Страшные сказки Бретани

Едва ступив за порог гостиницы, Эжени де Сен-Мартен тут же ощутила сильное желание вернуться назад, к Леону, в тёплый номер, который при желании можно было даже назвать уютным, но преодолела себя и решительно зашагала вперёд, кутаясь в плащ и дрожа от порывов ветра, пытавшихся его сорвать. Несмотря на то, что днём стояла жара, к вечеру откуда-то из низин приходил туман, сопровождаемый холодом, поднимался ветер, и Эжени заставляла себя не вспоминать о том, что именно такой туман — верный спутник лесных и болотных духов. Впрочем, допплеры, о которых она беспрерывно думала последние несколько часов, не относились к какому-то определённому виду духов — они могли обитать как в лесах или у рек, так и в деревнях, в городах, поближе к домам людей, искусно принимая их облик. Но Эжени впервые сталкивалась с допплером, выбравшим для своего обитания монастырь. Хотя, если уж на то пошло, она вообще впервые сталкивалась с допплером. Все существа, встреченные ею за последний год, ранее были знакомы девушке только из книг странника Мартина и ему подобных, сказок, рассказанных давным-давно матерью и отцом, и легенд, дошедших до неё из уст Бомани, и Леон дю Валлон ошибался, когда считал, что она много знает о нечисти и нежити. При мысли о сыне Портоса, который, возможно, сейчас находится в гостинице один на один с существом, способным принимать любое обличье, мурашки пробежали по телу Эжени, она плотнее запахнула плащ и ускорила шаг, чтобы быстрее добраться до любимой таверны Поля Ожье. Конечно, молодой женщине не следовало находиться в таком сомнительном месте, да ещё и в тёмное время суток, но она надеялась на заколку в волосах, кинжал у бедра и свою магию. В таверне было сумрачно и жарко, пахло пивом, вином, какими-то приправами и жареным мясом — от последнего запаха у Эжени потекли слюнки, и ей пришлось напомнить себе, что она здесь не ради еды. Посетители — в основном мужчины всех возрастов и ремёсел, хотя было тут и несколько женщин — крестьянок с загорелой кожей и натруженными руками и других, чья более белая кожа и яркие наряды указывали на то, что они зарабатывают на хлеб не вполне пристойным способом. На Эжени косились либо с любопытством, либо настороженно, и ей показалось, что при её появлении даже ненадолго смолк нескончаемый гул — правда, вскоре он зазвучал с прежней силой. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, она скромно села в угол и стала ждать, когда в таверну соизволит прийти Поль Ожье. Ждать пришлось не так долго, как боялась Эжени — она даже не успела заскучать. Дверь распахнулась, и на пороге появился высокий светловолосый юноша, которого она видела только мельком через окно, но тотчас узнала благодаря описанию Леона. Перекидываясь шутками с другими посетителями, садовник взял кружку пива и намеревался сесть за стол возле окна, но тут его взгляд упал на Эжени, и широкая улыбка сразу погасла. Поль, крепко сжимая в руке кружку и расталкивая локтями толпу, проложил себе дорогу к девушке и, остановившись возле её стола, неуклюже шаркнул ногой. — Сударыня, позвольте... — Садитесь, Поль, — любезно ответила Эжени. — Вы — госпожа де Сен-Мартен, верно? — спросил он, опускаясь на скамью напротив и бросая на собеседницу настороженный взгляд. — Да, это я. Откуда вы меня знаете? Вы видели меня в монастыре? — Да... и ещё я разговаривал с вашим подручным, господином Лебренном. Он назвал ваше имя, сказал, что вы интересуетесь Камиллой и её... странностями. Если вчера меня на этом месте ждал он, а сегодня ждёт дама из благородных, то не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что