Страшные сказки Бретани

Леону сказанные негром слова в первые мгновения показались настолько странными и нелепыми, что он с трудом сдержал нервную усмешку. Эжени же вздрогнула всем телом и подалась вперёд — для неё произнесённое Бомани явно не было пустым звуком. — Живой мертвец? Как из тех сказок, что ты рассказывал мне, когда я была маленькой? — Именно, госпожа. Но на сей раз, боюсь, это не сказки. — Но ведь покойники не восстают из мёртвых, это невозможно! — Эжени бросила взгляд на Леона, видимо, вспомнив его рассказ о возвращении отцов-мушкетёров. — Я ещё могу поверить в истории о призраках, бесплотных душах, скитающихся между миром мёртвых и миром живых, но чтобы мёртвая плоть восставала из могил... — она покачала головой, встревоженно вглядываясь в лицо конюха. — В тех краях, откуда я родом, оживших мертвецов называют «зомби», — Бомани пытался успокоить хозяйку нарочито размеренным и ровным тоном. — Но чаще всего это никакие не мертвецы. Сильные колдуны могут опаивать людей зельем, после чего те теряют всякую волю и становятся послушными орудиями в руках их повелителей. Колдун может приказать такому зомби работать на него, может приказать убить — и живой мертвец сделает это, а потом не будет ничего помнить. На этот раз Леон, которому на память тут же пришёл рассказ Анри д’Эрбле о пытавшемся убить его бродяге, бросил быстрый взгляд на Эжени — та, на мгновение встретившись с ним глазами, едва заметно кивнула, давая понять, что их мысли сходятся. — Но ходят легенды о колдунах настолько могущественных, что они и правда способны воскрешать мертвецов, — продолжал между тем Бомани. — Я не знаю всех подробностей — среди моих родных не было колдунов, да и меня забрали из дома, когда я был совсем ещё молод. Но я знаю, что для ритуала воскрешения используются кровь и кости чёрного петуха. Знаю также, что ритуал следует проводить ночью, лучше всего в дождь или в грозу, потому что молния, как верят некоторые, разрывает завесу между миром мёртвых и миром живых. — А в ночь нападения неизвестного существа на Жаклин как раз был дождь с грозой! — воскликнула Эжени. Леон видел, что над верхней губой у неё блестят капли пота, а глаза сверкают от возбуждения. — Существо, напавшее на Жерома Планше, было чёрным — так мне сказала Лаура, — ответил Бомани. — И ваша гостья в первый миг испугалась меня — не потому ли, что напавшее на неё создание тоже имело чёрную кожу? В некоторых легендах говорится, что у воскресших мертвецов кожа становится иссиня-чёрной — и неважно, была ли она при жизни белой, жёлтой, бронзовой, коричневой, как кофейные зёрна, или чёрной, чернее эбенового дерева. Поэтому меня так насторожили слова Лауры о чёрном человеке из леса. А уж когда я услышал про чёрного петуха... Похоже, мясник Жаккар пытался провести ритуал воскрешения — и кажется, у него это получилось. — Я думал, ты не веришь во всю эту магию и нечисть, — заметил Леон, искоса взглянув на Бомани. — Приходится верить, — вздохнул тот. — Слишком много всего странного случилось за последний год — да и раньше тоже, если уж на то пошло. Здесь странные места, наполненные магией, и лучше бы вашим друзьям поскорее уехать отсюда. — Но откуда Пьеру Жаккару знать африканский ритуал воскрешения мёртвых? — Эжени недоверчиво уставилась на негра. — Мир велик, и рассказанные в нём истории передаются из уст в уста, от одной деревни к другой, из одной страны в другую, — пожал плечами Бомани. — Жаккар мог от кого-то услышать эту историю — перевранную, искажённую, но правдивую по своей сути. Он мог даже неправильно провести ритуал, но