Финита Ля Комедия

      Все невесты перед свадьбой плачут. Провожают свою свободу, отпускают из себя дух одинокой девушки. Одна Мэдисон чувствует лишь дрожь по всему телу и цистерну мурашек по коже, из-за которых маленькие волоски встают дыбом. Она сомневается в своём решении. Она боится, что совершает ошибку. Ведь жалеть будет, если это окажется именно так. Может, не нужно выходить замуж за Билли? Он же не тот, кто готов остепеняться с полной убеждённостью в этом решении. На него нельзя возлагать надежды.              Мэди сдувает с глаз волнистую прядь и делает безуспешные попытки пригладить её в бок, как и другую прядь, а потом просто чувствует чистое раздражение под слоем эпидермиса и распускает волосы, оставляя их волной укрывать спину и левое плечо с ключицей. На ней мамино платье, в котором она выходила замуж за Бакстера: практически в пол, не пышное, что радует Мэдисон. Но оно отлично показывает её выпуклый живот. Чёрт. Ну и ладно. Она не должна сейчас акцентировать на этом своё внимание, когда на деле все её мысли направлены совершенно в другую сторону перекрёстка.              Мама крутится вокруг неё, проверяя, нет ли каких-нибудь недочётов, и выдавливает лёгкую улыбку на подрагивающие губы. У Бутман складывается ощущение, словно вот-вот — и она даст волю слезам. Женщина встаёт позади неё и принимается что-то проделывать с её волосами, тихо бормоча несвязные фразы себе под нос. Мэдисон поворачивают голову в сторону зеркала, чтобы утолить свою жажду посмотреть, что же она делает с её волосами, и признаёт, что мать решила окончательно сделать из неё куколку, потому что часть её волос были завязаны лентой и это выглядело достаточно… мило.              Очень даже симпатично.              Несколько раз моргает и пару раз сглатывает так тяжело, словно ей в рот засунули крупные камни и заставили сначала каким-то образом прожевать их, а затем уже проглотить.              — Лицо попроще, дорогуша, — цепляя своими пальцами её подбородок, отзывается мать и ещё раз проверяет макияж.              Хотя это и макияжем нельзя назвать: просто подкрашенные ресницы и блеск для губ. Ничего особенного, кроме торжественного платья и красивой завивки волос.              — Зачем ты так нарядила меня? — спрашивает Мэди, глядя на Дженну исподлобья, и сжимает пальцы на юбке платья. — Я выгляжу, как…              — Красавица, — говорит за неё женщина, не дав ей закончить фразу, и вновь приподнимает уголок губы, поддаваясь улыбке. — Надеюсь, твой Руссо не набросится на тебя как животное прямо во время бракосочетания.              — Вообще-то я сама сегодня стану Руссо, — раздражённо выплёвывает девушка в ответ и берёт в руки флакон с духами.              Ей не нравится обстановка и то, как мама высказывается про Билли, словно он действительно является каким-то невоспитанным дикарём без ума. В конце концов, она беременна, а это огромное табу для него.              Пшик-пшик. В воздухе растворяется аромат фруктов и цветочных ноток. Сладость. Одна сладость и горечь одновременно. Мэдисон не может свыкнуться с мыслью, что она сегодня уже будет с его фамилией.              Станет Мэдисон Руссо.              Мэдисон Руссо.              Звучит нормально. Даже хорошо. Но что-то внутреннее не даёт ей умиротворения от этого осознания. Сердце хлопается со всей силы в грудной клетке, создавая тремор, а желудок скукоживается в комок и создаёт лёгкое ощущение тошноты. Всё из-за переживаний и неуверенности в своём решении. Ещё и дочь внутри пинается так, будто хочет что-то сказать ей, объяснить.              Тяжёлый вдох, а потом тяжёлый выдох не делают легче. Только усугубляют. Становится муторно, и Мэдисон поворачивается к матери с туманным взглядом в её зелёных глазах и делает ещё один вдох и выдох. Облизывает губы и поднимает подбородок, сжимая кулаки. Сладкая улыбка чарует её блестящие губы, и Бутман медленно направляется к выходу из комнаты, потому что такси уже приехало.              — Мам, — она останавливается на лестнице, поворачивается, задерживая дыхания, и продолжает, когда находит в себе силы и подходящие слова, — ты точно не против?              Мэди буквально жуёт внутреннюю сторону щеки, ожидая ответ, который уже преуспела надумать за несколько жалких секунд.              — Билли мне, конечно, не нравится, но я не могу заставить тебя не выходить за него, — отвечает Дженна, сжав пальцами перила, и медленно спускается.              Это тот ответ, который Мэдисон и ожидала услышать, но и одновременно боялась, что мать начнёт вновь вычитывать ей лекции, словно ей не восемнадцать, а восемь. Иногда советы помогают, а иногда нет, и никогда нельзя быть готовой точно прислушаться к словам родной матери, которая в своё время заменила ей всех, хотя и гвоздила ей постоянно в черепную коробку, что с мужчинами стоит быть осторожной, что они порой бывают хитры и манипулятивны, что можно совсем голову потерять.              