо говоря, за-е-бало. Так резко накатывает только слабость. Завораживает, как девица своего суженого. Околдовывает. А ведь только Билли на это способен. У него это сглажено на принципе — что нужно очаровывать всех кого не попадя своим смазливым личиком и хорошей, грамотной речью. Как будто в прошлой жизни он был Достоевским. Но Мэди этому только восхищается. Вроде как ведёт себя так, словно зачарована, но в глубине души понимает, какой он на самом деле. У неё глаза, как самый качественный рентген, видят весь его скелет, всю его душонку, что пропитана мрачной ртутью. Ему ведь больно от этого, но скрывать ему удаётся это легко, без косяков. Из её губ вырывается вздох огорчения из-за всего происходящего с ней сейчас. Почти каждый школьник переживает сейчас этот период, но ей, похоже, от вселенной досталось сильнее всего. Она ударила по ней нещадно, сломала кости и вытащила все органы, оставляя в Бутман пустоту и холод. Возможно, это и стало началом конца. Мэди спускается вниз, крепко держась за деревянные перила, и старается дышать носом, чтобы не было боли в горле, что раздирает ей стенки. Её взгляд мажет по матери, что сидит в гостиной и смотрит какую-то телепередачу, попивая свой заваренный чай, от которого весь дом пропах неизвестными для Мэди травами. — Ты куда? — спрашивает мать, оставляя кружку с чаем на журнальном столике, а сама встаёт с дивана и подходит к Мэдисон, которая нагибается, придерживаясь рукой о стену, и берёт в руки свои белые кеды, проверяя, нет ли на них грязи и тому подобного. — За мной Билли должен приехать, — отстранённо отвечает она. Дженна находится в странном потрясении. Она не против, чтобы её дочь наконец отпустила себя и вышла на свежий воздух. Но почему снова с Билли? Почему нельзя прогуляться с Грейс, к примеру? — У меня складывается ощущение, что кроме Билли в твоём мире больше никого не существует. Слова отбиваются в ушах, как о боксёрскую грушу. Каждое-грёбаное-слово заставляет Мэдисон внезапно застыть на месте и медленно повернуться к матери, плотно пломбируя на лице невозмутимость. — К твоему сведению, мама, я жду от него дочь, — начинает прояснять Бутман, оставаясь спокойной до нарывов под лицевыми мышцами, — и у нас скоро свадьба. Я просто не понимаю, чему ты возмущаешься. — Тому, что ты совсем потеряла голову от него, — отрезает женщина, приближаясь ближе к своей дочери. — Я была такой же в твоём возрасте. Мне было всё равно на запреты родителей. Я поддалась любви, а потом забеременела, — почти криком говорит она, пытаясь вбить ей смысл этих слов. Мэдисон понимает, что сейчас заиграет та же пластинка, и поэтому оставляет на себе слой спокойствия, потому что слёзы вновь норовят выбраться из-под век. — Прекрати сравнивать меня и себя! — выстреливает в ответ девушка, сглатывая вязкую слюну, что должна убрать сухость, но становится только хуже. — Я не виновата, что ты когда-то связалась с моим отцом и забеременела от него. — Он тебе не отец! — выкрикивает женщина. А потом резко закрывает рот ладонью, округляя глаза от собственной глупости. Она сказала ей то, что не должна была говорить. Она зашла слишком далеко. — Постой… Что…? — непонимающе выговаривает Мэдисон, глядя на мать опрокинутым взглядом. Словно в её мире поменялись полюса в один миг. — Бакстер не мой отец? Мэдисон не может оторваться от мысли, что человек, который переломил ей всё существо, переломил всю психику и взгляды на жизнь, не её отец. Просто не её отец. Эта мысль устаивается в голове и стынет, как мамин чай. Ничего не меняется. Ей всё равно больно после произошедшего. Пальцы охватывает слабость, и Мэдисон слышит, как кеды падают на пол из её рук. — И ты всё это время молчала? Ты видела, как мне было плохо после того, как он меня ранил, но всё равно молчала? — подойдя ещё ближе к матери, начинает требовать Мэди ответа от неё. Дженна молчит, до сих пор поражённая тем, что раскрыла свою тайну во всплеске эмоций, и даже вымолвить не может ни словечка, чтобы утолить жажду Мэдисон заглотнуть в себя правду. Пусть она и будет горькой — девушка ещё и не такое заглатывала в себя и разрезала всё своё нутро. — Какая мать поступит так со своим ребёнком? — резко выпаливает Мэдисон, обжигая ей лицо таким вопросом, что смочен злостью от неведения, с которым девушке пришлось жить все эти годы. После очередного немого ответа Мэди кивает головой, выпуская на волю свои слёзы, одевает кеды, что упали на пол, и выходит из дома, громко захлопывая за собой дверь. Билли ещё не приехал, а значит, она может побыть сейчас наедине с собой. Девушка озирается по сторонам, выключает мобильник и идёт в непонятную сторону, вспоминая места, в которых можно было найти покой от всех. У судьбы, если честно, нет чувства юмора. Но если и есть, то оно чересчур странное.***
