Страшные сказки Бретани

Страх, охвативший Эжени от прогремевшего на весь лес голоса, не мог пересилить её любопытства, и она, вся дрожа, — она сама не знала, от испуга или от нетерпения, — вгляделась в туман, клубящийся между вековыми дубами и огромными соснами. В этом тумане появилась какая-то фигура, охваченная золотым сиянием, и все существа, собравшиеся на поляне, — все эти нимфы, сатиры, дриады, наяды, феи, эльфы, лешие, гномы и тролли — поспешно преклонили колени. Эжени упала на колени вместе со всеми, но приподняла голову, чтобы рассмотреть приближавшееся существо. Сначала ей показалось, что это лось, потом она решила, что это всё-таки олень, но размером он был больше всех оленей, живых и мёртвых, которых ей когда-либо доводилось видеть. Рогов у него было не два, как у обычных оленей, а десять или двенадцать, они ветвились гораздо сильнее и напоминали корону, причудливо сплетённую из ветвей дерева. «Ольха», — подумала Эжени. «Наверное, поэтому его и называют Ольховым королём». Олень вышел на поляну — большой, величественный, с ног до головы укрытый густой шерстью, которая испускала золотое сияние. Его тяжёлые копыта бесшумно ступали по мху, утопая в нём, широкие ноздри подёргивались, большие миндалевидные глаза, казалось, содержат в себе тьму самой ночи. По рядам лесных духов пробежал шёпот, когда олень чуть согнул ноги и на миг словно тоже опустился на колени, но тут же вновь поднялся с земли — уже не зверем, а человеком. Это был мужчина высокого роста, с грубыми и резкими чертами лица, с выступающими бровями и мрачным взглядом. Длинные чёрные волосы, ничем не сдерживаемые, спадали до талии, чёрные глаза не утратили своей тьмы беззвёздной ночи, рога никуда не исчезли и даже не стали меньше, но их обладатель будто не замечал их веса. Ольховый король никак не прикрывал свою наготу, и Эжени снова, уже который раз за эту ночь, быстро опустила глаза. Король, тяжело ступая, будто вместо ступней у него всё ещё были копыта, вышел в центр поляны. Эжени глазами нашла в толпе лесной нечисти Леона — он, как и все, опустился на колени, вернее, на одно колено, и склонил голову, но взглядом исподлобья продолжал пронзать короля. Когда повелитель духов повернулся в её сторону, девушку охватила ещё более сильная дрожь, и она уставилась в землю, изо всех сил надеясь, что Ольховый король не заметит её, и в то же время понимая, что от него невозможно спрятаться здесь, в его владениях. «Но это и мои владения тоже», — напомнила она себе в отчаянной попытке сохранить присутствие духа. «Они достались мне по праву от моего отца, и это я — хозяйка в этих землях, а не какая-то лесная нечисть!». Эта мысль ненадолго успокоила её, но тут король простёр руку в сторону деревьев, от которых пришёл, между ними снова заклубился туман, и меж духов пронёсся шёпот: «Королева, королева идёт!». Эжени ожидала увидеть ещё одно существо, похожее на оленя, но фигура, чьи очертания проявились за завесой тумана, явно принадлежала человеку, притом женщине. Стройная и высокая, как молодое деревце, она приближалась к поляне, грациозно покачиваясь. Королева фей не была обнажена, но тонкое платье, обтягивавшее её гибкое тело, больше напоминало ночную рубашку, было сшито из лёгкой и прозрачной ткани и почти не скрывало её прелестей. Её лицо было покрыто серебристо-белой вуалью, но подойдя к королю, она откинула вуаль, и над поляной пронёсся громкий вздох. Эжени поняла, почему для Мишеля Буше на свете не было никого красивее королевы фей. Её кожа светилась серебряным неземным светом, лицо казалось творением искусного ювелира — чуть вытянутое, с правильными чертами, оно будто было создано из тончайшего фарфора. Тонкие губы улыбались, чуть прищуренные