вы и есть та самая Эжени де Сен-Мартен. — Всё верно, — кивнула она. — Но я не просто интересуюсь Камиллой, я хочу ей помочь. Моя мать, сестра Тереза, дружна с этой девушкой и беспокоится о её судьбе. — Вы на неё похожи, на сестру Терезу то есть, — заметил Поль, отхлебнув из кружки. — Видел её сегодня днём: она вся бледная, грустная, на ней просто лица не было! Уж не заболела ли чем? — Боюсь, это моя вина, — вздохнула Эжени. — Мы с матерью поссорились. Но к Камилле Башелье это не имеет ни малейшего отношения! — поспешно добавила она, увидев, как сошлись к переносице брови садовника. — Матушка по-прежнему переживает из-за девушки и хочет, чтобы я ей помогла. — И вы поможете? — Поль пристально взглянул на неё, и Эжени невольно опустила глаза. — Сделаю всё, что в моих силах. — Вы знаете, что с ней такое творится? — он подался вперёд, и девушка поняла, что Поль с трудом сдерживает сильнейшее волнение. Она заметила крестик, тускло поблёскивавший в вырезе его рубашки, и еле слышно вздохнула от облегчения: теперь можно быть твёрдо уверенной в том, что перед ней настоящий Ожье, а не допплер в его обличье. — Догадываюсь. И сегодня ночью, скорее всего, буду знать точно. Простите, но вам я пока что сказать не могу. Это должно оставаться тайной... до поры до времени. — Скажите хотя бы — это правда, что Камилла, — он огляделся по сторонам и ещё ближе наклонился к ней, понизив голос, — одержима? Она думает, в неё вселяется демон и заставляет её творить странные вещи... — Не думаю, — решительно покачала головой Эжени. — Могу вас утешить: я почти уверена, что Камилла в безопасности, и её здоровью ничего не угрожает. — А как же её приступы? А потеря памяти? — Скоро вы всё узнаете, — заверила она Поля. — Но мне надо увидеть Камиллу, поговорить с ней. Вы сегодня ночью собирались к ней в монастырь? — И об этом знаете, — пробурчал Ожье. — Ваш помощник рассказал? — Да. — Где вы только такого нашли, в наших-то тихих краях, — пробормотал он. — Этот Лебренн чуть не заколол меня шпагой! — Поверьте, если бы он действительно хотел вас заколоть, он бы непременно это сделал, — ответила Эжени с лёгкой прохладцей в голосе. — И потом, это ведь вы первый на него набросились? — Ну, — Поль насупился ещё больше. — Мне показалось, он смеётся над моей Камиллой! — Уверяю вас, господин Лебренн и в мыслях не имел смеяться над вашей любовью! — она приложила руку к груди. — И вы так и не ответили на мой вопрос. Вы пойдёте сегодня ночью к Камилле? — Ну, — буркнул он. — И что? — Я пойду с вами. Мне необходимо свидеться с Камиллой. — Она не захочет вас видеть, — выдавил Поль. — Знаю. Но я всё равно должна её увидеть. От этого зависит, смогу ли я прекратить все происходящие странности. Послушайте, — на этот раз Эжени приложила к груди обе руки в молитвенном жесте, — мне нет дела до вашей любовной истории, я не собираюсь рассказывать об этом матери Христине, отцу Камиллы, даже своей матери! Господин Лебренн тоже будет молчать, это я вам обещаю. Я всего лишь хочу помочь — вам и Камилле. — Вы ведь её совсем не знаете. И меня тоже. — Верно, но Камиллу знает моя мать! Я делаю это ради сестры Терезы... и ради своего любопытства, если быть честной до конца. Терпеть не могу неразгаданных загадок. — От вас всё равно не отвяжешься, — вздохнул Поль. — Хорошо, но только ведите себя тихо и держитесь в тени, ладно? — Разумеется, — кивнула она. — Кстати, где ваш помощник? — Он выполняет другое, не менее ответственное задание, — с серьёзным лицом ответила Эжени. — Опять угрожает проткнуть кого-то шпагой? — на лице садовника