Страшные сказки Бретани

Леону по долгу службы часто приходилось путешествовать, одному или в сопровождении отряда гвардейцев, но никогда ещё — в компании молодой девушки, и столь непривычная близость Эжени смущала его. Она заявила, что от поездок в карете у неё болит голова, что ей не хочется лишний раз таскать с собой Бомани, который принесёт больше пользы в замке, и в гости к Луи де Матиньи Эжени и Леон отправились верхом: она на своём верном Ланселоте, бывший капитан — на вороной кобыле. Им и раньше приходилось скакать бок о бок по дороге, выезжая из замка в деревню или мчась от одной деревни к другой, как это было в случае с Катрин Дюбуа, но никогда раньше их нахождение друг рядом с другом не было настолько длительным. Постоялые дворы мелькали один за другим, не отличаясь ничем, кроме количества крыс в подвале, жёсткости постелей, красочности ругани, которой трактирщик посыпал не желающих платить постояльцев, да качества подаваемой пищи, которое колебалось от «невозможно есть» до «терпимо». В дороге или за трапезой Леон развлекал свою спутницу историями из прошлой жизни: рассказал ей и про своё сиротское детство, и про гвардейскую юность, и про де Жюссака, ставшего его наставником, и даже про некоторые подробности погони за детьми мушкетёров, опущенные им в предыдущем рассказе. Некоторые истории были невыносимо грустны, другие — смешны до слёз и неприличны, но Эжени не упрекала Леона — в самые непристойные моменты она деликатно опускала глаза и прикусывала губы, чтобы сдержать рвущийся наружу смех. Сама она тоже кое-что рассказывала — о своём детстве, проведённом среди тенистых лесов, зелёных лугов и журчащих рек, о первых неловких попытках колдовать, о матери, рассказывавшей маленькой Эжени сказки про нечистую силу, храбрых рыцарей, злых ведьм и очарованных дев, об отце, который научил её ездить верхом и стрелять из пистолета. Такие истории скрашивали долгий путь и томительные вечера в трактирах и постоялых дворах, помогали не пасть духом, но Леон чувствовал незнакомое ему ранее смущение, встречаясь глазами с Эжени или видя её сверкающие белые зубы, когда она смеялась над очередной его историей. Она теперь стала улыбаться и смеяться гораздо чаще, и это можно было бы посчитать добрым знаком, но сын Портоса не мог спокойно смотреть на эту улыбку. Это чувство возникло в нём в ту самую ночь, когда Эжени пришла за ним в ночной лес, бесстрашно прошла сквозь ряды нечисти и вышла в центр круга, одетая лишь в рубашку и пару нижних юбок, чтобы сплясать танец и спасти жизнь Мишеля Буше. Было ли дело в том, что Леон впервые увидел её почти без одежды, или в той мрачной истории, что она поведала ему несколько месяцев назад, или в беспросветном одиночестве, преследовавшем его последние годы, а если смотреть шире — то и всю жизнь, он не знал. Доподлинно бывший капитан знал только одно — его тянуло к Эжени, манило, влекло так, как если бы она сама была лесной нимфой, зазывающей проходящих мимо путников своим нежным пением, а Леон — тем самым заблудившимся путником. Раньше он уважал Эжени за её храбрость и стремление защитить слабых, восхищался её умом и умением держать себя в руках в минуту опасности, желал оберегать и защищать её, теперь же к этим чувствам добавилось иное, самое простое из всех и в то же время самое опасное, — плотское чувство. Да, эта хрупкая печальная девушка, кажущаяся такой серьёзной и далёкой от всего земного, вызывала у Леона желание, и в то же время он понимал, что никогда не посмеет не то что прикоснуться к ней, но даже заговорить об этом. Стоит ему хоть как-то проявить свои истинные чувства, Эжени с отвращением оттолкнёт его — хорошо если только в переносном смысле, а то может ведь и отбросить Леона, как она сделала это с Антуаном де Лавуалем... «Она видит во мне надёжного спутника и защитника, что же будет, если она узнает, что ночами я мечтаю о ней?» — терзался бывший капитан. «Должно быть, возненавидит меня, решит, что я ничем не лучше де Лавуаля, Жиля Тома или священника-убийцы. Конечно, я