Билли паркует машину возле её дома и выходит, набирая номер Мэдисон. Но его ждёт лишь чужой женский голос, что объясняет ему, почему она не берёт трубку. Она вне зоны действия сети. Классно. Придётся заходить в дом и видеться с её матерью в очередной раз, что Билли не желал делать. Он закрывает машину на сигнализацию и направляется в сторону входной двери. Нажимает большим пальцем на звонок и ждёт, когда ему хоть кто-нибудь откроет эту дверь. — Билли! Как ты вовремя! — восклицает женщина, что наконец открыла ему дверь. Мать Мэдисон заталкивает его внутрь дома, придерживая за локоть. Билли в недоумении рассматривает её заплаканное лицо и не понимает, что происходит. Где Мэди? Почему её мать плачет? — Миссис Бутман, не хочу казаться навязчивым, но у вас что-то случилось? — деликатно спрашивает Руссо, желая наконец освободиться от этой жажды узнать, что вообще происходит. — И где Мэдисон? Дженна ощущает, как слёзы несутся по щекам сильнее, яростнее. Она не может найти подходящих слов, что-то вымолвить ему в ответ, чтобы объяснить что происходит. — Мэдисон убежала, — рвётся из её уст вздохом, и женщина закрывает рот ладонью, хаотично мотая головой, словно не веря в это. — Я рассказала ей тайну, которую хранила для всех девятнадцать лет. Билли изначально не понял обоснование всех слов, но его разум включился лишь тогда, когда он наконец осознал, что Мэди убежала из дома неизвестно куда. Эта девушка могла причинить себе непоправимый вред, учитывая то, какая неустойчивая у неё психика. После всего у неё ещё остались силы бежать… Поразительно. — А… а вы пробовали звонить ей? — совсем смявшись от шока, спрашивает Билли. — Конечно пробовала, она недоступна! О господи, только этого нам ещё не хватало для полного счастья… — огорчённо тараторит женщина, закрыв рот ладонью. Чёрт, конечно, у неё телефон недоступен. Тогда Билли не сможет даже узнать её геолокацию. Под клеткой рёбер происходит жжение от полной растерянности, что он ощущает сейчас. Он должен сосредоточиться, понять, в каком месте Мэдисон может быть прямо сейчас. — Чёрт… — раздражённо шипит Руссо, зарываясь одной рукой в свои волосы. — Что вы ей рассказали? Почему она убежала? Билли настойчив. Он знает, что по пустякам она бы не убежала из дома непонятно куда. Ему насрать, если её мать скажет, что это не его дело. Чёрта с два. Это его дело. Потому что оно касается непосредственно Мэдисон. Его будущей жены. — Я не хотела ей говорить этого, Билли… Ты должен меня понять, — бормочет женщина, слегка качая головой. — Бакстер Бутман не её отец… Он поднимает на неё свои оторопелые очи. Бакстер не её грёбаный отец? Что, блять? — Тогда это всё объясняет, — отчеканивает Билли, стараясь сохранять спокойствие, но нихрена не выходит. Нельзя всё держать в себе слишком долго. Лимит может закончиться в любую секунду. Билли даже не заметит это, потому что терпение выскочит из него проворным зайцем, и ничего не останется внутри него, кроме всемогущей злости, что саккумулировалась за последние пройденные месяцы. Исповеди не позволяют ему совершить очередной грех. Тогда всё пойдёт насмарку. — Пожалуйста, Билли, найди её, — начинает умолять его Дженна, уже готовая встать перед ним на колени. — Я совершила огромную ошибку, Мэди не должна была узнать о том, что Бакстер не её отец. Билли разворачивается, чтобы покинуть дом, но резко застывает напротив двери и поворачивается боком к опечаленной женщине. — Если я найду её, а я найду, — уверенно произносит он, чуть склоняя голову к плечу, — то вы перестанете видеть во мне то дерьмо, что называли когда-то своим мужем. Его прямолинейность иногда убивает людей. Но Дженну это никак не задевает. Она лишь кивает и смаргивает слёзы, что скатываются по щекам, а через считанные секунды вздрагивает, когда дверь за Руссо захлопывается совсем неожиданно. Она просто надеется, что он найдёт её дочь и приведёт в целости и сохранности.***
Билли нажимает на газ неосознанно, а педаль практически сталкивается с полом. Остаются несчастные миллиметры. В голове бьются мысли не совсем хорошего характера. Дурные. Не предвещающие ничего нормального. Ещё не хватало разбиться насмерть на этой машине, что он перекупил у одного барыги, когда ещё владел тем баром. Все геолокации ввинчиваются в его мозги. Он анализирует, внимательно смотря на дорогу, и обгоняет каждую машину, которая движется, как черепаха. Они раздражают. Заставляют сжимать руль так, что костяшки окрашиваются в белый оттенок. Билли каждую минуту проверяет, не появилась ли Мэдисон в сети. Но эта девчонка упряма. Выключила — и дело с концом. Похуй, что может разбиться, потому что отвлекается на телефон. Всё равно потом закрепят кости амальгамой, чтобы зажило скорее. В ушах грохочет. Кровь брюзжит, отдаваясь болью в висках. Давление поднимается — всё-таки не мальчик уже. Руссо останавливается возле въезда за город и идёт в направлении моста, на котором он каждый раз ищет уединение. Может, и Мэди решила найти его там? Но никого нет… Небо загрязняют сумерки. Огоньки сверкают над ним, когда Билли поднимается на мост и опирается предплечьями о парапет, думая о том, насколько судьба иногда ранит людей, а тайны вспарывают шрамы, словно нитки с некачественной ткани. Скорее, решение покинуть Нью-Йорк действительно было правильным. Больше нет сил купаться в этом океане, в котором нет дна и нет начала и конца. Но это даже не океан, а трясинное болото, что засасывает твоё тело и душу. Чуть погодя, Билли вновь рвётся к машине и жмёт на газ, направляясь в другое место. Времени в обрез. Её нужно найти до ночи. Он дал обещание её матери. А она, в свою очередь, должна перестать сравнивать его со своим бывшим мужем. Он до сих пор не может принять в голове то, что Бакстер не отец Мэдисон. Поменяет ли это хоть что-то? Будет ли ей легче от этой новости? Билли резко поворачивает, чуть не прозевав поворот, и практически врезается в машину, что выезжала оттуда, но, к счастью, жалкие сантиметры помогли ему, и он спокойно продолжает свой путь. Даже навигатор не нужен. У него в голове свои карты. Он знает весь Нью-Йорк наизусть, особенно Манхэттен и Статен-Айленд. Остаётся ехать минут пять или семь. Одна рука покоится на руле, крепко сжимая его, словно боясь, что она соскользнёт от выступившей испарины, а другая согнута и опирается о дверцу, также придерживая его склонившуюся голову. Безумно хочется спать, сил никаких нет, но Билли как запрограммированный робот всё равно стоит на своём и мчится в проклятый парк, где всё и началось. Вся эта история началась там… С крови и с её привкуса в первом поцелуе. Всё началось с ощущения аромата фруктов… …с безмолвия. Всё началось с неиссякаемого страха. С чистым, отполированным до блеска, как туфли, что стоят у него в гардеробе и пылятся. Билли паркует машину, но не выходит, а берёт телефон и снова проверяет. Она так и не включила свой мобильник. Блять. Он быстро печатает сообщение её матери, отчитываясь, что приехал в парк, и наконец выходит из салона, что сильно пропах кожей и его одеколоном. «Какого хрена такое юное тельце шляется по парку чуть ли не в час ночи и ещё умудряется сунуть свой маленький носик туда, куда не нужно?» Ведь помнит собственные слова, что сказал ей впервые. Хранит, как старые фотографии со времён службы на чердаке, и думает, почему был так груб с ней. Она всего лишь подросток, который попал на место преступления случайно. По стечению обстоятельств. Он мог бы просто отпустить её тогда и больше никогда не вспоминать, но эта девчонка текла у него в венах, мысли о ней разбегались по разным углам, а желание вновь почувствовать её запах буквально обязало его искать Мэдисон. Сначала он накопал на неё досье, потом понял, что привязался за несколько минут к несовершеннолетней. Но те несколько минут были… туманными. Словно всё происходило как в каком-то сне. Билли стал одержимым. Он был зол на Мэди. И поэтому он изнасиловал её в ту ночь. Потому что ненавидел так же сильно, как и любил. И это нужно было только принять, но Руссо был упрям и пытался избавиться от этой привязанности. Мужчина хотел убить её, задушить в ночи, просто сделать хоть что-то, чтобы избавиться от Бутман. Билли проходит вглубь парка, вспоминая, где точно происходили те события, и неожиданно его глаза цепляются за фигурку девушки, что сидит на скамейке и смотрит куда-то вдаль. Как будто она о чём-то размышляет. Он приближается к ней сзади бесшумно и накидывает на её плечи, что пропитались промозглым холодом, свою кофту, присаживаясь рядом. Они сидят так в полной тишине несколько минут, пока Билли не начинает говорить первым. — Как ты? Вопрос отдаётся усталостью, что Руссо чувствует сейчас. Он устал искать её, устал жить здесь — в этом городе. Он устал от всего. Он впервые в жизни хочет сбежать, как трус. Мэдисон даже не смотрит на него. Она знает, что это именно он подсел к ней. Потому что только у него такой запах… Запах вишни и ванильного табака… — Помнишь, как ты поцеловал меня здесь впервые? — сухо спрашивает девушка, чувствуя, как чужие пальцы переплетаются с её. — Ты забрал мой первый поцелуй. — Я всё помню, детка, — отвечает Билли, доставая из кармана штанов пачку сигарет. Он на секунду отпускает её ладонь, чтобы поднести зажигалку к кончику сигареты и зажечь её. А затем снова берёт её холодную ладонь в свою и сжимает, вероятно, пытаясь согреть. — Зачем ты начал курить? — её голос тихий, и его почти не слышно. Она сипит от душащих слёз. Ей просто не хочется ни во что верить. Билли выпускает клубки дыма ввысь, наслаждаясь ощущениями, что отуманили его. Он курит уже несколько