Страшные сказки Бретани

Несмотря на то, что появление детей мушкетёров было для Виктора Туссака неожиданным, он быстро взял себя в руки. Леон невольно вспомнил самого себя возле конюшен в Бретейе: тогда он, вопреки сильнейшему потрясению, пережитому при встрече с воскресшими отцами-мушкетёрами, собрал все силы и ничем не выказал своего испуга. Вспомнились ему и слова Луизы де Круаль: «Он умеет владеть собой и притворяться хладнокровным — совсем как вы». От такого сравнения внезапная дрожь пробежала по телу бывшего капитана, и он встряхнул головой, отгоняя страх. — Полагаю, вы знаете, зачем мы пришли сюда, господин Туссак, — в голосе Анри д’Эрбле, порой таком мелодичном и нежном, сейчас звенела сталь. — Нет, не имею ни малейшего понятия, — голос Туссака звучал весело, но глаза его оставались холодными, чёрными и пугающе бездонными. — Разве что вы соскучились по мне и решили ускорить миг нашей встречи? — У нас есть основания полагать, что вы подстроили три нападения: на Анри, на Луизу де Круаль, на меня и мою сестру, — Леон чуть шагнул вперёд, и взгляд чёрных глаз обратился на него. — А с вами, кажется, мы не имели чести познакомиться, господин... — Леон. Леон дю Валлон, и вы это прекрасно знаете. Впрочем, вы предпочитаете для нашей пятёрки другие имена — белый слон, чёрный слон, белая пешка... Кто у вас Рауль и Жаклин? Другой белый слон и другая белая пешка? — Не представляю, о чём вы говорите, — Туссак оставался внешне спокойным, столь же каменным и незыблемым, как и собор, в котором они находились. — Прекрасно представляете! — Рауль вскинул голову. — Вы приходили в парижские трущобы, чтобы нанять негодяев, которые пытались убить моих друзей! И есть свидетели, видевшие вас! Вы в этих злачных местах известны под именем Чёрного Ворона, не так ли? — Чёрный Ворон? — Виктор Туссак усмехнулся. — У этих бродяг и нищих богатое воображение и умение давать меткие прозвища, надо отдать им должное, но не думаете же вы, что кто-то поверит словам оборванцев из самых грязных мест Парижа? — Не поверит, — согласился Анри. — У нас нет никаких весомых доказательств того, что вы замышляли избавиться от нас, и мы не можем обратиться в суд. Именно поэтому мы будем судить вас сами! Виктор Туссак, вы обвиняетесь в убийстве Симона д’Ошенье, мушкетёра и моего друга! — Это была честная дуэль, — он пожал плечами, легко отметая обвинение в сторону. — Не уверен, что честная, — сквозь зубы пробормотал Леон. — Вы обвиняетесь в насилии над мадам Констанс Бланш! — подхватила Жаклин. — Насилии? — Туссак усмехнулся. — А мадам Бланш не рассказывала вам, как она умоляла продолжить это «насилие»? Сколько раз выкрикивала моё имя в порыве страсти? Насилие, говорите вы? Да любая женщина мечтала бы о таком «насилии»! — А Виолетта Рыжая тоже мечтала о том, что вы с ней сделали? — вскинул голову Леон. В глазах их противника на мгновение появилась растерянность, потом он усмехнулся. — А, вы о той рыжей шлюхе? Так ведь шлюхи для того и созданы, чтобы делать с ними всё, что душе угодно! Не будете же вы защищать дешёвых блудниц из трущоб! В наступившей на миг тишине Леон отчётливо услышал, как скрипнула зубами от злости Жаклин. — Вы обвиняетесь в попытке убийства моего друга Анри д’Эрбле! — Рауль тоже шагнул вперёд, пылая гневом. — Вы подослали к нему убийцу! — Однако он, я вижу, жив, — заметил Туссак, кивая на сына Арамиса. — Только благодаря Жаклин! — вспыхнула Анжелика. — А я жива только благодаря Леону, так что вы обвиняетесь в покушении на меня и моего брата! — И в покушении на Луизу де Круаль, — добавил Леон. Туссак приподнял брови — похоже, последние слова удивили его. — Покушении? Значит, она жива? Хмм, я почему-то ожидал этого. Эта драная облезлая рыжая кошка выбралась из Сены и прибежала к вам, моля о