Страшные сказки Бретани

— Вышел я как-то вечером из дома и пошёл сперва по дороге, а потом думаю: дай-ка сверну, через лес короче выйдет, — начал Франсуа и тут же был прерван Леоном: — А зачем ты вообще вышел на ночь глядя из дома, когда у вас такое творится? Франсуа от этого простого вопроса неожиданно смутился — его бледные щёки вновь заполыхали румянцем, он потупился и виновато покосился в сторону сестры. — А я знаю! — вскинулась та. — Ты бегал к какой-нибудь девчонке, верно? Франсуа покраснел ещё больше и кивнул, Сюзанна же разразилась звонким торжествующим смехом. — Узнаю моего дорогого кузена Франсуа! Ни одной юбки не пропустит... простите, госпожа, — притихла она, заметив брошенный в её сторону упрекающий взгляд Эжени. — Тогда ведь Анастази была ещё жива, а Филипп... ну мало ли что могло ему привидеться? В темноте много чего может показаться, и то, что за Филиппом кто-то гнался, ещё не значит, что это был именно вампир, — попытался оправдаться юноша, умоляюще глядя на хозяйку замка. — А что, ваш мельник любит выпить? Или приврать? — спросила та. — Да нет, ничего такого за ним вроде не замечено, — пожал плечами Франсуа. — По праздникам оно понятное дело, но чтобы лишнего хлебнуть — нет, никогда его пьяным в стельку не видели! Да и не врёт он, Филипп человек честный. Но я подумал — на Филиппа эта тварь на рассвете напала, так? А я-то вечером шёл, ещё и не совсем темно было. Про убитый скот тоже подумал, ясное дело, ну так я же не корова и не овца какая, чтобы так просто дать себя загрызть! — Ох, дурачок, — покачала головой Сюзанна, с жалостью глядя на брата. — Ну так жив же остался, — тот бросил на неё обиженный взгляд. — Иду я, значит, через лес, по сторонам смотрю, на небо поглядываю. В лесу ветви похрустывают, птицы наверху перекликаются — словом, всё как обычно. Я уже полпути прошёл, когда послышались сзади шаги. Я живо рассказ Филиппа вспомнил и быстрее зашагал — они не отстают. Я оборачиваюсь — никого. Ну я и крикнул во всё горло, чтобы тот не думал, что я его боюсь: «Выходи, нечистая сила! У меня с собой серебряный кинжал, от деда достался, полезешь на меня, я тебе кишки выпущу!». Эжени не смогла сдержать смешок, и Леон, взглянув на неё, едва сумел сохранить серьёзное выражение лица. — Я-то думал, это кто-то из парней надо мной подшутить хочет, — плечи Франсуа поникли, а лицо вновь побелело. — Вот и решил показать, что я их замысел разгадал. Про кинжал, понятное дело, соврал, нет у меня никакого кинжала и отродясь не было. Стою я, значит, всматриваюсь в темноту, а от дерева тень отделилась — и ко мне! Да быстро так, и ноги дробно по земле стучат. Ну я заорал во всю глотку и рванул оттуда изо всех сил. — Ты разглядел, кто гнался за тобой? — Эжени чуть подалась вперёд. — Мужчина, — немного помедлив, ответил Франсуа. — Высокий, весь в чёрном — точь-в-точь как Филипп рассказывал. И глаза у него... — он умолк и побледнел ещё сильнее. — Что глаза? — нетерпеливо спросил Леон. Сюзанна, уже слышавшая эту историю, негромко ойкнула и перекрестилась, прикрыв рот ладонью. — Светились они у него, — тихо проговорил Франсуа. — Как у кошки в темноте светятся, так и у него — лицо всё в тени, не разглядеть, а на нём два жёлтых огонька горят. Как я оттуда припустил! Уже до опушки добежал, чувствую, сердце вот-вот из груди выпрыгнет, а этот всё не отстаёт. Я и на помощь звать пытался, хотя кто ко мне придёт — лисы с совами? И проклинал его, и молиться пытался, а он всё бежит. Под конец кончились у меня силы, повалился я на землю, думаю — всё, смерть моя пришла! Только-только руку занёс, чтобы хоть перекрестить эту тварь напоследок — вампиры, они же креста боятся... Франсуа дышал так тяжело, будто снова пережил страшный побег от неведомого существа, глаза его бегали от Сюзанны к Эжени и обратно. Обе девушки смотрели на него сочувственно, Леон же прищурился, пытаясь понять, не лжёт ли юноша, но тот выглядел действительно испуганным. — Тут с дерева — или из-за дерева, я не разглядел — кто-то выпрыгнул. Вроде как девушка — волосы длинные, платье... Я и вскрикнуть не успел, как она на этого набросилась, который за мной гнался, и оба они по траве покатились. Шипят, рычат, в волосы друг другу вцепляются — ну чисто мартовские коты! Я вскочил и побежал прочь — откуда