голубые глаза смотрели насмешливо, придавая королеве фей сходство с лисой, а на спину её водопадом спадали белокурые вьющиеся волосы. Эжени с трудом заставила себя отвести глаза, а Леон, когда она снова нашла его в толпе, яростно моргал и встряхивал головой, словно силясь отогнать наваждение. — Дети мои! — прозвенел над поляной голос королевы, нежный и манящий, похожий на пение иволги в роще. — Братья и сёстры! В эту ночь мы собрались здесь ради весеннего бала. Пляски и песни будут продолжаться всю ночь, до самого рассвета, до первых петухов, и вино будет литься рекой. Возьмитесь же за руки, лесные духи, ибо на рассвете нам суждено расстаться до следующего бала! — Но прежде, чем мы разлетимся по свету, кое-кто новый пополнит наши ряды, — проговорил король, и голос его был подобен рокоту волн. — Моя королева ищет себе рыцаря, а я ищу деву, которая смогла бы стать моей подругой. И раньше, чем закончится ночь, мы решим, достойны ли сын Адама и дочь Евы стать одними из нас. На миг его глубокий взгляд нашёл в толпе Эжени, и она, хоть и не встретилась с королём глазами, содрогнулась всем телом. Она не знала, вызывают ли повелители леса у Леона те же чувства — всепоглощающий страх и ощущение собственного бессилия — и не была уверена, что хочет это знать. Девушка хотела выбраться из толпы и подойти к бывшему капитану, но тут Ольховый король простёр руку, воскликнул «Пейте и веселитесь!», и лесная нечисть пришла в движение. Неизвестно откуда взявшиеся светящиеся девушки, приведшие Эжени в это место, подхватили её и со смехом закружили в хороводе. Среди мелькающих лиц, рук, ног, рогов, копыт и крыльев она отчаялась найти Леона и решила отдаться на волю случая. В дальнейшем эта ночь вспоминалась Эжени обрывками. Она помнила, что лесные духи не оставляли её в покое, тормошили, куда-то звали, тянули, торопили и постоянно предлагали то выпить сладкого вина, то поесть жареного мяса или плодов — винограда, гранатов, персиков. От запахов кружилась голова, ноги подгибались, ужасно клонило в сон, и Эжени с трудом находила в себе силы сопротивляться искушениям. Во рту пересохло так, словно она неделю шла по пустыне, мучимая жаждой, живот урчал от голода, а яства были так близко — манящие, вкусные и смертельно опасные. Эжени всё чаще дотрагивалась до заколки и боялась, что кто-нибудь из окружающих её существ заметит это. В какой-то момент ей даже пришлось вытянуть заколку из волос и уколоть себя, сжав украшение в ладони, — правую руку пронзила резкая боль, по пальцам потекли горячие струйки крови, но к Эжени хотя бы вернулась способность ясно рассуждать. Ей почти не удавалось спокойно посидеть или даже постоять — лесные духи беспрестанно тянули её танцевать, и она кружилась в нескончаемом хороводе, покачиваясь между дриадой и сатиром, сжимая твёрдые холодные пальцы, похожие больше на ветви дерева, и от души надеясь, что копыта сатира не оттопчут ей ноги. Откуда-то сверху, возможно, вместе с теми самыми лучами золотого света, лилась музыка — дикая, странная, заунывная, не похожая на что-либо, что Эжени слышала до этого. К ней примешивалось нежное звучание свирелей, флейт, лир, жалобные стоны волынок и глухие удары барабанов — лесные духи играли кто во что горазд. Для нечисти не существовало приличий — большая её часть плясала обнажённой либо едва прикрытой лёгкими платьями или набедренными повязками, сатиры с нимфами уединялись прямо в кустах, а то и на мягком зелёном мху, у всех на виду, бородатые плотно сложенные гномы отпускали непристойные шутки, напомнив Эжени карлика Эцци. Она даже задумалась, не может ли он на самом деле быть гномом, прикидывающимся человеком, — вроде Лисёнка, но потом вспомнила, что животные