наконец-то вновь появилась улыбка. — Надеюсь, этот кто-то этого и вправду заслуживает, в отличие от меня... Когда они покинули таверну, на улице уже совсем стемнело, и редкие прохожие, возникающие в тумане на узких улочках, казались призраками или духами — Эжени вздрагивала всякий раз, когда кто-то попадался на их с Полем пути. Монастырь святой Катерины в темноте смотрелся совсем иначе — не надёжным оплотом и приютом для страждущих, а неприступной крепостью, окутанной тьмой и туманом. Окна превратились в тёмные провалы, а башенки — в великанов, охраняющих заколдованный замок с заточённой внутри принцессой. Но Поля Ожье такая метаморфоза не устрашила, а может, он её и вовсе не заметил, потому что частенько бывал здесь и днём, и ночью. Он уверенной поступью направился куда-то в сторону, отворил незаметную в темноте калитку и, обернувшись, поманил за собой Эжени. Осторожно пройдя внутрь, она огляделась, с трудом различая в темноте очертания предметов и чувствуя, как кружится голова от аромата роз — казалось, ночью он стал ещё более сильным и пьянящим. — Сюда, — Поль шёпотом позвал свою спутницу и указал на кусты. Пробравшись между ними и несколько раз больно уколовшись, Эжени устроилась в тени и приготовилась к длительному ожиданию, ощущая неловкость из-за близкого соседства с Полем. Ждать, впрочем, пришлось недолго — вскоре послышались лёгкие, едва слышные шаги, в сумерках появился тонкий силуэт и заскользил к ним. — Камилла! — громким шёпотом окликнул её садовник. — Поль! — отозвалась девушка и перешла на бег. Преодолев последние несколько шагов, она упала в объятия возлюбленного, не боясь исцарапаться о шипы роз. Эжени отвернулась, не желая смущать парочку, но Камилла почти сразу заметила её и быстро высвободилась из рук Поля. — Кто это? — Эжени де Сен-Мартен, — виновато вздохнула спутница Ожье. — Мы уже знакомы. — Ах, это опять вы! — в темноте Эжени легко могла представить, как недовольно искривились губы Камиллы. — Что вы здесь делаете? Что вам нужно? — Прежде всего — ваша рука. — Простите, что? — Дайте мне вашу руку. Камилла хмыкнула, однако протянула ладонь, и Эжени сжала её кисть своей, прижимая к ней только что вытащенную из волос заколку. Девушка вздрогнула от прикосновения холодного металла, но не издала вскрика боли и не отдёрнула руку. — Что это у вас в руке? Заколка? — Да, из холодного железа. — Крестик! — Поль, кажется, понял, что хотела проверить Эжени. — Камилла, милая, я понимаю, всё это очень странно... но ты можешь взяться за мой крестик? Прошу тебя! — Проверяешь, не одержима ли я бесами? — фыркнула она, но всё-таки снова протянула руку и спокойно коснулась серебряного креста. — А за что ещё мне взяться? У Эжени вырвался еле слышный смешок, и она порадовалась, что в темноте никто не видит краски, залившей её лицо. — Что ж, теперь, когда мы выяснили, что вы никем не одержимы, что вы настоящая Камилла, а не нечисть, принявшая её обличье, я должна рассказать вам о допплерах. — О ком? — Поль недоуменно затряс головой. — О допплерах? — Камилла выпустила крестик, но всё ещё не отнимала руки от груди возлюбленного. — О существах, которые могут принимать любой вид? Но я думала, это детские сказки! Неужели вы хотите сказать... — она замолчала и в ужасе прижала ладонь ко рту, словно сдерживая рвущийся наружу крик. — Да, именно так, — кивнула Эжени. — В этих краях появился допплер — знаю, в это трудно поверить, но это так. Он принял ваше обличье, чтобы дурачить монахинь и соблазнить вашего возлюбленного — последнее, к счастью, ему не удалось. Вы не сходили с ума, Камилла — вы действительно