никогда не причиню ей вреда, но после пережитого насилия одна мысль о том, что кто-то хочет овладеть ей, должна вызывать у неё отвращение. Чудо ещё, что Эжени спокойно перенесла мои прикосновения, когда я тащил её прочь с холма! Наверное, она просто была слишком измучена». Думать о том, что Эжени, возможно, сама испытывает к своему стражнику нечто большее, чем дружеское расположение, и была бы не против, если бы он коснулся её, Леон себе запрещал. Это было бы слишком хорошо, было бы слишком невероятным везением, а везение на пути сына Портоса встречалось реже, чем лучи солнца на небе в эти хмурые мартовские дни. За такими размышлениями, разговорами обо всём и ни о чём и рассказами о жизни путь пролетел быстро, и вскоре Эжени с Леоном приближались к замку шевалье де Матиньи. Он был больше, чем замок Эжени, и издалека казался весьма внушительным, но при приближении становились видны и потёки на стенах из серого камня, и зелёные полоски мха, и выщерблины на ступеньках. Здание конюшни — всё какое-то скособоченное, с покосившейся крышей — тоже не вызывало особого доверия, но путникам пришлось спешиться и отдать лошадей в руки конюха — крупного седобородого мужчины, который был слегка горбат, но при этом имел невероятно важный вид. — Мадемуазель де Сен-Мартен! — хозяин замка сам вышел к ним навстречу, сияя лицом и поспешно поправляя ярко-алый плащ. — Вы прибыли! Я получил ваше письмо, но не знал, что вы прибудете так скоро. Эжени действительно известила владельца замка письмом, что в самом скором времени приедет к нему и сделает всё возможное, чтобы избавиться от надоедливого привидения. Она чуть потупилась и изящно присела. — Шевалье де Матиньи... Кажется, когда мы виделись в последний раз, нам было лет пять. — Вы с тех пор расцвели, как самый прекрасный цветок! — заверил её де Матиньи, раскланиваясь. Потом он выпрямился и повернулся к Леону, глядя на него с вопросом в глазах. — Леон Лебренн, мой помощник, — представила его девушка. — Он уже оказал мне неоценимую помощь в нескольких делах, связанных... э... с неприятными событиями в моих краях. Леон молча кивнул, исподлобья глядя на де Матиньи. Ему с первого взгляда не понравился этот молодой человек. Высокий, но склонный к полноте и рыхлый, он всем своим обликом — круглым бело-розовым лицом, носом с широкими ноздрями, светлыми волосами и бесцветными ресницами — напоминал поросёнка. Яркий плащ ничуть не добавлял ему красоты и выглядел скорее безвкусным, а манера беспрестанно рассыпаться в комплиментах казалась Леону неприятной ещё со времени получения письма. Кроме того, на спутника Эжени Луи де Матиньи взирал с явной неприязнью и удивлением, будто недоумевая, зачем тот приехал в его владения. «Он явно хотел, чтобы Эжени приехала одна», — подумал бывший капитан. «И это означает, что мне ни в коем случае нельзя упускать её из виду. Если повторится история с Антуаном де Лавуалем, она не переживёт, а я себе не прощу». Следом за этой мыслью пришла другая, совсем нежданная: «Ты что, ревнуешь её? Этот недоносок сделал ей пару-тройку комплиментов, и ты уже готов обвинить его во всех смертных грехах и заколоть? Право, Леон, это уже болезнь!». Луи де Матиньи проводил гостей в замок — перед Эжени он постоянно раскланивался и не уставал отпускать комплименты, Леона же словно перестал замечать. Замок, надо сказать, произвёл на сына Портоса удручающее впечатление: то ли он с самого начала стал враждебным к де Матиньи и всему, что было с ним связано, то ли замок и впрямь оставлял желать лучшего. По сравнению с обиталищем Эжени, где всё было просто, строго и скупо, в неярких цветах, среди которых преобладал серый, недорого и неброско, но элегантно, имение де Матиньи казалось переполненным яркими и кричащими красками. Позолота, лепнина, дорогие, но потрёпанные и вытертые ткани, мебель из ценных пород дерева, покрытая пылью, усеянная царапинами, с потёками и даже следами огня, потёки на стенах... Замок Эжени, в первые дни производивший мрачное впечатление, теперь показался Леону неожиданно