помощи, готовая выложить всё, что ей известно обо мне. А я-то смел надеяться, что хотя бы один из моих планов оказался удачным, но нет, она всё-таки жива! Де Круаль хорошо замела следы своим длинным рыжим хвостом... Леон чуть вздрогнул, и Виктор, от которого это не укрылось, немедленно обернулся к нему. — Значит, вы знаете её тайну? Впрочем, учитывая, каким манером де Круаль набирает себе защитников, это неудивительно. — Какую тайну? — всколыхнулась Анжелика. — Сейчас это неважно! — Леон повысил голос. — Господин Туссак, как я понимаю, вы признаётесь в совершённых преступлениях? — Признаюсь, а что же мне ещё делать? — он говорил пугающе беспечно. — Вы же всё равно уже всё узнали и не выпустите меня отсюда живым... — Мы знаем больше, чем вы думаете, — заявил Анри. — Мы знаем и вашу главную тайну: вы колдун! — Вот как? — если Туссак и был поражён, то никак не показал этого. — А вы и правда глубоко продвинулись в своём расследовании, господа мушкетёры! И что же, вы впятером выступите против меня одного? А где же ваше хвалёное благородство? — Вы не заслуживаете благородства, — процедил Анри. — Вы подсылали наёмных убийц и использовали магию, чтобы заставлять людей делать то, что вам вздумается. Наверняка и здесь вы скрывались, чтобы практиковать какие-нибудь тёмные чары! — Хорошее оправдание, — задумчиво проговорил Туссак, фонарь в его руке покачивался из стороны в сторону. — Вы, господа герои, всегда найдёте для себя оправдание. Неважно, что вы делаете — нападаете впятером на одного, путаетесь с бродягами и шлюхами из парижских трущоб, с хюльдрой, готовой предать всех и каждого ради своей рыжей шкуры, — вы всегда скажете, что делали это ради общего блага, ради спасения других, ради вашей драгоценной дружбы! — Путаемся с кем? — переспросила Анжелика, напряжённо вслушиваясь. Леон нервно дёрнул углом рта, подумав, что речи Туссака очень напоминают те, что говорила им в порыве гнева Эжени де Сен-Мартен. — Я знаю кое-что о ваших приключениях, господа мушкетёры! — продолжал тем временем Виктор, распаляясь всё больше. — В своей погоне за сокровищами вы убили гораздо больше человек, чем я, не так ли? Нарушили все мыслимые и немыслимые законы Франции, которую поклялись защищать, не гнушались грабежом, подлостью и обманом! Вы называете меня убийцей, но сколько крови на ваших руках? Даже подосланных мной людей убили вы, не я! — Тот, что пытался убить меня, утопился в Сене, потому что вы ему так приказали! — воскликнула Анжелика, но Туссак не обратил на неё внимания. — И кого я вижу перед собой? Кто собрался судить меня? Дети из богатых семей, думающие, что им всё позволено из-за величия их отцов? Отцов, которые запятнали себя служением королеве-шлюхе и самосудом над женщиной — если вы помните историю про алмазные подвески и миледи Винтер! — Мой отец раскаялся в зле, причинённом миледи, и она простила его! — Рауль схватился за шпагу. — А за слова о её величестве вам следовало бы вырвать язык! — Меня считают пьяницей, чревоугодником, развратником и убийцей, но ваши отцы были точно такими же, и их за это превозносят до небес! — или Туссак и впрямь давно хотел высказать то, что лежало у него на душе, или же очень искусно играл их чувствами. — А вы... вы недостойны даже своих отцов. Анри д’Эрбле, красавец и сердцеед, сладкоголосый насмешник, маменькин сынок, любимчик отца, не знающего, что растил чужого бастарда, — или уже знающего? Вы всю жизнь будете тягаться с призраком Арамиса и никогда не сможете добиться того, чего добился он! Рауль де Ла Фер, книжный мальчик, столь неудачливый в любви, что готов был умереть, но и здесь его постигла неудача! Вы будете изо всех сил пытаться не замарать свою честь, но всё равно сделаете это! Жаклин д’Артаньян, девчонка, жалеющая, что родилась без кое-чего