Билли имеет все опасные качества, он манит к себе, но с самого начала Мэди не подалась этому, а, наоборот, пыталась препятствовать. А что сейчас? Она сидит в такси и едет на собственное бракосочетание. Блестящее чувство юмора судьбы, что точно уже насмехается в открытую и издевается хлеще Билли, когда между ними с Мэдисон всё только начиналось.              Девушка чувствует, как дёргается её левый глаз, словно у неё был нервный тик. Хотя отрицать это напрасно, потому что дёргается у неё не только глаз, но и руки. А если точнее — просто трусят в лихорадке. Сердцебиение неровное, совсем кривое — отстукивается в ушах, вертится в черепе тяжестью, как будто к голове приливает кровь, и Бутман может без труда грохнуться в обморок. Словно внутри была лишь выжженная кислотой пустошь и больше ничего.              Ничего. Пусто. Как в пустыне.              Без того бледное личико становится белоснежным. Мэдисон даже в зеркало не хочет смотреть, потому что знает, что выглядит она так, будто её сейчас стошнит на коврик автомобиля и придётся доплачивать водителю за химчистку. Поток мыслей ей кажется вообще полной чумой. Ничего хорошего — только плохое, ужасное, как в каком-то триллере с рейтингом, который совершенно не привлекает внимания.              Машина останавливается около Троицкого собора, и они с мамой из душного салона выбираются на улицу. Сегодня печёт и ветра совсем нет. По спине тонкой струйкой стекает пот, а волосы раздражающе прилипают к телу. Солнце жжёт её бледное лицо и выжигает сетчатку глаза, создавая тёмное полотно. Мэди защищает лицо ладонью и приподнимает подол платья, двигаясь ко входу.              — Вы выбрали просто идеальный день для свадьбы, — с сарказмом подаёт голос мать и раскрывает массивную деревянную дверцу, осматривая территорию собора, пока Мэдисон заходит внутрь.              Рядом есть небольшое кладбище и скамейка, где можно посидеть. Ничего особенного.              — Ничего не говори, — соглашается девушка, начиная изучать внутрь собора.              Здесь будет проходить церемония. Здесь будут закрепляться нездоровые и насквозь отравленные отношения.              Их отношения.              Витражи впускают внутрь разноцветные солнечные блики, что даже не смеют нагревать помещение. В ряд поставлены стасидии, а в углу, в самом конце зала глаза Мэдисон замечают исповедальню. Прежде она здесь никогда не бывала. Мать её не водила в такие места, когда Бутман была поменьше. Ужасно хочется сделать вдох поглубже, но воздух здесь пропитан запахом свечей и воска, от которого голова идёт кругом и вновь утяжеляется, а желудок наполняется тошнотворными ощущениями.              Вдалеке стоит высокая фигура, и кажется, словно её обволакивает светящийся ореол, и Мэди зажмуривает глаза, чтобы унять этот вымысел. Такого быть не может. Билли стоит спиной к ним и смотрит на огромный витраж перед собой, немного приподняв голову. Не поворачивается даже, хотя слышит, что они здесь. Он сосредоточен на чём-то другом — на своих мыслях. И никто не знает, о чём Руссо сейчас может думать. Он в чёрном костюме и в вычищенных до блеска, что режет ей глаза хуже солнца, туфлях.              Мэдисон всё же вбирает воздух в свои лёгкие и медленно направляется к Билли, держа в руках небольшой букет белых пионов, вручённый матерью. Её шаги глухие, почти беззвучные. Но Билли их слышит и спокойно поворачивается к ней лицом, спрятав руки за спину, и натягивает на губы еле заметную ухмылку. Мэди ощущает, как от его взгляда у неё стянуло дыхание, которое и без этого было неравномерным, беспокойным. Когда она встаёт рядом, он подхватывает её дрожащую ладонь и сжимает её, чтобы успокоить и немо произнести:              «Я с тобой, я не передумал.»              Но в глазах не было ни капли радости или счастья. Одна сухость, одна чернота. Мэдисон поджимает губы в узкую розовую полоску, и разочарование шамает ей грудную клетку, пока сердце сопротивляется и бьётся намного быстрее и больнее, чем прежде.              — Красивая, — вырывается из него внезапно и холодно.              Мэди не отвечает, потому что Билли отворачивает голову влево. Именно тогда, когда священник появляется практически перед ними. Девушка смотрит на мать, которая сидит в первом ряду, а затем поворачивается к священнику и приподнимает подбородок, распрямляя спину. Её правая ладонь сжимает букет, а левая — ладонь Билли, что таращится на священника абсолютно без чувств, без единой эмоции на лице.              Священник уже в возрасте, на вид ему лет сорок или пятьдесят. Промежуток между этими возрастами. У него уже имеется седина и едва виднеющиеся морщины, когда он добродушно улыбается им.              — Ну что, начнём, — тихо говорит священник и делает шаг назад. — Сегодня — самое прекрасное и незабываемое событие в вашей жизни…              И дальше всё как в тумане. Дымка затмевает разум. Мэдисон ничего не слышит, потому что в ушах звенят колокола, и она осознаёт только на краю своего сознания, что ладонь Билли обросла испариной. Ещё не поздно. Можно в любом случае сказать твёрдое «нет» и сбежать, но Мэди продолжает наивно взвешивать решения, не зная, что ей делать, куда потом бежать от Билли, чтобы он её не нашёл даже на краю Земли.              Они венчаются под кровавой луной, под кровавыми лучами солнца. Они венчаются под проблеском их отчаянности и одержимости, под мрачным чудовищным собственничеством. Под эгидой госпожи смерти, что по сей день не отпускает Мэдисон.              Чувствуется, как Билли поглядывает на неё искоса, вероятно, тоже не слушая речь священника. К горлу подкатывает спазматический комок, слёзы норовят потечь по щекам, глазной белок внушительно краснеет, но Мэдисон сдерживает истерику, беспомощность, эту ненормальную, мучащую безысходность, словно девушка не в состоянии найти дорогу домой.              — Поскольку ни на что не было указано, что могло бы воспрепятствовать этому брачному союзу, я спрашиваю тебя, Уильям Руссо, — обращается священник к Билли, и он выходит из своего рода транса, промаргиваясь, — согласен ли ты взять в жёны Мэдисон Бутман?              Его дыхание напряжённое, глаза растерянно бегают по лицу его будущей жены. Руссо уверен, что он готов на сто процентов, просто… ему никогда не приходилось проходить через подобное, как и ей, в принципе.              — Да, — уверенно отвечает Билли, крепче сжимая ладонь до боли, как будто заставляя её ответить также, когда очередь дойдёт до неё.              — Будешь ли ты любить, уважать и нежно заботиться о ней, и обещаешь ли ты хранить брачные узы в святости и нерушимости, пока смерть не разлучит вас? Если это так, подтверди это перед Богом и матерью невесты словами: «Да, обещаю».              — Да, обещаю.              И даже смерть не разлучит их, потому что она безумно боится его.              Священник кивает головой и теперь лицезрит на Мэди.              — Согласна ли ты взять в мужья Уильяма Руссо?              Вопрос, который разрывает ей вены и шпарит сердце, словно раскалённым металлом, выжигая на нём шрам, который доказывает, что она будет всегда принадлежать лишь одному.              — Да, — неуверенно отвечает Мэдисон, когда пауза затягивается до предела.              — Будешь ли ты любить, уважать и нежно заботиться о нём в Господе, и обещаешь ли ты хранить брачные узы в святости и нерушимости, пока смерть не разлучит вас? Если это так, подтверди это перед Богом и своей матерью словами: «Да, обещаю».              Тёплая струйка стекает к подбородку, и Мэди смахивает одинокую слезу пальцами, кивая и облизывая пересохшие губы, которые в любую секунду могут начать трескаться.              — Да, обещаю, — тихо молвит подавленным голосом и сглатывает мешающий комок.              Ей как будто разорванную душу зашивают без наркоза. Слёзы катятся по румяным щекам и капают куда-то на деревянный пол, растворяясь от неожиданной духоты, хотя ещё минуту назад здесь было свежо.              — Теперь, когда вы оба согласны, можете обменяться кольцами, произнося обет.              Дженна подходит к священнику и отдаёт ему тёмно-синюю маленькую коробочку с кольцами, и выдавливает улыбку, посмотрев на Мэди, которая стоит, чуть ли не разламывая стебли букета, и пускает слёзы наружу.              Билли берёт кольцо поменьше, предназначенное для Мэдисон, и поворачивается всем телом к ней, лучше изучая весь её наряд и заплаканное лицо с припухшими губами.              — Прими это обручальное кольцо как символ и обещание моей любви и верности во Христе Иисусе, — чётко и без запинки проговаривает Руссо, бережно одевая золотое колечко с бриллиантами в виде бантика на безымянный палец правой руки.              Мэдисон берёт кольцо побольше, предназначенное для Билли, и он наконец замечает, насколько сильно её ладони трусят.              — Этим кольцом я обещаю хранить любовь и верность во Христе Иисусе, — дрожащим голоском выдыхает Мэди и изображает ему лёгкую улыбку, одевая обычное золотое кольцо на безымянный палец правой руки.              Кровавые кольца… Кровавое венчание…              Они имеют дело с кровью, хотя Билли предупреждал, что это крайне опасно.              — Властью мне данной, объявляю вас мужем и женой, можете поцеловаться, — радостно объявляет священник с улыбкой до ушей и отходит от них назад.              