только силы взялись! Добежал до Мар... до подруги моей, — поспешно поправился Франсуа, — там всю ночь в себя прийти не мог! Она меня водой отпаивала, утешала... На этот раз прыснула Сюзанна, и брат бросил на неё сердитый взгляд. — Тебе смешно, а меня в этом лесу чуть не убили! Если бы не эта девушка... Я на следующее утро всё ждал, что в лесу её тело найдут, но нет, ничего. Получается, вампир её не убил? А если не убил, то она что же — такая ловкая или такая же тварь, как и он? А если такая же тварь, то почему она тогда меня спасла? Неужто влюбилась? Сейчас от смеха не удержались уже все трое. — Слишком много ты о себе воображаешь, братец, — заявила Сюзанна. — Может, она тоже из тебя кровь выпить хотела, вот они с тем вампиром и сцепились, как собаки за кость, — предположил Леон. — А добыча, то есть ты, тем временем успела удрать. — Или, возможно, не все вампиры вредят людям — кто-то из них защищает простых смертных, — заметила Эжени, укоризненно посмотрев на Леона, слова которого заставили Франсуа смертельно побледнеть и застучать зубами. — Я — добыча? Я — кость? Господь с вами, как же это так можно-то! — он перекрестился и поспешно поднялся, явно желая побыстрее приложиться к бутылке доброго вина. — Как хорошо, что я оттуда уехал! Надеюсь, здесь меня эта нечисть не учует... Леон снова взглянул на Эжени — глаза её ярко блестели, лицо слегка разрумянилось, и по всему было видно, что она уже рвётся навстречу новому расследованию. Сын Портоса с куда большей охотой остался бы в замке и провёл ещё несколько спокойных дней, недель, а то и месяцев в компании девушки, но он понимал, что ему не удастся отговорить Эжени от поездки. Она увидела перед собой новую цель — людей, которым нужна была защита от вампира, — и стремилась к этой цели. Единственное, что мог в таком положении сделать Леон, это отправиться вместе с ней. В тот же вечер они уже собирались в путь. Эжени готовилась к этому путешествию куда более тщательно, чем к предыдущему, во владения Луи де Матиньи, — разложив на столе в своём кабинете целый арсенал, она поясняла Леону назначение каждого предмета. — Вот пистолет для вас, вот для меня, и к каждому запас серебряных пуль. Кинжал, который я обычно ношу с собой, придётся заменить серебряным ножом из нашего столового серебра, и вы тоже возьмите такой же нож. Пистолеты промахиваются, ножи — нет. Заколку оставлю, хоть она и из железа, а не из серебра, и никак не поможет против вампира... — Что вы вообще знаете о вампирах? — полюбопытствовал Леон, наблюдая за быстрыми движениями Эжени, собиравшей оружие. — Они пьют кровь, живут очень долго, почти вечно и не стареют, а убить их можно либо серебром, либо осиновым колом, либо огнём, — ответила она. — Ещё говорят про святую воду, чеснок и соль, но я сомневаюсь, что всё это может убить вампира — скорее, просто навредить ему, обжечь, ослепить на время. В легендах говорится, что вампиры не отражаются в зеркалах, не отбрасывают тени и не выносят света солнца, но я этому не верю. Подумайте сами — тогда они не смогли бы появляться на улице иначе как ночью или в пасмурные дни, и их было бы очень легко обнаружить, но вампиры веками существуют среди людей, скрывая своё истинное обличье. Настолько могущественные создания не могут иметь столько слабостей! Знаете, я думаю, что некоторые из этих легенд придуманы самими вампирами, чтобы запутать людей. Она вытащила из ящичка несколько небольших, но очень остро заточенных колышков и положила их на стол. — Осиновые колья. Прикосновение к осине, в отличие от прикосновения к серебру, вряд ли их ранит, но точный удар колом в сердце может убить вампира. Ещё мы, разумеется, возьмём с собой огниво... — Послушайте, — не выдержал Леон, — откуда вы столько всего знаете о вампирах? Да и о другой нечисти, если уж на то пошло? — Помните странника Мартина? Того, который открыл способ исцелить оборотня, ранив его? Он много лет изучал нечисть и оставил весьма подробные записи, — Эжени кивнула на шкаф с выстроившимися в нём ровными рядами книг. — Странник Мартин жил очень долго, и некоторые даже полагают, что он сам был вампиром или какой-то другой нечистью, но лично я считаю, что Мартин был волшебником, как я, только гораздо более сильным. Может быть, он — мой прямой предок... — она