Выбор

Дом стоит, свет горит Из окна видна даль Так откуда взялась печаль? КИНО, «Печаль»

Шел дождь, Деревню Скрытого Листа и ее окрестности накрыла тяжелая туча. На огромной поляне скорби стояла розоволосая девушка и даже не подумала убежать или где-то спрятаться, хотя погода давала ей много времени: сначала среди дня затемнив небо, потом резкими, колючими порывами ветра, значительно снизив температуру и заставив ее зябнуть. Однако девушка упрямо стояла на обширном поле надгробий, в основном одинаковых. Лишь некоторые как то, у которого стояла она, отличались некой заметностью каменной или мраморной могильной плиты, а порой и только именами погребенных в них. Она не шелохнулась и тогда, когда тело стало подсказывать, что пора уходить – от холода пошли мурашки, а рот выдыхал туманное облачко пара. Даже при том, что сейчас середина октября – слишком холодно… Однако дождь стал ее лучшим другом с недавних пор, и уже ее вечным настроением. Девушка стояла среди нескольких сотен надгробий: неизвестных ей, старых, новых, совсем свежих. И уже с закрытыми глазами могла прийти к белой каменной плите, которая появилась не так давно. Розоволосая, ставшая частым гостем этого тихого и скорбного места, стояла там может быть часами, проживая свое горе раз за разом. Вспоминая, рассуждая, жалея… Минул год, а ее рана также свежа, не заживает, как бы она не хотела. Девушка тихо плакала, глядя на общую могилу на двоих… Двоих ее лучших друзей. Они ушли, а она никак не могла их отпустить. Потому и стала постоянным гостем своих друзей. Розоволосая приходила в каждый свой выходной и свободное время, чтобы провести его с теми, которых когда-то не смогла спасти… В общем-то, они сами выбрали такой исход: или спасение или уничтожение друг друга. К сожалению для их подруги – вышло второе. И она понимала, что большая часть вины на таком исходе на Саске, а Наруто поддался, видно уже не видя иного способа спасти его… Они убили друг друга в той последней схватке, оставив после себя воспоминания и бесконечные слезы для юной подруги, оставшейся одной. И вот она стоит, роняет слезы на общую могилу на двоих: их решили похоронить вместе, закрепив за ними их общую судьбу – спасителей мира и уничтожителей друг друга. Печаль, да и только. Но как же быть: они оставили ей эту гнетущую пустоту и ей теперь с ней жить. Она хотела идти дальше, но оказалось, что оба были ей важнее других и сил, и воли не хватало убрать фотографию у изголовья кровати, где они вместе, убрать или стереть воспоминания о тех, кого любила, кто любил ее… Оказалось не помнить, не знать их куда больнее, чем переживать их уход из этого мира. Иначе она совсем останется пуста. Родители, друзья, учителя переживали за нее, а ее с каждым днем укутывала удушливая правда – их нет, надо жить дальше, надо смотреть вперед, быть полезной для тех, кому она дорога, а не плачущей обузой. Все это так, она понимала, ведь была умна, начитанна, образована и к тому же медик. В ее силах начать лечение, может даже принимать успокоительные, может даже найти выход в чем-то другом, бросить туда все внимание и силы. Излечение есть. Желание вылечиться – совсем нет. Помнить их, знать, что они когда-то существовали оказалось так важно, важнее угасающей из ее глаз жизни, ее хрупкой фигуры, ее звонкого смеха. Помнить их, пусть и вместе с той ноющей болью, которая уходила от нее все дальше кровавой тропой. Их нет, но пока она помнит их, пока она жалеет их, пока любит – они будут жить… Она могла бы сидеть или стоять тут днями, не смотря на погоду, но у нее все же были свои обязанности. Чтобы заботливые родные не запретили ей быть тут, девушка добросовестно исполняла их. Потому уходила, но всегда возвращалась: ухаживала за могилами, говорила «а помните», но чаще молчала и плакала, незаметно, ведь она воин. Помимо нее могилу навещали и учителя, друзья и все же заботу о ней она взяла на себя: больше некому, все родные ее лучших друзей давно мертвы