Страшные сказки Бретани

Леон дю Валлон готовился к разговору с матерью Эжени с того самого момента, как услышал, что она знает об их связи, но теперь, оказавшись перед этой женщиной, он ощутил странную растерянность. Матильда де Сен-Мартен выглядела бесконечно усталой, и казалось, что она заранее готова с раздражённым видом отмести в сторону всё, что скажет бывший капитан. Тем не менее он решительно набрал воздуха в грудь и начал свой рассказ. — Я люблю вашу дочь, — мрачным, почти обвиняющим тоном произнёс он. — Вы можете мне не верить, но это правда. Эжени нужна мне не ради её замка, земель или дворянства, а ради неё самой. — Как давно вы у неё на службе? — бесцветным голосом спросила Матильда. — Почти девять месяцев. — А как давно ваши отношения... перешли границу дозволенного? — Около двух месяцев назад. — Что ж, радует, по крайней мере, что Эжени не сразу подпустила вас к себе, — вздохнула Матильда. — Вы слишком дурного мнения о своей дочери, — сурово ответил Леон. — Эжени отдалась мне лишь потому, что полюбила меня всем сердцем, а не потому, что ей не хватало мужчины. Между прочим, на следующее же утро после того, как это произошло, я предложил ей выйти за меня замуж, но она отказалась. — Должно быть, думала, что вы покушаетесь на её владения, — мать Эжени горько усмехнулась. — И наверняка была недалека от истины! — Нет, Эжени просто не хотела отказываться от своей свободы ради меня, — Леон нахмурился. — И мне не нужен её замок. Если хотите знать, я унаследовал от отца куда большие владения, да и титул мой звучит громче! — Вот как? — Матильда приподняла брови. — И кто же ваш отец? — Барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон, более известный как Портос, — произнося эти слова, Леон невольно выпрямился, запрокинув голову, и опустил руку на эфес шпаги. — Тот самый Портос? Один из знаменитых мушкетёров? — Матильда смотрела на него с подозрением. — Я слышала, в гостинице вы представились другим именем. — У вас очень хорошая память — в этом вы с дочерью похожи, — буркнул он. — Да, я обычно представляюсь как Леон Лебренн, чтобы не вызывать лишних вопросов. Лебренн — фамилия моей матери. — Девичья фамилия? — уточнила Матильда, и в её серых глазах появился странный блеск, какой иногда бывал у Эжени, когда она о чём-то начинала догадываться. — Единственная, какая у неё была, — ещё более мрачно ответил Леон. — Мои родители не состояли в законном браке. — Понятно, — если мать Эжени и испытывала презрение к бастардам, то она это тщательно скрыла — только губы её чуть дрогнули, а глаза сузились, глядя на собеседника ещё более пристально. — Но мой отец перед смертью, — он едва не ляпнул «после смерти», — узаконил меня, и теперь я — законный владелец замка своего отца и всех окрестных земель, барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон. Так что, как видите, мне ни к чему скромные угодья вашей дочери, госпожа де Сен-Мартен. — Зачем вы вообще поступили к ней на службу? Вам стало скучно сидеть в вашем замке? — требовательно спросила Матильда. — Что-то в этом роде, — кивнул Леон. — В местных краях происходили странные вещи: ходили слухи о призраках, оборотнях, духах и тому подобном, да и Эжени тяжело переживала смерть отца и ваш уход в монастырь, и ей нужен был помощник и защитник. Как показали последние события, она опасалась не зря — помните письмо вашего покойного супруга к Корнелии? — Она и об этом вам рассказала? — монахиня чуть вздрогнула. — Эжени уже давно ничего от меня не скрывает, — покривил душой Леон, вспомнив финал истории с допплером, — и я от неё тоже. Я повторяю ещё