таящаяся в здешних краях магия напитала его истинной силой. Кроме того, он искренне желал вернуть мёртвого в мир живых. — Кого он мог так страстно желать воскресить? — спросил Леон, хотя уже догадывался, каким будет ответ. — Сына? — Скорее всего, — кивнула Эжени. — Должно быть, Пьер случайно убил Натаниэля, или тот умер из-за какой-то нелепой случайности, а отец не смог с этим смириться и решил воскресить сына. Но Натаниэль вернулся другим... не таким, как раньше. Он, наверное, сбежал из дома отца и отправился бродить по лесу. Прошлой ночью напал на Жаклин, этой — на Жерома Планше. Но в нём ещё остались какие-то крупицы его чувств к Лауре, ведь по её приказу он отпустил Жерома и сбежал. Скажи, Бомани, вернувшиеся мертвецы помнят хоть что-то о своём прошлом? Они могут чувствовать? Любить, ненавидеть? — Боюсь, этого я не знаю, госпожа, — он прижал руку к груди, словно прося прощения за своё неведение. — Но одно я знаю точно: вернувшиеся с того света опасны. Впрочем, вы и сами это поняли из рассказов Лауры и вашей гостьи. — Как их можно уничтожить? — Леона, в отличие от Эжени, больше интересовали практические вопросы. — Холодное железо, как я понял, на них не действует — Жаклин вонзила в мертвеца шпагу, а он просто отбросил её. Огонь, серебро, святая вода? — Огонь всегда помогает, — ответил Бомани, с тревогой глядя на побледневшую хозяйку. — Госпожа, что с вами? — Ничего... я просто думаю, что делать, — она потрясла головой. — Надо снова ехать к Пьеру Жаккару, в его жуткий дом, вытрясти из него всё, что он знает, а потом нестись в лес, искать мертвеца, пока он не придушил кого-нибудь ещё. И Леон... — Что? — вскинул голову сын Портоса. — Я понимаю, что его надо уничтожить, но позвольте мне прежде поговорить с ним. Может, он что-то помнит о своей жизни. Может, он расскажет мне правду. Мёртвые, в отличие от живых, не имеют обыкновения лгать. — Просите позволения не у меня, а у Натаниэля, если это и вправду он, — усмехнулся Леон. — Пусть позволит поговорить с ним, а не бросается сразу душить вас — если, конечно, он вообще способен говорить. Хотя лучше было бы развоплотить его как можно скорее. Поговорить по душам вы сможете и с его душой. Помните, как с ундиной? — Бомани, — Эжени с бледным, но решительным лицом развернулась к конюху, который выслушал их разговор не моргнув глазом, хотя его наверняка потрясли известия про общение его госпожи с привидениями и развоплощение живых мертвецов. — Ты понимаешь, что всё это следует хранить в тайне? — Буду нем как могила, — Бомани снова приложил руку к груди. — Неудачное сравнение, в нашей-то ситуации, — не удержался Леон, заметивший, как дрогнули при этих словах черты девушки. Негр бросил на него тяжёлый взгляд: — Уж какое есть. — Сейчас мы поедем к мяснику Жаккару, а оттуда — в лес или к дому кузнеца Клемана. Надо только захватить оружие, — Эжени уже взяла себя в руки и принялась отдавать распоряжения. — Бедные лошади, не удастся им сегодня отдохнуть... Если мы не вернёмся через пару-тройку часов, бей тревогу. Сюзанне пока лучше ничего не рассказывай — не стоит пугать её раньше времени. — Понял, госпожа, — Бомани коротко поклонился и кинулся на конюшню с прытью, которой сложно было ожидать от человека его возраста. На то, чтобы вновь оседлать лошадей, захватить пистолеты и огниво (с заколкой в волосах и кинжалом у бедра Эжени не расставалась, как и Леон — со шпагой), ушло немного времени, и вскоре всадники уже неслись к дому мясника Пьера Жаккара. Там их ожидало очередное разочарование — дом был заперт, Жаккар исчез, и только лохматый