уютным, и ему захотелось поскорее вернуться туда. Де Матиньи тем временем провёл их в гостиную, где на широком столе стояла золочёная клетка, а в ней топорщил хохолок большой зелёный попугай. При виде гостей он покосился на них чёрным глазом, разинул внушительный клюв и изрёк: — Пр-р-р-р-иветствую! — Какая прелесть! — Эжени захлопала в ладоши и только что не подпрыгнула на месте от восторга. — Это Жакоб, который скрашивает мои часы одиночества, — де Матиньи провёл пальцем по прутьям клетки, и Жакоб защёлкал клювом. — Поразительно умная птица! Запоминает всё, что при нём скажут, и может повторить в самый неподходящий момент, так что при нём нужно держать ухо востро и не болтать лишнего! — Где вы достали его, шевалье де Матиньи? — Эжени не могла отвести взгляда от птицы, и Леон вновь почувствовал укол ревности, но тут же одёрнул себя: ревновать к попугаю было бы уж совсем глупо. — Просто Луи, прошу вас. В конце концов, мы давние друзья... А птицу мне подарил Жакоб, мой слуга, в честь которого я и назвал попугая, — де Матиньи широко улыбнулся, и на какой-то момент его круглое лицо даже стало менее неприятным. — Понятия не имею, где он его достал. Должно быть, купил у бродячих торговцев, спустив половину своего жалованья. Жакоб славный малый, но удивительно непрактичен, — он снова повернулся к Эжени. — Вы, наверное, устали с дороги? Проголодались? Отужинаете вместе со мной или желаете отдохнуть? Эжени, прежде чем ответить, бросила вопросительный взгляд в сторону Леона — тот слегка пожал плечами, давая понять, что ему всё равно. — Отужинаю, — решительно сказала она. — Заодно выслушаю ваш рассказ о событиях, связанных с привидением.

***

Луи де Матиньи выглядел человеком, любящим плотно поесть и знающим толк в кулинарных изысках. Когда Леон и Эжени вошли в столовую, оказалось, что первое впечатление не было обманчивым. На столе, словно по мановению волшебной палочки, одно за другим появлялись кушанья: суп из моллюсков, устрицы, жаркое из баранины, мясной паштет, острый козий сыр и сладкие булочки. Сопровождалось всё это великолепие прекрасным анжуйским вином. Эжени попробовала всего понемножку, разрумянилась, повеселела, да и Леону после утоления голода хозяин перестал казаться столь противным. Де Матиньи тоже уделял еде достаточно внимания, но при этом успевал и весело, хоть не всегда впопад, шутить, и перемигиваться со слугой, делая ему какие-то таинственные знаки, и рассказывать историю о привидении. Слуга, крепко сложенный молодой человек, чья смуглая кожа, чёрные волосы и огненно-чёрные глаза выдавали не то гасконское, не то цыганское происхождение, ловко подавал блюда, подливал вино и при этом почти не отводил мрачного настороженного взгляда от Эжени. Похоже он, в отличие от господина, совсем не был рад прибытию в замок незнакомки. — Так что же всё-таки представляет собой эта загадочная Дева в белом? — Эжени оторвалась от жаркого и с любопытством посмотрела на хозяина замка. — Если бы я знал! — тот покосился в сторону, куда удалился слуга, и чуть понизил голос. — Не стоит говорить о таком при слугах. Жакоб храбрится, но старая Марта и конюх Жан боятся даже лишний раз заговорить о ней. Того и гляди сбегут, бросят меня здесь одного... а куда мне бежать? К одному из моих друзей — таких же повес и бездельников, как и я? Рассказать им, что меня выгнало из собственного замка привидение? В лучшем случае они поднимут меня на смех, в худшем — посчитают сумасшедшим, — он помрачнел. — Как она выглядит, эта Дева в белом? Где появляется? Оставляет ли какие-нибудь следы? — Эжени задавала вопросы один за другим. — О, вы так обстоятельно подходите к делу, мадемуазель де Сен-Мартен! — Луи слабо усмехнулся. — Сейчас, в спокойной обстановке, я, пожалуй, смогу ответить на ваши вопросы, но тогда, когда я впервые увидел её в слабом свете свечи, я был так ошарашен и напуган, что едва не лишился дара речи. Как она выглядит, вы спросили? Это женщина, женщина в белом платье старинного покроя и плаще с капюшоном, который всегда скрывает