между ног! Вы будете всю жизнь пытаться доказать, что ничем не хуже мужчин, и добьётесь только насмешек и унижения! Анжелика дю Валлон, прожорливая монашка, наивная дочь Портоса! Вы всегда будете верить в лучшее, верить в людей, и каждый раз вас предадут или обманут! Леона удивило, с каким спокойствием выслушали эту тираду дети мушкетёров. Они переглянулись между собой, затем Анри, побледневший, но держащий себя в руках, холодно сказал: — Вы опоздали со своей проповедью, господин Туссак. Мы уже выслушали неприятную правду о себе от куда более честного человека, чем вы, так что не старайтесь пробудить в нас наши худшие чувства. Глаза колдуна потемнели, и Леон ощутил исходившую от него волну ярости: Туссак явно не ожидал, что дети мушкетёров так сдержанно примут его слова. Он перевёл взгляд на Леона, и неожиданно в глубине его тёмных глаз замерцали огоньки, напомнившие сыну Портоса о глазах Ольхового короля. — И Леон дю Валлон, пятый из детей мушкетёров, всегда пятый, всегда лишний! — его голос вдруг стал мягче и тише. — Как, должно быть, тяжело всегда скакать позади этой весёлой четвёрки, слушать их весёлое пение, наблюдать за их любовными историями и постоянно ощущать себя лишним, ненужным! Как больно сознавать, что из-за отца, которому было наплевать на вас, вы оказались по другую сторону, пережили столько боли и унижений, а теперь никогда не сможете стать одним из них! Голос Виктора Туссака лился ровной полноводной рекой, затекал прямо в уши, и Леон хотел заткнуть их, чтобы избавиться от этого ощущения, но руки внезапно потяжелели и отказались служить ему. Он хотел оторвать взгляд от двух бездонных чёрных колодцев, в которые превратились глаза Туссака — и не смог. На глубине этих колодцев плескались звёзды, отражённые холодной смоляной водой, и его неудержимо потянуло туда, в бесконечную глубь. — Они никогда не ценили вас так, как вы того заслуживаете, — продолжал говорить Туссак. — Они бы переступили через вас, если бы вы лежали раненый на улице, и пошли бы дальше. Собственно, почти так они и поступили. Как, наверное, вам хочется взять шпагу и проткнуть им сердца, одно за другим! В Леоне и впрямь всколыхнулось дикое желание убийства, которое преследовало его во время путешествия в Англию, когда дети мушкетёров ещё были его врагами, но сейчас оно стало куда острее. Рука его словно сама собой легла на эфес шпаги и сжала его, вынимая оружие из ножен. Откуда-то сбоку послышались голоса, Анжелика окликнула его, но её слабое «Леон!» потонуло в шуме крови, бившем в ушах. Кто-то схватил его за рукав, и Леон не глядя дёрнул рукой, отбросив этого кого-то в сторону. Ноги сами зашагали вперёд по галерее, навстречу чёрным колодцам... Из невозможного далёка, сквозь туманы, созвездия и иные миры донёсся голос Луизы де Круаль: «Если сумеете оторвать взгляд от его тёмных глаз, то вы, считай, освободились от власти чар». В лицо ему повеяло свежим ночным ветром, и внезапно вспомнился лес в Бретани, танец лесных духов и взгляд Ольхового короля, такой же глубокий и чёрно-звёздный. Но тогда Леон сумел не подчиниться ему, почему же должен подчиняться сейчас? Огромным усилием воли — веки словно налились свинцом — бывший капитан медленно закрыл глаза, и перед его внутренним взором встало лицо Эжени, говорящей ему: «Так, очень хорошо. А теперь откройте глаза и отступайте назад, и ни в коем случае не смотрите на него!». Леон мотнул головой в сторону, чтобы даже случайно не встретиться взглядом с колдуном, открыл глаза и обнаружил, что стоит на галерее в нескольких шагах от Туссака, до боли сжимая в руке шпагу. Он резко отступил, мельком оглянувшись на детей мушкетёров, которые стояли у другого конца галереи, встревоженно глядя на него. Все чувства вмиг вернулись к Леону, и он резко вскинул