Страшные сказки Бретани

Все, кто находился в комнате, отреагировали на появление призрака по-разному. Жанет, смертельно побледнев, вжалась в стену, беззвучно открывая и закрывая рот, Жакоб, напротив, двинулся вперёд, словно хотел снова чем-то запустить в привидение, но на полпути замер и опустил сжатые кулаки, не в силах оторвать от белой фигуры изумлённых глаз. Эжени никогда не считала себя глубоко верующей христианкой, но тут её рука невольно потянулась совершить крестное знамение. Краем глаза она увидела, как Леон отступает, по привычке хватаясь за эфес шпаги, а Луи де Матиньи прижимает ладонь к сердцу и с тяжёлым вздохом оседает на пол. — Господин! — Жакоб бросился к нему и упал рядом на колени. — Сгинь, нечистая сила! Будь ты проклята! — он махнул рукой в сторону Девы в белом. — Я уже, — в голосе привидения послышались неожиданно весёлые нотки. Жанет, видимо, хотела закричать, но издала только какой-то слабый писк, приподняла юбку и метнулась к двери так, будто её хромота мигом исцелилась. Когда топот её ног затих в отдалении, Эжени с трудом отвела взгляд от призрака и уставилась на Жакоба, который тряс Луи за плечи и хлопал по щекам. — Боже мой, — еле слышно выдохнула она. — Теперь я понимаю, почему ты так возненавидел меня с первого взгляда, почему ты хотел выгнать меня из замка. Ты любишь его! — Что? — Леон чуть вздрогнул и вскинул голову, на мгновение отведя взгляд от белой фигуры, но тут же вновь вернувшись к ней. — Что это значит? — Он его любит, — попыталась объяснить Эжени, голосом выделяя слово «любит». — Не так, как обычные слуги, даже самые преданные, любят своих господ. Гораздо... гораздо глубже. — О Боже! — у Леона вырвался каркающий смех, отдающий нотками истерики. — Этого точно никто из нас не ожидал! — Да, я люблю своего господина! — Жакоб, не поднимаясь с колен, яростно прожигал их глазами. — И что вы сделаете? Расскажете всё господину Луи, когда он очнётся? Отправите меня в тюрьму за содомию? Почему знатные дамы могут спать со своими слугами, а господа — со служанками, но слуга, влюбившийся в своего господина, обречён? Богачи могут спать с кем хотят, с женщинами и мужчинами, мальчиками и девочками, но мы, простые люди, не вольны выбирать, кого любить? Я готов умереть за господина Луи! — Я никому не собираюсь рассказывать о твоих... эээ... наклонностях, — ответила Эжени, сердце которой разрывалось от жалости. — И в первую очередь Луи. Он ведь не знает, я правильно понимаю? — Господи, конечно, нет! Иначе бы он давно выгнал меня из замка! — И не узнает, — она сердито покосилась на Леона, безуспешно пытавшегося скрыть рвущийся наружу смех за приступом кашля. — Я никому не скажу, и Леон тоже, и эээ... эта дама, думаю, тоже. И я, как видишь, вовсе не собираюсь отнимать у тебя твоего господина. — Это я уже понял, — хрипло ответил Жакоб, осторожно укладывая голову смертельно бледного Луи себе на колени. — Простите за мышей. Я просто не знал, как ещё отвадить вас от замка. Поэтому и рассказал про Жанет, когда ваш помощник накинулся на меня. Она в прошлом была любовницей господина Луи, и я надеялся, что вы узнаете об этом и не пойдёте за него замуж. Но клянусь, я ничего не знал об их спектакле с привидением! Кстати, а что вы сделали с мышами? — Вернули в подвал, — пожала плечами Эжени. — Кххм, — подал голос Леон. — Я прошу прощения, но нам правда более важны любовные переживания Жакоба, чем появившееся здесь настоящее привидение? — Я ждала десять лет, могу подождать и ещё, — смиренно отозвалась призрачная девушка, откидывая капюшон плаща. Под ним обнаружилось