коричневый пёс встретил нежданных гостей жалобным воем. Леон заметил, что пёс выглядит напуганным, прижимает уши и даже не пытается казаться злобным перед незнакомцами, о чём тут же сказал Эжени. — Собаки, как и лошади, чуют нечистую силу. Если Жаккар воскрешал у себя в доме мертвеца, это должно было напугать пса — даже если мертвец потом сбежал. Эжени кивнула — она была по-прежнему бледна, а губы её сжались в одну тонкую линию. — Думаю, сразу после нашего ухода Жаккар пошёл в лес — искать воскрешённого сына. Помните, он всё время твердил: «Он вернётся, непременно вернётся»? Теперь понятно, откуда должен был вернуться Натаниэль! Возможно, отец как-то пытался приманить его мясом или кровью чёрного петуха, но мертвец, похоже, предпочитает не птичью кровь, — она вздрогнула. — Хорошо, что Жаккар, в отличие от Жиля Тома, совершенно не умеет лгать, — Леон кивнул в сторону опустевшего дома и жалобно скулящего пса. — Мы сразу поняли, что с ним что-то не так... Куда теперь? Будем обыскивать лес? Или поедем к Лауре Клеман? Если Натаниэль и правда так сильно её любил, что его и после смерти тянет к ней, то он может ошиваться у её дома, как делал это прошлой ночью. — Едем к Лауре, — поколебавшись, ответила Эжени, и это решение, как оказалось позднее, стало спасительным для Лауры Клеман.

***

К тому времени, как всадники добрались до дома кузнеца, уже сгустились сумерки, предметы потеряли свою чёткость, погрузившись во мрак, тени удлинились, а на небосводе слабо замерцал полумесяц. Вместе с темнотой вновь пришёл холод, поднялся ветер, порывы которого трепали подол платья Эжени и плащ Леона, развевали их волосы и гривы лошадей, заставляя вздрагивать от внезапного пронзительного холода. Возле дома кузнеца было темно, ни в одном из окон не светился огонёк, но Леон всем телом ощутил присутствие людей рядом. Он остановил свою вороную кобылу, вскинул руку, давая Эжени знак замереть на месте, и застыл сам, вслушиваясь в темноту. Темнота не была беззвучной — в ней слышалось какое-то сопение, хрипение, звуки борьбы и произнесённые шёпотом сочные ругательства. Не раздумывая долго, Леон спешился, привязал лошадь к ближайшему деревцу и кинулся на звук, Эжени последовала за ним, не забыв захватить из седельной сумки пистолет. За домом кузнеца разворачивалась настоящая баталия. На земле лежал человек с окровавленной головой — в сумерках Леон сумел разглядеть черты Александра Клемана. Он был жив и тяжело дышал, но останавливаться, чтобы привести старика в чувство, было некогда. Неподалёку Лаура Клеман со звериной яростью отбивалась от троих парней, которые с трудом удерживали её. Платье девушки было разорвано, рубашка сползла, обнажая белеющие в темноте плечи, но дочь кузнеца не оставляла попыток вырваться. Вот она сомкнула челюсти на руке одного из парней, зажимавшего ей рот, и мотнула головой так, что Леон подивился, как она не вырвала из ладони кусок мяса. Парень заорал благим матом и отдёрнул руку, а Лаура, воспользовавшись улучённым моментом, издала низкий протяжный крик, в котором было больше гнева, чем страха. — Отпустите её! — Леон выхватил шпагу и бросился на троицу насильников. Один из них, оставив попытки раздвинуть ноги Лауры, вскочил, подхватил с земли что-то тяжёлое, описал полукруг в воздухе, и Леон едва уклонился от просвистевшего над самой головой топора. — Оставьте её! — Эжени вскинула пистолет и направила на парня, зажимавшего рот девушки. Тот вскочил, удерживая свою отчаянно лягающуюся добычу за шею и закрываясь ей от пистолетного дула. Третий насильник проворно шмыгнул