Трое суток в заточении без еды. Небольшой стакан воды в день.
Соа чувствует самую настоящую беспомощность в чистом её проявлении. В который раз оказавшись в эпицентре бед, становясь главным героем этого, она не обращает внимания на холодные стены, на вопли, доносящиеся из соседних камер. Соа обречённо смотрит на пол перед собой и неожиданно взгляд цепляется за скомканную ткань на земле, а рядом — маленькая бутылочка воды. Это заставляет искренне удивиться и расширить глаза в попытке лучше разглядеть и не позволить воображению играть с её разумом. Такого в прошлый раз не было. Что это? Маленькая забота о своих пленниках или бесплатный сыр в мышеловке? Она решает не выяснять это, продолжая игнорировать эти вещи, боясь очередной ловушки. Соа бы возмутилась ещё тогда, два года назад, когда отец разбил ей браслет, что школа творит такое со своими школьниками, выбирая меньший класс социума. Возможно, при других обстоятельствах она бы протестовала и высказывала недовольства, что, сбегая в школу Патронов, надеясь на защиту, бедные ученики получают такое наказание за невыполнение нелепых правил. Но это было куда лучше, чем жить в постоянном страхе с отцом и его мерзким другом. Поэтому она молча протерпела и забыла, надеясь, что здесь больше не окажется. А так как разглашение этой информации приравнивалось к нарушению третьего правила, побывавшие здесь ученики держали язык за зубами, чтобы не испытывать судьбу в очередной раз. Однако сейчас, когда появился хоть какой-то смысл в её жизни, когда она налаживала контакт с другими людьми и, наконец, обретала искренних друзей, было куда больнее падать лицом в грязь ещё больше. Она уяснила одну простую закономерность: за каждым её мимолётным счастьем абсолютно точно следует несчастье. Словно высшие силы не дают расслабиться, чтобы она помнила о боли и не привыкала к чему-то хорошему, которое может быть кратковременным и преходящим. Вот и сейчас, оставаясь наедине с собой и чувствуя мерзкий холод, она поддаётся самым ужасным воспоминаниям, которые каждый раз появляются, как только её веки закрываются.❖❖❖
— Соа, я буду через десять минут. Надеюсь, дома есть что поесть! Голос отца в трубке звучит твёрдо и властно, как бывает в моменты, когда он сильно зол. А зол он практически всегда. На жизнь, на работу, на всё на свете в целом. — Да, всё почти готово, — немного взволновано проговаривает девушка, чувствуя, как липкий страх снова к ней подступает. Она сбрасывает звонок и начинает перемешивать рис в мультиварке, нервно проверяя, сварился ли он, чтобы ненароком ещё больше не разозлить отца. С десяти лет, когда мир юной девушки перевернулся с ног на голову после ухода матери, которая без всяких сожалений решила оставить её с отцом-алкоголиком, Соа живёт в постоянном страхе. Поначалу всё казалось относительно нормальным и терпимым, но с годами всё начало усугубляться, внося хаос в размеренную и беззаботную жизнь ребёнка. После ухода матери отца уволили с прежней должности директора фабрики за частые прогулы и чрезмерную вспыльчивость. Он какое-то время был безработным, и потому девушка уже в двенадцать лет устроилась на подработку, на которую регулярно ходила после учёбы. В этом ей помогли родители друзей из старой школы, пристроив к себе в небольшой магазинчик, увидев, как ребёнок увядает на глазах. Соа отчаянно работала, тем самым изводя себя, хотя бы для того, чтобы прокормить себя и обезумевшего отца. Она надеялась и искренне верила, что это временно, что родитель в скором времени обязательно придёт в себя, чтобы взять часть заботы на себя. Однако надежды наивной девочки разбились о суровую реальность, когда он снова ушёл в запой. Соа не отчаялась даже тогда и вполне была готова продолжать трудиться, вот только всё начало меняться не в лучшую сторону. Свою агрессию отец стал направлять на дочь, ломая хрупкую психику, и в какой-то момент переходил к рукоприкладству. Он срывался на ней, смерил взглядом, полным отвращения, и винил её во всех бедах, что свалились на его плечи. Но Соа мужественно переносила всё, сглатывая болезненный ком в горле и вытирая скопившиеся слёзы в уголках глаз, потому что у ребёнка не столько есть выбор, сколько терпение. Через год безделья, наверное, по какому-то счастливому стечению обстоятельств произошло так, что отец устроился в автомастерскую, а потому Соа наконец смогла выдохнуть: уволиться с работы и окунуться с головой в учёбу, почувствовав толику свободы. Вот только всё оказалось куда хуже, чем раньше. В этом месте рабочие выпивали чаще, чем отец за всю жизнь, а потому всё повторялось с новой силой. И порой, попадая под горячую руку, она получала достаточно мощные удары от него. Но и тут она нашла выход, просто перестав выходить из комнаты, когда он заявлялся домой, предварительно всё для него подготовив. Он ел и напивался вновь, а затем засыпал, и тогда она выходила, чтобы привести его в порядок. Порой она отчаянно смотрела на его морщинистое лицо, на время задерживаясь на его седых волосах, и вспоминала время, проведённое с матерью. И задавалась вопросом, изменится ли он когда-нибудь. И заберёт ли её когда-нибудь мама? Соа всё терпеливо переносила, день за днём переживая массу стресса, пока отец не стал звать друзей домой. Каждый раз казалась сильной даже тогда, когда они выпивали все вместе на их небольшой кухне. Было страшно: шум, гул, грубые мужские голоса и дурацкий тошнотворный хохот заставляли её проверять каждую секунду, закрыта ли дверь на замок. Даже эти моменты юная душа героически выносила на своих хрупких, исхудавших плечах. Потому что она ждала окончания школы, чтобы поскорее выбраться из нынешнего адского положения, в котором приходилось быть постоянно начеку. Она мужественно держалась, вот только одно всё же начало настораживать. Начальник отца, который просил называть его дядюшкой Хичолем, оглядывал её странным взглядом — пристальным и слегка пугающим. Под таким взором она чувствовала себя абсолютно нагой, поэтому старалась избегать его в доме. Однако у судьбы свои хитросплетения, а потому в один злосчастный день Соа не знала, что, услышав стук в дверь, не должна была открывать её. — Привет, малышка, ты как? — спрашивает Хичоль, заглядывая к ней за плечо, будто проверяя, нет ли в комнате девушки никого. — Здравствуйте, — звучит неуверенный и слегка обескураженный голос Соа. Очевидно, ей совсем не нравится его появление здесь. — Всё хорошо. Мужчина снисходительно улыбается, выпрямляясь и демонстрируя то, что держит в руках, — несколько небольших коробочек. — Я тебе принёс вкусностей, — улыбается мужчина, затем, по-ребячески склонив голову, произносит: — Впустишь? Нет, Соа не хотела этого делать, но мужчина скорее не спрашивал, он, напротив, встретив замешательство в девушке, просто открывает шире дверь и проходит внутрь, затем совсем бесстыже и оценивающе оглядывает комнату. Ей не нравится это, и Соа горит желанием побыстрее его выгнать, но не знает, как это сделать, а потому стоит возле двери, оставив её открытой. — Вот. — Он останавливается у стола и ставит на него несколько коробок конфет, которые ей совсем неинтересны. — Решил отдать тебе перед уходом. — Спасибо, — проявив вежливость, говорит Соа, всё ещё чувствуя