сами. Розоволосая приносила свежие цветы, оставляла стаканчик заваренной лапши для Наруто и рисовые пирожки для Саске на бездушно-молчаливой могильной плите, и стояла, стояла… Иногда пыталась говорить, рассказывая как прошел ее день, начиная с улыбкой, а заканчивая тем, что до крови кусала губы от обиды и тоски – они ведь не отвечали ей… Кажется, розоволосая просто улетала грезами в теперь уже постоянные мысли: если бы я могла их остановить. Но Саске очень подло погрузил ее в страшное гендзюцу, а Наруто даже не остановил. В итоге девушка проживала этот день снова и снова в своей голове, ища путь, где могла бы все исправить. Хотя и понимая, что даже если найдет этот путь – станет лишь хуже от осознания: почему не додумалась до этого, когда они были живы… Вопрос еще и в том, что исправить смерть невозможно даже в их мире шиноби. Если только в каком-то извращенном варианте, где страдать будут все. Однозначно не ее варианте. Порой розоволосая намеренно уносилась мыслями в те счастливые дни, когда все было хорошо в их команде. На самом деле нет, у них никогда не было идеального дня, когда все были бы довольны, – просто она пропадала в иллюзии, что все хорошо. Потому что неожиданно стали хороши и ссоры, и обиды, драки и недопонимания, раздражения и упреки… Ведь они были живы – и это хорошо. Одним этим было хорошо. И так попеременно девушка с розовыми волосами блуждала в мыслях как раньше было хорошо и теперешней реальности происходящего: она одна. Она потеряла своих лучших друзей и теперь бесконечно копит в себе неугасающую горькую печаль. Вроде не она одна теряет близких людей, вроде не она одна так любила, вроде бы пора отпустить, простить себе слабость, что не в ее силах было остановить горячую молодую кровь, не в силах объять необъятное, а всего лишь смириться с тем, что они уже делая выбор сражаться друг с другом до конца, знали чем все это закончится. Они не подумали о ней, о друзьях, о товарищах. Не подумали, что оставят на всю жизнь глубокую рану на ее сердце. Незаживающую, стонущую, метущуюся как все ее существо. Девушка честно пыталась жить как раньше. Но все теперь выглядело другим. Все будто померкло и даже потеряло свой вкус, цвет, аромат, напитываясь с каждым днем мрачными серыми оттенками. Будто ее погрузили в некую безысходность, глубокий колодец, из которого она могла лишь смотреть на мокрые каменные стены и вверх, на кусок неба, пока оно еще светило надеждой, но и его заволокли недружелюбные тучи. Она хотела улыбаться, она хотела не киснуть, ведь у нее остались любящие друзья, семья, учителя, товарищи. Не получалось. Разумом понимая, что надо выбираться из этого мрачного колодца, выцарапывая себе ногтями путь наверх, а в итоге скользя в бездну отчаяния и тоски, ведь уже не осталось сил противиться: казалось ее ждет там наверху та же серость, а в воспоминаниях трава и листья еще зеленые… - Ты снова здесь, Сакура? – раздался позади вкрадчивый голос. Какаши-сенсей, сероволосый мужчина с маской на лице, открывающей лишь глаза, в которых теперь такая узнаваемая тоска, которая была с ним и в день их знакомства. У них теперь команда из него, Ямато, Сая и ее. Хорошая команда, дружная. Сакура знает свои обязанности и выполняет их четко, сухо, без вопросов. Это в личное время она трясется над могилами друзей, в рабочее вымуштрованная девушка полезный шиноби и к тому же превосходный медик. - Миссия? – негромко спрашивает она. - Да. - Время на сборы? - Час. - Встречаемся где обычно? - Да. Все. Это почти все, что она говорила. Плюс еще пара фраз, когда лечила кого-то или по заданию. В остальном Сакура меланхолически искала уединения: не специально, а потому что дыра в ее сердце угнетала других ее близких людей и просто не хотелось, чтобы они грустили и расстраивались из-за нее. Она ушла, а Какаши Хатаке еще какое-то время стоял перед общей могилой своих учеников. Кажется, в этом была вся его жизнь: стоять перед могилой родителей, перед