юное и весьма симпатичное лицо, которое вызвало в памяти у Эжени какой-то смутный образ. Совсем недавно она видела где-то кого-то похожего... — Я тебя знаю! — выдохнул Жакоб, с изумлением глядя на призрака. — Ты — Анна Ришар! Дочь Жана и Марты, которая сбежала от них десять лет назад! — Что? У Марты и Жана была дочь? — вскинулся Леон. — Почему мы узнаём об этом только сейчас? — Но ведь это не имело отношения к делу, — ответила Эжени, понимая, кого ей напомнило привидение: дородную круглолицую служанку Марту. — Сейчас выяснилось, что имело, — пробормотал бывший капитан. — Я не сбежала, — грустно вздохнула Анна, слегка покачавшись в воздухе. — Я умерла. Видите ли, я была влюблена в подмастерье кузнеца, а он в меня, но матушка никогда не дала бы согласия на наш брак. Вот мы и решили сбежать и обвенчаться тайно. Я всё придумала — подождала, пока родители уснут, надела самое нарядное светлое платье и белый плащ — всё, чтобы быть красивой для моего Анри! Потом выбралась из дома через окно, и мы под покровом ночи кинулись прочь из деревни. Спускаться в овраг было некогда, обходить его тоже, вот мы и пошли по перекинутой через него сосне. — И она подломилась, — сквозь сжатые зубы процедил Леон. — Как тогда, с Хромоножкой Жанет. — Мой Анри уже перебрался на ту сторону и тянул ко мне руки, когда дерево хрустнуло подо мной, — по прозрачному телу пробежала дрожь. — Я полетела прямиком в овраг и сломала шею. Бедный Анри! Как он рыдал, закапывая моё тело в дубовой роще и уходя прочь со своими скудными пожитками! Но что ему ещё было делать? Если бы он вернулся в деревню, его бы обвинили в моём убийстве, а даже если нет, то моя матушка бы сжила его со свету! Он похоронил меня и ушёл куда глаза глядят. Матушка же на следующее утро увидела, что нет ни меня, ни моих вещей, поняла, что я сбежала с Анри, и в гневе прокляла меня. С тех пор я не могу упокоиться с миром и скитаюсь здесь... Она вздохнула и посмотрела на Эжени с бесконечной печалью. — Конечно, я могла бы явиться матери или отцу во сне, могла бы прийти к ним и наяву, но мне было так стыдно! И мне не хотелось разбивать им сердца. Пусть лучше думают, что я живу где-нибудь с Анри, чем знают, что мои кости покоятся под землёй! Но потом явились вы... и вы не испугались, как остальные, не сбежали. Вы хотели помочь мне. И я решила проследить за вами. Так я и оказалась в замке в сегодняшнюю ночь. Анна протянула руки к Эжени, почти точь-в-точь повторив молитвенный жест Жанет в роли Девы в белом. — Прошу вас, расскажите моим родителям правду! Найдите моё тело — оно зарыто между корней самого большого дуба. Похороните его по-христиански, скажите матушке, что я так и не смогла покинуть её. Пусть она снимет своё проклятие, и тогда я упокоюсь с миром. — Я сделаю это, — Эжени торжественно кивнула. — Я обещаю. Анна, печально улыбнувшись на прощание, медленно растворилась в воздухе, и в тот же миг Луи де Матиньи зашевелился, слабо застонал и открыл глаза, а потом приподнял голову (Жакоб поспешно отодвинулся от него). — Кто... Что... Что это было? Эта женщина в белом... боже, неужели это действительно призрак? Она что-нибудь говорила? — Говорила, что вам нужно срочно заняться постройкой моста через овраг, пока ещё кто-то не упал в него, сломав ногу или шею, — сурово ответила Эжени, поворачиваясь к нему. — П-правда? — Луи от потрясения начал заикаться. Жакоб бесшумно поднялся и тенью выскользнул из библиотеки; впрочем, через несколько минут он вернулся, неся кувшин и полотенце. Де Матиньи, по-прежнему сидя на полу, сделал несколько глотков и прижал смоченное