куда-то в сторону и скрылся во тьме. — Брось топор! — Эжени переводила пистолет с одного на другого, пытаясь понять, кому её помощь нужна больше: Леону или Лауре. Бывший капитан сделал выбор за неё, шагнув навстречу своему противнику со шпагой наперевес. — Тебе не захочется знать, что в Бастилии делают с насильниками, — прошипел он, наставляя оружие на грудь парня. — До Бастилии ещё добраться надо, — тот ухмыльнулся, сплюнул в щель между зубами и снова взмахнул топором. Леон вновь уклонился, сделал выпад, но его противник, несмотря на явную дурковатость, оказался весьма ловок и проворно отпрыгнул назад. — Отпусти Лауру, Планше, или клянусь, я застрелю тебя! — послышался сбоку голос Эжени, но удерживавший дочь кузнеца парень лишь сильнее притянул к себе свою жертву. — Она хотела убить меня! Она подослала ко мне Натаниэля, этого вонючего сына мясника! Он меня едва не задушил! — Ты дурак, — прохрипела Лаура, пытаясь высвободить шею из-под его лапищи. — Я никого... не посылала. Я спасла тебя! — Ты лжёшь! — Леон, уворачиваясь от взмахов топора, краем глаза видел, что плотник трясёт девушку, как тряпичную куклу. — Ты хотела убить меня! — И поэтому ты со своими дружками решил изнасиловать Лауру? — в голосе Эжени звенел металл. — Эта шлюха не заслуживала ничего иного! — Сам ты шлюха! — Лаура извивалась в его руках. — Ты чудовище! Ты едва не убил моего отца! — Отпусти её, или я застрелю тебя! — Эжени обхватила пистолет обеими руками. — Тогда придётся убить нас обоих! — Жером постепенно отступал, волоча отчаянно сопротивляющуюся Лауру за собой. Леон видел это всё неясно, кусками, мелькающими перед глазами сценами — все его силы уходили на то, чтобы не дать дружку Планше размозжить себе голову. Но топор тяжелее шпаги, и его обладатель вскоре выдохся, его движения стали беспорядочными, дыхание вырывалось из груди со свистом. Подгадав момент, Леон пригнулся, и лезвие топора вновь просвистело над его головой, а остриё шпаги вонзилось в грудь противника, и тот осел на землю с ещё более ужасающим хрипом. Почти в тот же миг что-то тяжёлое ударило Леона по голове, и мир вокруг него, и без того сумрачный, погрузился в полную тьму. Чувства оставили бывшего капитана ненадолго — уже через несколько мгновений он пришёл в себя лежащим на земле. Шпага вылетела из руки и валялась рядом, в голове пульсировала боль, по затылку текло что-то горячее, а в ушах звенело. Последнее, что Леон слышал перед своим кратковременным обмороком, — громкий крик Эжени, полный боли и злости, а затем — оглушающий грохот. Или грохот был только в его голове? Медлить было некогда. Леон сел, морщась от боли, подтянул к себе шпагу, потряс головой и, подождав, пока зрение слегка прояснится, огляделся. Второй друг Планше, оказывается, никуда не сбежал, а всё это время выжидал в кустах, чтобы наброситься на Леона сзади и ударить его по голове. Впрочем, это привело только к тому, что его собственная голова разлетелась вдребезги от выстрела Эжени. Жером Планше, лишившись обоих своих помощников и вдобавок получив пинок по колену от неукротимой Лауры, выпустил девушку и метнулся прочь. Эжени, ругаясь сквозь зубы, перезаряжала пистолет, а Лаура метнулась к отцу и упала возле него на колени. Леон хотел подняться, но мир вокруг него снова зашатался, и он был вынужден сесть на землю. Жером Планше не ушёл далеко. Возмездие настигло его у самой дороги — навстречу ему из темноты шагнула гигантская фигура, её руки сжались на шее плотника, и ноги того медленно оторвались от земли. Планше изрыгал проклятия и осыпал своего противника ударами, но