— Константин приехал, — прочитав сообщение в телефоне, говорит Лёва. — Можешь собирать вещи.
— Вещи? — удивлённо спрашиваю я.
— Те, в которых ты сюда попала. Они были грязными, поэтому медсёстры тебя переодели.
Только сейчас вспоминаю, что я в больничной пижаме — рубашке и штанах.
— Одежда одноразовая, можешь в ней остаться, — хмыкает, поворачиваясь спиной. — У тебя ж вроде и обуви-то нет, — констатирует факт парень. — Там тапочки сзади тебя, можешь в них пойти. Тоже одноразовые.
— Спасибо… — еле как благодарю, надевая тапочки.
— Одежда в верхнем ящике тумбы.
Я достаю футболку и шорты Киры. Твою ж мать, они всё ещё пахнут им… запах даже дождём не смылся. Подношу аккуратно сложенные врачами вещи к лицу, зарываясь в них носом. Представляю, что он рядом.
— Ну, чего стоишь? — медбрат подталкивает меня к выходу из палаты, — Тебя же уже ждут.
Спустя минуту прогулки по третьему этажу, мы оказываемся в лифте. Он просторный, большой, явно рассчитан на большое количество людей… Или же, чтобы носилки поместились.
Когда мы спустились вниз, я сразу увидела вдалеке, на скамейке возле выхода Костю. Он смотрел в телефон, что-то ища. Его вид ничуть не придавал мне никакой надежды, ведь он выглядел до безумия грустным, подавленным. Заметив, наконец, меня, подходит и берёт за руку, опуская взгляд.
Мы подходим к стойке регистрации. Там же, меня и выписывают. Это заняло буквально две минуты, но уже за это время я успела снова начать плакать. От одного только воспоминания.
К той же стойке подходит женщина средних лет. Сразу обращает на меня внимание. Она чертовски похожа на Киру и, вскоре, я поняла, почему.
— Т-ты же… Люся, да? — неуверенно проговорила она. Удивительно, что я признала их родство с Кириллом только по глазам, ведь она была в маске.
— Да… — тихо, почти шёпотом отвечаю ей. Стыдно. Очень стыдно. Чувствую вину.
— Ну почему… — она подходит близко и шепчет, — ты его не уберегла…
Замираю, потупив взгляд. Сглатываю огромный ком, что находился в горле, и, только после этого, поднимаю глаза. Её тушь растекается ещё сильнее. Я вытираю со своих щёк солёную жидкость, которая всё равно продолжает безудержно литься.
— Почему?… — продолжает шипеть она. Её голос, кажется вот вот сорвется на крик.
— Я же… — пытаюсь что-то сказать, оправдаться, но вмиг понимаю, что это не поможет. Для неё, виноватой всегда останусь я. Только я.
Женщину оттаскивают от меня другие врачи, говоря ей что-то вроде «она не должна знать», но, кажется, я и так уже знаю.
— Пойдём, — строго говорит Костя, хватая меня за руку.
Я останавливаюсь, смотря на сверлящую меня взглядом мать Киры, что была на расстоянии десяти метров от меня. Костя всё тянет меня к выходу, но я твердо стою на месте. Оборачиваясь к женщине, я тихо проговариваю:
— Простите.
За что я извиняюсь? Я ничего не сделала. Или же… это и правда моя вина?
Пыжов выводит меня за пределы больницы, ведёт к парковке. Там, я вижу огромный автобус, за рулем которого сидит опечаленный Паша. Тот самый, что барабанщиком был.
Мы заходим внутрь, я тихо здороваюсь, на что Холодянский лишь опустошенно кивает.
Автобус двухэтажный. На первом этаже — две спальни, в самом конце расположился туалет и ступени наверх, по которым Костя меня и ведёт.
На втором этаже, я наблюдаю еще одну комнату, маленький коридорчик у окна справа, проходя через который, можно найти еще одну дверь. Туда мы и заходим.
Я сразу понимаю — это была комната Киры. Кровать была расположена так, что у её изголовья было переднее окно, которое плавно перетекало в потолок, часть которого была из стекла. Безусловно, всё это можно было закрыть шторками.
Я падаю на смятое одеяло, которое Кирилл, видимо, не заправил. Всё в этой комнате пропитано им.