не помнили того, что якобы делали, потому что вы этого не делали. Это делал ваш двойник. Последовавшую за этим бурю восклицаний, возмущений, испуга, гнева и крепких словечек (исходивших не только от Поля, но и от Камиллы) Эжени стоически пережидала, стоя молча и время от времени коротко отвечая на вопросы влюблённых. Ожье был готов найти допплера и растерзать собственными руками, Камилла не могла поверить в само существование волшебных тварей и постоянно трясла головой. Наконец, когда вихрь немного утих, а разум снова взял верх над чувствами, Эжени произнесла: — Это существо принимало облик не только Камиллы, но и мой, и из-за него я серьёзно поссорилась с матерью, так что у меня к допплеру личный счёт. Я решила, что он примет либо обличье Камиллы и вновь попытается соблазнить Поля, либо примет моё обличье и придёт к Леону... к господину Лебренну. Что ж, раз я здесь, и настоящая Камилла тоже здесь, допплер тут уже не появится. Значит, он в гостинице, и надеюсь, господин Лебренн подготовил ему достойный приём. — А он... а не мог он принять обличье кого-то ещё? — дрожащим голосом спросила Камилла. — Мог, но тогда он, скорее всего, предпочтёт скрыться. Видите ли, допплеры принимают не только облик человека — они также впитывают его мысли и чувства, так что он, превратившись в меня, узнал всё, что знаю я. Он понял, что я догадалась о его существовании и буду его искать, так что он, должно быть, сейчас попытается сбежать от греха подальше. — Придушу, — пробормотал Поль, судорожно сжимая кулаки. — Крестиком своим и придушу. — Господи, что же теперь делать? — Камилла осенила себя крестным знамением и уставилась на Эжени. — Я возвращаюсь в гостиницу, где надеюсь найти Леона и пленённого им допплера, — ответила она с большей уверенностью, чем испытывала на самом деле. — Я с вами! — тут же вызвался садовник. — Прибью эту тварь, если ваш помощник её ещё не проткнул! — Я тоже с вами! — решительно заявила Камилла. — Вас могут хватиться в монастыре, — заметила Эжени. — Пускай, — девушка дёрнула плечом. — Завтра же напишу отцу, придумаю какой-нибудь предлог и попрошу забрать меня. А когда он приедет, буду требовать, чтобы он позволил мне выйти замуж за Поля! — А если не позволит, то мы сбежим и тайно обвенчаемся! — горячо поддержал её Ожье. — Мы уже всё решили до того, как Камилла... как стала происходить вся эта чертовщина. — Что ж, желаю вам успеха, — кивнула Эжени, снова закалывая волосы. — А теперь нельзя терять время — идти надо быстро, ведь гостиница не так уж близко.

***

Леон дю Валлон сам не осознавал этого, но всё время, пока отсутствовала Эжени, он испытывал огромное напряжение, которое достигло пика в тот миг, когда он понял, что находящееся перед ним существо лишь притворяется его госпожой и возлюбленной. Теперь же, когда настоящая Эжени стремительным шагом вошла в номер, с плеч бывшего капитана будто свалилась гора, но тень пережитой тревоги осталась, и он, бросив на вошедшую девушку настороженный взгляд, вскинул окровавленную шпагу. — Всё хорошо, Леон, это и вправду я! — Эжени поспешно вытащила из волос заколку и сжала её в руке, потом, будто опасаясь, что этого недостаточно, шагнула к нему и другой рукой коснулась клинка шпаги. — Видите, холодное железо меня не жжёт, всё в порядке. Вслед за ней в номер вошли ещё двое: Поль Ожье и красивая темнобровая девушка в монашеском одеянии, в которой Леон по описанию узнал Камиллу Башелье. — Они тоже проверены, — Эжени мотнула головой в сторону нежданных гостей. — У Поля на груди крестик, Камилла спокойно коснулась его и моей заколки. — Боже мой, что