напряжение. — Я схожу проверю отца. Девушка напрягается, когда видит, что улыбка на лице Хичоля гаснет, а глаза темнеют. Паника моментально подступает к горлу, как в те моменты, когда отец за считанные секунды закипает и начинает проявлять открытую агрессию. — Не нужно. Сегодня можешь отдохнуть, — нарочито строго говорит мужчина и делает шаг к ней, вызывая ещё большее неспокойствие в её душе. — Я его уложил в спальне и всё убрал. Соа напрягается ещё больше. Она достаточно высокого роста, но этот мужчина возвышается над ней, как великан, внушая страх. — Не нужно было, я сама… — Тяжело, наверное, без мамы? — перебивает мужчина на удивление мягким голосом. Она замолкает от неожиданного вопроса. Это больная тема Соа, но она с этой мыслью уже свыклась. Да, когда была моложе, обижалась, но, видя такого отца, отчасти понимала её. Соа не нашлось ничего ответить, потому что неожиданно в голове возник образ мамы. Такой размытый, будто, уходя, она старательно стёрла себя из памяти дочери. — Ты чего там стоишь? — Голос Хичоля выводит Соа из воспоминаний, и она качает головой, прогоняя мысли прочь. Девушка оглядывает его, затем смотрит на комнату, и непонятное чувство тревоги в груди снова нарастает. — Я пойду проверю отца, — проговаривает она и намеревается выйти, но рука Хичоля неожиданно задерживает её. — Не нужно, — повышает голос мужчина, отчего Соа хочется вжаться в стену. Она терпеть не может повышенные тона, направленные в её адрес, всем телом ощущая панику, которая окутывает её полностью. Ноги непроизвольно начинают трястись, сердце колотиться, а руки дрожать. — Отпустите меня, — нервно проговаривает девушка, почувствовав жёсткую хватку на запястьях. Хичоль игнорирует просьбу, обходит её и закрывает ранее открытую дверь. Соа следит за всем с ужасом, тело напрягается ещё сильнее ровно в тот момент, когда замок прокручивается, лишая её всякой возможности быть спасённой хоть кем-то. Соа пытается вырвать руку, но это действие только раздражает мужчину, и он тянет её вглубь комнаты. — Что вы делаете? Отпустите меня! — дрожащим от страха голосом проговаривает Соа. Тревога быстро разгоняется по крови, достигая каждой клеточки организма, отчего она ощущает стук сердца в ушах. Тёмные глаза мужчины напротив внушают ещё больше ужаса, а мерзкая улыбка заставляет дрожать от нарастающего страха. — Ни за что! — восклицает он и больше не церемонясь толкает её на кровать. — Я столько ждал этого момента! Соа становится тошно от тона, и она, вскрикнув от неожиданного напора, снова встаёт с места, но слишком тяжёлое тело мужчины придавливает её к кровати, лишая возможности выбраться. — Отпусти меня! — начинает ещё больше паниковать девушка, повышая голос, надеясь быть услышанной, однако её вновь игнорируют. Соа судорожно бьёт его по груди, по лицу, по всему, чему только получается, лишь бы освободиться от такой тяжести, ощущая, как сердце набирает сумасшедший ритм. Но мужчина слишком крепкий. Он начинает напирать ещё сильнее, сопротивляясь ей и усиливая свою хватку, когда она начинает кричать. Соа рыпается, изворачивается, почувствовав его мерзкие руки на талии, потом чуть ниже на бедре. Вскрикивает, ещё больше дёргается, всё ещё не веря, что это происходит с ней. Однако Хичоль терпением не обладает, а потому в следующую секунду влепляет совсем невинной девушке громкую пощёчину, вызывая своим действием тишину. Щека горит. Соа в ещё большем смятении. Пытается хоть как-то прийти в себя от унижения и боли. А после она так злится, что пытается коленом ударить его между ног, но у неё, конечно же, не получается, потому что весовая категория неравная. Мужчина сильнее и тяжелее её трёхкратно, а потому остаётся только звать на помощь. Но Хичоль вовремя соображает запихнуть в её рот непонятно откуда взявшую ткань, которую всеми силами она пытается выплюнуть, но все попытки тщетны. Соа остаётся снова рыпаться, пытаться как-то сопротивляться, но, громко ругнувшись, Хичоль стягивает с себя ремень, перевязывает её запястья, затягивая, и, подняв над головой, крепит к кровати, обездвижив её. От отчаяния и надвигающего страха Соа плачет навзрыд, но он вряд ли видит её слёзы, стягивая с неё домашние брюки вместе с нижним бельём. Весь ужас проносится перед глазами девушки, когда он снимает следом и свои штаны. — Тебе сколько? — непонятно зачем спрашивает он, прекрасно зная, что она не сможет ответить. — В свои семнадцать лет, — предполагает мужчина, — ты выглядишь совсем как взрослая шлюха! Мерзкий голос раздирает душу, вырывая из груди отчаянные вопли о помощи, которые заглушаются тканью во рту, оставляя лишь стоны. Хичоль безжалостно раздвигает её ноги, в то время как Соа от ужаса закрывает глаза, не в силах избежать неизбежного. Она знает: никто ей не поможет. Никто не помогал до этого, и сейчас не будет исключением. Юное сердце вновь разбивается вдребезги, душа разрывается от ощущения грубых рук на бёдрах. Она сильнее зажмуривает глаза, будто это поможет испариться и исчезнуть отсюда. Однако волна боли от резкого толчка вырывает из неё душераздирающий стон. С уголков глаз скатываются слёзы, руки больно царапает ремень при попытке высвободиться, а нижнюю часть парализует от боли. Она слышит рык, затем чувствует мерзкое дыхание у шеи, когда мужчина придавливает её всем телом, продолжая свои резкие движения, и ей в этот момент больше никогда не хочется открывать глаза. И ровно в четырнадцать лет Соа подвергается изнасилованию взрослым мужчиной. Потерянная девушка мгновенно отключается после перенесённой трагедии, потому что неподготовленный, совсем юный организм не справляется с тяжёлым стрессом и болью. И наутро Соа просыпается с пустой головой, пульсирующей болью в висках, ужасной сухостью в горле и с разбитой вдребезги душой, охваченной жестокой реальностью. Надежды, мечты и стремления гаснут в ней моментально, когда она чувствует боль по всему телу, а в памяти всплывают моменты ночного кошмара. Она не знает, когда ушёл этот мерзкий мужчина, который так безжалостно обошёлся с ней, как и не знает того, как быть дальше. Соа не смотрит на своё нагое тело, явно покрытое следами борьбы, потому что ей тошно. Тошно от жизни, от ситуации, от себя и от всего на свете. Весь мир меркнет перед глазами, но она усилием воли встаёт с кровати и натягивает на себя первую попавшуюся футболку. Взгляд падает на засохшую кровь на кровати, и она давит рвотный позыв, с силой скидывая с поверхности все простыни. Внутри всё разрывается от боли и разочарования, а мозги раскалываются на две части. Взгляд чернеет, наливается яростью и ненавистью, огромной и пылающей, разрастающейся внутри неё с каждым тяжёлым вдохом. У неё отобрали практически всё в этой жизни. Сначала маму, затем отца, а теперь лишили последнего, что у неё оставалось. Чести. Чем дорожит, наверное, каждая девушка. И то, что оставалось и было с ней на протяжении всех лет. Но и это жизнь решила отнять. Полная боли и отчаяния, всё ещё пребывающая в прострации от того, что это зверство произошло с ней, она выходит из комнаты. Но куда больнее видеть отвращение в глазах отца. — Ты как разгуливаешь по дому?! — недовольно бурчит отец, встретив её у двери в порванной на шее футболке и абсолютно