— Расскажи мне, что с ним, — прошу я.
— Знаешь, это… — он садится рядом. — не совсем входит в наши возможности.
— Пожалуйста, — смотрю в упор. Он, кажется, поддаётся. Возможно, от вида моих глаз, в которых полно разбитого стекла и боли, возможно, из дружеской солидарности, этого я, правда, не знаю.
— Давай, сначала ты, — я удивлённо смотрю на него, кивая. — Что у вас с ним было?
Он знает… Он знает?
— Он… — начинаю я, тут же оговариваясь, — Мы… — хватаюсь за голову, борясь с подступающей истерикой.
— Получается, я всё правильно понял? — тихо бурчит Костя. — Это… Ты же… не хотела?
Отрицательно мотаю головой. Не хотела… наверное.
— После этого ты, наверное, и рада, что его не стало, — фыркает Дима, появившийся в дверном проходе.
— Я… я бы… никогда!… — пытаюсь что-то сказать, возразить ему, но до меня доходят его слова. Поворачиваюсь на Костю, заметив, как его глаза намокли. — В с-смысле?…
Все молчат. Костя молчит. И Дима замолк. Но я молчать не собираюсь.
— Так это… правда? Его нет?!
— Дима… идиот. — Костя закрывает лицо одной рукой, протирая глаза, а второй берёт меня за плечо. — Послушай, Люсь, — пытается подобрать подходящие слова. — Что было, то прошло… то есть, ничего уже… не исправишь…
— Его правда нет?! Он правда… — молчит. Молчит, смотря мне в глаза.
— Успокойся, — поджимает губы.
— Отвечай! Он правда умер?! — произнеся последнее слово, я впала в ещё большую истерику.
— Да, — одними губами. Не хочет, чтобы я это услышала. — Да, правда.
Я поднимаюсь с кровати. Кружится голова. Слёзы из глаз. Нет, не может быть… Но… если Костя и Дима… значит, это так.
— Нет, нет, нет! — кричу. Словно в пустоту. Помогите!…
Сердце бьется, будто выпрыгнет сейчас. Шатаюсь. Падаю, вновь стукаясь головой, начинаю бить всё вокруг… Кусать до крови запястья, ладони, пальцы… Это бы продолжалось бесконечно, я бы запачкала кровью всю комнату, если бы не Дима, который скрутил меня, заломив руки за спину. Моральная боль всё же успела смениться на физическую — в этом и суть селфхарма. Но я делаю это неосознанно.
Навязчивые мысли закусать себя до смерти. Вспороть руки. Прыгнуть под автобус. С той же крыши, что и Кира. Быть с ним. Не важно, где.
Помогите. Помогите мне уйти из этого мира. Помогите мне оказаться рядом с ним. Хоть на чуть-чуть. Хоть немного. Ещё хоть раз дотронуться до него. Заправить его волосы за уши. Почувствовать его пьяную улыбку на себе.
Что угодно, лишь бы быть не одной. Лишь бы это всё оказалось сном.
Что угодно. Любое его желание. Самое ужасное. Любое.
Прошу, только вернись. Выйди из-за угла со словами о том, что это просто шутка. Неудачный розыгрыш. Я всё прощу. Всё-всё. Очередное насилие. Всё, что угодно.
Только будь рядом.
Я безудержно рыдаю уже больше четырёх часов. Уже в доме Кости. Который раз подношу руки к лицу, чтобы вытереть слёзы и сопли, но вижу кровавые пятна на своих забинтованных руках. Плетусь к зеркалу.
Глаза ярко-красного цвета. Кровь размазана по всему лицу. Я включаю воду, обливая себя ею.
Падаю на пол, так и не выключив кран. Закрываю глаза, надеясь, что увижу его. Желательно, когда проснусь.
Но этого не будет. Его не будет. Меня не будет.
Оставьте меня одну. Не приходите, чтобы разбудить. Хочу уснуть вечным сном. Никогда не просыпаться, если рядом не будет его. Быть с ним хотя бы во сне.
Не трогайте меня. Дайте спокойно отправиться к нему.
Так и прошла середина октября. Тусклая, мрачная осень. Худшая осень в моей жизни.
Прости меня, Кира.