раз: я люблю вашу дочь, готов защищать её и умереть за неё, если потребуется. — Ну-ну, — покачала головой Матильда. — Значит, вам наскучила жизнь в поместье, вы отправились на поиски приключений, забрели в наши края, устроились на службу к моей дочери, чтобы защищать её от привидений, а потом стали её любовником и едва не стали мужем, но она вам отказала. — Именно так, — кивнул сын Портоса. — И всё это из чистой любви? — она смотрела на него недоверчиво. — К моей Эжени? — По-вашему, она не способна вызвать настолько сильное чувство? — нахмурился Леон. — Откровенно говоря, нет, — ответила Матильда. — Я знаю, матери любят своих детей и видят в них только хорошее, но по мне, любить означает говорить любимому человеку неприятную правду. Эжени никогда не была первой красавицей или душой компании, не проявляла особенных музыкальных или художественных талантов, подруг у неё не было, молодые люди ею никогда не интересовались... «Почему же, один из них заинтересовался, даже слишком, только ничем хорошим для него это не закончилось», — с неожиданной злобой подумал Леон, но промолчал и опустил глаза, чтобы мать Эжени не увидела пылающего в них огня. — Она умна, это верно, но её ум идёт не туда, куда нужно, — продолжала между тем Матильда. — Эжени всегда была замкнута в себе, окружающие её особо не интересовали, а она не интересовала их, поэтому я, признаться, не понимаю, что вы нашли в моей дочери. И предупреждаю сразу: моя девочка и так много потеряла, и если вы собираетесь вскружить ей голову, а затем бросить её, оставьте эту затею. — Похоже, я ошибся, — зло бросил Леон, вставая со скамьи. — Я надеялся на ваши материнские чувства, но кажется, вы никогда не любили вашу дочь. Да и муж ваш тоже, если судить по воспоминаниям Эжени: он хотел сына и сокрушался, что Эжени не желает походить на Жак... на мальчика. Похоже, что я — единственный, кто сумел разглядеть настоящую Эжени, кто полюбил её такой, какая она есть. Жаль, что вы не в состоянии понять, насколько ей повезло. Но я надеюсь, Эжени это понимает, ведь она куда более умна и проницательна, чем вы. Он резко поднялся и зашагал прочь по усыпанной песком дорожке. Леон был уже у самой калитки, когда сзади послышался голос Матильды: — Откуда у вас этот шрам? — Что? — он круто развернулся. — Ваш шрам, — женщина, побелев лицом, показывала на его щёку. — Он ведь свежий, верно? Получен недавно? — Пару дней назад я столкнулся кое с кем, владевшим шпагой не хуже меня, — уклончиво ответил бывший капитан, касаясь щеки рукой и невольно морщась: Эжени смогла облегчить боль и ускорить заживление, но не сумела полностью исцелить кожу, разрезанную лезвием шпаги. — Это как-то связано с женщиной по имени Корнелия и прошлым Венсана? — Матильда поднялась со скамьи и сделала пару шагов навстречу ему. — Скажите мне! — Нет, — честно сказал он, подходя к ней. — Любовница вашего мужа к этому непричастна. — Но Эжени угрожала опасность? — настойчиво спросила она. — Нет. Если кому и угрожала опасность, то только мне, но она благополучно миновала — как видите, я здесь. Хоть вы и не очень-то этому рады, — язвительно прибавил он. — Вы можете думать про меня что угодно, но я люблю свою дочь! — вспыхнула Матильда. — Я беспокоюсь за Эжени и желаю ей счастья. Я никогда не думала, что она свяжет свою судьбу с таким... — ... с таким грубым мужланом, да ещё и бастардом? — подсказал Леон. — ... с таким опасным и непредсказуемым человеком, — закончила она. — Мне почему-то думается, что вам не составит труда убить человека, господин дю Валлон. — Это верно, — кивнул он. — Но поверьте, я никогда не