разбитой, с ужасно растрёпанными волосами, и совсем не видит в глазах опустошённости и боли. — Совсем уже от рук отбилась! Он говорит с таким омерзением, что Соа буквально чувствует, как рвота поступает к горлу. Она забегает в ванную и совсем не может узнать человека в зеркале. Осознание слишком резко приходит, бросая кадры пережитого в голову, и слёзы просто льются не останавливаясь. Внизу живота тянет, тело изнывает от напряжения, а когда она оказывается под душем, всё начинает щипать. И Соа чувствует полное отвращение к себе, понимая, что жизнь теперь никогда не будет прежней. В голове звучат последние слова Хичоля: «Если не хочешь, чтобы я уволил твоего отца, никому об этом не расскажешь. А ты ведь знаешь, что отец твой сойдёт с ума, если его уволят!» И это становится одним из факторов, который заставляет её проглотить это унижение. Однако это не единственная и не главная причина её молчания, потому что основным фактором является стыд. Она не знает, как рассказать, не понимает, как можно о таком вообще говорить. Да и с кем она поделится? Ей было ужасно стыдно признаться даже перед собой, а перед другими очень страшно. Она же автоматически превращалась в жертву насилия в обществе, и это ставило на ней какое-то клеймо. Ей этого не хотелось. И как бы тяжело ни было, она скрыла ото всех правду, хотя это было несложно, потому что у неё, кроме чёрствого отца, никого и не было. Спустя время Соа собирает всё мужество и отдаётся учёбе, а когда очень сильно нуждается в защите, словно по велению высших сил, натыкается на объявление о школе Патронов, где её удовлетворяет сама мысль жить подальше от отца и всего пережитого. И она справляется с вступительными экзаменами и поступает на бюджетной основе благодаря хорошим знаниям, а в графе «Срочность» указывает домашнее насилие. Ей было легче признаться в том, что её бьёт отец, чем в том, что с ней сотворил чужой мужчина.❖❖❖
Темнота — это всегда неизвестность. Бессилие и беспомощность, что сопровождают бедную девушки всю сознательную жизнь. Соа зажмуривает глаза в попытках справиться с отвратительной картиной из прошлого и не обращать внимания на сухость в горле. Когда именно оказалась здесь, Соа не помнит. Всё, что в памяти остаётся, — как её позвали в кабинет директора, угостили кофе, а дальше всё как в тумане. Однако во второй раз пережить наказание куда легче, чем в первый, когда ты несколько часов сидишь в неизвестности. Сейчас всё так же до жути противное и мерзкое, вот только первоначального шока уже нет. Скорее безысходная усталость, когда ты понимаешь, что изменить уже ничего не можешь. Разум крутит на повторе все болезненные воспоминания, и она сильнее зажмуривает глаза, чтобы изгнать их. И совсем неожиданно среди всего этого хаоса в голове вспыхивает Чонгук: улыбается ей своей широкой улыбкой, мягко и ласково, как никогда никто не улыбался ей прежде. И будто вся боль уходит только от его огромных глазок, которые смотрят так тепло и нежно, согревая её, как внутренний обогреватель. Соа зажмуривает глаза ещё сильнее, цепляясь за его образ, и постепенно успокаивается. Всегда и везде. В любых странах и мирах. Одно остаётся неизменным. За ошибки взрослых платят совсем неповинные дети. Слезами, что тайком скатываются с глаз юных людей, болью в груди, что сдавливает тяжестью несправедливости судьбы и трескающимся мирозданием.❖❖❖
Чонгук мрачнее тучи. Стоит у здания школы и не может понять, что теперь делать. Он чертовски растерян, и каждый отчаянный вдох, кажется, уже начинает причинять дичайшую боль от беспокойства. С пропажи Соа прошло уже более двух суток, а он не знает, как быть, потому что, как оказалось, она находилась в самой школе. Точнее, не так: как выяснил Хосок, камеры зафиксировали её в общежитии в начале, а уже потом она направилась в здание, где проходят уроки. Как только она оказалась внутри, дальше действий никаких не было. Хосок же для себя выяснил, что, оказывается, он не имел полный доступ к камерам, потому как на первом этаже, в частности в коридоре, из которого можно было попасть в кабинет директора, просмотреть всё там не получилось. Раньше он об этом не задумывался, потому что личной защитой главы занимались отдельные люди. Он рассказал об этом брату, и Чонгук был сбит с толку ещё больше, потому что не мог понять, куда она могла пропасть. Ведь внутри школы не осталось места, где он бы не обыскал. Даже к мисс Элис заглянул, на что та с неподдельным беспокойством вызвалась помочь. — Чонгук! — окликает его мужской голос, вырывая из мыслей. Чон поворачивается на звук и видит вытянутое лицо Ыну в тусклом свете уличных фонарей. Он стоит, переминаясь с ноги на ноги, и смотрит по сторонам, словно нашкодивший школьник. — Ыну? — спрашивает Чонгук, оглядывая парня в широких чёрных вещах и такого же оттенка кепке на голове. Чонгук удивлён. В такое время ни один школьник не должен был находиться здесь, не считая его, который просто-напросто никак не мог уснуть. — Ты ищешь Соа? — неожиданно задаёт вопрос чуть севшим голосом он. Сердце Чонгука за секунду замирает от услышанного, и он сам того не осознавая на автомате делает шаг к парню напротив, не обращая внимания на сквозившую неуверенность в голосе Ыну. — Да, — выдыхает Чон, только что обрётший крупинку надежды. По растерянному, немного испуганному взгляду Ыну, но при этом чётко передающему решительность, Чонгук верит, что парню что-то известно. — Я знаю, где она, — озвучивает Ыну, подтверждая догадки парня. Чонгук не замечает, как задерживает дыхание, прежде чем спросить дрогнувшим голосом: — Где? Ыну несколько секунд молчит, вызывая в Чоне явное нетерпение. Ему просто жизненно необходимо узнать, где она, иначе точно скоро сойдёт с ума. — Она там, — проговаривает наконец Ыну и указывает пальцем на место, а Чонгук практически сразу прослеживает за направлением руки. Ему приходится вновь повернуться в сторону школы, но в этот раз чуть правее и заглянуть в совсем дальний угол. Совершенно заброшенное здание, оплетшее в некоторых местах лианами, смотрит на него, вливая в него странное предчувствие тревоги. Чон знает о существовании этого места, с давних времён оставшегося нетронутым, но только Чонгук не ожидает, что там может обитать хоть одна живая душа, потому что, по рассказам, там даже все крысы вымерли. Он вспоминает, что дедушка Тэхёна хотел снести это здание и построить какое-то развлекательное место для детишек, но слёг раньше, чем исполнил это. А нынешний директор за несколько лет работы здесь ничего не стал менять. — Что значит «там»? — в ужасе спрашивает Чонгук, поворачиваясь к Ыну, который молча преодолевает расстояние между ними, а затем движется в сторону неизвестного здания, взглядом прося идти за ним. Чон без всяких вопросов направляется за парнем, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Ведь не может быть такого, что Соа там. Что там ей делать? Пока в душе Чонгука скребут кошки, выворачивая душу наизнанку, он движется за Ыну, совсем не задумываясь о том, что это может быть самой настоящей ловушкой. В его голове только образ Соа, за которым он следует и который непременно хочет найти, а потому весь здравый смысл остаётся где-то позади него. Ыну же в это время всем телом