слугой полотенце ко лбу. — Боже мой, боже мой... Я никогда не думал, я и представить себе не мог! Неужели призраки, они... действительно существуют? — он уставился на Эжени, будто ища в её лице подтверждения тому, что явление Девы в белом оказалось всего лишь дурным сном. — К сожалению, — она склонила голову. — Или к счастью. Это как посмотреть. — Ничего, вы скоро привыкнете, — подбодрил его Леон. — Мне тоже нелегко было свыкнуться с мыслью, что вся эта нечисть из легенд и сказок существует и вольготно себя чувствует в здешних краях, но ничего, как-то освоился. — Боже мой, боже мой, — продолжал бормотать Луи. — Пока я платил этой хитрой лисе, этой вымогательнице Жанет, пугал несчастную Марту и гордился своей выдумкой, где-то в лесу бродило настоящее привидение! Как я ошибся! Как я наказан за свою гордыню и за своё неверие! — он с болью посмотрел на Эжени. — Вы вольны смеяться надо мной сколько угодно: я это заслужил. — Что ж, вы хотя бы можете сделать для Девы в белом что-то хорошее, — примирительно произнесла она, стараясь не обращать внимания на обжигающий взгляд Жакоба. — Она — дух Анны Ришар, дочери Жана и Марты. — Я знаю, что у них была дочь, но она сбежала много лет назад, — де Матиньи поднялся, кряхтя и опираясь на руку слуги, и с недоумением посмотрел на Эжени. — Марта прокляла её, и теперь они почти никогда не вспоминают Анну. — Анна не успела сбежать, — мрачно ответила девушка. — Уходя со своим возлюбленным из деревни, она упала в тот самый овраг, в котором Жанет сломала ногу, но Анне повезло меньше — она сломала себе шею и мгновенно скончалась. Юноша похоронил её в дубовой роще и ушёл из деревни. Поэтому я и сказала вам про овраг. Ради всего святого, сделайте что-нибудь, пока в ваших владениях не появилось ещё одно привидение или ещё одна хромая! — Конечно-конечно, — поспешно закивал Луи. — Но как быть с призраком Анны? Её ведь нужно... как-то изгнать? — Мне придётся поговорить с её родителями, — печально ответила она. — И боюсь, разговор будет не из лёгких.

***

Эжени, как обычно, оказалась права. Разговор с Жаном и Мартой Ришар они с Луи по обоюдному согласию отложили до следующего утра, но от этого он не стал проще. Служанка и конюх, когда их позвали для беседы в гостиную, выглядели очень настороженными и постоянно озирались, видимо, в любой момент ожидая появления привидения. Эжени разбавила правду крупицей вымысла — она ничего не стала рассказывать про Луи и Жанет, а представила всё так, будто Анна Ришар и была той загадочной Девой в белом. По её словам, неприкаянная душа Анны желала явиться родителям, но в то же время стыдилась, а после того случая, когда Марта едва не свалилась с лестницы, и вовсе удалилась в дубовую рощу, не желая ещё больше напугать мать или стать причиной её гибели. К концу рассказа Марта рыдала в голос, Жан же закрыл лицо руками, а его сгорбленные плечи тряслись. — Анна... Доченька моя... Как же это так вышло? Да ведь и не хотела я её проклинать, в сердцах сказала... а она теперь по земле бродит, страдает, покоя найти не может, — всхлипывала Марта. — Да простила я её, давно простила, ласточку мою! Я-то думала, она где-то в чужой стороне, живёт со своим кузнецом во грехе, а оно вон как вышло... Лежит моя Анна в земле, в той самой роще, мимо которой я, почитай, каждый день хожу и не знаю ничего! — крупное тело служанки содрогалось от рыданий. — Выкопаю, — беспрестанно твердил Жан. — Сам выкопаю её косточки, все до единой соберу, похороню как надо. Вы только укажите, где моя доченька лежит, а там я уж сделаю всё, как подобает. Сам