это? — Камилла с изумлением созерцала распростёршееся на полу существо, чьи черты стремительно менялись, расплывались, растекались, однако шрам посередине лица, нанесённый шпагой Леона, сохранялся при любом обличье. — Это и есть допплер? — Поль Ожье смотрел на нечисть с отвращением. — Я убью его! — Не надо! — взмолилось существо, отползая к Эжени — видимо, оно почувствовало в ней защитницу. — Я никому не причиняю никакого вреда! — Ты едва не свела меня с ума! — взвизгнула Камилла. — Я-то думала, что схожу с ума из-за всех этих молитв и постов, что в меня вселились бесы, а это ты в моём облике ссорилась с матерью Христиной и учила сестёр непристойным песням! Ты пыталась пролезть в постель к моему Полю! — Я — это ты! — провыл допплер, закрывая руками лицо, черты которого теперь менялись не переставая, и смотреть на это было невозможно. — Я видела все твои мысли, все твои желания! Ты хотела этого — спорить с настоятельницей, развлекать сестёр непристойностями, спать с садовником! Я всего лишь делала то, чего хотела ты! — Ты украла моё лицо, моё тело! — И моё! — вскинулась Эжени. — Ты приняло моё обличье, явилось к моей матери и рассказало ей про нас с Леоном! Камилла бросила на них быстрый взгляд, Поль тихо охнул, а Леон сквозь зубы пробормотал: «Ах вот как оно всё было...». Эжени подняла на него глаза и испуганно вскрикнула. — Леон, вы весь в крови! — Пустяки, — процедил он, морщась от боли. Существо застыло, сгорбившись, его лицо завесили длинные волосы, в которых смешивались все мыслимые цвета. — Потому что ты этого хотела! В глубине души ты хотела, чтобы мать узнала, чтобы весь мир узнал... — Или ты в обличье одной из монахинь подслушало мой разговор с матерью, поняло, что я пытаюсь разобраться в происходящем с Камиллой, и решило напугать меня и испортить мне жизнь, — зло перебила его Эжени. — Вот только ты не на ту напало! — Знаю, — простонал допплер. — Ты можешь себя защитить. Я про всё знаю — и про Антуана де Лавуаля, и про... — Ни звука! — Леон вскинул шпагу, направив её на шею существа, и краем глаза заметил выражение лица Эжени — кажется, она готова была испепелить допплера на месте. — Ты натворил уже достаточно зла, нам больше не нужно раскрытия тайн! И я велел тебе принять истинный облик! Допплер послушно замолчал, его сгорбленное тело задрожало, по нему будто прошла волна, потом длинные волосы приняли очень светлый, почти белый цвет, кожа тоже стала белой, словно прозрачной, тело вытянулось, всякая одежда исчезла с него, сквозь тонкую кожу проступили позвонки. Затем существо подняло голову, и перед людьми предстала девушка — на вид очень молодая, очень бледная и очень худая, со светлыми глазами, белыми ресницами и мелкими чертами лица. По щекам текли тонкие струйки слёз, белое лицо посередине рассекал след от удара шпаги — впрочем, уже немного затянувшийся. Леон при виде этого невольно вздрогнул и опустил оружие. Поль тоже потерял весь свой пыл и отвёл глаза от голого тела, а вот Камилла, сверкнув глазами, шагнула вперёд. — Знаешь, что люди делают с такими, как ты? Сжигают на костре! — Не надо! — Эжени вскинула руки и шагнула вперёд, заслоняя допплера от гневного взгляда девушки. — Вы имеете право злиться на неё, как и я. Но если мы расскажем обо всём властям, откроется столько тайн, которые мы предпочли бы скрыть, что лучше и не думать об этом. Если же мы сожжём её самостоятельно... у меня не поднимется рука это сделать. — Прошу вас! — белая девушка молитвенно протянула руки. — Я всего лишь пыталась выжить! — Странное место ты выбрала для выживания — монастырь, — хмуро заметил