мечтательно закатила глаза. — Я где-то слышал, что вампиры могут превращаться в летучих мышей, — заметил Леон, но Эжени покачала головой. — Сомневаюсь, что это правда. Скорее, очередная легенда, вызванная страхом людей перед ночью и теми, кто в ней обитает — совами, волками, летучими мышами... даже кошками! Превращаться сами или превращать других людей в зверей могут только очень сильные волшебники, вряд ли такое под силу целому виду нежити. И потом, если бы они превращались в летучих мышей, что мешало бы им бесшумно подлетать к людям и вцепляться зубами в их шеи, вместо того чтобы гоняться за ними по лесу в человеческом обличье? Это куда незаметнее, безопаснее, и гораздо меньше вероятность, что вампир будет узнан! — Желание поохотиться, почувствовать страх своей жертвы? — пожал плечами Леон. Эжени взглянула на него с любопытством. — Возможно. Человеческие желания и стремления никуда не исчезают, даже если человеческая сущность утрачена... — Кстати, я давно хотел вас спросить, — вскинул голову бывший капитан. Они с Эжени по-прежнему обращались друг к другу на «вы», даже наедине: девушка — из уважения к его возрасту (Леон был старше её лет на десять), он — чтобы случайно не проговориться при слугах и не выдать их тайну. — Почему ундине Агнессе нельзя было убивать священника, иначе бы она навсегда осталась в таком обличье, но Катрин Дюбуа убила Турнье и после этого благополучно исцелилась от проклятья? — Агнесса была мертва, а Катрин жива, — ответила Эжени. — Видите ли, все существа, обитающие в наших краях... да и не только в наших, делятся на нечисть и нежить. Нежить — это воскресшие или неупокоившиеся мертвецы: ундины, вампиры, привидения... Есть ещё трупы, воскрешённые некромантией, но про них я знаю только из историй Бомани: когда я была маленькой, он рассказывал мне про далёкую Африку, колдунов и шаманов, которые могли воскрешать мёртвых, чтобы те выполняли все их приказы. Это были страшные сказки, но как я их любила! — В то время как обычные дети слушали сказки про Золушку, Красную Шапочку и добрых фей, — пробормотал Леон. — Интересное у вас было детство. — О нет, самое скучное, какое только могло быть! — возразила она. — Я ведь тогда не знала, что все эти создания существуют взаправду, да и магический дар в себе ещё не открыла. Так, на чём я остановилась? Ах да, нежить! Кроме неё, существует ещё и нечисть: оборотни, лесные духи, гномы, тролли, великаны, грифоны, драконы, хюльдры, допплеры... — Кто-то? — переспросил он. — Хюльдры — женщины с лисьими хвостами... — Про этих я помню. Последнее, что вы сказали... — Допплеры? Существа, способные принимать облик любого человека. Они, пожалуй, наиболее опасны, но и наиболее редки. Помните ту рыжеволосую девушку на празднике лесных духов? — Помню, — коротко ответил Леон. После чудесного спасения из леса они с Эжени почти никогда не вспоминали ночь, проведённую в компании духов, Ольхового короля и королевы фей. Что касается девушки, так напомнившей ему Луизу де Круаль, то о ней бывший капитан пытался забыть всеми силами, как и о самой Луизе, и вскоре её переменчивые черты стёрлись из его памяти, исчезли, как круги, появившиеся на воде от брошенного камня. — Вот она была как раз из таких. Нечисть вполне жива и подчиняется законам нашего мира, её можно убить, в то время как нежить — только упокоить. Поэтому говорить «убить вампира» не совсем правильно... хотя я, наверное, слишком придирчива. — Значит, ундина Агнесса была уже мертва, и пролитая кровь могла привязать её к земле, в то время как оборотень Катрин были вполне жива, и совершённое убийство не превратило её окончательно в чудовище? — Именно так. — Раньше я думал, что нет ничего более сложного и запутанного, чем французская система законов, — пробормотал Леон. — Теперь же я убеждаюсь, что кое-что более сложное всё-таки есть: система законов, которым подчиняются духи. — Возможно, и вовсе нет никакой системы, — Эжени на миг улыбнулась его словам, но тут же вновь стала серьёзной. Собирая пистолеты, серебряные пули, нож и осиновые колья, она уже готовилась к грядущей битве с опасным противником — противником, живущим на земле очень долго, не боящимся холодного железа и вообразившим себя хозяином во владениях графа д’Эрвье, а местных жителей — своей добычей.