причиню вреда Эжени. Кроме того, вам не приходило в голову, что вы, возможно, плохо знаете свою дочь? Уверяю вас, она тоже может быть опасной и непредсказуемой. — После того, что случилось пару дней назад, я уже вообще ни в чём не уверена, — потрясла головой Матильда. — Зачем, ради всего святого, ей понадобилось рассказывать мне всю правду о вас? — Может, она хотела показать вам свою истинную суть, — пожал плечами Леон. — А может, ей просто надоело скрываться от всех. Она хотела поделиться своими чувствами с той, кого считала самой близкой — со своей матерью. — Мы с Эжени никогда не были особенно близки, и она это знает, — покачала головой монахиня. — И она в тот день была сама не похожа на себя... — она встряхнулась, будто отгоняя от себя наваждение, и снова подняла глаза на Леона. — Зачем вы всё-таки пришли ко мне, господин дю Валлон? — Чтобы вы не вздумали винить вашу дочь в связи со мной. Если уж хотите на кого-то злиться, излейте свой гнев на меня — считайте, что это я соблазнил невинную девушку, чтобы добраться до её богатства, — он криво усмехнулся. — Ну а если вы хоть немного верите мне, то успокойтесь: Эжени под надёжной защитой, и никакая Корнелия не причинит ей вреда. Ваша дочь любит и любима, она наконец-то снова может наслаждаться жизнью в родных краях, не боясь призраков прошлого, чего же вам ещё желать? — Чтобы она наконец-то остепенилась, — Матильда опустилась обратно на скамью: лицо её было недовольно, но на щеках проступил лёгкий румянец. — Чтобы перестала носиться по лесам и верить в сказки. — Сказки в здешних краях иногда становятся былью, — заметил Леон и слегка поклонился. — Что ж, надеюсь, я немного успокоил вашу тревогу и очистил в ваших глазах Эжени. Теперь я вынужден попрощаться — меня ждёт долгая дорога. Матильда де Сен-Мартен перекрестила его на прощание — насколько понимал Леон, с её стороны это был жест наивысшего доверия и проявления симпатии. Всё время, пока он шёл по дорожке из сада, спину ему прожигал пристальный взгляд матери Эжени, и бывший капитан вздохнул с облегчением, наконец-то покинув пределы монастыря. Он сделал всё, что было в его силах, чтобы примирить мать и дочь, и теперь мог со спокойной душой отправляться в гостиницу, где его ждала Эжени, а оттуда — в её родные края и серый замок, уже ставший для него домом.

***

По возвращении домой Эжени де Сен-Мартен пришлось подробно докладывать Бомани о том, как чувствует себя его бывшая госпожа, а также отбиваться от расспросов Сюзанны насчёт визита в монастырь святой Катерины. Она заверила конюха, что Матильда, ныне сестра Тереза, находится в добром здравии, и единственное, что мешает ей наслаждаться покоем вдали от мирской жизни, — невыносимо густой запах роз, который проникает всюду. Сюзанна, как и ожидалось, заинтересовалась розовыми кустами, и большая часть рассказа Эжени о монастыре была посвящена прекрасным алым цветам и вырастившему их садовнику — разумеется, без упоминания связи этого садовника с одной из воспитанниц. Наконец, удовлетворив любопытство слуг, Эжени отправилась смывать с себя пыль и грязь и отдыхать после долгой дороги. Леон не присоединился к ней в ванной, как она ожидала, и это наполнило душу девушки смутной тревогой. Она корила себя за то, что не рассказала капитану всей правды о допплере и тем самым подвергла его опасности, за то, что не смогла полностью излечить его ранение, и теперь у Леона на правой щеке виднелся тонкий след разреза, за то, что он ради неё отправился в монастырь и перенёс немало весьма неприятных минут, разговаривая с её матерью. Леон в эти дни был как-то особенно