Леон, пытаясь оттереть шпагу от крови. — Там никто не подумает искать нечистую силу, — ответила она, безуспешно пытаясь прикрыть наготу своими длинными волосами. — Что до креста над крышей и икон внутри, меня отчасти защищало обличье монахини, которое я принимала. Но я не надевала крестик и не дотрагивалась до холодного железа, когда превращалась в Камиллу! — И заколку Эжени ты тоже не смогла воссоздать, потому что она из железа, — кивнул Леон, с интересом разглядывая допплера. — Но мою шпагу всё же сделала — видимо, тебе очень уж хотелось защититься от меня. И ты всё-таки держала её не голой рукой, а в перчатке... Как у тебя это вообще получается? Ты не только принимаешь облик человека, ты создаёшь его одежду, обувь, украшения, оружие из своей кожи и волос, так? — Я не знаю, — девушка вытерла нос рукой и с хлюпаньем втянула в себя воздух. — Я родилась с этим. Я не знаю, как это у меня получается. Прошу вас, я просто пытаюсь выжить! — она снова всхлипнула. — Отпустите меня — и я уйду из этих мест, спрячусь где-нибудь и буду мирно жить, не меняя обличья! — Как тебя зовут? — спросил Поль, бросив извиняющийся взгляд на возлюбленную. Его гнев полностью угас, уступив место жалости. — Не знаю. У меня было столько имён, что я забыла данное мне при рождении — если оно у меня вообще было. — Почему именно я? — выступила вперёд Камилла. — Почему ты выбрала именно моё обличье? Не матери Христины, не чьё-то иное? — Мне хотелось быть красивой, — потупившись, ответила девушка. Камилла, явно не ожидавшая такого ответа, опустила глаза и шагнула назад. В комнате повисло молчание, прерываемое только тихими всхлипываниями допплера и тяжёлым дыханием Леона. Эжени снова посмотрела на него, увидела, как он прижимает руку к окровавленной щеке, и с новой вспышкой злости обратилась к существу: — Ты ранила Леона! — Я сам напоролся на шпагу, — вмешался тот. — Она хотела просто уйти и не желала, чтобы я ей мешал. — На шпагу? — Эжени прищурилась. — Чьё обличье она приняла? — Сначала — ваше, затем — моё. Так что я, можно сказать, порезался о свою же шпагу, — Леон криво усмехнулся. — С ума сойти, — Поль Ожье потряс головой. — Если бы мне кто ещё вчера сказал, что такое бывает на свете, я счёл бы его дураком или пьяницей. — Я уеду отсюда! — дрожащим голосом заявила Камилла. — Завтра же напишу отцу и умчусь подальше от этой нечисти. Леон уже собирался сказать, что в тех краях, куда собирается уехать девушка, может водиться другая нечисть, куда более опасная, но взглянул на её бледное лицо и промолчал. Существо поняло, что его никто не собирается убивать, и поднялось с колен, кутаясь в свои волосы. Поль тут же уставился в пол, Камилла отвела взгляд, а вот Эжени быстро шагнула к двери и преградила допплеру путь. — Стой! Прежде чем ты уйдёшь, я хочу, чтобы ты поклялась, что никогда больше не будешь шутить с людьми подобным образом. Клянись Ясенем, Дубом и Тёрном! — Вы и про это знаете... — вздрогнув, прошептала девушка, однако послушно произнесла: — Клянусь Ясенем, Дубом и Тёрном, я больше никогда не буду так шутить над людьми. — Вот так. Теперь можешь идти, — Эжени посторонилась, и существо, тенью выскользнув наружу, растворилось в ночной темноте. После его ухода все ещё некоторое время молчали, потрясённые случившимся. Камилла прижималась к обнимавшему её садовнику, Леон бездумными движениями вытирал шпагу, Эжени смотрела в окно, словно надеясь разглядеть во тьме убегающего допплера. Наконец она повернулась к остальным и объявила: — Что ж, думаю, всё закончилось благополучно. Это существо исчезло и больше не потревожит покой