тот обращал на это не больше внимания, чем на укусы мошкары. Вот одна могучая рука схватила Планше за волосы, рывком повернула его голову, послышался ужасающий хруст костей, и тело несостоявшегося насильника Лауры бесформенным мешком рухнуло на землю. Гигант переступил через него и медленно зашагал к застывшим возле дома кузнеца людям. Леон нашёл-таки в себе силы подняться, хотя прекрасно понимал, что в схватке с живым мертвецом, да ещё и после такого удара по голове у него шансов не будет. Эжени еле слышно шептала молитву, одной рукой сжимая пистолет, а другую прижав к груди, видимо, готовясь применить магию. Лаура оторвалась от лежащего без сознания отца и с шумом набрала воздуха в грудь. — Натаниэль! Боже мой, что с ним? — Он мёртв, — выдохнул Леон. Вблизи было видно, что кожа идущего к ним существа имеет фиолетово-чёрный оттенок, короткие тёмные волосы растрёпаны, глаза глубоко запали, а их взгляд устремлён в одну точку — на измученное лицо Лауры. Натаниэль Жаккар двигался совершенно молча, и от него в самом деле исходил запах, про который говорила Жаклин — отвратительный запах мёртвой плоти. Дочь кузнеца поспешным движением запахнула платье, поднялась и, пошатываясь, зашагала навстречу покойнику. Леон вскинул руку, чтобы остановить её, но девушка уклонилась. — Не ходите к нему, — прошелестела Эжени: похоже было, что от потрясения она лишилась голоса. — Я должна, — Лаура сделала ещё несколько шагов и замерла, глядя в почерневшее лицо юноши. Леон, превозмогая боль, взглянул на неё и увидел, что по щекам девушки бегут слёзы. — Натаниэль, — прошептала она, качая головой. — Моя бедный Натаниэль! Кто сделал это с тобой? Никто из троих не ожидал ответа, поэтому все вздрогнули, когда мертвец медленно поднял руки и развёл края потрёпанной рубашки, когда-то белой, а теперь посеревшей и усеянной коричневыми брызгами, и открыл огромную вмятину на груди, имевшую ещё более тёмный цвет, чем вся его кожа. — След от копыта! — Лаура первой догадалась о происхождении ранения. — Тебя лягнула в грудь лошадь! И ты умер... Но как же... Ты ведь стоишь сейчас передо мной! — Его отец не мог смириться с смертью сына и воскресил его, — онемевшими губами проговорил Леон и снова вздрогнул, когда Натаниэль медленно склонил голову и снова поднял её. — Ты киваешь, значит, это правда, — у Лауры задрожали губы. — И ты так сильно любил меня, что защищал даже после своей смерти. Ты спас меня от Жерома прошлой ночью, спас и сейчас... Боже мой, ты убил его! — она перекрестилась, и по телу мертвеца прошла судорога. — Хотя он этого и заслуживал, видит Бог! Александр Клеман слабо застонал, и Лаура поспешно оглянулась. — Мой бедный отец! Нельзя, чтобы он видел тебя таким! Он не переживёт... Натаниэль, мой бедный Натаниэль, я знаю, что ты любил меня. И я всегда буду помнить о тебе. Но сейчас, — девушка боролась с душащими её слезами, — тебе пора уходить. Пора упокоиться с миром. Я не могу... не в силах видеть тебя таким! Колени мертвеца подогнулись, и он упал, словно ему подрубили ноги. Лаура, теперь уже не скрывая рыданий, осенила его крестным знамением, и тело Натаниэля вновь содрогнулось, но он продолжал стоять на коленях, склонив голову, будто выражая молчаливое согласие со словами Лауры. То ли из-за того, что живой труп сам преклонил колени, то ли из-за его неподвижности, то ли из-за крайней усталости страх Леона внезапно прошёл. Он дохромал до лошадей, которые волновались, чуя присутствие гостя из иного мира, и время от времени оглашали воздух негромким ржанием, забрал из седельной сумки огниво и