задумчив и ласков с Эжени, и она терялась в догадках, пытаясь понять, в чём кроется причина такой перемены. Сын Портоса очень кратко рассказал ей о своём разговоре с её матерью, и Эжени раздумывала, что же такое могла сказать её верному спутнику Матильда де Сен-Мартен. «Лучше бы он сразу уехал со мной, а не пытался в чём-то убедить мою упрямую мать!» — с горечью думала она, когда Леон в очередной раз рано утром уезжал в лес и возвращался только поздно вечером, совершенно вымотанный, и ни о каких любовных ласках не могло быть и речи. Май между тем подходил к концу, дни по-прежнему были жаркими, а солнце ярким, но по ночам на землю спускалась блаженная прохлада. Цветы уже пахли не так сильно, в воздухе зазвучало гудение множества насекомых, безоблачные дни, наполненные дремотой и истомой, сменялись ночами, приносящими с собой проливные дожди и грозы. В одну из таких ночей, когда гром гремел особенно сильно, а молнии беспрестанно освещали небо, произошёл ряд событий, положивших начало новому приключению. Утро после дождливой ночи было тихим, сырым и туманным. Леон снова спозаранку уехал на холмы — упражняться со шпагой, Сюзанна отправилась в деревню, узнать последние новости и сплетни от своей подруги Лили, а Бомани пошёл в лес — размять старые кости, как он сказал Эжени. Негр не так часто выходил из дома, и теперь, оставшись в замке совершенно одна, девушка вдруг почувствовала себя слабой и беззащитной. Пытаясь перебороть это чувство, она заперлась в библиотеке и принялась разбираться с письмами загадочной Корнелии, но не прошло и получаса, как внизу послышался какой-то шум, а затем она услышала голос конюха, звавший её по имени. — Госпожа Эжени! Госпожа Эжени! Он редко когда говорил таким встревоженным тоном, поэтому она немедленно спрятала все бумаги в ящик стола, заперла его и кинулась вниз по лестнице. Бомани стоял внизу, держа на руках что-то, что Эжени в первые мгновения приняла за мёртвое тело и ужасно испугалась, но потом увидела, что ноша конюха едва заметно шевелится и дышит. — Боже мой, кто это? — она подбежала к Бомани и присмотрелась к лежавшему на его руках телу. Это была молодая, даже моложе Эжени, женщина, одетая в иссиня-чёрное дорожное платье, сшитое из дорогой ткани, но порядком помятое, вывалянное в грязи и насквозь промокшее. Его владелица тоже была вся мокрая — золотистые вьющиеся волосы спутались и были влажными от дождя, из прекрасного лица будто ушли все краски, длинные чёрные ресницы время от времени слегка вздрагивали, а с губ незнакомки срывались жалобные вздохи. — Не знаю, — Бомани бережно опустил свою ношу в ближайшее кресло, и голова девушки безвольно запрокинулась, открывая длинную точёную шею, на которой виднелись следы пальцев. — Я нашёл её в лесу — она лежала за большим деревом, точно пряталась там от кого-то и потеряла сознание. У неё кровь на затылке и под ногтями — как будто её кто-то бил, душил, а она оборонялась, царапаясь. Я не смог привести её в чувство, поэтому отнёс сюда. — И ты всю дорогу нёс её на руках? — ахнула Эжени. — Она лёгкая, как пёрышко, а меня не зря прозвали Чёрным Медведем, — суровое лицо негра тронула улыбка, но оно тут же вновь стало серьёзным. — Что делать, госпожа? — Отнеси её в комнату моей матери, а я найду нюхательные соли и всё необходимое, — велела Эжени и кинулась прочь. Уже собрав все нужные вещи и торопясь назад, она остановилась на полпути, осенённая внезапной догадкой: а если эта загадочная незнакомка и есть Корнелия из письма отца? Для неё не было лучшего способа проникнуть в дом своего врага, кроме как притвориться жертвой нападения, ведь