ощущает напряжение Чонгука. Он несколько дней наблюдал за ним, всё хотел подойти, но никак не мог набраться мужества. Ведь он знает, что за этим обязательно последует наказание намного ужаснее того, что увидит сейчас Чонгук. Однако Ыну был слишком благодарен Чону, богатенькому парню, который не видел в нём ничтожества, несмотря на ужасную вспыльчивость характера. Воспитанный в жестких условиях улицы, он не знал других чувств, постоянно находясь на грани сумасшествия из-за ярости, что копилась в нём годами. За несправедливость судьбы, за ненадобное отношение в приюте, а далее ещё худшее у приёмных родителей, после которых он оказывается на улице. И только по счастливой случайности его берут сюда в качестве рабочего класса, бонусом которого являлось бесплатное обучение и проживание. И возможно, всё так и продолжилось бы, ярость бы поглотила его полностью до последней клеточки, если бы не тренировки Чонгука, на которых он учил его бороться с эмоциями, направляя весь негатив на боксёрскую грушу. Поначалу всё казалось странным: он не мог позволить кому-то учить его, не мог поверить в искреннюю веру в него и в собственные силы, но Чонгук обладал каким-то прирождённым даром убеждать людей и находить с ними общий язык, и он сдался. Конечно же, Ыну не избавился от этой агрессии по дуновении ветра — она в нём всё ещё присутствовала и проявлялась, порой в мельчайших деталях, однако он научился направлять злость в другое русло. С другой же стороны, Ыну было ужасно стыдно. За то, что однажды, ещё не умеющий контролировать ни свои гормоны, ни эмоции, так жестоко набросился на Соа. Тогда он был ещё во власти ярости, но постепенно, когда в нём стала погасать ненависть ко всему миру, он начал чётко отличать нравственное от аморального. И каждый раз, когда он видел Соа с Чонгуком, он жалел о своём поступке. Иногда Ыну караулил девушку, чтобы извиниться, но каждый раз духу не хватало этого сделать. А когда она оставалась одна, он, как тень, провожал её по территории Патронов, чтобы никто не тронул девушку, как однажды он. Ыну столько времени смотрел на неё, что не заметил, как она начала пробираться в его сердце своими огромными глазами и робкой улыбкой. Постепенно он стал замечать изменения, потому что порой слишком долго засматривался, когда она читала в библиотеке, в которую бы он самостоятельно не ходил. Она стала преображаться на глазах, очаровывая его ещё больше. Пухлые губы становились каждый раз розовее, а молочная кожа приобрела здоровой оттенок, вызывая в груди юноши невольный трепет. И вчера, когда пришла его очередь караула, от которого не мог избавиться, потому что не платил школе за обучение, он увидел в «темнице» Соа. Ыну был в ярости, когда бездыханное тело занесли и бросили на пол, что хотелось разгромить сразу всех в этом мрачном месте. Это оказалось тяжёлым испытанием для него, но он понимал, что не мог ничем помочь, так как был не один и его вспыльчивость только усугубила бы ситуацию, навредив и ей, и ему. Однако поздно ночью он втихаря подкрался к ней, когда все уснули, и положил под голову свой плед, которым он иногда укрывался, и бутылочку воды рядом. Не накрыл её, потому что сразу бы заметили другие, а проявил хоть какую-то заботу, на которую был способен. И всю ночь наблюдал, чтобы к ней никто не заходил, потому что знал: у здешних дозорных не было никаких моральных принципов. И пока присматривал, размышлял над тем, как же её вытащить отсюда, пока в голову не пришла идея привести Чонгука. Чонгук же тем временем был в ярости, когда поглощённый в свои мысли Ыну завёл его в совсем непонятное место, куда пускали по какому-то то ли шифру, то ли коду — неизвестно. Парень остановился и, прежде чем подойти к охране, спешно накрыл голову Чонгука кепкой, а лицо скрыл маской. Чонгук бы возмутился, если бы не был так обескуражен происходящим. Благополучно минуя двоих охранников, они спускаются по старой бетонной лестнице в подвал, и весь ужас предстаёт перед Чоном, когда он видит перед собой много карцеров. Он никогда не был в заброшенных зданиях, но это место абсолютно точно было копией начала какого-то дешёвого фильма ужасов. Огромные металлические решётки, сырость, голые бетонные стены и мрак вперемешку с отвратительным запахом ржавчины и плесени, который, кажется, смешивался с физиологическими отправлениями людей. Его начинает неистово злить это место, потому что он не мог смириться с мыслю, что Соа была здесь. — Кто ты? — Неожиданно перед Чонгуком останавливается высокий амбал. Чон поднимает взгляд на источник низкого гортанного голоса и встречает крупное лицо, изуродованное множественными рубцами. Взгляд тёмный, и в нём явно пляшут черти безумия, затягивая хозяина в пучину бездны. Чонгук его не боится, но догадывается, что это явно не школьник, потому что тот превосходит его и в плечах, и в росте, да и глубокие морщины у глаз указывают на возраст. — Стив, это новенький, — быстро вмешивается Ыну, становясь рядом. Двое парней пожирают друг друга глазами, пока он пытается достучаться до них и одновременно не выдать ничего нынешнему дозорному. — Директор лично попросил его ознакомить. Кажется, Стив ему не верит: склоняет голову, пытаясь хоть что-то разглядеть, пока Чонгук стоит как статуя, не шелохнувшись с места ни разу. — Сними маску, — приказывает Стив, явно ощущая недоброжелательное отношение Чонгука. Нависает молчание, сердце Чонгука кульбитится от его просьбы. И хоть он и не страшится его и вполне может исполнить его просьбу, всё же понимает, что Ыну не просто так надевал на него маску, потому что незнакомцев, очевидно, в таких местах не жалуют. Да и вероятность того, что его сразу же узнают, слишком велика. — Ему недавно изуродовали лицо, — поясняет Ыну, изображая в голосе печаль. — Так что тебе лучше этого не видеть. Стив ещё несколько секунд продолжает смотреть на него, проходится взглядом по тёмной маске, поднимается выше, заглядывает глубоко в глаза, а затем произносит, слегка поджав губы: — Сочувствую, чувак. Чонгук молча кивает, не в состоянии сейчас с кем-то разговаривать, потому что все, кто становился на его пути к Соа, автоматически его раздражали. Однако чувство облегчения всё же проскакивает в груди от понимания того, что их не раскрыли. — Ты можешь отдыхать. Мы справимся с ним вдвоём, — говорит Ыну, пока Чонгук бегает взглядом по тёмным камерам. Стив, благодарно кивнув и явно не почувствовав подвоха, направился в сторону комнаты отдыха, изрядно уставший от такой мрачной работы. Чонгук же тем временем в очередной раз оглядывается вокруг, понимая что это явно подпольное место, которое контролируется и существует отдельно от школы. Он готов был возмутиться, увидев несколько школьников, которых считал хулиганами, караулящих это здания ещё на входе, но потерял всякий интерес ко всему, когда Ыну осторожно, избегая лишних глаз, завёл Чонгука в одну из камер. Очевидно, в такие моменты, когда замирает сердце от увиденной картины, человечество ничего не может сделать, кроме как застыть, пребывая в шоковом состоянии. Так и Чонгук не мог некоторое время и с места сдвинуться, увидев Соа, которая лежала у стены, скрючившись пополам в одной тонкой футболке и брюках. Долго пытался всмотреться, надеясь, что