месяцев, просто скрывает это от Мэди, но сейчас… Ему просто хочется снять напряжённость. В конце концов, он наконец нашёл её. — Лучше курить, чем убивать, — изъясняет мужчина, продолжая довольствоваться. — Это самая безобидная дурная привычка. Верно подмечено. Мэди наконец поворачивает к нему голову и смотрит так, как, возможно, никогда не смотрела. Руссо даже понять не может, что декламируется в этом взгляде. Что печёт ей глаза так, что слёзы наворачиваются вновь? Билли затягивается сигаретой глубже, чтобы уничтожить свои альвеолы до черноты. Дым струится из его ноздрей и рта. Ветер несёт его в сторону Мэдисон, и она начинает кашлять от непривычки чувствовать запах сигарет. — Фу, Билли, — с отвращением говорит девушка, отмахиваясь от дыма ладонью. Он хмыкает на её попытку. Ничего у неё не выйдет. Он всё равно не бросит это дело. — Ну так что? Ты собираешься идти домой? — переводит тему, искоса глядя на неё. — Твоя мать волнуется, Мэди. — Лучше бы она волновалась, когда таила от меня такую тайну восемнадцать лет, — огрызается Бутман, а потом понимает, что никогда такой не была. Это просто нервы и обида. — И самое главное в этой ситуации знаешь что? Мне не стало легче от этой новости. Этот человек «растил» меня, — проговаривает она, показывая пальцами кавычки в воздухе, — а потом воткнул в моё доверие нож. Хотя я ожидала подобного от тебя, если говорить крайне откровенно. Да, Билли мог бы убить её быстро и болезненно. Ему тогда оставалось только щёлкнуть лезвием и воткнуть его ей в живот. Достаточно глубоко. До кишок. Чтобы было смертельно. Но это казалось таким невозможным. Таким далёким для него. Убивать своих любимых всегда тяжело, особенно, когда любишь их до зуда под кожей и до боли где-то в конусообразном мышечном органе за рёбрами. В самом сердце. — И кто твой настоящий отец? — спрашивает Билли хриплым баритоном, докуривая сигарету до самого фильтра, и кидает её в мусорный бачок. А ведь не промахивается. — Не знаю, мне было настолько обидно, что я просто убежала, — вздыхая, кидает Бутман в ответ и закутывается в его кофту, ощущая на вороте аромат его одеколона. Мэди вдыхает его глубже, смежая веки, и облокачивается на спинку скамейки. Скучать по кому-то так больно, а когда ощущаешь запах любимого человека, то всё сразу же тает и жизненные краски переливаются в палитре эмоций в более яркие, как фейерверк ночью, когда Новый год. — Она, наверное, и не скажет, — продолжает говорить Мэдисон, вновь бросая на Билли свой взгляд, что отражает хрустальность слёз, — но я это просто так не оставлю. Я обязана знать, кто мой настоящий отец. Вдруг он намного лучше Бакстера? — Как самонадеянно, — фыркает Билли, — если бы он был лучше, то не бросал бы твою мать в руки Бакстера. — Мы не знаем обстоятельств, Билли, — возражает она, поджимая свои пухлые губы в тонкую алую линию. Ей безумно хочется лечь в свою постель и уснуть, надеясь, что она выберется из этого. Но наступит утро, и она вновь поймёт, что это происходит именно с ней. Пора перестать жить в собственных иллюзиях, которые Мэди напридумала себе. Уже давно пора. Мужчина приобнимает её плечи одной рукой, притягивая её ближе к себе, и едва улыбается. — Мне нужно отвезти тебя домой, детка, — молвит он, пальцами играясь с её локоном, а желание дёрнуть его со всей силы понижается, как температура, когда ты серьёзно болен и тебе дают антибиотики. Просто потому что Билли понимает, что сейчас не время для подобных игр. — Я не хочу возвращаться туда, — Мэди лжёт, сама прижимаясь к нему сильнее, разыскивая тепло, как слепой котёнок. Она даже не понимала, что ей холодно, когда сидела здесь одна и смотрела именно на тот участок парка, где они с Билли стояли в прошлом — при первой встречи. Это как кусок чего-то недосягаемого. С чем ты не можешь справиться. И оно отдаётся химозной горечью. Отвратительной чертой характера ситуации, что произошла почти год назад. Хотя год будет только в конце августа, а сейчас только конец мая. Мэдисон поднимает голову, смотря на его щёку, и мажет губами неровную линию на шее, достигая того уровня, который никак не могла пройти. Она выпускает из себя все фантомы и отдаётся реальности, словно прощаясь с чем-то ценным. С чем-то, что дороже золота и платины. Это ни с чем не сравнить, потому что со своими розовыми мыслями прощаться сложно, словно ты отдаёшь собственного же ребёнка на воспитание другой семье, а сама уходишь, забывая, что у тебя когда-то был сын или дочь. — Перестань страдать хернёй и поехали, — уже угрюмо бормочет Билли, вставая со скамейки и протягивая ей руку. — Я жду, иначе кое-кто пойдёт на руках. Она понуро испускает из лёгких воздух и протягивает свою ладошку в его, а он, в свою очередь, сжимает её чересчур крепко, чтобы не вырвалась ненароком и не убежала вновь. — Вот