боятся нечисти, а Эцци шагу не ступит без своей верной лохматой собаки. — Пойдём, пойдём танцевать! — светящаяся девушка тянула её в очередной хоровод, и Эжени поняла, что больше так не выдержит. — Здесь очень жарко, — решительно заявила она. — Мне надо снять свою накидку. Она старалась тянуть время, возясь с шнурками, но они сейчас, как назло, развязывались легко и быстро. Сняв тёмно-зелёную накидку, Эжени аккуратно сложила её и пристроила под самым дальним деревом, до которого смогла дойти, не вызвав подозрений у нечисти. Возвращаясь, она мысленно попрощалась с накидкой — духи наверняка заберут её себе. Позже она ещё не раз тянула время, избавляясь то от сапог, то от чулок, то от платья, пока в конце концов не осталась в одной рубашке и паре нижних юбок, даже без корсета. Её полуголое тело ничуть не смущало духов, но очень смущало её саму. Прижав руки к груди, чтобы хоть как-то прикрыть её (хотя прикрывать там, по правде говоря, было особо нечего), Эжени осматривалась в поисках Леона. Она видела его этой ночью ещё несколько раз: то сидящим у старого раскидистого дуба, то в объятиях рыжеволосой девушки, меняющей обличья, то меланхолично бродящим от дерева к дереву, но у неё никак не получалось подойти к нему и сказать хотя бы пару слов. Что ж, хотя бы розетка из перьев ворона всё ещё была у него на груди — хоть какое-то утешение... Эжени как раз размышляла над тем, как отреагирует Леон, увидев её полураздетой, и пыталась побороть в себе стыдливость, когда сзади раздались тяжёлые шаги. Обернувшись, она вздрогнула и отступила перед непроницаемым взглядом Ольхового короля. — Человеческая дочь, — прогудел он. — Ты пришла сюда, чтобы стать моей избранницей? Войти в хоровод духов и стать одной из нас? Откуда-то в разуме Эжени всплыла фраза, что королям нельзя говорить «нет», и она, проглотив противный комок в горле, открыла рот. Сначала из него вырвалось что-то, напоминающее хрип ундины Агнессы, — пришлось откашляться и начать заново. — Я пришла сюда, чтобы вернуть двух людей, которые были очарованы вами. Их имена Мишель Буше и Алиса Моро, — она собрала всю свою смелость и заставила себя посмотреть в глаза Ольховому королю, но тут же отвела взгляд, боясь, что бесконечная чернота подчинит её своей власти. — Имена ничего не говорят мне, — ответил он. — У каждого из нас тысяча имён, имена людей же что листья, уносимые осенним ветром. — Юноша и девушка из деревни, которые были здесь не так давно. Вы и ваша королева очаровали их, и теперь они твердят только о духах и феях. Они ничего не делают, не узнают родных и близких, только напевают песни, танцуют и грезят о вас. Прошу вас, снимите с них чары и верните их в мир живых! — она прижала молитвенно сжатые руки к груди. — Ведь вы же можете это сделать? — Я могу многое, — грозные черты Ольхового короля никак не изменились. — Но я ничего не делаю без платы. Чем ты заплатишь мне, человеческая дочь? — Песней за юношу и танцем за девушку, — это Эжени решила уже давно. Она не умела играть ни в кости, ни в карты, в шахматы играла неплохо, но была уверена, что нечисть не станет играть честно и поэтому победит. У неё не было ничего настолько ценного, чтобы можно было обменять это на души Мишеля и Алисы. Сама мысль о том, чтобы предложить в обмен кого-то из жителей деревни, даже того, кто ей не особо-то нравился, была противна Эжени. Да и не согласятся духи на такой обмен, наверняка попытаются обмануть её... — Бедный Мишель так хотел спеть, но он не умеет делать этого так, как я! — заявила она с уверенностью, которой вовсе не чувствовала. — Зачем королеве такой рыцарь, который не может ни развеселить её песней, ни защитить мечом — Мишель ведь простой крестьянин, он не