всем известно, как Эжени стремится помочь слабым и угнетённым. Луи де Матиньи уже пытался это использовать, почему бы Корнелии не сделать того же? Конечно, эта девушка слишком молода, чтобы быть любовницей её отца, но если она ведьма, она могла принять чужое обличье или найти способ сохранить свою молодость. А может, Леон был прав, и она тоже вампирша... «Но ведь она действительно без сознания — Бомани понял бы, если бы она притворялась!» — попыталась успокоить себя Эжени, но тут же отмахнулась от этой мысли. В конце концов, Корнелия могла попросить сообщника оглушить её ударом по голове и слегка придушить, могла сама удариться головой о ствол дерева... Правда, в таком случае она сильно рисковала, оказавшись в лесу совершенно беспомощной — а если бы вместо Бомани её нашёл кто-то другой, менее порядочный? Да и теперь она оказалась в доме своего врага в бессознательном состоянии... «Хватит выдумывать!» — обругала себя Эжени. «Девушка подверглась нападению, осталась одна-одинёшенька в лесу, лишилась чувств, а ты откажешь ей в помощи и выставишь за дверь? Хороша защитница слабых и угнетённых! Бомани тебе ни за что этого не позволит, Леон бы тоже не позволил, будь он здесь! И потом, даже если это Корнелия, может, она не желает мне зла? Может, если я с добром отнесусь к ней, она с добром отнесётся ко мне? В любом случае, я предупреждена на её счёт, а кто предупреждён — тот вооружён». И с этой мыслью она решительным шагом направилась в бывшую комнату матери — правда, всё её вооружение состояло из нескольких пузырьков с нюхательными солями. Бомани уже принёс таз с тёплой водой и полотенце, и Эжени, присев на кровать рядом с неподвижно лежащей незнакомкой, стала осторожно протирать её лицо. Затем она потёрла уши и виски девушки — та вздохнула и застонала, её ресницы затрепетали, но глаза всё ещё оставались закрытыми. Сзади послышались тяжёлые шаги, но Эжени не обернулась — она узнала поступь Леона. — У нас нежданная гостья, — сказала она капитану, который почему-то не прошёл внутрь, а остался стоять в дверях, и Эжени слышала его хриплое сбитое дыхание. — Я знаю, что опасно принимать в дом незнакомых людей, и я подумала, что это может быть Корнелия, но она была без сознания, и я... Она оглянулась и вздрогнула, увидев Леона, — он застыл, словно превратившись в соляной столп, сжимая в руке сдёрнутую с головы шляпу и не отрывая изумлённого взгляда от лежавшей на постели девушки, его глаза расширились, рот приоткрылся. — Не может быть, — пробормотал он. — Только не она... только не здесь! — В чём дело, Леон? — Эжени сама поразилась резкости своего голоса. — Вы её знаете? — Это Жаклин, — выдохнул он. — Жаклин д’Артаньян. Эжени перевела взгляд на распростёртую на постели незнакомку — её длинные волосы разметались по подушке, грудь, освобождённая из плена туго затянутого платья, тяжело вздымалась и опускалась, губы искривились, словно от боли. Эта Спящая красавица ничем не напоминала ту девушку-воина из рассказов Леона. Девушку-воина, которая украла у капитана королевских гвардейцев кошелёк и шпагу, которая высмеивала его, утверждая, что он может сражаться только с помощью своих людей, которая назвала его лицо «мерзкой рожей» и бросила в него песок. На миг у Эжени возникло сильное желание изо всех ударить Жаклин по лицу, чтобы привести её в чувство, но она тут же напомнила себе, что бить человека, лежащего без сознания, подло, до такого не опускались даже дети мушкетёров... хотя, возможно, им просто не выпало шанса? — Вы уверены? — онемевшими губами проговорила она, медленно вытаскивая из волос заколку и прикладывая