сделаю, сам выкопаю... Эжени выразила надежду, что дубовая роща невелика, а Анри зарыл свою возлюбленную под самым большим и высоким деревом, так что найти её могилу будет нетрудно. Затем она распрощалась с безутешными родителями, и тягостный разговор был окончен. Луи де Матиньи, казалось, вовсе забыл о том, что такое лесть. Со своей гостьей он был вежлив, тих и даже робок, на Леона же по-прежнему не обращал внимания. Жакоб перестал смотреть на Эжени волком и теперь переживал только из-за одного: не раскроет ли она его страшную тайну? Но ни Эжени, ни Леон (которого, правда, в присутствии своей хозяйки так и тянуло пошутить про наклонности гасконца, но девушка всякий раз одёргивала его) не собирались вмешиваться в чужие отношения. Эжени прямо заявила де Матиньи, что не держит на Жакоба зла за его выходку с мышами, и попросила не прогонять его. Луи, впрочем, и не собирался этого делать: было бы трудно найти нового слугу, да ещё такого верного, пусть он и не понимал, в чём заключается причина этой верности. Они с Луи условились никому не рассказывать правду о Деве в белом: пусть Жюльен де Лассаль и остальные верят в неудачную шутку своего товарища, а Марта и Жан — в то, что это дух их дочери блуждал по замку, взывая к родителям. Де Матиньи в любом случае стал бы всё отрицать, а Эжени не имела никакого желания прославиться за счёт разоблачения фокусов. Именно по этой причине она не стала рассказывать правду ни Марте с Жаном, ни кому-нибудь из деревенских жителей. Жанет Колло после той ночи в библиотеке исчезла из деревни — впрочем, проклятый овраг был здесь ни при чём. Поговаривали, что она уехала в другие края, к одному из своих многочисленных любовников — подальше от Луи с его странными фантазиями и от мест, где водятся настоящие привидения. Эжени, временами испытывавшая страстное желание покинуть Бретань и умчаться куда-нибудь, где по лесам не бродят оборотни и духи, а в дома не заглядывают призраки, не могла осуждать Жанет. Так и закончилась эта история. Кости Анны Ришар выкопали из-под раскидистого дуба и торжественно похоронили, проведя над ними все церковные обряды. Ни Эжени, ни Леон, ни Луи больше не видели привидения и посчитали, что Анна наконец-то упокоилась с миром. Де Матиньи как будто забыл о своих грандиозных планах по поводу женитьбы и решил вложить немногие оставшиеся у него деньги в постройку прочного моста через овраг. Жакоб остался служить хозяину со своей бесконечной преданностью и своей тайной, а Эжени и Леон отправились домой. Обратный путь обычно кажется короче, но этот раз оказался исключением. Было чувство, что всё, буквально всё ополчилось против путников, мешая им быстро добраться до дома. Дороги развезло так, что лошади с трудом вытягивали копыта из жирной чёрной грязи, с неба то и дело накрапывал мелкий противный дождик, заставляя всадников ёжиться и плотнее кутаться в плащи, ветер нещадно бил то в спины, то в лица, трепал волосы людей, края одежды, лошадиные хвосты. С приходом весны на дорогах стало больше путешественников — скакали верхом на горячих конях столь же горячие молодые люди, стремящиеся по большей части в Париж и наверняка мечтающие стать мушкетёрами, неспешно тащились потрёпанные жизнью крестьяне в повозках, лениво подгоняя усталых лошадей, проезжали в роскошных каретах знатные дамы и господа. Эжени не раз замечала, как Леон провожает взглядом очередную карету, и взгляд его словно затуманивается, а на лице появляется выражение неизъяснимой грусти. «Должно быть, это связано с той рыжеволосой женщиной по фамилии де Круаль», — думала Эжени, и