Мэди издаёт истерический смешок и глядит на Билли, который наконец-то начал улыбаться. Слёзы мешаются, но она ничего не может с ними поделать — только лишь смахивать, но ей это осточертело. Мужчина наклоняется к её лицу, прикладывая ладони к её раскрасневшимся, разгорячённым щекам, и укрывает её губы своими, чувствуя, что они у неё пересушенные, потому что она успела слизать весь блеск ещё в такси. Губы не слушаются, но она всё равно его целует так же, как и он — безвыходно, мучительно и со всей болью.              Если больно одному — то и другому тоже должно быть больно.              Теперь это их правило.              Возможно, слишком суровое, слишком циничное и чудовищное, но для них это всегда будет аспект, которого они будут придерживаться.              Этот поцелуй длится считанные секунды. Он короткий, символичный и не в меру опасный. Билли отцепляется от её губ, и хмурость заседает на его лице от того, как дьявольски сильно ему нравится её видеть такой. Паскудная тишина упирается между ними, образовывая нечто, похожее на барьер — только скреплённые руки мешают. Тучи меркнут в его глазах и наполняются тёмным светом, что смотрит ей прямо в зелёные радужки и плавит их до грязно-болотного цвета.              — Поздравляю!              Мама налетает на Мэдисон и начинает обцеловывать ей щёки, пропитанные слезами. Девушка обхватывает её своими ладонями за плечи. Букет падает на деревянный пол, и несколько лепестков разлетаются в разные стороны.              — Помни, о чём мы с тобой договаривались, Уильям, — подойдя к Билли, изрекает священник и поднимает указательный палец в предупреждающей манере.              — Хорошо, — кивает он и поднимает с пола, уронивший Мэдисон букет.              Пионы? Она же их не любит…              Билли подносит их к носу и вдыхает их аромат, который ощущается как новая жизнь, и хмыкает, понимая, в чём заключается их смысл. Он делает шаг вперёд и смотрит на мать Мэдисон с мольбой, чтобы забрать свою жену из её оков. Женщина отпускает её через силу, и Билли отдаёт букет Мэди, кивком благодаря Дженну за то, что отдала ему свою дочь.              И тянет её ближе к себе, прижимая к своему телу. Её подбородок падает ему на грудь, и она смотрит на него так наивно, практически по-детски. И вот этот человек теперь его жена? Билли тихо посмеивается ей в макушку, оставляя в волосах поцелуй. Мэди берёт его за руку и прощается со священником, пока Билли о чём-то шёпотом разговаривает с Дженной.              — У меня к вам ещё один вопрос насчёт Билли, — деликатно произносит девушка, поглядывая на своего мужа, чтобы тот ничего лишнего не заподозрил.              — Конечно, дочь моя, спрашивай, — понижая тон и наклоняясь к ней, говорит священник.              Мэдисон ещё раз украдкой смотрит на Билли и облизывает губы.              — Как вы считаете, он справится с этим?              Должно быть, Руссо чувствует, как она поглядывает на неё, и поэтому перестаёт переговариваться с её матерью и смотрит на неё в ответ, вновь приняв свою прежнюю хмурость на лицо.              — Могу сказать точно, что любит он тебя до такой степени, что готов вновь совершить грех ради вашей с ребёнком безопасности, — выдавливает из себя священник, стараясь подобрать точные слова.              Он берёт её ладонь в свои и несколько раз мягко, почти невесомо хлопает по ним с приветливой улыбкой на губах.              — Бог с тобой, дитя моё. — И исчезает, пока Мэдисон стоит в отрешённости и вновь сжимает стебли букета в руке.              Чужая рука приобнимает её за плечи и выводит из собора на улицу, которая тут же начинает душить Мэдисон жарой. Разум уплывает от неё куда-то, где точно нет душной погоды и Билли Руссо. Её мертвенное лицо окрашивается в бордовый, и она пытается отдышаться, чтобы наконец прочувствовать как следует свежий воздух.              — Вы как хотите, а я поехала домой, — проговаривает Дженна, на прощание целуя Мэди в щёку, а Билли она выдаёт лёгкую улыбку. — Ещё раз поздравляю, и, надеюсь, вы не пожалеете потом, что поженились.              — Спасибо, мам, — угнетённо, шёпотом произносит Мэдисон и не замечает, как Билли отходит в сторону, даже ничего не сказав.              Такси приезжает через несколько минут, и мама садится внутрь автомобиля, до этого ещё раз поцеловав дочь на прощание в щёку. Мэдисон прослеживает глазами за тем, как машина удаляется от неё, и пытается ухватиться за след, когда она поворачивает за угол, чтобы задержать время. Чтобы не поворачиваться к своему мужу и не приближаться к нему.              Билли сидит на лавочке спиной к ней и закуривает сигарету, поднося зажигалку к кончику. Она делает вдох и выдох, прежде чем решиться сделать шаг и направиться в его сторону. Мэдисон ненавидит, когда он курит, когда загрязняет воздух и пепел заполняет её лёгкие. Этот запах её срезает. Просто уничтожает. Но она сама тянется добровольно, словно самолично обрекая себя на скорейшую смерть. Мэди присаживается рядом с ним и смотрит-смотрит-смотрит. Прожигает взглядом его щёку, на которой красуется шрам от пули.              