владеет оружием! Послушайте лучше, как я пою! Она откашлялась снова, набрала побольше воздуха в грудь и запела — стараясь не думать ни о чём, не вспоминать, что от исполнения песни зависит рассудок, а возможно и жизнь Мишеля Буше, что её слушают едва ли не все духи, собравшиеся в лесу и теперь окружившие поляну плотным кольцом, что она стоит босая, в одной рубашке и юбках, а им с Леоном ещё выбираться отсюда и возвращаться в зимний лес и стужу, что Леон, может быть, уже заколдован... Эжени пела «Возвращение моряка» — она выбрала эту песню по очень прозаической причине: она была самой длинной из всех известных ей песен. Моряк измождённый вернулся с войны, Глаза его были от горя черны, Он видел немало далеких краёв, А больше он видел кровавых боёв. «Скажи мне, моряк, из какой ты страны?» «Хозяйка, я прямо вернулся с войны. Судьба моряка — всё война да война. Налей мне стаканчик сухого вина». Она пела, пытаясь передать голосом и страдания моряка, которого война не оставляла в покое, даже когда он оставил её (как он напомнил ей Леона!), и тоску хозяйки, потерявшей мужа и вынужденной в одиночку растить детей (тут ей вспомнилась Катрин Дюбуа), и свою жалость к этим двум искалеченным войной людям, погружённым в своё одиночество. Эжени надеялась, что эта длинная песня, печальная и заунывная в её устах, пробудит в сердцах нечистой силы что-то живое, человеческое — жалость, сочувствие, милосердие, что они пожалеют околдованных людей и позволят им вернуться домой. Моряк свой стаканчик поставил на стол, И молча он вышел, как молча пришёл, Печально пошёл он на борт корабля, И вскоре в тумане исчезла земля. Эжени вывела последнюю строчку последнего куплета и замолчала, боясь, что у неё пропадёт голос, если она скажет хоть слово. Наступило оглушающее молчание, и она вся напряглась, готовясь применить магию, если сейчас нечисть в гневе набросится на неё и попытается растерзать. Внезапно поднявшийся шум оглушил её, и Эжени не сразу поняла, что это шум одобрения — лесные духи визжали, скакали, хлопали в ладоши, смеялись, тролль забавно топтался на одном месте, похлопывая себя по коленям и приседая, дриады щёлкали пальцами, и издаваемые ими звуки напоминали хруст веток. Эжени с трудом заставила себя снова посмотреть на Ольхового короля. — Недурно! — погремел он, и некое подобие улыбки озарило его суровое лицо. — Клянусь бородой Мерлина, это напомнило мне славные старые деньки, проведённые с моей королевой у моря. Нам тогда часто случалось встречать вернувшихся с войны — потерянные, они бродили по берегу, и порой мы из жалости забирали кое-кого с собой. Эх, были времена! — Мишель Буше, — напомнила Эжени, тщетно пытаясь скрыть дрожь во всём теле. — Вы расколдуете его? — Будь по-твоему, — ответил король. — Завтра он проснётся таким же повесой и мотом, как прежде, и не вспомнит, какие чудеса он видел в нашем лесу. — Вы клянётесь? На миг она испугалась, что её дерзость разозлит повелителя духов, но он спокойно ответил: — Клянусь Ясенем, Дубом и Тёрном! — Это самая священная клятва духов, которую нельзя нарушить, — прошелестел едва слышный голос за плечом Эжени. Резко повернув голову, она успела увидеть Лисёнка, рыже-зелёной тенью скользнувшего прочь, и заметить его ободряющий кивок. — Остаётся ещё Алиса Моро, — добавила Эжени, немного воспрянув духом. — Она, бедная, так хотела стать вашей спутницей, но она совсем не умеет танцевать. То ли дело я! Не зря ведь я всю ночь кружилась в хороводе с духами! Не давая себе времени опомниться, она шагнула вперёд, и лесные существа послушно расступились перед ней. Откуда-то сверху снова полилась странная музыка, и Эжени вся отдалась ей, растворилась в её звучании, даже прикрыла глаза, которые