это моя девочка, — довольно произносит Руссо, улыбаясь гиеной, и ведёт её к выходу из парка. Ей остаётся только следовать, как и обычно. Только уже не по раскалённому металлу и острым ножам, раня стопы, а по обычной тропе и в обуви. Удобной и в мягкой, что создаёт уют. Его ладонь въедается ей в кожу. Мэди терпит, хватаясь другой ладонью в его локоть, и оборачивается, пытаясь понять, что не так. Билли оглаживает большим пальцем тыльную сторону её ладони. Он до сих пор может без усилия сломать ей кисть к чертям и не испытать при этом ни гроша каких-то сочувствующих чувств. Он не может сделать даже подобное. А говорить про её убийство вообще нечего… — Детка? И она оборачивается, как верная собачонка, и вымученно улыбается, прильнув к нему ближе. Слёзы практически секутся на волю, но Мэдисон держит их взаперти, под прочной решёткой. Они садятся в машину, и Билли тут же включает обогрев, чтобы ей было намного теплее. Её ладонь держится за живот, чувствуя, как в утробе что-то переворачивается. Такое часто бывает. Особенно когда ложишься спать, а дочурке обязательно нужно принять другую позу. Бутман опускает голову, а часть её волос начинает скрывать её личико и улыбку, что плодится на пухлых губах. — Почувствуй её. Мэди цепляет ладонь Билли и подносит к своему животу, чтобы он ощутил этот пинок с той стороны. Чтобы он ощутил свою дочь. На его лице появляется оторопь. По венам растекается тепло от толчка, что мужчина ощутил под своей ладонью. Это ощущение ни с чем не сравнить. Потому что оно родное и тёплое. Руссо на секунду улыбается, как полный идиот, а потом… Что-то ломается. — Как думаешь… — оборвав фразу, резко начинает Билли, всё также впаривая взгляд на её аккуратный округлившийся живот, — я заслуживаю её? Эти чувства, что переполняют его… Их будто шили по разным меркам. Они разные и такие неправильные. — Кто сказал, что не заслуживаешь? Твои демоны в голове? — её голос почти искрится весельем, но оно горестное, как и этот вечер, что скоро сольётся с ночью. — Они у тебя злые, закрой уши, милый. Из груди вырывается искренний смешок. Билли убирает ладонь с её живота и кладёт на руль. Машина уже прогрелась несколько минут назад, но он был так увлечён мыслями о своей дочурке, что всё казалось таким… пустым. Он случайно прикусывает себе кончик языка и едва жмурит лицевые мышцы, чувствуя в ротовой полости вкус собственной крови. Всё дерёт и режет от этого вкуса, когда Билли его невзначай сглатывает. Отвратительно. Просто нелепо. Просто пиздец. Он ещё раз взирает на Мэдисон, прежде чем тяжело вздохнуть и нажать на педаль.***
В ушах шумит мерзко и со скрежетом. Мэдисон просыпается от лязга шин об асфальт, когда Билли останавливается возле её дома и протягивает ладонь к её лицу, заправляя прядь волос за ухо, а большой палец кружится на её щеке. На мгновение ей чудится, что это не он, потому что в её глазах сплошная мутная вода. Мэдисон вздрагивает, жмуря глаза до боли, а затем оборачивается к окну и понимает, что они уже приехали. В гостиной горит свет. Значит, мама их уже ждёт. Но Мэди не хочет выходить отсюда. Хочет остаться наедине с Билли подольше и испытывать упоение от каждой секунды, проведённой с ним. Это так чудесно, так ярко и красочно, как в сказке. Но она обязана отпустить это прямо сейчас и выйти вместе с Билли из машины. Он бережно берёт её ладонь и переплетает их пальцы, опустив голову, словно о чём-то раздумывая. Его голова наклоняется ближе к ней, и Билли зарывается носом в её волосы, сидя так несколько минут, прежде чем отстраниться и сильнее сжать её ладонь. — Нужно идти, — говорит Руссо, подбадривающе улыбаясь. Она лишь кивает и отворачивает голову, смотря на тень, мелькающую в гостиной. А потом выходит из машины и плотнее закутывается в кофту Билли, когда ветер полосует её лицо, словно бритвой. До красноты, расцветающей на щеках. Волосы путаются, связываются — а ведь потом ей придётся целый вечер расчёсывать их, страдая от спазмов в волосяном фолликуле. Билли берёт её за руку, закрывая машину на сигнализацию, и мысленно готовится к скандалу, что ему придётся выслушивать. Мэди точно не оставит ситуацию с отцом в покое. Ей нужны ответы и как можно скорее. Палец едва успевает нажать на звонок, как дверь распахивается и перед ними появляется миссис Бутман, которая за секунду подтолкнула их внутрь и начала беспокойно обнимать свою дочь, крепко прижимая к себе, пока Билли закрывал дверь на замок. — Господи, как же я волновалась, Мэдисон, — всхлипывает женщина, отстраняясь от дочери. — Больше не смей убегать из дома! Тем более, будучи беременной, ты должна думать о своём ребёнке! — А ты подумала о своём ребёнке, мама? — выпаливает Мэди, силясь сдержать в себе всю ненависть, что пробирается в душу и жмёт ей всё, что только можно. Всё, что