это его галлюцинация или очередной плохой сон, от которого он непременно проснётся. Однако, как бы то ни было, осознание происходящего наяву заставило сердце Чонгука пропустить удар. Голова опущена, длинные волосы спадают на лицо и на землю, а Чон пытается набрать в лёгкие больше кислорода, ощущая, как резко его стало слишком мало. — Соа, — выдыхает Чонгук и, сорвав оковы ступора, за считанные секунду оказывается рядом. Его слегка трясёт, он не может контролировать свои эмоции. И это заметно по дрогнувшей руке, которая осторожно убирает волосы в сторону. Лицо бледное, глаза закрыты, а губы потрескавшиеся и совсем потерявшие всякую кровь. Ранее образовавшаяся ярость в Чонгуке за секунду подавляется переживанием за подругу. И непонятно, кому было хуже: Чонгуку, который увидел её уже второй раз в таком разбитом состоянии, или же ей. Очевидно, ей было, конечно же, куда хуже, но и сердцу парня было нелегко такое вновь лицезреть. Соа открывает глаза не сразу, но через некоторое время всё же веки поднимаются, и она смотрит на него с явным сомнением. — Чонгук? — звучит совсем безжизненный голос Соа, которая выпрямляется, очевидно, для того, чтобы сесть. Получается не сразу, потому что головокружение и явное истощение организма дают о себе знать. — Ты… откуда? — Она неожиданно качает головой, а уголки губ опускаются. — Точно, это сон… Чонгук сглатывает от отчаянного голоса. Сколько же она здесь так лежит, что уже не может отличить реальность от миража? — Соа, это не сон, — осторожно проговаривает Чон, чувствуя, как внутри всё переворачивается от того, с какими потускневшими и отчаявшимися глазами смотрит на него подруга. Он немного опускает маску, чтобы одноклассница узнала его, прежде чем произнести: — Слышишь? Конечно же, Соа поначалу ни во что не верит. Потому что воображение столько времени издевалось над ней, ложно подкидывая образы Чона и его мягкого тембра, что она не сразу соображает, что сейчас реальность и перед ней стоит тот самый самоотверженный Чон Чонгук. А чтобы убедить её в этом, парень просто за долю секунду зажимает в своих крепких объятиях, даря чувство спокойствия. — Чонгук, — сломленным голосом шепчет Соа, зажмуривая глаза и обнимая его в ответ, крепко ухватившись, как за спасательный круг, брошенный утопающему. — Я… прости меня… — Всё хорошо, — спешит успокоить Чон, чувствуя, как трясётся её тело. — Мы заберём тебя отсюда. Соа не сразу замечает Ыну, который стоит в стороне и наблюдает за этой картиной с осторожностью, боясь вмешаться и разрушить идиллию, но при этом ощущая не самые приятные чувства в груди от их объятий и одновременно от нарастающего страха. Ведь им ещё предстояло выбраться отсюда незамечанными. Уйти из «темницы» втроём — задача не из простых. Ыну переживает, его сердце бешено колотится от мысли, что их могут заметить. Ыну даёт некоторое время паре, постоянно поглядывая на коридор, а затем выходит первым и в очередной раз осматривает их путь отступления. Стив должен быть в дальнем углу и мирно спать, но осторожность нужно было соблюдать в любом случае, иначе с ним справиться им будет сложнее всех. Если со школьниками Чонгук бы решил вопрос в два счёта, то с этим отбитым на голову великаном даже вдвоём они могли бы не справиться. И тем более с совсем обессиленной Соа, которую Стив мог использовать в своих целях, лишь бы их разозлить. Поэтому, когда осторожно подозвал держащую за талию Соа Чонгука ближе, они с оглядкой двигаются к выходу. Тела двух парней напрягаются, так как пойманным никто не хотел быть, потому что в таком случае в «темнице» они окажутся все вместе, потеряв всякую надежду на спасение. Это знали Ыну и Соа, однажды испытавшие на себе наказание школы, но ничего наведавший Чонгук теперь тоже ощущал, что с этим учреждением не всё так просто. Как только они аккуратно, минуя все карцеры, достигают лестницы, Ыну осторожно заводит их под неё, удивляя Чонгука, который не переставал всё это время обнимать совсем раскисшую Соа за плечи. Однако задавать лишних вопросов Чон не стал. Очевидно, Ыну знает, что делает, а потому он решает довериться ему, в то время как тот, вытащив из кармана телефон, начинает набирать какой-то текст. Чонгук, если бы проявил любопытство, не будь не охваченным переживаниями за одноклассницу, увидел бы, что Ыну отчаянно просил подмоги у охранников, что пропустили их наверху, навешав им лапшу о том, что кто-то решил бунтовать. И помощь не заставила себя ждать слишком долго. Через несколько мгновений послышался топот по лестнице и тени двух мужчин проскочили мимо них. И как только те скрылись за углом, Ыну быстро двигается в сторону выхода, подзывая к себе идущую за ним пару. Времени было в обрез, потому что эти парни быстро пройдутся по камерам и, скорее всего, догадаются выйти на улицу. Путь по лестнице кажется для троих школьников самым длинным, хотя таковым не является. Однако, когда они оказываются снаружи, все трое выдыхают, будто тяжесть мира спадает с их плеч, громко упав на землю. Они судорожно выдвигаются с территории школы, борясь с бешеным сердцебиением. Всё действительно выглядит как чёртовый экшен в мире кинематографа. Ыну провожает вплоть до небольших магазинчиков, наблюдая за тем, чтобы не было следа за ними, вот только, вдалеке увидев тень Стива, понимает, что ему нужно всё это как-то замять до завтра или замести следы, а потому останавливается. — Дальше идите без меня, — говорит он, развеивая тишину тёмной улицы своим слегка дрогнувшим голосом. — Ыну… — Я справлюсь, — не даёт договорить остановившемуся Чонгуку, в глазах которого было явное беспокойство. — Позаботься о ней, пожалуйста. Ыну просит искренне и, не дав возможности вставить слово Чону и сдержанно улыбнувшись, уходит обратно в направлении школы. Чонгук бы переживал чуточку больше, и при других обстоятельствах точно бы бросился на помощь своему ученику, не дав ему уйти. У него было столько вопросов в голове, но совсем усталое тело рядом заставляло забить другие заботы в дальний угол. Чонгук натягивает на Соа свою куртку, почувствовав, как она заёрзала в тонкой футболке, а поняв, что сил у неё больше нет, он просто берёт её на спину. Внутри разгорался пожар, мысли хаотично сменялись от непонимания того, что происходит в школе, в которую он беспрекословно верил до этого. Считал, что делает благое дело наравне с учреждением, которое славилось своим благородством, только вот совсем не ожидал, что такое может происходит в ней. Однако сейчас это не было так важно, как здоровье и благополучие Соа.❖❖❖