Он затягивается гистотоксическим дымом, втягивая щёки, и выдыхает его только спустя какое-то время, решив сделать паузу. И потом уже поворачивает к ней голову, пока сигарета тлеет между указательным и средним пальцем.              — Забрала ты мою свободу, детка, — хрипит тихо-тихо и ещё раз делает долгую затяжку. — Как думаешь, когда наступит конец света?              — В смысле? — вопрос задан с искренним недоумением.              — Ну… Билли Руссо — человек, который никогда не был готов остепеняться, — безразлично говорит он, затушив сигарету о железный чёрный подлокотник лавочки, — скорее произойдёт конец света, чем я женюсь и заделаю ребёнка.              Мэди кладёт ладонь на свой округлый живот, и она начинает рассматривать его с интересом, который бывает только у беременных девушек.              — Ты тоже многое забрал у меня, Билли. Пальцев не хватит, чтобы пересчитать, — мягко проговаривает девушка, откладывая букет в сторону, и припадает щекой к его плечу, обвивая освободившейся рукой его предплечье.              — К примеру, девственность, — зубоскалит Билли, улыбаясь привычно, как довольный кот.              — У тебя мысли только про это, Руссо! — легонько ударив его по плечу, шуточно шикает Мэдисон и растягивает губы в милой улыбочке.              — Я не виноват, что иногда ты выглядишь слишком аппетитно, Бутман, — передразнивает её Билли и хмыкает, — ах, да, ты ж теперь тоже Руссо…              Билли драматично выдыхает и поджимает губы, наблюдая за её реакцией.              — Это ощущается очень странно, — признаётся Мэди, отняв щёку от его плеча, и вглядывается прямо ему в глаза, пытаясь найти там хоть каплю удивления, но этого чувства в нём нет, потому что Билли сам ощущает себя очень странно.              — Если ты взяла мою фамилию, это не значит, что ты стала такой, как я, — по его тону заметно, как сильно он задет на самом деле, хотя старается делать вид, что ему ни горячо, ни холодно от её слов.              Девушка горестно поджимает губы и утыкается носом ему в щёку, едва касаясь своими разжатыми губами его щетины и жаля всю их нежность. Она просто пытается утешить его этим жестом.              — Ты же знаешь, что я люблю тебя, — сладостным шёпотом ему в уголок губы.              Пальцами прямо вдоль щеки без шрама, что напоминает ему о той ночи в Центральном парке, ту перестрелку с Фрэнком и много-много боли. И чужой, и своей.              — В твою жизнь очень сложно вписаться, — продолжает шептать ему Мэдисон, лаская его, — она очень опасная и только и может, что причинять боль.              — Сам страдаю от этого, — откликается Билли, сделав невозмутимое выражение лица. — Лучше скажи, что ты хочешь сейчас?              Она серьёзно задумывается, потянув уголки губ вверх, и слегка отстраняется от него, не отнимая руки от его предплечья.              — Может… прогуляемся, а потом… пойдём к тебе, — скомканно, но в то же время уверенно произносит Бутман, продолжая улыбаться ему.              — А как же твоя мама?              Привычка закатывать глаза, скорее всего, передалась ей от Билли.              — Ты теперь мой муж, Билли, а это значит, что ты можешь забрать меня хоть на край света, и никто тебе и слова не скажет, — отчеканивает она, — к тому же, ты уже забирал меня без разрешения мамы, поэтому тебе не впервой.              Не успела она сомкнуть рот после произнесённых слов, как её подхватывают на руки и уносят подальше от этого собора. Букет так и остаётся лежать на той лавочке как напоминание о том, что они здесь были и скрепляли друг друга узами брака. Мэдисон обвивает руки вокруг шеи Билли и льнёт к нему ближе, не волнуясь, что он может уронить её, как тогда в лесу.              — Кто-то наконец набрал вес, — елейно кидает Билли, сжимая пальцы на её бедре и рёбрах.              Это немного колет её.              — По-твоему, я теперь корова, да? — возмущается Мэдисон и начинает брыкаться в его руках, как маленький ребёнок, которому не купили игрушку и он сильно обиделся на родителя.              — Нет, просто ты весишь теперь как человек, а не как воздух, — излагает мужчина, уже подходя к своей машине.              Хмурость на её лице только расходится, растворяясь в мышцах и образовывая красноту на мертвенной бледности. Билли спокойно усаживает её на пассажирское сидение и сам садится на водительское, заводя машину ключом.              — Я надеюсь, ты не думаешь снова морить себя голодом? — уже на полном серьёзе спрашивает Билли и прижимает левую ладонь к рулю.              Мэди опускает голову, кусая нижнюю губу в досаде, и сама наконец замечает, что все её мысли льются именно в ту сторону, куда намекает Билли. Она не хочет снова становиться ходячим скелетом, чувствовать усталость в мышцах каждый божий день и низкий уровень гемоглобина, от которого в глазах темнеет, а голова вся наполняется тяжёлым осадком.              — Ну прости, — он наклоняется к ней и шпарит горячим дыханием её висок, — я не хотел тебя задеть.              Она поворачивает голову к его лицу и сама тянется к его губам, целуя их слишком сладко и медленно, растягивая удовольствие, а руки ложатся на его щёки, пододвигая его ещё ближе к себе. Кожу царапает его щетина, но Мэдисон терпит, специально сжимая ладони, и ощущает его руки на своём теле, которые также притягивают её ближе к нему. Теперь спокойствие бурлит между ними. Это их собственный баланс и удовольствие.              Его язык скользит по её нёбу, и Мэди тихо мычит, пытаясь соединить их языки, и улыбается сквозь этот поцелуй. Так блядски хорошо и приятно от его касаний — Билли чувствует, как она тает от них, как будто её кожа сделана из ваты, а не из набора тканей. Внутри скручивается узел чего-то приятного и слащавого. Словно тонкий слой растопленного шоколада. Обязательно молочного, потому что горький Мэдисон никогда не любила.              Горечи ей и в жизни хватало. Всегда. Каждое утро она просыпалась от будильника и чувствовала, как утро горчит, а потом ей приходилось пережить день и вечер, которые ничем не отличались от утра. Но только если тем, что вечером становилось только хуже по той причине, что её отец всегда приходил ровно в семь часов домой и начинался новый скандал, от которого стены вибрировали вместе с нервами девочки. А потом он ушёл, и всё стало ещё хуже: возросла боязнь перед мужчинами, пищевое расстройство на нервной почве, так и ещё и Билли Руссо появился в её жизни.              Поэтому её жизнь никогда нельзя было назвать сладкой.              Легче заговорить зубы дьяволу, чем подсластить её жизнь сахаром, чтобы горечь ушла.              Мэдисон отстраняется от его губ и всматривается ему в глаза, чтобы найти эмоции в этих чёрных водах. Они сверкают блеском, как в аниме от солнечных брызгов, попадающих в салон машины. Её губы свободно растягиваются в улыбке, и девушка быстро чмокает его, продолжая улыбаться.              Ей нужно было его поцеловать. Чтобы не страдать от одной мысли весь день. Билли ведь не нравится, когда она совсем костлявая. Если он сказал, что она поправилась, значит он, наоборот, рад этому, и не нужно зацикливаться только на плохом, чтобы накручивать себя в беременном положении.              — Поехали домой, Билли. Не хочу гулять.       

***

      Он приближается к ней тихо, беззвучно, словно на цыпочках. По её просьбе начинает расстёгивать молнию на платье из белоснежного сатина, которое тут же струится гармошкой вниз, к её ногам, и Мэдисон перешагивает через него, наклоняясь, чтобы поднять, а Билли смотрит. Дьявольски, с привычным «хочу» провести пальцами линию вдоль хрупкого, выпирающего позвоночника. И когда она вновь выпрямляется, Руссо болезненно сглатывает и всё-таки поддаётся искушению. Он протягивает ладонь и нежно проглаживает каждый позвонок, слегка надавливая, как будто пытаясь сделать так, чтобы они не выпирали так сильно.              Пальцы ползут ниже, к пояснице, оглаживают две впадины, и его глаза осматривают их с особым интересом. Билли всегда казалось, что они весьма… сексуальны и притягательны. Руссо облизывает губы, вновь сглатывая так, что кадык дёргается и почти проваливается внутрь.              На ней совсем новенькое нижнее бельё: белое, с кружевами, соблазнительное. Билли отходит назад, сохраняя безопасную дистанцию, чтобы ненароком не наделать глупостей, и снимает свой пиджак, в котором ему чересчур душно, и кидает его на спинку дивана. Он ещё раз раз касается её одним лишь взглядом и шумно вздыхает так, что в воздухе появляется натуга.              Его ладонь снова соприкасается с ней — с её волосами, и Билли не сдерживается, снова приближается. Только уже вплотную. И дышит ей в затылок. Пальцы захватывают кончик белой ленты и тянут её вниз, развязывая аккуратный бант. Её волосы остаются свободными и вновь закрывают ей лицо. Мэдисон заправляет прядки за ухо и покорно стоит, ожидая, когда Руссо вновь отойдёт и позволит ей пойти в душ.              Но Билли стоит и вдыхает её запах, поглаживая волнистые локоны пальцами. Они такие мягкие и воздушные, как что-то прекрасное, как что-то, чего не существует на этом свете и бывает только в глупых фильмах и детских сказках. Девушка не дрогает даже. Стоит спокойно и не шевелится. Замирает, как дерево, которое ветер не трогает. Билли может делать с ней всё, что захочет, но он не может, потому что ему нельзя. Простая причина, раздражающая до ещё большего желания сделать что-то ужасное.              Мужчина ещё раз вдыхает её аромат и… отстраняется.              Возможно, не по собственной воле.              Кто знает?              