шпагу, готовясь защищаться. — Мне попадались чудовища пострашней вас, — угрюмо заявил он, глядя в грудь Туссака. — Если хотели подчинить меня своей воле, то вы выбрали не того человека. — Жаль, — вздохнул колдун, устало протирая ладонью глаза. — А какой был бы красивый этюд, если бы чёрный слон обернулся против белых... И мгновенно, без малейшего перехода, схватил шпагу — Леон даже не понял, откуда она взялась в его руке, отбросил в сторону фонарь, со стуком упавший и прокатившийся по полу, и ринулся вперёд. Капитану едва удалось отразить такой стремительный натиск, и он отступил, заманивая противника внутрь собора, где с ним могли схватиться несколько детей мушкетёров одновременно, но Туссак разгадал его замысел и тоже отскочил. — Вы ещё можете сдаться и принять быструю смерть, — заметил Анри, тоже обнажая шпагу. — Вы могли сколько угодно вести здесь свои речи и пытаться одурманить нас колдовством, но у вас нет того, что есть у всех нас: друзей. — Да неужели? — Туссак криво усмехнулся. — А по-моему, друзей у меня более чем достаточно! Он взмахнул рукой, и из-под купола собора на них посыпались летучие мыши — огромные и крошечные, чёрные и тёмно-серые, почти неразличимые в ночной темноте, они с писком рассекали воздух, разворачивая кожистые крылья, скалили мелкие острые зубки, и их маленькие безобразные мордочки мелькали перед самыми лицами поражённых детей мушкетёров. Леон отбежал к ним, и они все вместе, пригибаясь и укрываясь плащами, пытались отразить внезапное нападение. — Так вам нас не остановить! — Рауль кинулся вперёд, яростно рассекая полчища мышей шпагой, но те разлетались лишь для того, чтобы вновь собраться под сводом. Тогда граф поменял тактику — он начал отступать к лестнице, по-прежнему размахивая шпагой и привлекая внимание мышей к себе. — Я отвлеку их! — крикнул он друзьям, и те бросились в образовавшийся просвет. На этот раз Анри и Жаклин удалось достигнуть Туссака, и они сошлись в поединке, но Изабелла де ла Шаллен, похоже, не ошибалась насчёт применения колдовских способностей в бою — шпага летала в руке чародея, ударяя то вправо, то влево, он с лёгкостью отбивал атаки супругов, скользил, уклонялся, и каменный пол звенел под его сапогами, издавая ритм какого-то неистового танца. Анжелика бросилась к фонарю, чтобы поднять его и осветить сцену схватки, но тот взорвался прямо перед ней, и она чудом успела откатиться в сторону, чтобы огонь не задел её. — Проклятый колдун! — прорычал Леон, бросаясь к сестре. — Ты цела? — Вроде да, — она схватилась за руку брата, быстро поднялась на ноги, заглянула ему за спину и неожиданно издала пронзительный крик. — Рауль, осторожней! Нет! Леон обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как граф, загнанный мышами к самой лестнице, неловко покачивается и падает навзничь, крепко ударяясь затылком о ступеньки. Анри оглянулся на его вскрик, и это едва не стоило ему жизни: шпага Туссака глубоко вонзилась ему в правое бедро. — Проклятье! — только и успел вскрикнуть сын Арамиса перед тем, как упал, едва не сбив с ног Жаклин. Она, пользуясь минутной передышкой, возникшей из-за того, что их противнику тоже надо было перевести дух, бросилась оттаскивать мужа в безопасное место, Анжелика, прикрывая руками голову от летучих мышей, кинулась к лежащему неподвижно Раулю, а Леон, выхватив шпагу, ринулся на врага. Впрочем, его порыв длился недолго — ровно до того момента, как Туссак вскинул руки, и огонь из фонаря поднялся, будто живой, и налетел на Леона пышущей жаром волной, сжигающей всё на своём пути. Леон рухнул на пол, больно ударившись о камень, но зато избежав ожогов. Где-то за его спиной причитала Анжелика, яростно ругалась Жаклин, а надо всем этим плыл раскатистый хохот Виктора Туссака. Приподняв голову, сын Портоса