монастыря. Если Камилла хочет уехать, я прекрасно понимаю её желание. Надеюсь, её отец не будет слишком строг и позволит вам вступить в брак. Поль, вам, должно быть, тяжело покидать родные места... — Мой дом там, где моя Камилла, — быстро ответил Ожье, нежно посмотрев на девушку, которая всё ещё прижималась к его груди. — Что ж, тогда желаю вам счастья. — И вам, — Поль покосился сначала на Эжени, затем на Леона. Сын Портоса кивнул, его спутница улыбнулась. — Благодарю вас, — Камилла слегка присела. — Вы были правы, без вас мы бы не разобрались во всём происходящем. Я вернусь в монастырь, постараюсь уснуть и надеюсь, что завтра всё случившееся покажется мне ужасным сном. — Да уж! — поддержал её Поль. — Кто мог подумать, что во всём окажется виновата какая-то нечисть, которой приглянулось твоё личико! Они вскоре покинули гостиницу, и Эжени, затворив за ними дверь, кинулась к Леону, вокруг которого принялась хлопотать. Она достала из дорожных сумок баночки и пузырьки со своими мазями и зельями, промыла и смазала рану своего помощника, затем даже применила магию, чтобы щека быстрее затянулась, и наконец, совсем ослабев от переживаний, с усталым видом откинулась на постель. — Я слишком поздно смогла помочь вам волшебством, и теперь у вас останется шрам, — с несчастным видом объявила она. — Пустяки, — хмыкнул Леон, опускаясь на кровать рядом с ней и с наслаждением потягиваясь. — Шрамы только украшают мужчину, разве вы не слышали? — Простите, что использовала вас вслепую и не открыла всей правды, — Эжени совсем поникла. — Я догадалась, когда возвращалась от матери, которой явился допплер в моём облике. Но я не могла рассказать вам — ведь если бы вы узнали правду, а допплер бы потом принял ваше обличье, он бы узнал то же, что и вы, понял бы, что вы знаете, и просто сбежал. А так он знал только то, что я знаю правду и дала вам подсказку, но он посчитал, что вы не догадаетесь, и осмелился явиться к вам в образе меня. Допплеры, если верить книгам, довольно безобидные существа, я не думала, что он причинит вам вред... — Ничего, — Леон провёл рукой по затягивающемуся шраму. — В конце концов я ведь обо всём догадался, не так ли? А драться с самим собой было... интересным испытанием. Эту ночь они провели, отсыпаясь, а на следующее утро уже собирались домой. Эжени была настроена решительно и отказалась ехать к матери, чтобы попрощаться, а вот Леон всё же поехал. Мать Христина, казалось, была оскорблена одним его видом, однако после долгих уговоров разрешила встретиться с сестрой Терезой в саду. Леон был уверен, что мать Эжени не захочет его видеть, но она всё-таки пришла и опустилась на скамью, с печальным видом глядя на благоухающие розовые кусты. Бывший капитан подождал, пока мать Христина удалится, бросив на них ещё один подозрительный взгляд, и галантно поклонился. — Леон дю Валлон, к вашим услугам. Его фамилия, вопреки ожиданиям, не произвела на Матильду де Сен-Мартен никакого впечатления — она лишь приподняла брови, внимательно оглядывая его с ног до головы, и Леон поразился, как похожи они с дочерью. — Честно говоря, я надеялась, что у моей Эжени более утончённый вкус. — А я надеялся, что у моей, — он выделил голосом слово «моей», — Эжени более благоразумная мать. Я знаю, что у вас нет причин любить меня, но я прошу выслушать меня — ради любви к вашей дочери, если вы её когда-то испытывали. — Что ж, полагаю, мне придётся выслушать всё, что вы скажете, иначе вы не оставите меня в покое, — вздохнула Матильда, точь-в-точь как это делала Эжени, и откинулась на спинку скамьи, приготовившись к длительному рассказу.