Прядка падает ему на лоб, и он снова приглаживает её, чтобы волосы оставались уложенными, как и час назад. Мэдисон молча протягивает ему своё свадебное платье, чтобы он забрал его и пока убрал. Билли берёт его в свои руки и ощущает, насколько приятен материал на ощупь. Он ловит себя на том, что сильно прикусывает внутреннюю часть щеки, и поначалу даже не чувствует этого, только потом, когда на кончике языка появляется знакомый вкус: солоноватый, практически как стальной пруток.              Вот же блять… Снова кровь…              Билли аккуратно вешает платье на вешалку и убирает в шкаф, а спустя мгновение до него доносится звук плескающейся воды из ванной. Он словно по зову идёт туда, раскрывает дверь и замечает на стиральной машине её нижнее бельё и чистое полотенце. Его глаза очерчивают её фигуру под призмой пара, и ухмылка появляется на его губах. Всё равно, что беременна. Всё равно, что она не может. Он хочет этого до безумия.              И поэтому Руссо снимает с себя всю одежду и медленно ступает под струю горячей воды, становясь перед Мэдисон чуть ли не вплотную. Она, по всей видимости, не удивляется, что он пришёл. Просто разворачивается и смотрит на него, пока в глаза не начинает лезть капли воды и девушка зажмуривает их. Его глаза выглядят совсем дьявольскими — чёрными, без напоминания о зрачках. Билли также зажмуривает их, как и Мэди, и сам поддаётся горячей струе, облокачиваясь рукой о плитку, и чувствует, как чужие нежные губы прикасаются к его шее, оставляя поцелуи.              Она слышит, как резко мужчина втягивает в себя воздух. Практически со свистом. И ведь опускает к ней голову, ища с закрытыми глазами её губы, которые так пиздецки пленительно целовали ему кожу. Билли специально двигает её к плитке, что отзывается льдом и дрожью по коже, и целует её жёстко, словно за что-то коря. Может, за этот брак, может, за то, что изменила всё… Он не знает. Ему хреново и одновременно отвратительно хорошо от этого чувства, что ему можно быть немного грубым с ней, потому что Мэди не брыкается, а наоборот — позволяет. Целует сама. Только не так грубо и нещадно, как Руссо.              Его язык врывается ей в рот, как сегодня в машине, и проделывает нечто, что Бутман совсем не умеет. Пальцы держат её за корни волос — несильно, чтобы не было так больно, как от поцелуя, и Билли почти всем телом прижимается к ней. Живот не позволяет прижаться полностью. Её чувствительные губы начинают ныть и воспаляться от его поцелуев и нескольких случайных укусов. Мэдисон тихо стонет, кладя ладони на его грудь, и слегка отталкивает его от себя, приводя в чувства.              — Больно же, — совсем хрипло и тихо, как будто окончательно осипла.              Мэди дотрагивается тонкими пальчиками до своих губ и слегка морщится, ощущая, как щиплет и неприятно покалывает. А Билли пытается понять, что с ним происходит. Почему он ведёт себя как изголодавшаяся гиена? Что не так? Он закрывает глаза и протирает лицо ладонью, хотя это ни капли не помогает, потому что вода продолжает литься на них беспощадным потоком.              — Не думай, что я жалею об этом браке, — мрачно процеживает Билли, наклоняясь к её лицу, и сжимает пальцами её щёки, приближая ближе к себе. — Если бы ты не была мне нужна, этого ребёнка не было бы в твоей утробе.              Другой рукой касается округлившегося живота, и в глазах Мэдисон возникает искренний испуг. Она не знает, что может прийти ему в голову. В конце концов, она боится за ребёнка, и Билли это отлично понимает, ведь у самого отцовские чувства клокочут в крови не хуже материнских.              — И вообще, ты бы не была в живых уже давно, — его голос становится практически зловещим. — Но, к счастью, ты слишком очаровательная детка, чтобы в тебя не влюбиться.              Впритык… Границ нет… Мэдисон не дышит, смотрит на него с ещё большим страхом, и её реснички трепещут, наполняются тяжестью и словно заставляют закрыть глаза и перестать глазеть на него.              — Я ведь так сильно люблю тебя, — скоблятся слова прямо в её щёку, когда он наклоняется ещё ниже, чтобы прошептать. — А ты? Ты любишь меня?              Пальцы сильнее стискивают щёки. До боли в челюсти, практически до слёз. Как будто заставляют её ответить так, как он хочет, а не она. И Мэди страшно от того, что Билли не понимает настоящей сути.              Сути того, что его любить не так легко, как кажется.              — К…конечно, я тебя люблю, — заикаясь от давления с его стороны, отвечает девушка и сглатывает вязкую слюну, поглядывая на него.              — Ты уверена? — резко выдаёт он, — ты уверена, что не влюбилась в ёбаную внешность, как и другие?!              От его крика, кажется, сейчас все стены треснут и потолок посыпется, а Мэдисон продолжит дрожать и желать хоть как-то изменить ситуацию. Почему ему пришло в голову, что она может любить его не по-настоящему? Бутман задумывается об этом на какую-то секунду, пока между ними висит пауза с искрящимся напряжением в двести двадцать вольт.              — Я люблю тебя не так, как другие, — внутри всё сжимается от этих слов, от их искренности и от того, как тихо Мэди их начинает говорит, — я люблю тебя не потому, что у тебя красивое лицо, а потому, что я вижу тебя всего насквозь. И мне плевать, что у тебя душа чёрная и прогнившая. Мне. Всё. Равно. Потому что это лишь очередная показуха.              Ломается что-то слишком больно. Билли поднимает голову и смотрит ей в её травяные глаза, что напоминают сейчас лето и тепло. Хорошо, что сломалось не сердце, иначе бы… Иначе бы нахуя это всё нужно?              — Может, это ты полюбил меня за внешность? — намекает она на его слова про очаровательную внешность.              — Нет… Нет… Конечно, нет… — поспешно возражает Билли, запутываясь пальцами в её мокрые пряди волос. — Ты спасла меня…              В рот попадает вода, и он — идиот — зачем-то сглатывает её, совершенно не думая о том, что там может содержаться какая-нибудь поебень, от которой желудок скрутит напрочь. Билли забывается совсем. Ласкает ей волосы и щёку, ждёт, когда она хоть что-то скажет. Он просто верит в то, что Мэдисон любит его, несмотря на фактор красавчика и закоренелого злодея.              — Знаешь, кого я всегда вижу перед собой? — спрашивает так, как будто сама не понимает, зачем делает это, потому что отвечает тут же, не дав ему вымолвить ни слова, — недолюбленного мальчика.              Руссо почему-то чувствует себя проигравшим. Его словно вырубили одним ударом на ринге, не дав даже защититься, увернуться, хоть что-то сделать, чтобы не отключиться как по щелчку пальцев. Он замирает. Одна рука до сих пор покоится на её щеке, а другая — в спутанных волосах. Кажется, что Билли даже не дышит. Только хмурится и смотрит на Мэдисон волком, совсем не боясь, что это её может задеть, как и его задели её слова.              — Маленький мальчик с перечнем травм, — добавляет Мэди шёпотом ему на ухо и оставляет на щеке поцелуй, а её ладонь на его груди медленно сползает вниз по мокрому телу.              — Что ты делаешь?              В ответ — тишина и поцелуи на щеках, как ожоги. Девичья ладонь скользит ниже, на секунду останавливаясь на прессе и царапая его отросшими аккуратными ногтями. Усмешка пропитывается токсином на его губах, когда Билли осознаёт, что эта девчонка хочет сделать. Это может вызвать измор. Но мужчина не боится, а сам тянется к ней. Вновь касается волос, заправляет их назад и кладёт ладонь на затылок, резким движением пододвигая её к себе, пока маленькая рука не опускается на его член, начиная плавными медленными движениями проходиться по всей длине.              Билли не выдерживает и испускает протяжный стон, когда Мэди надавливает большим пальцем на головку, и сжимает ей волосы на затылке. Его голова никнет к её тонкой шее, и он начинает оставлять на ней поцелуи, растворяющиеся на нежной коже мёдом.              — Я тоже хочу секса, но… не могу, ты же понимаешь, почему, — с отчаянием выдавливает Мэдисон, не смотря на него, и продолжает мастурбировать ему своей ладонью, делая то, что никогда не делала.              Просто по чистой интуиции…              — И я боюсь, что ты не выдержишь и изменишь мне с кем-то, — млея от нежных поцелуев на шее, на выдохе молвит девушка.              Слегка касается уздечки, зная, что это очень чувствительное место у мужчин, но не останавливается на одном и двигается дальше. Руссо тяжело выдыхает, отпуская её волосы из мёртвой хватки, и облокачивается двумя руками о плитку, создавая стену, чтобы его дорогая жёнушка не смогла выбраться. Его глаза остаются закрытыми, а мокрые короткие пряди растрепались в разные стороны, но ему глубоко насрать на это и на то, что вода продолжает стекать ему в рот.              — Я себе член скорее отрежу, чем тебе изменю, — рыкает он в злости на неё, когда она останавливается и смотрит на него со сверкающими глазами.              А у самой улыбка появляется счастливая-счастливая, и у Билли всё внутри расцветает от этой искренности.              Бутман натягивает ему канат удовольствия и сама довольствуется новой порцией поцелуев на своей коже, пока ладонь проходится по всей длине члена, создавая трение. Она рассыпается между раздумьями, что делать дальше, как довести его до так называемой кульминации. Но ответ приходит сам, когда темп наращивается и Билли смыкает губы, глуша стоны, и изливается ей в ладонь.       — Сука…       Что она сейчас сделала? Зачем? Ведь сама ни капли не возбудилась. Но одно теперь она знает точно — Билли не жалеет об этом браке, хотя можно было ожидать совершенно обратное.              Её голова опускается на его грудь, и у Мэди складывается ощущение, что она начинает медленно проваливаться в сон.