всё равно слипались. Она танцевала так, как ей говорили учителя, которых нанимала маленькой Эжени мать, надеявшаяся сделать из дочки настоящую леди и достойную невесту, которая будет танцевать на балах. Балы у них в замке проводились не так часто, как хотелось бы Эжени, и теперь она показывала всё своё никому не нужное искусство, добавляя своего чувства, своего горячего стремления спасти заколдованную Алису Моро. Она кружилась, переступала с ноги на ногу, покачивалась, плавно поводила руками, потом взмахивала ими и начинала кружиться в другую сторону. В том, что она осталась почти без одежды, было одно преимущество — ни корсет, ни длинное платье, ни тёплый плащ не стесняли движений. Эжени закончила танец, когда ноги окончательно перестали слушаться её, и застыла, чувствуя, что от любого неверного движения она может упасть на землю и остаться лежать, задыхаясь, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Голова кружилась, мир перед глазами плыл и покачивался, ноги ныли, а сердце выскакивало из груди. Пытаясь отдышаться, она умоляющим взглядом посмотрела на Ольхового короля, уже не вздрагивая от криков и хлопанья толпы нечисти. — Прекрасно! — воскликнул король. — Ты как будто создана, чтобы плясать с нами! Я сниму чары с той девчонки из деревни, клянусь Ясенем, Дубом и Тёрном! — Благодарю, — еле слышно вымолвила Эжени, тяжело дыша. — И у меня... есть ещё одна просьба. Сегодня утром... вы привели в лес рыцаря... рыцаря для вашей королевы. Того, что оставил своё оружие у входа. Я хочу вернуть его. — Об этом надо просить не меня, — Ольховый король склонил свою рогатую голову, — а мою королеву, ведь он нужен ей. — Но Мишель Буше тоже был нужен ей, — дрожащим голосом возразила Эжени. — Мальчишка из деревни уже никому не нужен, и я отдал его судьбу тебе, раз ты купила её песней. Но рыцарь-лев нужен моей королеве, она сама говорила об этом. — Верно, говорила, — прожурчала позади Эжени королева фей, неслышно подходя к ним. — И скажу ещё раз. Лев мой, я хочу, чтобы он стал моим рыцарем, и не отдам его ни за песню, ни за танец. — Что я должна сделать, чтобы вернуть его? — одними губами проговорила девушка. — Ты так безрассудна, что готова спорить со мной? — светлые сияющие глаза королевы сузились и на миг потемнели. — Что ж, я скажу. Ты слышала когда-нибудь легенду о рыцаре по имени Тэм Лин? — Слышала, — прошептала Эжени, пытаясь казаться спокойной, хотя внутри у неё всё похолодело. — Королева фей сделала его своим рыцарем, но девушка Дженет смогла спасти его, удерживая в объятиях, хотя королева превращала его в диких зверей... и даже в огонь. — Какая умная девочка, — губы королевы тронула лёгкая улыбка, но на этот раз в ней не было даже намёка на тепло. — Что ж, вот тебе и ответ. Удержи своего рыцаря, когда он превратится в дракона, скорпиона или льва, сожми его в объятиях, удержи в руках пылающий уголь, накрой его своим зелёным плащом — и тогда он станет твоим. Ты готова пойти на это? Эжени живо представила, как Леон теряет человеческий облик, а вместе с обликом и разум, бросается на неё, вонзает в её и без того уставшее тело когти, зубы, ядовитый хвост, а под конец обжигает её руки, и её нежная белая плоть чернеет, в воздухе отвратительно пахнет горелым мясом, она кричит от боли, срывая голос, и глохнет от собственного крика, а нечисть всё так же смеётся и хлопает в ладоши. Она подняла заполнившиеся слезами глаза и ответила размытому светящемуся силуэту королевы фей: — Да, я готова. — Да будет так! — королева махнула рукой. — Рыцарь, подойди ко мне! Ряды нечисти расступились, и к ней медленно подошёл Леон. Он был без шляпы, сапоги его мягко ступали по мху, голова была опущена, а взгляд затуманен. Розетка