Оказавшись в своей комнате, Чонгук несёт Соа в ванную и осторожно кладёт в набранную тёплую воду, предварительно оценив, что никаких повреждений на её коже не было. А так как её трясло от холода — это был единственно верный и быстрый способ её согреть. Соа, так и не проронившая ни слова, зажмуривает глаза, оказавшись под водой, а затем осторожно открывает их. Она всё ещё не может поверить, что в безопасности. Весь путь, вся дорога до общежития казалась миражом, а под конец разум и вовсе решил отчаяться, отключившись. Сейчас же взгляд фокусируется на Чонгуке, который, усевшись на корточки возле ванны, держит её за руку, нежно поглаживая. — Чонгук, — тихо произносит она, чувствуя, как ком собирается поперёк горла. Соа оглядывает себя, его, ванную комнату и вновь растерянно смотрит на него. Всё вновь кажется галлюцинацией, ведь не может быть такого, чтобы ей когда-то так повезло. Всю жизнь одно испытание за другим, а тут Чонгук с огромными и ясными глазами, полными неподдельного переживания, глядит на неё, вызывая в груди щемящее чувство. Никто не смотрел на неё так, всегда пренебрежительно обращаясь, а потому слишком долгое время забота Чонгука для неё казалась неправильной. Просто потому что она не привыкла. Отчаялась и не верила больше. От неё привыкли отказываться, ненавидеть, презирать и принимать просто как жертву обстоятельств, но никто не смотрел с любовью… — Я сейчас выйду, а ты можешь полежать и привести себя в порядок, — объясняет мягко Чонгук, понимая, что ей может быть некомфортно. — Не уходи, останься, пожалуйста, — дрогнувшим голосом произносит Соа, придерживая парня за край футболки, когда тот встаёт с места. Чонгук следит за тянущей рукой, и в сердце что-то непроизвольно ломается. Снова этот голос совсем отчаявшейся и разбитой девушки. Избегая лишних вопросов, он забирается в ванную, не обращая внимания на то, как мокнет одежда и неприятно липнет к телу. Сейчас это меньшее из того, что его беспокоит. Погрузившись в воду, он пододвигается и просто приближает её к себе, чувствуя, что это необходимо не только ей, но и отчаянно ему самому. Соа крепко зажмуривается, прижавшись к его груди, и зарывается лицом в ткань тёмной футболки. И, наверное, впервые за свою жизнь чувствует себя в абсолютной безопасности. В объятиях Чонгука Соа поддаётся эмоциям — теперь не в бреду, а в ясном сознании. Скрываемые чувства боли и обиды вырываются наружу, скапливаются влагой у уголков глаз и скатываются по щекам. Соа выдыхает ему в грудь, позволяя себе быть ещё более откровенной, открытой перед ним, со всеми своими страхами и ранами. В голове девушки возникает её маленький образ, который смотрит на ссорящихся родителей, боится и притаивается в углу. Вспыхивают давно позабытые моменты, когда она испуганно убегает в комнату, увидев, как отец бьёт маму, закрывает уши и напевает песенку, чтобы заглушить звуки, доносящиеся за дверью. И вот Соа уже пять, восемь, десять лет — всё проносится перед глазами, как кинолента. Она снова ранимая, убегающая от любых звуков, дрожит от испуга и страха, смотря на то, как мама выходит из дома, обещая вернуться и говоря быть сильной. И Соа со слезами на глазах тоненькими ручками обхватывает шею матери, обнимая её и прося не уходить. Однако та с силой вырывается, и дверь захлопывается перед глазами, а испуганная, беззащитная перед силой взрослых девочка оседает на пол и громко плачет. Будь сильной, говорит себе Соа каждый раз — в одиннадцать лет, когда руки неистово горят от ремня отца, а тело дрожит от страха. В двенадцать, когда идёт работать, вынужденная брать ответственность на свои хрупкие плечи. В четырнадцать, когда подвергается ужасным событиям, которые разбивают в ней душу, надламывая и того пострадавшее сознание. В шестнадцать, когда оказывается в новой школе одна, обречённая терпеть издевательства и пренебрежительное отношение. Беззаботного детства, тёплых и ласковых рук матери давно уже нет, и она задумывается, а были ли они вообще? И кажется, на этот вопрос находится чёткий ответ только сейчас: любящая мама вряд ли бы оставила ребёнка с таким тираном, это скорее выглядело как спасение собственной шкуры. И все попытки оправдать её теперь выглядели самой настоящей глупостью маленькой девочки, когда-то истинно верящей в то, что мама вернётся за ней и непременно заберёт. Все очевидные факты проносятся в голове, воспоминания душат, а ласковый шёпот Чонгука и слова поддержки отбирают все остатки гордости и самообладания, позволяя наконец побыть немного слабой. Охватить его крепче и позволить себе плакать. Выплеснуть всю боль, сопровождающую её всю жизнь. Чонгук замирает, боясь пошевелиться, и еле сдерживает собственные эмоции. Отчаянные всхлипы и крепкая хватка в очередной раз показывают Чонгуку израненную душу Соа. Он гладит её по спине совсем мягко и ласково, демонстрируя самые нежные чувства к ней. Чонгук не знает, как давно всё перевернулось вверх дном. Не знает, как безжалостно Соа пробралась в мысли. Как семь дней в неделю, каждый час, каждую минуту и каждую секунду мозг думал о ней, но это было неважно. Потому что теперь он хотел, чтобы эти семь дней в неделю она была не в мыслях, а рядом. И он обещает себе, что разберётся со всем дерьмом, которое происходило с ней. Иначе он не Чон Чонгук.❖❖❖
— Она не знает ещё? — спрашивает Ынджу, сидя на кресле в комнате Тэхёна, прямым взглядом изучая его. Ким изменился за этот год, вот только привычку держать всё в себе так и не утратил, лишь приумножая её отстранённостью. — Нет, — отвечает он и откидывается на спинку стула. Он устал, ещё и шея затекла от неудобной позы за столом, за которым он пытался выудить ещё немного информации. — Родители не рассказали об этом, так как же я тогда смею говорить? По сути, я для неё никто. Ынджу остаётся в очередной раз цокнуть языком и забавно закатить глаза. — «Никто» так бы рьяно не искал информацию, чтобы защитить её, — нарочито строгим голосом говорит девушка, слегка закатывая глаза. А затем неожиданная догадка окутывает её разум, что она ежесекундно озвучивает мысли: — Я так понимаю, и об этом она всё ещё не знает? — Нет, — без единой эмоции в голосе говорит Ким, но всё же в нём чувствуется эта усталость и беспокойство. Ынджу догадывалась, но всё же надеялась, что Тэхён стал чуточку открытее, чтобы люди ложно не вешали на него ярлык самого чёрствого и к тому же избалованного мальчика школы. Потому что он таковым не был никогда, скрывая всё за маской безразличия. — Поэтому она так странно на меня смотрит, когда я к тебе прихожу? — переводит тему Ынджу, вспомнив, как часто Ари провожала её любопытным взглядом. Поначалу она не обращала внимания, а сейчас всё становится таким очевидным. — Ари видела, что ты заходила? — забавно удивляется Тэхён, округляя свои глазки. Иногда он всё ещё очарователен для взрослого парня, в нём всё ещё есть та детская задорная нотка, которую подруга помнит. — Ага, — отвечает Ынджу и незлобно усмехается, поняв драматичность ситуации. — Какая ирония! Каждый раз натыкаюсь на неё возле твоей двери. И она явно мне не рада. Девушки намного острее чувствуют друг друга, да к тому же намного проницательнее лиц противоположного пола. Именно поэтому Ынджу не заставило труда прочитать эмоции Ари. — Да брось ты, — отмахивается Тэхён. Ынджу улыбается. Ну вот он — типичный представитель мужчин, который поймёт обо всём, только если сказать это десять раз вслух. И то не факт! — Она ревнует, и ей неприятно, — поясняет Ынджу, оглядывая волнистую шевелюру друга, которая мило развевается, когда он удивлённо поворачивает голову в её сторону. — Я, конечно, всё понимаю: ты хочешь помочь ей и её родителям и держишь её на расстоянии, чтобы она жила спокойно. Но поверь, девушкам твоя неопределённость не нравится. Ты не должен так поступать с ней, если она тебе дорога. Тэхён слушает внимательно, не смея перебивать подругу, потому что разумом