всякий раз в её сердце вспыхивал огонёк ревности, но она старалась тут же загасить его — не хватало ещё уподобляться гасконцу Жакобу, ревнуя бывшего капитана к каждой встречной женщине! Де Круаль была давно, в прошлом, и теперь она уже вряд ли встретится на жизненном пути Леона. Он очень уклончиво рассказывал про отрезок пути, проделанный со шпионкой Кольбера в карете и на корабле, и именно эта уклончивость и позволила Эжени догадаться, что именно произошло в это время между её спутником и де Круаль. Из-за великого весеннего движения путников гостиницы были забиты до отказа, и случилось то, что рано или поздно должно было случиться — Леону и Эжени достался один номер, несмотря на то, что сын Портоса потрясал шпагой и грозил хозяину заведения всевозможными карами, а девушка обещала щедрое вознаграждение. — Нету, господа, Богом клянусь, нету больше мест! — сухощавый седой хозяин торопливо крестился, хотя в его исполнении этот жест выглядел так, будто он чешется под мышками. Что, возможно, было недалеко от истины, поскольку гостиница относилась к заведениям такого сорта, в которых клопов и мышей больше, чем постояльцев. Но выбирать не приходилось, и путники остановились здесь. Комната, которую им отвели, была более узкой, чем хотела бы Эжени, кровати — более жёсткими, вода в бадье, предназначенная для смывания дорожной пыли с тела, должна была быть горячей, на деле же оказалась едва тёплой, а о качестве поданной на ужин пищи невозможно было думать без слёз, потому что количество лука в ней превышало все мыслимые пределы. Ни Леон, ни его спутница почти не притронулись к еде, и девушка вскоре ушла, сославшись на усталость и головную боль. В комнате она быстро переоделась, скользнула под одеяло и повернулась к стене, в надежде уснуть до того, как капитан поднимется к ней. Она понимала, что Леон никогда не причинит ей вреда, она вполне доверяла ему, она даже любила его, но спать в одной комнате с мужчиной было столь странно и непривычно, что Эжени старалась не думать об этом. Ей и в самом деле удалось провалиться в сон до того, как Леон поднялся в номер. Разбудил Эжени странный звук. Она села на постели, потрясла головой, спросонья не понимая, где находится и почему её спальня выглядит столь непривычно. Осознав, что она ещё не у себя дома, а в захудалой гостинице, Эжени вздохнула и уже готова была снова уронить голову на подушку, когда звук повторился. Это было нечто среднее между стоном боли и скулением собаки, и сначала она даже подумала, что это какая-то бродячая шавка воет на улице, но вот звук донёсся снова, и она вздрогнула. Леону дю Валлону снился кошмар. Он метался на кровати, его светлые волосы рассыпались по подушке, а изо рта вырывался тот самый протяжный стонущий звук, похожий на скулёж. Прислушавшись, Эжени смогла разобрать что-то вроде «Нет! Я не хотел!», «Отец!» и полное боли «Анжелика!». Слушать это не было никаких сил, поэтому она решительно спустила ноги с кровати, прошла босиком по полу, морщась от холода, и, присев рядом с Леоном, потрясла его за плечо. — Леон! Проснитесь! — Я не хотел... Я не знал... — сбивчиво застонал он, мотая головой. Эжени потрясла сильнее, надеясь, что он, находясь в плену сновидений, не примет её за врага и не ударит — в его силе она могла убедиться после схватки с Абелем Турнье или Луи де Матиньи, да и по лесу во время побега от лесных духов он тащил её с лёгкостью. — Леон, очнитесь! Это я, Эжени! Она хотела похлопать его по щеке, но не решилась и вместо этого просто погладила — провела ладонью по виску, по скуле, при этом ощутив пальцами