увидел, что по лицу колдуна бежит струйка крови из носа, не стирая, однако, его торжествующей ухмылки. — Он теряет силы! — крикнул Леон, когда волна огня потухла, и над собором вновь стало темно. — У него кровь, он слабеет, вы видите? — А вы догадливы, — Туссак засмеялся. — Но не волнуйтесь, чтобы убить вас всех, мне сил хватит! — он покрепче сжал шпагу правой рукой, в левой зажигая огненный шар. — И не надейся! — Жаклин, полная ярости, встала рядом с Леоном, но в руках она сжимала не шпагу, а пистолет, нацеленный прямо в сердце их противнику. Капитан успел ощутить мимолётный прилив надежды, прежде чем Туссак небрежно взмахнул рукой, и оружие, вылетев из рук Жаклин, описало изящный кульбит в воздухе и скрылось в темноте ночи. — Интересно, сколько времени пройдёт, прежде чем он ударится о мостовую? — задумчиво спросил Виктор, следя взглядом за дочерью д’Артаньяна, которая, лишившись одного оружия, тут же рванулась за другим. Она наклонилась, подняла шпагу, выпрямилась — и тут же упала ничком, уклоняясь от новой волны огня. Леон, тоже чудом увернувшийся, почувствовал, как жар опалил его лицо, и подумал, что колдун нарочно играет с ними, не давая пламени сжечь их сразу. Но скоро ему это надоест, и следующая волна огня, возможно, будет смертельной. — Жаклин, бегите! — крикнул он, поднимаясь во весь рост и делая шаг навстречу Туссаку. — Я вас прикрою! — Я не брошу Анри! — отозвалась та, возясь с раненым мужем, который только-только пришёл в себя и едва не плакал от бессилия. — Вставай, Анри, надо идти! «Не успеют», — с мрачной обречённостью подумал Леон, слыша реющих над головой летучих мышей и видя, как вновь наполняется огнём левая ладонь Туссака. «Никто из нас не успеет. Похоже, колдун сделает то, что не удалось монахам-иезуитам: сожжёт детей мушкетёров и меня вместе с ними. Что ж, по крайней мере, мы снова сможем встретиться со своими отцами». Он выпрямился, не отрывая взгляда от огненного клубка, быстро увеличивающегося в размерах, и тут сзади раздался звонкий голос: — Не сегодня! Я сказала — не сегодня! Леону в первые мгновения подумалось, что у него предсмертные видения, и голос Эжени де Сен-Мартен ему просто послышался, но тут она вынырнула из темноты и ступила на галерею, маленькая и хрупкая в своём длинном сером плаще, делавшем её невидимой в ночи, подобно призраку. Лунные блики и языки огня причудливо смешивались, освещая её двойным серебряно-золотым светом. Эжени вскинула руки, и все летучие мыши разом рванули в сторону и вниз, оставив детей мушкетёров в покое. Туссак при виде этого впервые выразил настоящее изумление — он вздрогнул, и шар в его руке сразу стал гореть слабее. — Колдунья! — воскликнул он. — Ты тоже колдунья! — Не вы один обладаете такими силами, — оскалилась Эжени, вытягивая перед собой руки. Туссак отступил на несколько шагов, и на лице его впервые за всё время схватки промелькнул страх. — Вот, значит, какую подругу вы себе нашли, — он оглядывался, ища возможности сбежать. Шар в его руке вновь запылал ярко, но тут из пальцев Эжени полилась вода, тугие сильные струи ударили в колдуна, намочив его костюм и потушив огонь. Это лишь разожгло в Туссаке ярость — он взмахнул руками, и над ним засвистела сотня кинжалов, направленных в Эжени. Девушка остановила их в воздухе, все до единого, они с громким стуком попадали на пол и исчезли, превратились в дым, но это усилие заставило Эжени пошатнуться, и по лицу её разлилась смертельная бледность. — Ты тоже теряешь силы, — сквозь зубы проговорил Туссак. Воздух под его пальцами зарябил, превратившись во множество змей, тянущих свои раздвоенные языки к Эжени. Она хлопнула в ладоши, и змеи упали вниз тонкими безжизненными ленточками, растворившись без следа, но Эжени тут же пошатнулась, из носа её потекла тонкая