связано с жизненно необходимым. — Ты врала мне все эти годы! Я мучилась восемнадцать лет из-за подонка, которого называла своим отцом! Детские страхи кусают её цепко, с болью, что отдаётся жуткой колыбельной в ночи перед сном. Ей до сих пор страшно от всего, что происходило в далёком детстве, и от всей канители, что происходила в ноябре со всеми, кого Бакстер не пытался пожалеть. — Не нервничай, Мэди, тебе нельзя, — гневно проговаривает Дженна, смахивая пальцами свои слёзы. Мэдисон глядит на неё с недовольством, чувствуя, как к горлу подлетает ком. Слёзы душат её так же, как и её мать. Девушка не может сглотнуть вязкую слюну, скопившуюся в ротовой полости. Она делает это с трудом, словно что-то мешает ей. Что-то невидимое, что напоминает лазерную систему безопасности. — Почему ты не сказала мне раньше? — Мэди требует ответа. Её голос напоминает жёсткий кнут, хотя в нём и сквозит всё та же девичья мягкость и сладость, от которой у Билли всё содрогается внутри. — А чтобы это дало? — резко выводит мать, складывая руки на груди и опираясь бёдрами на подлокотник дивана. — Сама посуди, этого человека уже нет в живых и сейчас без толку мусолить эту тему. — Нет, мама мы будем мусолить эту тему до тех пор, пока я не докопаюсь до правды, — оспаривает она, тыча указательным пальцем в грудь своей матери. Мэди на секунду поворачивается к Билли и улыбается уголком губ, хотя слёзы и катятся по бледным щекам. — Садись, Билли. Она тянет его на диван и усаживает рядом со своей матерью, а сама присаживается напротив в кресло и переводит взгляд на женщину. — Кто мой настоящий отец, мама? — сглатывает Мэди, поджимая губы, и сжимает подлокотники до боли в полупрозрачных пальцах. — Здесь все свои, говори. Дженна опускает голову, поднося пальцы к щеке, и в очередной раз убирает с них солёную влажность. Этот разговор должен был когда-то начаться. Она знала об этом, но не подозревала, что всё произойдёт так внезапно и по глупости. — Кто мой настоящий отец, мама? — переспрашивает Бутман, повышая голос. В нём мерцает хрип и отсутствие выдержки. — Он давно погиб, — тихо произносит женщина, рассматривая свой красный маникюр, и вздыхает, поднимая голову. — Это довольно запутанная история, и она для меня как осечка на сердце. Сердце грохочет в горле, но её эхо отдаётся в ушах и бьёт по барабанным перепонкам. Лёгкие путаются в паутине удушья. Мэдисон не понимает, что с ней происходит… Билли оказывается возле неё стремглав и присаживается на колени, озабоченно разглядывая её пунцовое личико. Его руки ощупывают её сжавшиеся в кулаки ладони, и он смотрит ей в размытые от слёз глаза. — К…как о…он пог…гиб? — заикаясь, глухо спрашивает Мэди, пытаясь разглядеть через смог лицо Билли, что сжимает ей руки с теплотой. — Успокойся, детка… Всё хорошо, тише, — успокаивает её мужчина и целует хрупкие костяшки, чередуя каждый. — Тебе нельзя волноваться. Фантомная боль. Или не фантомная? Почему она кажется реальной? Мэдисон слышит, как мать всхлипывает, усаживаясь поудобнее на диване и похоже готовясь к своему рассказу. — Я была тогда в твоём возрасте, у меня был парень и злобные родители, которые не разрешали нам встречаться, — выговаривает женщина, следя за действиями Билли с тотальным контролем. — Мои родители считали, что Бакстер для меня будет хорошей партией, потому что сам он был хорошим парнем и к тому же из обеспеченной семьи. Билли не сдерживает порыв сдержать смешок, и его губы изгибаются в широкой улыбке после такого комментария про Бакстера. — Бакстер? Хороший? Боже, какая умора, — хохочет он, до сих пор держа ладони Мэди в своих. — Вы хоть сами понимали тогда, что он притворялся? — В том-то и дело, что я была слепа, Билли, — вздыхает женщина, играясь со своим кольцом на среднем пальце, и продолжает свой рассказ, — я забеременела от своего парня и даже не рассказала ему об этом, а потом я узнала, что он погиб в автокатастрофе вместе со своими родителями. И у меня не осталось выбора, как пойти к Бакстеру. Мы провели с ним ночь, а потом я сказала, что забеременела от него. Эта история горькая. Ей пришлось соврать всем, потому что у неё не было выбора. Никто бы не взял её вместе с ребёнком, тем более с чужим, а родители вообще вышвырнули бы из дома и сказали больше никогда не возвращаться. — Как звали моего настоящего отца? — остывши, спрашивает Мэдисон, чувствуя на своей коже поцелуи, принадлежавшие Билли, и улыбается уголком губ, опустив на него свои ясные зелёные глаза. — Джерри Грин, его звали Джерри Грин, — женщина произносит его имя скупо, словно она никогда его не любила и между ними никогда ничего не было. Девушка кивает головой, поджав свои губы, и выпускает из себя вздох, чувствуя некое облегчение от услышанной правды. Она опускает голову и кладёт её на голову Билли, приложив