её лицо. Она является в коридорах, чаще всего в коридоре второго этажа, том, который ведёт в библиотеку. Что касается следов... какие следы может оставлять бесплотный дух? — Сажа, пепел, несмываемые следы крови, — предположил Леон, на миг отвлёкшись от паштета. Де Матиньи посмотрел на него с таким изумлением, словно вообще забыл о его существовании. — Нет, никаких следов она не оставляла, — сухо проговорил он. — Когда вы впервые увидели Деву в белом? — Эжени отпила из бокала. — Больше месяца назад, если память мне не изменяет — а я, признаться, перестал в последнее время надеяться на свою память. Как-то ночью мне не спалось, и я вышел... ну что греха таить! Вышел перекусить кое-чем из кладовой. Ох, каюсь, чревоугодие — один из семи смертных грехов, но кто из нас не грешен? Я шёл по тому самому коридору, как вдруг меня охватила дрожь, словно ледяной ветер подул из всех щелей разом. Я ещё успел подумать, что надо бы велеть Жакобу заделать дыры в стенах, когда передо мной явилась она. Де Матиньи вздрогнул, отгоняя жуткое воспоминание. — Она стояла, хотя нет, висела передо мной, и ноги её не касались земли, а сквозь её тело можно было видеть камень стены, клянусь вам! Белый плащ колыхался, будто от ветра, а из-под низко надвинутого капюшона доносились жалобные протяжные всхлипы. Я сразу понял, что передо мной призрак, хотя раньше никогда не видел их и вообще не верил в их существование. Не помню, что я сделал... Кажется, махнул в её сторону рукой с подсвечником, потом перекрестился, — он тут же повторил этот жест. — Она ушла в стену и растаяла, а я ещё долго не мог прийти в себя. Когда мои ноги вновь смогли служить мне, я добрался до своей спальни, заперся там — как будто стены могут защитить от бесплотного духа! — и молился всю ночь. Уснул я уже под утро... — Вы рассказали об этом кому-нибудь? — участливо спросила Эжени. — Нет, — Луи стыдливо опустил глаза. — Я боялся, что мне не поверят, высмеют, примут за сумасшедшего... Кроме того, я надеялся, что это всего лишь жуткий сон, хотя в глубине души понимал, что это не так. Но через пару дней Марта влетела ко мне с диким криком — я и не подозревал, что она, в её-то возрасте, может так быстро бегать! Дева в белом явилась ей на лестнице, и бедная Марта едва не упала, уронив корзину со свежевыстиранным бельём. А на следующий день Жакоб увидел её в том же самом коридоре. Он парень не робкого десятка и запустил в привидение своим башмаком... У Эжени вырвался приглушённый смешок. — ... но башмак пролетел сквозь призрачную фигуру и ударился о стену, а она с жалобным плачем побежала прочь. Жакоб не трус, я повторяю вам, но его смуглое лицо было серым от страха, когда он рассказывал мне об этом. Де Матиньи огляделся по сторонам, словно Дева в белом могла появиться в столовой в любую минуту. — Чтобы отвлечься и забыться, я пригласил своих друзей и закатил пирушку, но наше веселье было омрачено. Дева в белом явилась Жюльену де Лассалю, самому юному из моих друзей. Он был слегка... хотя какое там слегка... сильно нетрезв, принял её за живую женщину и погнался, чтобы заключить её в свои объятия. На этот раз смешок вырвался у Леона. Луи укоризненно посмотрел на него. — Он пролетел сквозь неё и свалился с лестницы. Слава Богу, остался жив и даже не сломал ни одной кости — пьяниц Бог любит... Но друзья решили, что это какая-то дурная шутка с моей стороны, и покинули мой дом. Напрасно я старался убедить их, что призраки существуют, — никто не хотел мне верить. Де Матиньи горестно вздохнул и закончил свой рассказ, глядя на гостей блестящими от слёз глазами. — Теперь я живу в страхе и каждую ночь, смыкая глаза, боюсь, что Дева в белом придёт за мной, и наутро я их уже не открою. Я лишился друзей и в скором времени могу лишиться слуг. Я приглашал священника, он освятил мой замок, но Дева в белом продолжает являться мне! Я не знаю, как долго я ещё выдержу, и прошу прощения за то, что перекладываю свои беды на хрупкие женские плечи, — он печально посмотрел на Эжени. — Вы пытались поговорить