струйка крови. — Можем продолжить, пока один из нас не выдохнется окончательно и не упадёт замертво, а можем расстаться миром, — предложил Туссак, медленно отступая назад по галерее и вытирая тыльной стороной ладони бегущую кровь. Эжени шаталась всё сильнее, её руки дрожали, между пальцами вспыхивали искры, воздух рябил не переставая, и по всему было видно, что девушка вот-вот лишится чувств. Леон недолгое время колебался, что сделать — прийти ей на помощь или броситься преследовать Туссака — и выбрал Эжени. Он подоспел как раз вовремя, чтобы подхватить почти бесчувственную возлюбленную, не дав ей упасть. — Врёшь, не уйдёшь! — разрезал воздух громкий крик Жаклин, и она рванулась вперёд. У Туссака уже не было сил останавливать её магией, и он едва успел вскинуть шпагу, чтобы отразить удар. Поединок был коротким и яростным — дочь д’Артаньяна сражалась со всем гневом воина, борющегося за справедливость, и женщины, у которой чуть не отняли любимого, но Туссак оказался куда более опытен, и вскоре шпага Жаклин, выбитая из её руки, со звоном прокатилась по полу. Колдун уже поднял шпагу для решающего удара, но девушка змеёй проскользнула под его рукой и изо всех сил толкнула в грудь. Ноги Туссака заскользили по мокрому полу, он всем телом ударился о балюстраду и перевалился через неё, успев в последний миг ухватиться за руку Жаклин, и она, вскрикнув, полетела за ним. — Нет! — крики Анри и Анжелики слились в единое целое, и им вторил стремительно удаляющийся крик падающего колдуна. Леон, выпустивший из объятий Эжени, и Анри, зажимающий раненое бедро, вместе кинулись к балюстраде, достигли её одновременно и одновременно протянули руки Жаклин, каким-то чудом сумевшей уцепиться за ограждение. Она ухватилась за протянутые ладони и через несколько мгновений уже перевалилась обратно, тяжело дыша. Им всем потребовалось время, чтобы отдышаться, но Анри с Леоном всё же посмотрели вниз и издали вздох облегчения, увидев далеко внизу едва заметное в слабом лунном свете тело колдуна, распростёртое на мостовой. С трудом оторвав взгляд, сын Арамиса съехал вниз, прислонился спиной к балюстраде и застонал сквозь стиснутые зубы. Рядом Жаклин одной рукой сжимала возвращённую шпагу, а другой ощупывала свой живот. Леон поднял потяжелевшую голову и увидел, что бледная как смерть и залитая кровью Эжени, шатаясь, подходит к ним, а Анжелика помогает подняться не менее бледному Раулю. — Ох... Кажется, я ударился головой... а дальше ничего не помню, — граф ощупывал свой затылок. — Вы все целы? Туссак побеждён? — Побеждён, но без помощи Эжени у нас бы ничего не вышло, — Жаклин кивнула в сторону их нежданной спасительницы. — Послушайте, мадемуазель де Сен-Мартен, мой муж ранен и... — Уберите руку, — велела Эжени, опускаясь на колени рядом с супругами. Анри отнял ладонь, которой он зажимал бедро, и сморщился, когда девушка прикоснулась к его ране. Они оба содрогнулись: он — от боли, она — от чудовищного напряжения. Штанина Анри по-прежнему оставалась пропитанной кровью, но сам он расцепил судорожно сжатые зубы, изумлённо вздохнул и уставился на золотое свечение, исходившее из-под пальцев Эжени. — Я больше не чувствую боли! Но как... — Останется лёгкая царапина — у меня не хватило сил залечить рану полностью, — она в изнеможении откинулась на плечо Леона. — Но для жизни это уже не опасно. Важно только следить, чтобы в рану не попала грязь. Всё, у меня на ближайшие несколько дней иссякли магические силы. — Мы и не знали, что они у вас есть! — Анжелика переводила удивлённый взгляд с Эжени на брата и обратно. — Леон не сказал... — Это не моя тайна, — вскинулся он. — Я не мог раскрывать вам её секреты, особенно после того, как вы... не очень-то поладили. — Но зато теперь вы спасли нас всех! — Анжелика восхищённо