что-то мокрое — похоже, это были слёзы. Леон слабо застонал, вздрогнул и потянулся за её рукой, потёрся о неё щекой. Эжени огляделась в поисках огнива, но его нигде не было, поэтому она, на мгновение сосредоточившись на одиноко стоявшей на подоконнике свечке, зажгла её щелчком пальцев свободной руки. Кровать Леона стояла как раз возле окна, и теперь слабый золотистый свет озарил его бледное лицо с заострившимися чертами. — Анжелика... — его ресницы дрогнули, глаза медленно открылись, но в первые мгновения смотрели сквозь Эжени, не узнавая её. — Это не Анжелика, это я, Эжени де Сен-Мартен, — негромко позвала она, всё ещё не отнимая руки. — Просыпайтесь, Леон. — Эжени? — он моргнул, прищурился от света свечи, кажущегося чересчур ярким после сна. — Где... Что случилось? — Вам приснился кошмар, и я вас разбудила, — она убрала руку, и Леон снова вздрогнул, словно только сейчас сообразив, что девушка гладила его. — Я что, кричал? — Я бы скорее сказала, что вы стонали, — ответила Эжени, борясь с внезапно возникшим желанием снова погладить капитана, ощутить под пальцами его горячую кожу, стереть блестящие на лице дорожки слёз, откинуть со лба влажные от пота волосы. С последним, впрочем, Леон справился сам — просто мотнул головой, отбрасывая свою светлую гриву назад, и сел на постели. — Простите. Я, должно быть, вас напугал? — Нет, что вы, совсем нет! — заверила она, отводя глаза от его лица и невольно опуская их к вырезу рубахи. Грудь Леона тяжело вздымалась после недавнего кошмара. — Если хотите, можете рассказать мне, что вам приснилось. — Нет, не хочу, — он затряс головой, и золотистые пряди снова упали на лоб. — Очень не хочу. — Есть такое поверье: если рассказать кому-нибудь кошмарный сон, он не сбудется. — Мой уже сбылся. — Боже, да вы весь дрожите! — только сейчас Эжени увидела, что Леона бьёт крупная дрожь. — Вы не заболели? У вас нет жара? — Вроде нет, — растерянно ответил он, но девушка уже протянула руку и коснулась его лба ладонью. Кожа была горячей, но не пылающей, и на этом можно было остановиться, но Эжени больше не могла сдерживаться. Она наклонилась вперёд и прижалась губами ко лбу Леона, потом скользнула ниже — по виску, по щеке, к губам, накрыла их своим ртом... Губы у него, как ни странно, были холодные, сухие и твёрдые. Леон вздрогнул, когда Эжени поцеловала его, но не отстранился — просто сидел, прикрыв глаза и вздрагивая от каждого нового прикосновения, словно впитывал в себя её поцелуи. «Это не первый мой поцелуй», — с горечью подумала Эжени, спускаясь ниже, касаясь губами шеи Леона. «Первый украл Антуан де Лавуаль. Ну ничего, уж первую ночь любви у меня никто не отнимет». Она скользнула в вырез рубашки, и капитан вздрогнул сильнее. — Щекотно! — Простите, — она вернулась к его губам, одновременно обнимая Леона, одну руку запуская ему в волосы, а другую кладя на грудь. Сердце его, как она и ожидала, билось в сумасшедшем ритме, дыхание участилось, он даже приоткрыл рот, отвечая на поцелуй, но потом отстранился. — Послушайте... Постойте... Мы не должны этого делать! — Почему? Разве вам совсем не нравится? — разочарованно спросила Эжени. — Мне нравится, даже слишком нравится. — Разве может что-то нравиться «слишком»? — она всё ещё не выпускала Леона из объятий. — Я... боюсь потерять голову, — попытался объяснить он, тяжело дыша: слова явно давались ему с трудом. — По-моему, вы были гораздо ближе к этому во время нападения ундины или схватки с Турнье, — заметила Эжени. На неё неожиданно нашло игривое настроение, а вот Леон был совсем не расположен шутить. — Я