могилой друзей, вот и до учеников докатился… - Наруто, Саске, вы же понимаете, что я не могу так все оставить? – сказал он уходя. Широкая, сильная ладонь прижала ее к себе, поместившись на всей хрупкой талии бывшей ученицы. Сакура смотрела удивленно, она не понимала что происходит, но почему-то сейчас губы сенсея, которых розоволосая не видела ни разу до этого, целовали ее, а сильное тело сенсея теснилось к ней, придавив спиной к дереву, где они устроили привал в лесной чаще, возвращаясь с миссии. Ямато и Сай ушли за провизией, а Какаши вот целует ее. Не сказать, чтобы внезапно набросился – он что-то говорил до этого, объяснял, убеждал: надо уже оживать, надо помнить о них с улыбкой, что-то еще, которое выветрилось из головы сразу, как только на ее молчание он двинулся к ней, обхватил рукой за спину, другой стягивая маску и врезаясь губами в ее рот. Она теперь понимала, что учитель всегда был рядом, но сейчас… Что он хочет от ее разбитого существа? Миссия длилась почти неделю, заказанная на четверых: остатки былой великолепной и сильнейшей команды. Сакура любила Сая и Ямато, но они не Наруто и Саске, их еще можно было вырвать из сердца с кратковременной болью. Саске и Наруто – никогда, они стали ее сердцем… К Сакуре за работой придраться было нельзя: она лечила, сражалась, училась, выполняла все, что требовалось. Но если оказывалась не нужна, забивалась в уголок, поджимала острые коленки исхудавшего тела к подбородку и сидела, глядя пустым взглядом в стену. Девушка честно старалась, чтобы ее никто не видел, однако если у команды была комната одна на всех, просто старалась быть незаметной и уж точно не плакать у них на виду. Это стало ее способом накопить силы работать дальше: уход в себя, в память о зеленой листве, самоуверенном смехе Наруто и кроткой, едва заметной улыбке Саске, пока он еще находился с ними в команде… Она не мешала. И как только появлялась работа, Сакура моментально выходила из своего «убежища». Ямато, Сай, Цунаде, родители, Ино – все пытались говорить с ней, но для нее все звучало как: вырви свое сердце, растопчи, разорви на жилы, сожги, раздави – и живи дальше. А объяснить ей как можно жить без сердца никто не мог. И вот этот привал: возвращаясь в Коноху, успешно выполнив миссию, Какаши отсылает товарищей за провизией, а сам… - Я понимаю тебя, - прошептал Какаши в ее губы, касаясь лбом ее лба, заглядывая в ее глаза, нависая над ней. – Я вижу тебя. Я слышу твои слезы, где бы не находился. Хватит плакать одной, хватит нам двоим плакать поодиночке, Сакура… Он отошел от нее назад на пару шагов – высокий, усталый, но сильный, все еще притягательный мужчина и такой родной. Сакура почему-то дрожащими пальцами тронула свои губы – они так горят, а сама удивленно смотрела на красивое лицо одновременно знакомого и незнакомого сенсея. Родинка у губ? Без маски он выглядит беззащитным, или это потому, что он делал, что говорил? Почему…? Что-то сопротивляется в ней, возмущается: зачем, что он задумал, зачем обижает ее, тревожит – она ведь не мешает...?! - Сакура, - произнесли его красивые губы, на которые она теперь почему-то и смотрела, все еще трогая свой горящий от поцелуя рот. Какаши протянул ей руку, стоя так близко, но будто далеко, а она не сразу поняла, что он хочет от нее сейчас. И больше боль в темных усталых глазах, чем такой незнакомый рот помогли ей увидеть, что он просил. Спасения. Для нее ли, для себя – не важно. Вдруг ей стало так больно, будто закаленное в огне копье вошло в ее тело. Какаши переживает уже непонятно какую по счету утрату близких людей, но он мог улыбаться, а она сломалась сразу. Так кого надо спасать? Хватит ли у нее сил спасти его? Хватит ли у него терпения спасти ее? Нужно ли им обоим такое спасение? Неожиданно стало так ясно: он понимает ее как никто другой. Какаши в самом деле видит горе Сакуры не в туманах предположений: я думаю, мне кажется, представляю как тебе тяжело – только лишь по воображению