уставилась на Эжени. — Не думайте, что я сделала это ради вас, — поразительно, но девушка всё ещё была настроена враждебно. — Я приехала в этот пропахший навозом город только ради Леона! — Кстати, как вы нас нашли? — поинтересовался Рауль, осторожно перевязывая ушибленную голову лоскутом, оторванным от рубашки. — Порасспрашивала кое-кого из мушкетёров, встреченных у Лувра, и мне назвали адрес Леона, — нехотя ответила Эжени. — Я отправилась к нему, наткнулась на запертую дверь, но всё же рискнула открыть её магией — надеюсь, вы простите меня за столь бесцеремонное вторжение в ваше жилище. Госпожа де Круаль сообщила мне, что вы собирались в Нотр-Дам, и я немедленно кинулась туда. Пришлось поплутать по улицам, но в конце концов я добралась, поднялась наверх и успела как раз вовремя. — Де Круаль? Что она делала у вас дома? — Жаклин оторвалась от мужа и резко повернулась к Леону. — Пряталась, — ворчливо ответил он. — Все те два дня, что я провёл в Париже. — И вы ничего нам об этом не сказали? — возмутился Анри. — А почему, скажите на милость, я должен докладывать вам о каждом своём шаге? — вспыхнул Леон. — Я обещал де Круаль не рассказывать вам, где она прячется! — Туссак назвал её каким-то странным словом, — вспомнила Анжелика, морща лоб. — Хюльдра или как-то так... — Хюльдра? — Эжени изумлённо взглянула на Леона. — Это правда? Или... вы не видели? — Правда, — мрачно ответил он. — Я видел своими глазами. — Ах вот как... — она опустила голову, но на лице её сын Портоса не видел ревности — только грусть. — Послушайте, это совсем не то, что вы думаете... — начал он, но тут его перебил Рауль. — Простите, но мне кажется, нам тоже не помешало бы знать, о чём идёт речь. — Хюльдры — это женщины с лисьими хвостами, — коротко пояснила Эжени. — Тоже своего рода нечисть. И Луиза де Круаль, судя по всему, одна из таких хюльдр, и Туссак об этом знал. — Я так и знала, что она нечистая сила! — прыснула Анжелика. — И вы собственными глазами видели её хвост? — нахмурился Рауль. — Да, — Леон с вызовом смотрел на остальных детей мушкетёров. — Но это совсем не то, что вы думаете! Де Круаль пришла ко мне домой мокрая до нитки, и я был вынужден помочь ей раздеться! Тогда-то я и увидел её хвост. Больше ничего не было, я клянусь! — То есть вы с ней не спали? — Эжени решила внести окончательную ясность. — В этот раз — нет. — А когда... — На корабле, во время нашего возвращения в Англию. — Постойте, но её хвост вы заметили только сейчас? — Да, — Леон становился всё мрачнее. Остальные дети мушкетёров с любопытством слушали этот нелепый диалог, пока Анри д’Эрбле не нашёл в себе силы подняться на ноги. — Знаете, это всё, конечно, очень интересно, но нам пора подумать о более насущных вещах, чем шпионки с лисьими хвостами. Скоро рассвет, и нам надо убираться отсюда, пока никто не появился. С этим трудно было спорить, и дети мушкетёров тут же принялись за дело — собрали свои шпаги, убрали осколки разбитого фонаря, оттёрли, насколько это было возможно, следы крови и копоти и стали медленно спускаться вниз. Рауль то и дело морщился, трогая перевязанную голову, Анжелика цеплялась за его руку, Жаклин поддерживала хромающего Анри, Леон обнимал за талию измученную Эжени. В полутьме они спустились вниз, выбрались на улицу через потайную дверь и с облегчением вздохнули, оказавшись снаружи. Тело Виктора Туссака лежало неподалёку, распростёртое на чёрном плаще, изломанное и обезображенное падением с огромной высоты. Ни у кого не возникло желания подходить к нему, поэтому дети мушкетёров обошли мертвеца стороной и заторопились прочь, напоследок бросив прощальный взгляд на собор Нотр-Дам, который по-прежнему стоял, незыблемый и величественный, храня тайну о смертельной схватке, произошедшей под его сводами нынче ночью.