и сердцем понимает, что она чертовски права. — Знаю, — немного обречённо проговаривает Ким и трёт переносицу от напряжения. Тэхён сам когда-то просил Чимина рассказать, пока не стало слишком поздно. Но сделать с этим он не может абсолютно ничего, потому что родители Ари тоже в какой-то степени правы: лучше не знать о том, что тебе угрожает опасность, и жить в беззаботном неведении. Ким и так устал от всего на свете, а больше всего, наверное, от себя самого, пытающегося быть бесчувственным кабелем, которым априори не являлся. — И кстати, Ари дружит с Соджуном? — звучит неожиданный вопрос, на что Тэхён резко поворачивает голову, развеивая мысли прочь. Упоминание имени самого заядлого хулигана школы режет слух. А озвучивание его рядом с именем Ари выводит его на новую степень переживания. — Почему ты спрашиваешь? — Голос Тэхёна звучит волнующе. — Потому что видела, что она шла по коридору с ним… Тэхён рефлекторно выпрямляется, будто это поможет как-то исправить ситуацию, а затем довольно быстро и эмоционально спрашивает, округляя глаза: — Когда это было? Ынджу тушуется от твёрдого голоса друга и выпрямляется следом, почувствовав себя провинившимся ребёнком. — Как только я сюда пришла, несколько часов назад… — И ты говоришь мне об этом сейчас?! — слишком резко спрашивает Тэхён, однако в этом голосе было скорее переживание, чем упрёк, а потому подруга не злится, ощущая вместо этого образовавшееся и в её груди волнение. — Я подумала, что ты знаешь, раз так спокойно сидишь в комнате, — искренне поясняет Ынджу, теперь начиная чувствовать вину. Только вот Тэхён едва слышит последние слова, судорожно выбежав из комнаты, оставив потерянную подругу совсем одну.❖❖❖
Ари была ужасно расстроена. Отдых был отвратительным. Если ещё учесть то, что родители пытались делать вид, что всё хорошо и ничего не произошло, совсем не затрагивая тему школы или всего того, что с ней было связано, можно было сказать самым паршивым. А самое печальное — это то, что ей пришлось подстраиваться под атмосферу, а ночами думать и просто разрываться изнутри, изливая душу лишь в подушку. Вернувшись в школу, надеялась немного выдохнуть, однако, поняв, что и привычная рутина исчезла, Ари стало ещё тоскливее. Соа не было, а Чонгука поймать было нереально: он метался по школе как обезумевший. Ари так и не удалось выяснить причину такого поведения, но, по правде говоря, ей было настолько плохо самой, что думать о чужих проблемах хотелось меньше всего. В довершении всего, наверное, поразил Тэхён, который выглядел нормально и при этом делал вид, что всё в порядке, учитывая, что Данби написала, что на замену роли модели для себя он выбрал самостоятельно, исключив её из состава. При этом попросив удалить все её фотографии с главных страниц сайта и приложения. Вот так вот бездушно и без лишних объяснений. Они встретились с ним единожды в коридоре, но он лишь улыбнулся, а затем быстро зашёл к себе в комнату. Ари не знала, чего ожидала, но уж точно не чего-то подобного. Это пошатнуло ещё больше её и до того измученные нервы, потому что она не знала, чем не угодила ему. Неужели так быстро Киму наскучила её внешность и она в целом, что он так безжалостно избавился от неё? И все эти обстоятельства сложились воедино и расстраивали бедную душу с новой силой. Ари никто не старался понять, напрочь забыв о её существовании. Да и не осталось никого. У неё был Чимин… маяк, что бескорыстно помогал, поднимал настроение в нужный момент, и его отсутствие ощущалось намного острее. Воспоминания о нём всё ещё причиняли дичайшую боль в груди, разрывая все внутренности, но она продолжала держать всё в себе. Первый раз она столкнулась с такими глобальными проблемами, которые собрались как снежный ком и катились теперь с горы вместе с ней, потому что Ари не задумываясь согласилась на приглашение какого-то Соджуна. Имя ей было знакомо, а потому она просто решила, что должна забыться на вечеринке. Ей хотелось отвлечься, так как мысли губили, мемуары памяти причиняли боль, и ей было в целом очень плохо. А когда алкоголь в первый раз пробрался в желудок и, распространяясь по кровотоку, ударил в голову настолько сильно, что она задалась вопросом о том, почему же не пила его ранее. Ведь проблемы стирались за считанные секунды, застилая все мысли пьяной дымкой и невесомым наслаждением. Ей было настолько хорошо, что она, кажется, даже не обращала внимания ни на своё поведение, ни на чьё-то другое. Ватная голова не удерживала ни одной связной мысли, и она даже перестала замечать, как улыбалась и обжималась с кем-то. Ари не задумывалась ни над чем, а уж тем более о желании рядом находящегося лица противоположного пола, которое он всем своим видом показывал. А девушке было слишком хорошо, чтобы обращать внимание на то, о каком желании идёт речь. Тэхён тем временем оказывается в нужном месте за считанные секунды, а ещё быстрее он находит Ари, которая стоит у импровизационной барной стойки и, с кем-то болтая, опрокидывает пару стаканчиков, очевидно, спиртного. Судя по тому, как она широко улыбается своей обаятельной улыбкой и как не обращает внимания на руку на своей талии, легко догадаться, что она пьяна. От увиденного у Тэхёна закипает кровь: злость начинает образовываться внутри как бомба замедленного действия. Ему эта картина абсолютно точно не нравится. Она заставляет сжимать зубы и бороться с тем, чтобы не оторвать эти самые руки, которые безбожно спускаются ниже по короткому платью и слегка касаются ягодиц Ари, вызывая дикую ярость в Тэхёне. Что ещё больше вызывает гнев — это то, что одноклассница просто не обращает на это внимания, вероятно потому что алкоголь давно усыпил её бдительность. А Тэхён же в силу своей трезвости, да и в силу того, что понимает, чем думают парни и каким желанием здесь горят, в отличии от ни о чём не подозревающей девушки, не выдерживает и быстро двигается к ним. Он сокращает расстояние молниеносно, без лишних слов хватает Ари за локоть и двигает к себе, освобождая хватку парня. — Ты что тут делаешь? — раздражённым голосом спрашивает Тэхён, когда встречает удивлённые глаза девушки, которая, кажется, только что поняла, кто её держит за руку. Он на секунду забывает о гневе, залюбовавшись Ари. Алые щёки, до дури пухлые губы, которые сначала вытягиваются, затем поджимаются, вызывают в Киме самые неоднозначные чувства. Тэхён видит в этом растерянном взгляде беспокойство, но недолго, потому что Ари выдёргивает локоть от цепкой хватки парня. — Не видишь? — язвит она, понимая, что сейчас ей хочется просто раствориться в моменте и продолжать ни о чём не думать. А появление Тэхёна слишком отвлекает, потому что его хочется рассматривать и рассматривать. Особенно сейчас, когда казалось, что ты можешь сделать что угодно и не думать о последствиях. — Отдыхаю! Ари нравилось её состоянии, потому что мысли утекали в каком-то умиротворённом направлении. Больше не было никаких забот — только безудержное веселье и лёгкость. И помимо блаженных чувств, с появления Тэхёна, который был в шаге от неё, образовывается самое яркое, совсем непонятно откуда взявшееся желание заткнуть наглого, сверлящего недовольным взглядом Кима поцелуем. Оторвать эти чёртовы пуговки на льняной