***

Путь в края, где поселились вампиры, занял больше времени, чем дорога к Луи де Матиньи, но для Леона и Эжени он пролетел незаметно. Дни они, как и раньше, проводили верхом на лошадях, почти не переговариваясь, ночи же — на постоялых дворах, в тесных номерах с продавленными кроватями, в комнатах, продуваемых из всех щелей, согреваясь теплом друг друга. Чем ближе они подъезжали к морю, тем свежее становился ветер, он приносил новые, незнакомые запахи, оставлял на губах привкус соли, и казалось, что море ждёт за каждым поворотом, стоит только чуть пришпорить коня — и оно раскроется во всю свою ширь, ослепит бескрайней синевой, оглушит рокотом прибоя. Эжени вся извелась в ожидании — несмотря на близость её владений к морю, она никогда не видела его и теперь сгорала от нетерпения. Когда море и в самом деле развернулось перед всадниками, грохочущее волнами, сверкающее белой пеной, омывающее лежащую на берегу гальку, невозможно синее, а воздух огласился резкими криками чаек, и в небе замелькали их узкие белые крылья, Эжени не смогла сдержать крик восторга. Леон, не раз бывавший у моря и даже пересекавший его, наблюдал за ней с улыбкой. Возле моря цвета казались ярче, звуки громче, мелодии — более звонкими, люди — более радостными, и даже блюда были вкуснее. По крайней мере, суп из нескольких видов морских рыб, поданный в очередной гостинице, не вызвал у Леона ни малейшего отвращения, а Эжени так и вовсе уплетала за обе щеки. Поев и немного отдохнув после длительного путешествия, они принялись за дело, а именно — отправились по окрестным деревням, чтобы расспросить местных о вампирах. Сначала дело не задалось — никто не хотел выбалтывать местные тайны чужакам, и Леон пожалел, что с ними нет Франсуа, который убедил бы крестьян поведать господину Лебренну и госпоже де Сен-Мартен о происходящих в округе несчастьях. Но Франсуа можно было затащить в эти места только силой, и им приходилось надеяться лишь на себя. Через несколько дней, когда все местные уже знали, что у госпожи Эжени служит Сюзанна, а кузен этой самой Сюзанны, Франсуа, недавно уехал из этих мест, дело пошло на лад. Кое-кто из крестьян даже слышал про обитающую во владениях Эжени нечисть, и на неё стали смотреть как на спасительницу, способную избавить их от вампиров. Впрочем, от рассказов местных было мало толку — кровопийц никто не видел, но все о них слышали и теперь пугали друг друга и самих себя страшными байками. Говорили, что они могут бежать быстрее лучшего коня из конюшен господина графа, что от их чарующих песен человек делается сам не свой, идёт ночью в лес и покорно подставляет свою шею под ужасные клыки, что вампиры, и мужчины, и женщины, так красивы, что от их вида любой потеряет рассудок. По словам крестьян выходило, что эту нечисть вообще невозможно победить, и Леона это злило. Мельник Филипп Робер, один из немногих, кому удалось столкнуться с вампиром и остаться в живых, охотно рассказал свою историю — она в целом ничем не отличалась от её пересказа в устах Франсуа. Филипп горел желанием посодействовать Леону и Эжени в выслеживании нечисти, но мало чем мог помочь — он не разглядел таинственного преследователя и не мог представить, кто это может быть. — Ясно одно, — сказала Эжени, когда они вернулись в гостиницу после очередного дня, полного бесплодных расспросов и жутких баек о неуловимых кровососах. — Вампир появился в этих краях недавно. Нападения начались около полутора месяцев назад — сначала на животных, потом на людей. Если бы, к примеру, раньше кто-нибудь нападал на скот, это непременно заметили бы. — Может, раньше вампир охотился только на диких животных, — предположил Леон. — Всё равно, — она покачала головой. — Хоть одну полностью обескровленную тушу кто-нибудь бы да заметил. Кроме