из перьев слабо вздрагивала в такт его шагам. — Мой рыцарь, — королева улыбнулась и ласково провела рукой по щеке Леона. Тот продолжил стоять совершенно неподвижно, глядя в землю перед собой, а вот Эжени почему-то передёрнуло от отвращения. — Твоя любимая хочет спасти тебя. Что ж, опустись на колени, подчинись моему колдовству и дай ей сделать это. Леон продолжал стоять с опущенной головой. Королева фей отняла руку и нахмурилась. — На колени, — чуть твёрже повторила она. — Нет, — тихо проговорил бывший капитан. — Что? — кажется, королева подумала, что она ослышалась. По рядам лесных духов будто пробежал ветер, а Ольховый король вскинул свою увенчанную рогами голову, впервые за вечер становясь встревоженным. — Нет, — громче ответил Леон и поднял взгляд, посмотрев прямо в лучистые глаза королевы. — Колени я преклоняю перед королём, которому я присягал. И он одет несколько иначе, чем вы. — Он не во власти чар! — королева отшатнулась, словно укушенная ядовитой змеёй. — Как это может быть? — У него есть оберег! — воскликнул король. — И у неё тоже, — он обвиняющим жестом указал на Эжени. — Я думал, ты искала здесь забвения, но ты пришла, чтобы забрать у меня то, что принадлежит мне! — Я честно получила Мишеля и Алису, — храбро заявила Эжени. — Вы сами отдали их мне в обмен на песню и танец. И вы поклялись расколдовать их — Ясенем, Дубом и Тёрном, помните? — Но ты ничего не дала мне за рыцаря! — вскинулась королева фей: глаза её, казалось, сейчас начнут метать молнии. — А я не вещь, чтобы за меня платить или обменивать меня! — Леон тоже сверкнул глазами. — Я свободный человек! — Молчи, сын Адама, — зашипела на него королева. — Ты пришёл в наш лес с оружием, с холодным железом, но оставил его и последовал за нами... — Я сын Портоса, — перебил её Леон. — А что до оружия, то я могу вернуться за ним, и тогда посмотрим, кто из вас выстоит против холодного железа. — Нет, не можешь, — шипение королевы стало более глухим. Нечисть постепенно сжимала вокруг них кольцо, и Эжени поняла, что настала пора действовать. Она вскинула руки, и на пальцах заплясало пламя — ярко-рыжее, как волосы Лисёнка, который незаметно проскользнул в центр круга, образованного нечистью, и теперь стоял, внимательно наблюдая за королём и королевой. Оба они отшатнулись при виде огня в руках Эжени, и она поняла, что нечисть, даже самая могущественная, не может читать мысли или предсказывать будущее. Они не знали о её магической силе, и в этом было её спасение. — Это настолько же ваш лес, насколько и мой, — громко заявила она. Страх неожиданно куда-то исчез, уступив место решимости и злости. — И капитан Леон — мой стражник и мой... друг. Я не враг нечисти, пока она не вредит мне или людям, за которых я отвечаю. Но вы заколдовали двоих людей из моей деревни, заманили в лес Леона, и я пришла, чтобы спасти их. — Ты не смеешь так разговаривать с нами! — прорычал Ольховый король. — Жизнь человека — миг по сравнению с нашим существованием! Мы были здесь до тебя, будем и после! Мы повсюду — в деревьях, земле, воде... — И всё же это не даёт вам права вредить людям, — Эжени было невероятно трудно удерживать в руках пламя, пальцы и ладони уже сильно жгло, но она старалась не морщиться. — Хотели посмотреть, как я держу в руках огонь, ваше величество? — она повернулась к королеве фей. — Так смотрите! Я хочу договориться с вами добром. Вы не будете больше заманивать людей, а я не причиню вам никакого вреда. Но если вы не хотите мира, тогда я спалю весь ваш чёртов лес! — Все вы, люди, одинаковы! — проревел Ольховый король. В его глазах отражалось пламя, но Эжени больше не боялась их беспросветной черноты. — Нет, — твёрдо заявила она. — Если бы я была