других, которые попробовали предположить эту ситуацию. А она ведь могла послушать Ино и Шикамару – они оба потеряли отцов и учителя. Только почему-то Сакуре казалось, что они совсем не понимают, что это для нее несравнимо. Утешение нужно было им, а ей… вернуться назад, ведь впереди был лишь мрак. И она перед ним отступала, отступала, тогда как Ино и сокомандник подруги Шикамару оказались куда сильнее и целостней. А от Сакуры всего лишь оторвали треть ее и просили жить дальше теми жалкими остатками тела, которым она стала… Какаши так живет уже столько лет. Сильный, но сломленный как и она. И эта печаль, если Сакура не ответит – окончательно доломает его, замкнув в нем тьму как его новое начало. Розоволосая была уверена: Какаши сможет жить дальше, даже если и она сгинет хотя бы и от тоски. Возможно он проживет долгую и плодотворную жизнь, но все это будет в той самой серости, в том колодце, из которого он смотрел уже столько лет наверх и даже видел прояснения стального куска неба. Он сможет жить и с этой болью. Только жизнь ли это? Сакура медленно убрала руку от все еще жарких из-за поцелуя губ, протянула ладонь и уложила на его сильную руку в перчатке. Теперь двое приходили к могилам двух талантливых шиноби Листа, героев войны и наступившего мира, плоды которого не смогли достойно пожинать. Сначала Какаши и Сакура просто стояли рядом, и с каждым их приходом становились ближе друг к другу, пока и вовсе не держались за руки. А потом у нее стал заметно расти живот. И в какой-то момент девушка приходить перестала. Приходил только Какаши. - Хэй, ребята! Наруто, Саске, как дела? – усмехнулся Какаши в свою маску. Он привычно убрал могилу, вытащил увядшие цветы из вазочек, и поставил в них свежие – желтые и алые розы. - Извините, она какое-то время не сможет приходить, так что уж потерпите старого сенсея. Беременность Сакуре дается нелегко и ей запрещено волноваться. Возможно нас обоих долго не будет – мы отправляемся в более тихое и уединенное место, где Сакуре будет спокойнее. Вы же понимаете, что я ее никогда и ни за что не оставлю? – Хатаке улыбнулся через маску и склонился к могильной плите, тронув ее подушечками пальцев, гладкими от постоянного перелистывания страниц любимых книг. – Спасибо, - негромко добавил мужчина, встал и еще некоторое время побыв тут, ушел. Их в самом деле долго не было. Минула весна, лето, осень, зима. Они вернулись через год, весной. Сакура выглядела трогательно и мило – кажется будто она долго болела и недавно пошла на поправку, в ней сочеталась беззащитность и сила, заметная в ее фигуре, прямой осанке и чуть поднятому подбородку, словно она отчаянно пыталась выглядеть непоколебимой и гордой, но это уж очень бросалось в глаза. Впрочем, в ней появилось некое спокойствие, принятие, она улыбалась с легкой грустью от долгожданной встречи. Ничуть не изменившийся Какаши держал в руке маленькую девочку с бледно-розовыми волосами и разными по цвету глазами – правый был серо-черным, а левый ярко-зеленым, отчего взгляд девочки казался проницательным и даже проникающим в другого человека. Малышке было меньше года, но в ней вместе с любопытством смешалось глубокое понимание значения места, в которое они пришли. Она молчаливо держалась малюсенькими ручками за ворот отца и так серьезно со своим по-детски милым личиком с пухлыми щечками смотрела туда, куда привели ее родители. - Познакомься, Ая, это дядя Наруто и дядя Саске – мамины и папины друзья, - сказал Какаши, указывая на могилу, на которую Сакура положила свежие цветы и любимые закуски Саске и Наруто. Сакура выпрямилась, склонила голову мужу на плечо, их свободные руки привычно скрепились, уверенно сцепившись пальцами. Они стояли не так долго как хотели, уже понимая, что не одни, и больше заботясь о дочери. И потом они ушли, не отпуская боль, а идя с ней дальше, делая ее все тоньше, туманней и даже и печально-радостней - хотя бы от того, что Наруто и Саске когда-то были с ними.