её к щеке девушки. Кожа незнакомки осталась такой же мертвенно-белой — холодное железо никак не воздействовало на неё. — Уж её-то я ни с кем не перепутаю, — Леон с трудом оторвался от дверного косяка и подошёл к кровати. — Что с ней? Она ранена? Что она вообще здесь делает? — Бомани нашёл её в лесу — похоже, её пытались задушить, — Эжени кивнула на следы синяков на шее девушки. — Он принёс её сюда, но я могу отправить её в гостиницу, как только приведу в чувство. Вы можете уйти отсюда прямо сейчас — я ничего не скажу Жаклин про вас и Бомани велю молчать. Наверное, она тоже разыскивает вас, как и ваша сестра, но не беспокойтесь, от меня она ничего про вас не узнает. — Я никогда ни от кого не прятался, а тем более от девчонки д’Артаньян! — неожиданно вспылил Леон. — Я не уйду отсюда, пока не узнаю, что она здесь делает и где остальные дети мушкетёров! Может, моя сестра тоже в этих краях... — Но вы же не хотели их видеть... — начала Эжени, но её прервал слабый стон, сорвавшийся с губ Жаклин д’Артаньян. Длинные ресницы снова дрогнули, глаза медленно открылись, оказавшись тёмно-карими, их взгляд скользнул по комнате, на миг задержавшись на застывшем возле кровати Леоне. — Капитан Леон, опять вы... — безучастно пробормотала Жаклин и смежила веки — чтобы через несколько мгновений снова распахнуть глаза, на этот раз широко. — Леон? Что вы здесь делаете? Она резко выпрямилась, садясь на постели, но была вынуждена снова упасть на подушку, охваченная внезапной слабостью. — Чёрт... Где это я? — Во владениях Эжени де Сен-Мартен, то есть в моих, — сообщила Эжени самым сухим голосом, на какой только была способна. — Если точнее, в моём замке. — Как я здесь оказалась? — Жаклин обвела ещё не до конца прояснившимся взором комнату и снова села, на этот раз медленно. — Последнее, что я помню — это как я пряталась за деревом от этого существа... — Вас утром обнаружил в лесу и принёс сюда мой слуга, — Эжени покосилась на Леона, который, судя по всему, временно потерял дар речи. — Значит, я обязана ему жизнью? Я благодарна вам за спасение, — Жаклин прижала руку к груди. — Эжени де Сен-Мартен... знакомое имя! Анжелика дю Валлон, — она бросила взгляд на Леона, — рассказывала о вашей встрече в гостинице. — Она в поисках вас объездила всю Францию! — в её голосе зазвучали обвиняющие нотки. — Где вы были всё это время, Леон? — Здесь, — ответила Эжени. — Здесь, в Бретани, у меня на службе. — И что за служба? — заинтересованно спросила Жаклин. — Защита моих краёв от нечисти. — Нечисти? — Вы сказали, что прятались в лесу от какого-то существа, — медленно проговорил Леон, глядя в одну точку на полу. — Можете сказать, что это было за существо? Жаклин внимательно посмотрела на него, и её губы дрогнули. — Хотела бы я знать, — почти шёпотом проговорила она. — Хотела бы я верить, что это был человек. — Как оно выглядело? — спросила Эжени, но тут послышался стук в дверь, и на пороге появился Бомани. Их незваная гостья при его появлении вздрогнула всем телом, и от Эжени не уклонился быстрый взгляд, брошенный ею на стоявший на столе тяжёлый подсвечник. Впрочем, она быстро поняла, что Бомани обязан своим цветом кожи происхождению, а не тёмным силам, и снова поникла. — Там у дверей трое молодых людей, и они хотят говорить с вами, госпожа, — негр слегка поклонился. — Они представились как Анри д’Эрбле, Рауль де Ла Фер и Анжелика дю Валлон. В наступившей тишине Эжени увидела, как шляпа Леона, которую он до сей поры держал в руках, выскальзывает из его пальцев и медленно летит на пол, разбрызгивая во все стороны мелкие капли дождевой воды.