не об этом, — он затряс головой. — Я боюсь причинить вам боль. — Так не причиняйте, — девушка пожала плечами. — Вы наверняка знаете, как избежать боли, ведь вы в этом деле гораздо опытнее меня, — она целомудренно опустила глаза. — И всё же... После того, что вы пережили... Я боюсь сказать или сделать что-то не так. — Вот уж не думала, что вы будете столь нерешительны, — недовольным тоном заметила Эжени. — И это человек, который без страха шёл к реке разыскивать ундину, спорил с лесными духами и гонялся за привидением! — Вы думали обо мне... в этом ключе? Как о своём любовнике? — Леон удивлённо взглянул на неё. — Конечно! Не с самого начала, не подумайте — я искала в вас помощника и защитника, не более. Но после того, как вас укусила Агнесса, и я была вынуждена промывать и перевязывать ваше плечо... — она отвела глаза и на мгновение прикусила губу. — Вы стали вызывать у меня несколько иные чувства. — Вы тоже, — выдохнул Леон, не отрывая от неё взгляда. — С тех пор, как я увидел вас танцующей в лесу в одной рубашке. — Значит, я вам не противна? Вы не терпите мои ласки только из жалости? — Что вы, конечно же, нет! Но разве я мог первым выразить свои чувства... после всего, что вам пришлось испытать? — Но сейчас я выражаю свои чувства, — прошептала Эжени, снова погладив его по лицу. — Всё хорошо, всё в порядке. Вы меня не принуждаете, я сама этого хочу. Ну же, Леон, будьте смелее. Вам всё равно надо успокоиться после того кошмара... Она взяла сына Портоса за руку и приложила её к своей груди, слегка поморщилась, когда он чересчур сильно сжал пальцы, но потом облегчённо вздохнула. Его прикосновения через ткань ощущались так же, как если бы Леон прикасался к обнажённой коже. Эжени снова обняла капитана, скользнула ладонью под рубашку, гладя его, опускаясь ниже, ниже, ещё ниже... Леон рвано выдохнул, и она на миг испуганно отдёрнула руку, но тут же поняла, что выдох был вызван неожиданностью, а не болью, и возобновила свои движения. Леон склонился, уткнувшись лицом ей в шею, заскользил губами по ключицам, спустился к груди, повторяя недавние действия Эжени. Она со вздохом облегчения обвила его руками и утянула за собой на его же постель, как ундина утаскивает незадачливого путника на речное дно. Леон ненадолго высвободился, но лишь затем, чтобы задуть свечу, поэтому всё дальнейшее действо происходило в темноте. Эжени никак не ожидала от него нежности, скорее уж порывистости, пылкости и страсти, но Леон был очень ласков с ней, действовал осторожно, чтобы не причинить боли, и под конец она даже позволила себе закрыть глаза и забыться, раствориться в волнах океана, в который превратилась маленькая комнатка в забытой Богом гостинице. Всё плыло и качалось перед её закрытыми глазами, фантастические образы вспыхивали и гасли в сознании, и в конце концов Эжени уже не понимала, что вокруг явь, а что — сон. Леон вздрагивал от каждого её касания, особенно вначале — было такое чувство, будто у него содрана вся кожа, и каждое прикосновение причиняет ему боль, а Эжени обволакивает его незримым покрывалом или укрывает волной, пытаясь заглушить эту боль. Под конец у неё это всё-таки получилось — Леон с глухим стоном соскользнул с неё и упал рядом, уронив голову ей на грудь. Эжени рассеянно запустила пальцы в его волосы, привлекая капитана к себе, но мысли её были уже далеко отсюда — в то время как тело в изнеможении лежало на продавленной хлипкой кровати в старой гостинице, разум уносился в межзвёздную даль, парил где-то между слабо освещающей двор луной и созвездиями, мерцающими в небесной вышине.