того, поймать дикое животное и высосать из него кровь труднее, чем домашнее, даже если ты вампир. Кого легче схватить — дикого оленя, свободно бегающего по лесу, или корову, стоящую в стойле? И если раньше вампир охотился на диких животных, то почему сейчас он перешёл на домашних? — Осмелел? Почувствовал свою безнаказанность? — Возможно, но сомнительно. И потом, почему он раньше таился, а теперь стал охотиться за людьми? Нет, я думаю, это кто-то чужой. Я могла бы предположить, что кто-то из местных не так давно заразился и стал вампиром, но в любом случае был вампир, который его заразил, и он не из здешних краёв. Вряд ли вампир может заразиться через цветы, как оборотень, так что тут в любом случае замешан какой-то чужак. Даже крестьяне, склонные в любых странностях подозревать друг друга, не знают, кто бы это мог быть. Ни в ком из своих они не видят вампира. — Или видят, но нам не говорят, — ответил Леон. — А сами замышляют проткнуть его осиновым колом или сжечь на костре. — Я уже неделю говорю с этими людьми, смотрю на них и не заметила ненависти к кому-либо, открытой или скрытой, — возразила Эжени. — Все сходятся на мнении, что это кто-то пришлый. — Чужаков нигде не любят, — заметил он. — Хорошо, что мы прибыли после того, как начались нападения, а то могли бы и нас начать подозревать. И что вы предлагаете делать? — Расспросить хозяина гостиницы и хозяев других постоялых дворов, трактиров, — ответила девушка. — Они всегда всё подмечают, вот и выясним у них, не было ли в последнее время подозрительных постояльцев. Снова поговорим с крестьянами, узнаем, не видели ли они кого-нибудь незнакомого, пусть даже мельком, пусть даже проезжавшего мимо. Дел много, так что нам, скорее всего, опять придётся разделиться. — А если найдём кого-то подозрительного? — хмыкнул Леон. — Сразу проткнём ему грудь осиновым колом? — Ну зачем вы так? — Эжени посмотрела на него с упрёком. — У меня, помимо оружия, есть ещё два серебряных кольца — когда-то они принадлежали матери и отцу. Если надеть такое кольцо, а потом пожать руку вампиру или как-то иначе его коснуться, то он обожжётся о серебро. Другое дело, что вампиры не дураки — они скрываются от солнечного света и от нежеланных прикосновений шляпами, накидками, перчатками... Но можно найти способ. Мне, как девушке, будет даже легче это сделать. Сделать вид, что я падаю в обморок, пошатнуться, опереться на чужую руку... Главное, чтобы вампир не заметил, что я заметила, что он обжёгся. Сделать вид, что ничего особенного не случилось, а уже потом, позднее, прийти к нему вдвоём, с пистолетами, заряженными серебряными пулями, и выяснить всю правду. — Опасный план, — настороженно ответил Леон. — Какой есть. Впрочем, до серебряных колец может и не дойти. Может, хозяева постоялых дворов и не видели никого подозрительного. В любом случае, я же не пойду на поиски вампиров совсем без оружия, — Эжени приподняла юбку, открывая спрятанный у левого бедра серебряный нож, а у правого — пару осиновых колышков. — Я не могу постоянно таскать с собой пистолет, но могу носить это. И не забывайте про магию, которой я владею! — Я и не забывал, — Леон, которому порядком надоели разговоры о вампирах, опустился на колени и провёл затянутой в перчатку рукой по обнажённому бедру девушки. — Возможно, настало время немного подпитать вашу магию? — Возможно, — выдохнула Эжени, запуская пальцы в волосы своего спутника и привлекая его голову к себе, а свою запрокидывая назад. — О да... сейчас самое время. Эта ночь была последней, которую они провели более-менее спокойно. Уже на следующий день их ждало известие о новой трагедии, на этот раз не связанной с вампирами или, по крайней мере, связанной не напрямую. Рано утром, когда все постояльцы, включая Леона с Эжени, ещё спали, четверо