такой же, как другие люди, я бы направила против вас толпу крестьян с факелами и топорами, чтобы они вырубили ваш лес или сожгли дотла. Но я даю вам шанс. — Ты не смеешь угрожать нам, — выдохнула королева, но её взгляд не отрывался от язычков пламени, и она явно боялась. — Чего ты хочешь? — внезапно подал голос Лисёнок. В его зелёных глазах не было ужаса, скорее, в них мерцало любопытство, но он не приближался к огню. — Поклянитесь, — ответила Эжени. — Поклянитесь, что никогда больше не уведёте ни одного человека в лес... без его согласия. Если кому-то настолько опостылеет жизнь, что он сам придёт к лесным духам — берите его, он ваш. Но не очаровывайте людей... не в моих землях. — А что ты обещаешь взамен? — Ольховый король ещё пытался казаться грозным, но было видно, что пламя пугает его не меньше, чем королеву. — Я буду беречь лес так, как только смогу. Не позволю сжигать или вырубать его. Я готова поклясться! Клянусь честью рода Сен-Мартен, клянусь своими землями, клянусь Бретанью. — Клянусь Ясенем, Дубом и Тёрном, что ни я, ни кто-либо из моего народа не тронет никого из твоих людей, — мрачно ответил король. — Мы не станем заманивать в лес людей из этих краёв: с сегодняшнего рассвета и во все дни и ночи, что последуют за ним. — Клянусь Ясенем, Дубом и Тёрном, — повторила королева: в глазах её стояли слёзы, но потом в них вспыхнул гнев. — Но берегитесь, ведь ночь ещё не закончилась, рассвет пока не наступил! — Бегите! — вдруг крикнул Лисёнок, бросаясь вперёд, и всё пространство заволокло густым сизым туманом, в котором таяли звуки и голоса, терялись очертания нечистой силы. Эжени едва успела погасить огонь на пальцах, когда Леон, словно только этого момента и ждавший, подбежал к ней, схватил за руку и потащил за собой. Они неслись, не разбирая дороги, босые ноги Эжени то и дело наступали на что-то острое, и она не всегда успевала сдержать болезненный вскрик. Ветки хлестали их по лицу, словно стремясь задержать, ветер завывал в ушах, туман клубился позади и с боков, оставляя, однако, путь впереди чистым, сзади слышались крики нечисти, лай, ржание, сопение и дикий вой. Эжени выбивалась из сил, и под конец Леон уже почти тащил её на себе. Ноги болели невыносимо, вскоре к боли добавилось ощущение сильного холода, но это был добрый знак — это означало, что они выбрались из владений нечисти. — Ничего... ничего, — сквозь зубы бормотал Леон. — Скоро холмы... скоро рассвет. К тому времени, как они добежали до опушки, всё тело Эжени онемело от холода. Леон на миг остановился, чтобы скинуть с себя плащ и укрыть им девушку. — Ваш оберег! — слабо воспротивилась она. — Если они нас догонят, обереги нам всё равно не помогут. Туман позади рассеялся, и на мгновение Эжени с Леоном увидели всю преследовавшую их свору — Ольхового короля, вновь принявшего обличье оленя, королеву фей с искажённым от злости лицом, потерявшим свою былую красоту, тяжело пыхтящего тролля, растрёпанных дриад, неуклюже переваливающихся гномов. И где-то рядом с ними неуловимо нёсся Лисёнок, нагоняя покрывало тумана. Эжени и Леон выбежали на холм и пустились вниз. Небо тем временем стало светло-серым, с проблесками голубого, где-то далеко забрезжил розовый свет зари, и громкий крик петуха разнёсся над холмами, слившись со стоном королевы фей, полным отчаяния и бессильной злобы. В тот же самый миг у Эжени окончательно отказали ноги, и она без сил упала на землю. Леон, ругнувшись, опустился на колени рядом с ней и оглянулся на лес. Очертания лесных тварей таяли без следа, растворялись в свете нового дня и вскоре исчезли совсем. Затих злобный лай, умолкли крики, и на холмах наступила оглушающая тишина, нарушаемая только громким дыханием беглецов.