рубашке постельного оттенка и просто рассматривать, потому что она до одури соскучилась. Однако оставшейся мизерной долей разума она быстро качает головой, прогоняя наваждение. — Это не в твоём стиле, Ари, — озвучивает Ким, когда она собирается уходить подальше от слишком пристального и жгучего взгляда Тэхёна. Однако одноклассница останавливается и слишком быстро поворачивается в его сторону, чувствуя, как на замену приятным ощущениям приходит гнев. — А что в моём стиле, Тэхён? — резко спрашивает Ари, подходя ближе, не убирая прямого взгляда от красивых карих глаз. Слишком близко, чтобы не чувствовать покалывание и то самое напряжение между ними, ту самую химическую связь, которая срабатывает, стоит им только посмотреть друг на друга. Слишком долго не виделись, и такое расстояние заставляет сердца биться как сумасшедшие. Однако его слова отрезвляют помутневший разум, вместо спиртного гоняя по крови образовавшуюся злость, а потому, вновь прогоняя наваждение, Ари продолжает: — Правильность? Всегда действовать по разуму? — Алкоголь действительно принуждает быть откровеннее, но, пожалуй, ещё заставляет говорить то, за что, возможно, будет ей стыдно позже. Но сейчас это её беспокоит куда меньше, чем Ким, который решил, что может заявиться так просто и учить жизни. — Знаешь, Тэхён, мне надоело. Я всегда действовала именно так, думая, что встречу к себе такое отношение, но увы и ах! Так что не мешай мне пить! Тэхён слышит все слова, но не вслушивается, потому что с такого близкого расстояния внутри возникает бушующий ураган чувств. И он просто наслаждается её злостью, которая никак не портит красивые черты лица, лишь приумножая её очарование. Однако она отходит и вызывает разочарование оттого, что лишила возможности подольше налюбоваться ею — то, что он не позволял себе раньше, всеми фибрами души сопротивляясь этому. — Ты уже достаточно выпила, — всё так же стоит на своём Тэхён, прогоняя мысли прочь, в этот раз хватая её за тонкое запястье, на котором всё ещё находился браслет. — Не смей мне указывать! — возмущается Ари, первый раз повышая голос на него и пытаясь отдёрнуть руку. Она вновь преодолевает расстояние между ними, и Тэхёну кажется, будто он может посчитать все реснички над её бездонными глазами и все родинки на лице. Пухлые губы чуть приоткрыты, взгляд прикован к нему, и время замирает от этого мгновения. Двое одноклассников стоят на расстоянии полушага, сверля друг друга гневным взглядом, совсем не догадываясь, какой пожар страсти на самом деле между ними возникает. — Отпусти её. — Их идиллию нарушает мужской голос, который так бесцеремонно образовывается в их поле зрения. Тэхён слишком резко поворачивается в сторону парня и узнаёт в нём бесячего Соджуна. Раздражение вновь охватывает его в свои цепи, не желая выпускать, стоит увидеть его ухмылку. — Не вмешивайся, если не хочешь проблем, — цедит Ким, бросая на него достаточно гневный взгляд и понимая, как сильно хочется размазать об пол это довольное лицо пьяного школьника, который позволял слишком многое по отношении к его однокласснице. — Она пришла со мной, так что это ты вмешиваешься. — Соджун хватает её за тонкую талию, не обращая внимания на Кима, в то время как Ари, кажется, совсем ничего не понимает и начинает смеяться, чем вызывает рычание у Тэхёна. Ким больше не церемонится, с силой перетягивая Ари в свою сторону. Ему до чёртиков плевать на то, что подумает одноклассница, будет ли злиться или того хуже — возненавидит его. Без разницы. Сейчас ему просто хочется увести её отсюда как можно скорее, пока она что-нибудь не начудила на пьяную голову. — С тебя хватит, — сквозь зубы проговаривает Ким и с силой тянет её в сторону. — Отпусти! — протестует Ари, пытаясь вырвать руку из крепкой хватки Тэхёна. Но он, встретив сопротивление, чуть нагибается и хватает под коленями, чтобы в следующую секунду перекинуть её через плечо. Ари слишком лёгкая, а потому ему не представляет труда вынести её из зала, несмотря на протесты и удары по его спине. Она вполне заслуженно злится, но Тэхён вполне оправданно ревнует, что скрывать даже не собирается. Пока Ким идёт по коридору спешными шагами, размышляя над тем, как так получилось, что Ари стала такой, она понемногу успокаивается. По крайней мере, уже не противится и не бьёт его по спине. — Идиот, — уже совсем тихим голосом говорит Ари, когда он заводит в её комнату, понимая, что бесполезно было сопротивляться и тратить силы, которых и так уже не осталось. Тэхён всё равно сделал по-своему. Ким наконец исполняет её просьбу и ставит её посередине комнаты, возвращая вертикальное положение, однако она не удерживает равновесие, раскачиваясь из стороны в сторону. Он чертовски зол, потому что видеть одноклассницу с кем-то было куда неприятнее, чем он мог предполагать. А факт того, что этот Соджун мог сделать что угодно просто потому, что не было моральных принципов, злило ещё больше. А если бы он не пришёл за ней? — Ну что, нравится тебе быть такой? — неожиданно для себя слишком резко спрашивает Тэхён, делая акцент на последнем слове. Ари смотрит на него несколько секунд с полными болью глазами, а в следующее мгновение оставляет на его щеке смачную пощёчину, вызывая следом гробовую тишину. Слова слишком сильно ранят, а помутневший от алкоголя мозг уже совсем расплавился. И если до этого ей хотелось смеяться, то сейчас — громко рыдать оттого, что она в отчаянии начала творить. Вновь все произошедшие события, как тяжёлый груз, рухнули на её бедные плечи, и тоска снова поглотила её. Она чертовски устала. Устала быть сильной. Устала говорить и делать вид, что всё хорошо. — Не смей так со мной разговаривать, — начинает Ари, смотря на Кима гневным взглядом. — Ты не имеешь права. Ты ничего не знаешь! — Голос Ари предательски дрожит от переполняющих чувств, которые слишком невовремя сдают позицию и хотят вырваться наружу. — Сам оставил меня, когда… А сейчас ведёшь себя… Я так не могу, больше не могу… Ари не то чтобы не может договорить, для неё становится тяжёлым даже логическое построение словосочетаний, так как эмоции берут верх над ней, и она начинает плакать, сама того не осознавая. Столько месяцев держать в себе было не так просто, рано или поздно, любой человек отчаялся бы. А когда Тэхён неожиданно быстро зажимает её в объятиях, Ари сдаётся моментально, отдаваясь эмоциям по полной. — Я и вправду идиот, — тихо произносит он, поглаживая по голове девушку и всем телом ощущая, сколько же в ней накопилось. Ведь Тэхён совсем не подумал о ней, каждый раз погрязая в своих горе и заботах. Она тоже потеряла друга, и, когда девушка так отчаянно нуждалась в поддержке, он бросил её, поддавшись собственным воспоминаниям. Ари ведь ему стала дорога, а он совсем не позаботился о её ментальном здоровье. Совсем не думал, эгоистично полагаясь лишь на её внешний вид сильной личности, которую сломить невозможно. И если у него был опыт, то для светлой и жизнерадостной Ари это было огромной травмой. Тэхён обнимает её ещё крепче, чувствуя, как неприятно колет в области груди от своего же поступка, а затем шепчет тихо: «Прости». Он слишком увлёкся, пытаясь придумать методы защиты, но напрочь забыл о том, что всё это время она была одна.