крестьян под жалобные причитания хозяина внесли в гостиницу труп мужчины, обнаруженный ими на берегу моря. Сердобольная супруга хозяина, вытирая глаза краем передника, тут же прочитала молитву и объявила, что омоет тело и приготовит для погребения. Собравшиеся зеваки молчали, сжимая в руках шапки, и только хозяин возмущался, что все постояльцы разбегутся, если увидят такое непотребство, и как им вообще в голову взбрело тащить мертвеца в гостиницу. Разбуженный шумом Леон вышел поглядеть, в чём дело, и через некоторое время вернулся, чтобы сказать об увиденном Эжени. Постояльцы, против опасений хозяина, никуда не разбегались, а жадно глазели на мёртвое тело. При появлении Эжени и Леона они поспешно расступились, и вокруг трупа образовалось пустое пространство. Сын Портоса опустился на одно колено и осмотрел тело — настолько внимательно, насколько это было возможно. Эжени стояла неподалёку — бледная, но явно не испытывавшая тошноты или стремления лишиться чувств. Мертвец, судя по всему, испустил дух совсем недавно. При жизни он был красивым мужчиной — отлично сложенным, широкоплечим, светловолосым, с курчавой золотистой бородой и крупными правильными чертами лица. По одежде можно было судить, что он не испытывал недостатка в деньгах, но сейчас отделанная кружевом рубашка была вся залита кровью, дорогое золотое шитьё на камзоле изорвано, сапоги и плащ покрыты пылью. Страшные раны на груди и горле незнакомца были нанесены чем-то острым, но точно не клыками вампира — скорее, ножом или кинжалом. Оружия при нём не было. — Где вы его нашли? — обратился Леон к крестьянам, принесшим мертвеца. — У моря, на самом берегу, — поспешно ответил старший из них. — Он ещё жив был, бормотал что-то, женщину какую-то звал... — Изабелла! — подхватил второй. — «Изабелла, спасите Изабеллу!». Так и говорил, точно! Мы склонились к нему, попытались расспросить, кто на него напал, а он замолчал, подышал немного и дух испустил, — мужчина перекрестился, остальные последовали его примеру. — Мы его сюда и отнесли, — сказал третий, — потому как знаем, что Женевьева женщина добрая, не оставит несчастного, поможет снарядить в последний путь. За святым отцом уже послали, он скоро прибудет. — Кто-нибудь его знает? — громко вопросил Леон, поднимаясь на ноги. Окружавшие его люди отводили глаза, что-то бормотали, качали головами, но никто не желал прямо отвечать на вопрос. — Не местный он, — наконец подал голос старший из четверых крестьян. — Никогда мы этого господина не видели. Должно быть, ехал ночью через лес, а там его разбойники и подкараулили. Жену или дочь, видать, похитили, а с ним разговор короткий. Эх, упокой, Господи, его душу! Какие страшные дела творятся нынче... — Не похоже на ограбление, — прошелестела Эжени: она уже опустилась на колени возле трупа и внимательно осматривала его. Её рука бестрепетно скользнула в вырез окровавленной рубашки и извлекла оттуда небольшой золотой медальон. Эжени осторожно сняла украшение с покойного и, встав рядом с Леоном, попыталась открыть его. — Грабители бы наверняка забрали медальон, да и расшитую золотом одежду тоже, — заметила она, возясь с крышечкой. Наконец та поддалась её усилиям, щёлкнула, и медальон открылся. Внутри был портрет одной из прекраснейших девушек, которых когда-либо доводилось видеть Леону, а ведь он служил при дворе короля и повидал немало красавиц! Лицо, будто выточенное из мрамора умелым скульптором, две ровные чёрные линии бровей, карие глаза, капризный изгиб губ и надо всем этим — волна вьющихся каштановых волос. Девушка не улыбалась, а смотрела так, словно скрывала только ей одной ведомую тайну и гордилась этим. — Кажется, мы теперь знаем, как выглядит похищенная Изабелла, — тихо проговорила Эжени, с трудом отводя взгляд от портрета.