с Девой в белом? — кажется, девушка была уязвлена последними словами де Матиньи. — Выяснить, что она хочет? — Разговаривать с привидением? — тот уставился на гостью с неподдельным ужасом. — Боже упаси! Мне и видеть-то её лишний раз страшно! — Почему? — полюбопытствовал Леон, отрываясь от козьего сыра. — Она так безобразна? Вы говорили, что её лицо скрыто под капюшоном, значит, вы его не видели. — Но это же привидение! — негодующе воскликнул Луи. — Бесплотный дух из мира теней! Она может утянуть меня за собой в этот мир! — Ни разу не слышала о таком в легендах, — покачала головой Эжени. — Призраки могут пугать живых, это да, но им не под силу затянуть человека в потусторонний мир. Дева в белом не говорит ничего членораздельного? — Не говорит, — ответил де Матиньи. — Только плачет и стенает, да так, что эхо отдаётся от стен. — Она являлась вам, вашим слугам и вашим друзьям только ночью или днём тоже? — спросила Эжени. — Ночью или поздно вечером, в сумерках... хотя Жакобу Дева в белом, кажется, явилась на рассвете, — Луи с тревогой посмотрел на свою собеседницу. — Господи, не хватало только, чтобы она приходила ко мне и днём! Призраки ведь всегда пугают своих жертв только ночью, ночь — их стихия, а от света солнца они прячутся! Леон, вспомнивший призрака Филиппа Тома, многое мог бы возразить на этот счёт, но благоразумно решил промолчать, тем более что Эжени кинула на него быстрый взгляд. — А у вас есть предположения, кто бы это мог быть? — она почему-то нахмурилась. — Нет, откуда? Мало ли какая неприкаянная душа забрела в мой дом? — Но в письме вы назвали её молодой женщиной, — напомнила Эжени. — Как вы поняли, что она молода, если ни разу не видели её лица? — Даже и не знаю, — растерянно протянул Луи, и его лицо приобрело озадаченное выражение. — Наверное, потому что старуха не сможет двигаться так быстро... хотя о чём я говорю, это же привидение! Да я и сам только что утверждал нечто совершенно обратное о старой Марте. Но голос Девы в белом, когда она стенает... звучит как молодой. Конечно, я могу и ошибаться... Он замолчал, напряжённо о чём-то размышляя, а потом вдруг резко вскинул голову. — Знаете, мадемуазель де Сен-Мартен, а я догадываюсь, кем может быть эта Дева в белом! Хотя лично я всегда думал, что это старинная семейная легенда... но легенды ведь основаны на историях из жизни, верно? Моя прабабка... или прапрабабка... вот когда я пожалел, что не знаю нашего семейного древа! Словом, одна из моих предков, Элеонора де Матиньи... не помню, как её звали в девичестве... по легенде, была убита своим мужем, Симоном де Матиньи. Она была молода и красива, и муж, который был намного старше, взревновал... а возможно, она и в самом деле изменила ему. Он то ли заколол её кинжалом, то ли задушил, а тело закопал в саду или, по другой версии, сжёг. — Его судили? — губы Эжени сжались в тонкую линию. — Кажется, нет. В то время, как и сейчас, мы все жили очень обособленно, и ему удалось скрыть своё преступление. Слуг Симон подкупил или запугал, родственникам и знакомым соврал, что Элеонора скончалась от болезни или от несчастного случая. До этой трагедии она успела родить сына, так что род де Матиньи не прервался. Симон продолжал жить так же уединённо и больше не женился. Правда об убийстве всё равно выплыла наружу — уже после его смерти. Но мы все всегда относились к этому как к легенде, сказке, которую сочинили, чтобы приукрасить скучную действительность. Неужели и правда... Луи де Матиньи снова быстро огляделся. — Неужели это призрак моей далёкой родственницы взывает о мести? Но если и так, что я могу сделать для неё? Симон де Матиньи давно умер, он теперь в мире духов вместе с ней! — Попробуйте найти в библиотеке, или в письмах ваших родных, если вы их храните, или где угодно сведения об Элеоноре де Матиньи, — ответила Эжени. — Чем больше мы узнаем о ней, тем лучше сможем понять, чего она хочет — конечно, если это действительно её призрак. А если сможем понять, то сможем и договориться. — Вы и впрямь собираетесь