вернулся к дому кузнеца. Лаура, сообразившая, что от неё требуется, без лишних пояснений сбегала в дом и вернулась с бутылкой масла. Она сама полила опущенную голову коленопреклонённого Натаниэля, взяла из рук Леона огниво и только теперь оглянулась на Эжени. — Ему ведь не будет больно, правда? — Он ничего не почувствует, — покачала головой Эжени. — Пролитая кровь может привязать нежить к земле, — пробормотал Леон, вспоминая ундину Агнессу. — Он только что убил человека — а если теперь он навсегда останется здесь? — Не успеет, — Эжени кивнула на Лауру. Та, давясь слезами, высекла искру, и вскоре пламя охватило всю гигантскую иссиня-чёрную фигуру. Натаниэль и впрямь не чувствовал боли — он горел совершенно беззвучно, а вот живым пришлось отойти подальше, чтобы не вдыхать запах горелой плоти. Леон встал на колени возле тяжело переводившей дыхание Эжени, чтобы она осмотрела его разбитую голову, Лаура принялась тормошить отца, издававшего слабые стоны. За этот вечер произошло уже столько событий, что никого не удивил донёсшийся издалека стук копыт. Леон по звуку определил, что скачут четыре лошади, и без особого удивления поднялся, чтобы встретить вылетевших к дому кузнеца детей мушкетёров. — Боже мой, кто это? — Анжелика едва удержалась в седле, когда её конь зафыркал и попятился при виде горящего мертвеца. — Натаниэль Жаккар. Живой мертвец, напавший на Жаклин, — без всякого выражения пояснила Эжени, меланхолично глядя на пламя. — Да у вас тут целое побоище! — воскликнул Анри, спрыгивая с коня. — Что здесь произошло? — Жером Планше и его дружки пытались изнасиловать Лауру, а потом, скорее всего, и убить, но на помощь пришли сначала мы с Леоном, а затем он, — тем же тоном ответила Эжени, кивая в сторону почти сгоревшего тела. Анжелика, мелко крестясь, соскользнула с седла в объятия Рауля, Жаклин тоже спешилась и встала рядом с мужем. — Как вы нас нашли? — Леон с трудом заставил себя поднять голову, чтобы заглянуть в лица детей мушкетёров. — У нас появились кое-какие соображения насчёт существа из леса, и мы снова поехали к вам, — ответил Рауль. — Бомани сказал, что вы либо у мясника Жаккара, либо у кузнеца Клемана. Мы расспросили местных, кто из них где живёт, отправились сначала к мяснику, но не застали там никого, и помчались к кузнецу. Но вижу, вы уже справились без нас. — Моему отцу нужна помощь! — вскинулась Лаура, укладывавшая себе на колени голову кузнеца. — Жером и его дружки пришли к нам под вечер и подняли шум. Отец вышел, чтобы прогнать их, но кто-то ударил его сзади по голове. Я выбежала следом и... — она умолкла, яростно сверкая глазами. — Леон, у тебя вся голова в крови! — всплеснула руками Анжелика, бросаясь к брату. — Бывало и хуже, — поморщившись, ответил он. — Как в тот раз, когда ты ударила меня об стену, например. — И ты всё никак не можешь об этом забыть! — возмутилась она, но тут обгоревший мертвец повалился наземь, и дочь Портоса, ойкнув, отпрыгнула в сторону. — Не понимаю, почему вас так пугает воскресший мертвец, — вполголоса заметила Эжени, глядя на детей мушкетёров, с опаской посматривавших на то, что осталось от Натаниэля. — Разве ваши собственные отцы не вернулись с того света? — Они выглядели гораздо живее, чем этот, — ответил Леон. — Интересно знать, как мяснику удалось воскресить его? И словно в ответ на этот вопрос со стороны дороги донёсся протяжный крик, полный невыразимой боли и муки: — Натаниэ-э-э-эль! Сын мой! — Кажется, сейчас мы всё узнаем от безутешного отца, — побледнев, прошептала Эжени, видя, как по дороге, шатаясь, бредёт Пьер Жаккар.