свою ладонь к его щеке. — Я не знала, что бабушка с дедушкой такие жестокие люди, — роняет она, взирая на свою мать догоревшим взглядом. — С возрастом у них эта жестокость приутихла, но они до сих пор ворчат, что я десять лет назад развелась с Бакстером. Мэди надеется, что он горит в аду, что демоны сжирают его и обгладывают кости. Он заслужил это, как никто другой. Он вредитель их жизни, разрушитель светлого и расхититель счастья. Ублюдок. Урод. Выблядок. Как его только нельзя назвать — всё равно легче не станет. Оскорбления никогда не помогали. Бакстер бы на них даже не обиделся бы, если был в живых. Ему было бы глубоко фиолетово на всё происходящее, и он скорее всего обрадовался бы, узнав, что малышка Мэди не его дочь. Пожал бы плечами — и съебался бы. По-другому он не умеет. Только играть ту роль, ту амплуа, что никогда не совпадала с его истинным нутром. С его трухлявой душонкой. Билли встаёт с колен и усаживается на подлокотник кресла, в котором сидит Мэдисон, и поглаживает её по волосам на макушке, смотря в одну точку, и почти не моргает. Наверное, ему больно. Глаза сушит, а он, идиот, не моргает, потому что задумался. Углубился в свои чёртовы мысли и даже не может выплыть оттуда. — Мне… Мне нужно всё переосмыслить и… отдохнуть, — подбирая слова, говорит Бутман и встаёт с кресла, конечно же, приняв помощь Билли, потому что самой в таком положении вставать тяжело. Руссо провожает её до комнаты, держа ладонь на её пояснице, и усаживает на край кровати, присаживаясь на одно колено, и начинает снимать с неё носки, а потом и лёгкое платьице. Заботливо переодевает её в пижаму и целует в лоб, укладывая в постель. Мэдисон смотрит на него непроницаемыми глазами и выдавливает милую улыбочку, приглашая его лечь рядом. Насрать, что её мама может зайти в любой момент. Она знает, что он здесь, и для Билли это не помеха. Он ложится рядом с ней, сняв с себя футболку со штанами, и обнимает её хрупкое тельце. Его ладонь покоится на её животе, а губы целуют щёку в успокаивающей манере. И ей так хорошо с ним. Девушка даже успевает позабыть о ссоре с матерью. О том, что Бакстер не её настоящий отец. Она просто наслаждается теплом, исходящим из его тела, и утыкается носом в его шею, переворачиваясь на бок. Милая картинка. Приторная до безумства. Билли почему-то размышляет об этом. Что стало с его жизнью? Он действительно готов остепениться? Беги, пока не поздно! Подсознание орёт сиренами. От этого ему больно в ушах. Башка гудит от эха, а внутренности сжимаются. Нихрена он не сбежит. Билли останется и доведёт дело до конца. И, возможно, сам в это не поверит. Но он любит Мэдисон. Он с ней счастлив. Он готов на всё ради неё и дочери. Но что-то всё равно не даёт ему покоя… Может, прежний Билли Руссо, который поклялся никогда не влюбляться и не заводить детей? Блять… Какой же он всё-таки гад. Всё портит, паршивец! — Она не зайдёт сюда, расслабься, — шёпотом молвит Мэди ему в щёку и целует её, раня свои нежные губы его щетиной. Билли млеет от ощущения её невесомого поцелуя на своей коже. Она такая мягкая, такая нежная. Сука. Как он хочет укрыть её ото всех, чтобы никто не смел трогать её, думать о ней в романтическом смысле, чтобы никто не смел просто смотреть на неё. Этот собственник до сих пор нагнетает и бьёт по мозгам. Билли не может его сдерживать. Он в нём силён и никто над ним не властен. Только если… Мэдисон? — Она снова толкается, — чувствуя толчок под ладонью, восклицает Руссо и улыбается так, словно не верит в это. — Слушай… Мы до сих пор ей имя не придумали… — произносит Мэдисон шёпотом, опуская взгляд на свой живот и на ладонь Билли, которая мирно лежит на нём. Сейчас не время. Он почему-то не хочет ни о чём думать. Он хочет просто лежать рядом с ней, держа ладонь на животе в качестве защиты. Никто не тронет их дочь. Никто. Билли убьёт любого. И похуй, что толк от исповедей не будет. Главное, что он защитит свою дочь и Мэдисон. Запах сладостный вкореняется в ноздри намертво. Билли сжимает свободной рукой её волосы и притягивает к себе, отыскав пухлые приоткрытые губы. Он целует их яростно, совсем не подумав, что может вести себя чересчур грубо по отношению к ней. Но мужчина никогда об этом не думал. Он просто делал. — Мне кажется, я… — Не говори ни слова, — перебивает её, процедив каждую букву сквозь зубы. Гормоны берут своё. Мэдисон не может с ними справляться так же, как и Билли — со своим собственником. Она по ночам часто ласкает себя, вспоминая, как делал это Билли. Она вспоминает его язык, его руки, его член. И не может удержаться. Ей хочется секса. Настоящего секса, а не мастурбации на собственные фантазии. — Я хочу секса, — стыдливо признаётся Бутман, сохраняя шёпотом. — Билли, я знаю, что нам нельзя, но я хочу! Она в отчаянии теребит его