разговаривать с привидением? — Луи посмотрел на неё со смесью восхищения и ужаса во взгляде. — Вы ещё более бесстрашны, чем о вас говорят! — Поверьте, призраки вовсе не так страшны, как их малюют, — Эжени скромно опустила глаза. — Они не могут утянуть под воду, как ундины, впиться клыками, как вампиры или оборотни, зачаровать и увести за собой, как духи леса... Они просто бесплотные создания, только и всего. — Но иногда они могут создать ветер, раздуть огонь и разжечь пожар, — брякнул Леон, вспомнив своего отца и пожар, устроенный Портосом в его собственном замке. Луи де Матиньи, побледневший уже после слов о вампирах, вздрогнул всем телом и затряс головой. — Нет, нет, нет! Простите, но сегодня я не желаю больше слышать ни слова о призраках или другой нечистой силе! Разумеется, мадемуазель де Сен-Мартен, я сделаю всё, что в моих силах, разыщу все сведения, какие только смогу, но охотиться за привидениями — нет, увольте! И заклинаю вас: будьте осторожны! Эжени клятвенно заверила хозяина, что она не собирается бегать за Девой в белом и падать с лестниц, но завершение ужина всё равно стало каким-то скомканным. Закончив трапезу, Луи де Матиньи попрощался с гостями и поспешно скрылся, велев Жакобу показать Леону и Эжени их комнаты. Комната, доставшаяся бывшему капитану, была маленькой и скудно обставленной, но его это не заботило. Оставив в ней шляпу, плащ, перчатки и — после некоторого колебания — шпагу, он направился на поиски Эжени. Уже совсем стемнело, и Леон догадывался, что девушка может быть только в одном месте — в коридоре второго этажа, ведущем в библиотеку. Там он её и обнаружил. Эжени стояла возле лестницы, завернувшись в тёплую накидку нежно-голубого цвета, и разглядывала коридор, склоняя голову то к правому, то к левому плечу. При звуке шагов она вздрогнула и резко развернулась, но тут же обрадованно улыбнулась Леону. — Я знала, что вы не оставите меня одну! Так что вы об этом думаете, господин капитан? — Похоже, что шевалье де Матиньи действительно чем-то напуган, — мрачно ответил он. — Если, конечно, не притворяется... но я не вижу смысла придумывать такую запутанную историю и убеждать нас в её правдивости. Разве что он хотел выманить вас из ваших владений... но зачем? — Завтра утром непременно поговорю со служанкой и кучером, — пообещала Эжени. — Вы же, Леон, возьмите на себя слугу Жакоба — кажется, меня он по какой-то причине невзлюбил. Расспросите его о привидении. Луи пусть покопается в библиотеке, поищет сведения об Элеоноре де Матиньи. Если её дух не явится сам, попробуем вызвать его и поговорить. Может, ей всего-то и нужно, чтобы её тело получило достойное погребение... Она хотела сказать ещё что-то, но не успела. В библиотеке что-то хлопнуло, по коридору пронёсся порыв ледяного ветра, а затем раздался женский плач — стонущий, надрывный, протяжный, заставляющий сердце сжиматься от боли и страха. Затем в сумраке коридора возникла полупрозрачная женская фигура, с ног до головы укутанная в белый плащ. Она заскользила к Леону и Эжени, слегка кренясь вправо, а терзающий сердце плач раздавался словно отовсюду сразу, отдаваясь от стен и множась эхом. Леон невольно вздрогнул и потянулся к отсутствующей шпаге, хотя умом понимал, что холодное железо ничем не поможет против привидения. Дева в белом простёрла к ним руки — не то в мольбе, не то в предостережении. Эжени, на мгновение оцепеневшая, бросилась вперёд, споткнулась и едва не упала, запутавшись ногами в упавшей на пол накидке, но удержалась и тоже протянула руки, подражая жесту призрака. — Дева в белом, ответь! Ты ли та, кто при жизни носила имя Элеонора де Матиньи? Живая или мёртвая, прежняя или другая, ответь мне: чего ты хочешь? Плач резко оборвался. Привидение ещё несколько секунд стояло, покачиваясь в неверном свете светильников, а затем исчезло — даже не прошло сквозь стену, а просто погасло, как огонёк задутой свечи, и к тому времени, когда Эжени добежала до того места, где стояла Дева в белом, на нём не осталось и следа загадочной ночной гостьи.