***

К тому времени, как Леон, Эжени и дети мушкетёров разобрались с последствиями воскрешения трупа, было уже далеко за полночь. Александра Клемана перенесли в его дом и с трудом привели в чувство, Лаура, переодевшаяся в целое платье и смазавшая синяки мазью, осталась с ним. Эжени взяла с неё клятву никому не говорить о живом мертвеце. По придуманной ею версии Жером с дружками пытался изнасиловать Лауру, но её спасли Леон, Эжени и Натаниэль Жаккар. Тяжело раненый Натаниэль сумел свернуть Жерому шею, но вскоре умер от ранения, и безутешный отец забрал тело к себе, чтобы похоронить как можно быстрее. Это было правдой — то, что осталось от сгоревшего тела Натаниэля, было отдано Пьеру Жаккару, чтобы он закопал останки сына за кладбищем. — Завтра мне придётся смотреть в глаза деревенским и рассказывать, как их родственники, соседи, друзья были убиты за то, что покушались на честь и жизнь женщины, — вздыхала Эжени. — Жоффруа Робер заколот Леоном, Шарль Бове застрелен мною, Жерому Планше свернул шею восставший из мёртвых Натаниэль Жаккар, впоследствии сожжённый его возлюбленной. Четыре трупа за одну ночь! И всё из-за страстей, которые люди не могут держать в узде! — Я бы на вашем месте порадовался, что среди этих трупов нет наших, — ответил Леон несколько резче, чем намеревался. Анжелика перевязала ему голову, и теперь бывший капитан сидел за столом вместе с остальными детьми мушкетёров. — Лаура Клеман пережила страшное потрясение, но она сильная девушка — справится и будет обо всём молчать, — Эжени по привычке расставляла все точки над «i». — Её отец, к добру или к худу, почти всё время провёл без сознания и ничего не помнит, так что он поверит в придуманную мной историю. За Бомани можно не опасаться — он умеет хранить секреты. Жером, судя по всему, решил, что на него напал Натаниэль, выкрасившийся чёрной краской, поэтому не думаю, что он всем рассказывал о страшном чёрном человеке из леса — разве что двум своим дружкам, но они уже никому ничего не скажут. Значит, слухов удастся избежать. Остаётся ещё Пьер Жаккар... но бедный старик вряд ли кому-нибудь поведает о произошедшем. Помощь детей мушкетёров всё-таки пригодилась — Анри и Рауль с трудом удержали мясника, в отчаянии бросавшегося на горящий труп сына. Потом Пьера удалось привести в чувство, и он без сопротивления поехал вместе с Эжени и её спутниками в замок, где наотрез отказался садиться, предпочитая стоять на коленях и вымаливать прощение. Леон был уверен, что у него в памяти надолго останется худое лицо, изрезанное морщинами, обвислые седые усы, по которым беспрестанно катятся слёзы, и остановившийся взгляд, полный боли и муки. — Он ведь у меня единственный был, — повторял Пьер Жаккар, переводя взгляд с Эжени на детей мушкетёров и обратно. — Единственный сын, единственный ребёнок. Я хотел ему ремесло передать и дом... всё ему, всё Натаниэлю. А его всё больше к лошадям тянуло, к кузнечному делу, к дочке кузнеца. Вот и доигрался с лошадьми-то... Он три дня назад пришёл к вечеру сам не свой — хрипит, задыхается, за грудь держится — помогал при кузнице, да лошадь его и лягнула. Лёг в постель, постонал немного и затих. Я хотел травницу позвать, да не успел. Прихожу к нему лоб пощупать — нет ли жара, а он уже и неживой вовсе... Слова старика прервал долгий всхлип. — Ну я тогда вроде как рассудком малость тронулся... По молодости бывал я в Париже и знавал одну негритянку — она служила у одной знатной дамы. Не помню, как её звали, да и неважно. Негритянка эта рассказывала всякие истории про воскресших мертвецов. Дескать, кто хочет воскресить мёртвого, должен раздеть его, окропить кровью чёрного петуха, вынести под дождь или, ещё лучше, под грозу, и прочитать над ним молитву. Я-то, молодой, тогда смеялся надо всем этим, а тут у меня её слова в ушах звучали, как будто колокол бил! Может, если б не нашлось у меня чёрного петуха, и не случилось бы этого ничего. А тут, как назло, сидел на насесте, дремал, спрятав голову под крыло... Господи! Я одному радуюсь — что не потребовалось для воскрешения человеческой крови! А то я бы и грех на душу взял — ради сына-то... Пьер перекрестился и с болью посмотрел на Эжени. — Уж не помню, что я там шептал и о чём молил, да только Бог услышал и вернул мне сына. А может, и не Бог вовсе это был, и сына-то мне вернули в насмешку... Когда Натаниэль шевелиться начал, я, грешным делом, лишился чувств. Когда пришёл в себя, во дворе уже пусто было, как будто и не было никого, словно мне это всё померещилось. Но я знал, что не померещилось! Два дня я ждал, что он вернётся! Он и вернулся — только не ко мне... Пошёл я его искать, да когда добрался до двора Клемана, уже поздно было — ничего от Натаниэля не осталось. А я ведь ему жизнь хотел вернуть! — Это не жизнь, — очень тихо проговорила Эжени, глядя в воспалённые глаза Жаккара. — Натаниэль почти ничего не помнил, кроме своей любви к Лауре, но какие-то остатки человеческих чувств у него сохранились, и он очень страдал от этого. Сбежав из дома, он напал на Жаклин — возможно, она напомнила ему Лауру. Защищая Лауру, он дважды пытался задушить Жерома Планше и во второй раз довёл дело до конца. То, что вы сделали, противоречит законам Божьим и человеческим. Вы вернули не своего сына, а лишь его тело, в котором тлела только слабая искра души. — Теперь-то я это понимаю, — мясник покаянно опустил голову, всё его тело тряслось. — Казните меня, бросьте в тюрьму за чернокнижие, пытайте — я заслужил! Мне теперь всё одно — лишь бы побыстрее с Натаниэлем свидеться! Он ведь в раю, правда? То, что я сделал — оно же не отправит его душу в ад? — он умоляюще заглянул в глаза хозяйке замка. — Полагаю, ваш сын в любом случае заслуживает ада меньше, чем убитый им Жером Планше, — Эжени очень тщательно подбирала слова. — И поверьте, мне очень жаль, что вам пришлось пережить такое. Вы любили своего сына и воскресили его не из злого умысла, поэтому я не отдам вас под суд. Я лишь надеюсь, что вы как можно быстрее покинете эти края, в которых вас больше ничего не держит, и отправитесь на поиски новой жизни... или смерти. До Пьера Жаккара очень долго доходил смысл сказанного, но вот он наконец понял, что его отпускают, и его сгорбленная спина сразу выпрямилась, а в глазах блеснуло что-то, похожее на слабую искру надежды. — Благодарю вас, госпожа Эжени, — он поклонился низко, до самого пола. — Дозвольте мне только похоронить останки Натаниэля, и я никогда больше вас не побеспокою. — Это ваше право и ваш долг, — кивнула она. Пьер Жаккар снова поклонился и медленно вышел, шатаясь из стороны в сторону, как пьяный, и согнувшись, словно ожидая удара. После его ухода надолго наступила звенящая тишина, которую спустя минуты длительного молчания нарушил негромкий голос Анри: — Мадемуазель де Сен-Мартен, Леон, мы должны сказать вам кое-что важное.