предплечье, въедаясь ногтями в его кожу, и хнычет от того, как её ломит пополам. Билли понятия не имеет, как реагировать на это. Он лишь убирает прядь её волос назад, чтобы открыть взор на её личико, и целует в уголок губы, что подрагивает, как и всё девичье тело. Внутри него холодная зима. Мужчина терпит это мучение. Её мольбы соблазнительны, а это хныканье под ухом… Оно корёжит его нервы, его предел. Красная зона словно смывается с его сознания. Руссо теперь неуправляем. В приюте ему никто не говорил про запреты и прочую хуйню. Его руки крепко прикрепляются к её острым плечам и притягивают ближе к себе, не оставляя расстояния. Вообще никакого. Девушка слышит его тяжёлое дыхание, ощущает его на коже. Его дыхание — сплошной кипяток. Оно жжёт. Хлещет нещадно, как зимний ледяной ветер. Мэди тихо выпускает вздох, осязая его прикосновение к своему бедру. Её нога закидана на него — потому что так удобнее лежать. Билли ведёт ладонью вверх по её обнажённой коже, доходя до низа спальных шорт, и сжимает задницу, что не отдаёт сочностью, как у многих других девушек. Она отдаёт костлявостью. Но ему почему-то это нравится. Руссо превращает этот вечер в нелинейное повествование. Рушит всё, что планировал. Он не должен был оставаться здесь, но остался. Он не должен хотеть трахнуть её, но он хочет. И трахнул бы, если бы не беременность. — Спи, — чёрство отвечает Билли. Мэди хнычет громче и лежит уже наготове сесть на его живот и сама справиться совсем. Но Билли крепко держит её, не позволяя. — Подумай о другом. Не о сексе. Обидно практически до слёз. Мэдисон последний раз кратко целует его в губы и укладывается поудобнее, отворачиваясь от мужчины. Она надеется, что завтра будет лучше.***
Но завтра лучше не стало. Торговый центр наполнен людьми. Отовсюду движется шум. Привычка прятаться, похоже, никак не отпустит её. Мэдисон идёт возле Билли, подавляя желание оглянуться, посмотреть, не следят ли за ними. Они пришли сюда за платьем на выпускной. Мать дала ей на всё сто долларов, и Мэди представления не имеет, как на такие деньги можно купить подходящее платье, чтобы оно скрывало живот и было красивым. Билли утверждал целое утро, что такое можно найти везде и за нормальную цену, но Бутман казалось всё иначе. Руссо держит её ладонь, их пальцы переплетены, а чужие глаза смотрят-смотрят-смотрят. На неё. На него. Вызывают паранойю. Мысли. Лучшие из худших. Она вжимается в бок Билли, поглядывая на витрины. Мэдисон ведёт глазами и замечает на другой стороне этажа нечто блестящее… Похожее на ночное небо… Звёздное… — Пойдём туда. Девушка тянет Билли на другую сторону, отвлекая от разглядываний мужской одежды за витриной, и её глаза светятся. В глубине души она надеется, что это платье ей будет по карману, потому что Мэди всегда мечтала о таком. Оно тёмно-синего цвета и длиной в пол. — Тебе оно нравится? — интересуется Билли, наконец увидев это платье. Мэдисон кивает головой и останавливается напротив него, внимательно изучая. Оно прекрасное. Такое платье может быть только у принцесс из мультфильмов Диснея. Бутман начинает задумчиво жевать внутреннюю часть щеки до крови и дотрагивается до платья эфемерно, словно боясь, что оно превратится в пепел от касаний. — Оно мне не по карману, — огорчённо вздыхает Мэдисон, наконец посмотрев на ценник. — Мама мне всего сто долларов дала, а оно стоит сто сорок. Я не могу его купить. — Так давай я тебе его куплю, — выдаёт Билли, начиная копаться в своих карманах, ища кредитку. — Нет! — выпаливает она, перехватывая его ладонь. — Мне это не нужно, Билли. Пойдём ещё поищем что-нибудь. Билли хмурит мину, заглядывая в её глаза, и удивляется, с какой скоростью её светящие яшмы блёкнут, превращаясь в грязное болото.***
Мэдисон заказывает себе в кафешке шоколадный коктейль, ожидая Билли. Он куда-то ушёл, ничего не сказав. Сердце её защемило сильно, потому что она вспомнила, как месяц он не появлялся и не давал о себе знать. Пока не явился к ней рождественским подарком. Это было действительно чудо. Но произойдёт ли чудо сегодня? Вдруг он снова бросил её? Она выпивает коктейль до последней капли и повторяет свой заказ, даже не смотря на официантку, которая забирает пустой стаканчик. На душе становится тяжелее. Вся эта информация, накопившаяся за эти дни, давит. Подготовка к экзаменам. Тайна матери. Ещё и платье не купила, в которое успела влюбиться. Это было как любовь с первого взгляда. А потом перед ней кладут огромную коробку, и этот «неизвестный» присаживается напротив. Билли смотрит, ухмыляясь, и кивает в сторону своего подарка, чтобы она открыла коробку и посмотрела, что там. Проходит минута… Она в ужасе смотрит на платье, лежащее внутри коробки, и качает головой. Её губы сами по себе поддаются улыбке. И её наполовину отпускает. — Спасибо…