Кирилл одним рывком поднимает меня со стула, а я лишь продолжаю задавать ему глупые вопросы, ответы на которые и так очевидны.
— А убрать за собой?
Я удивлённо вздрагиваю, когда слышу мягкий ответ:
— Забей. — падаю прямо Кире в руки, когда ноги подкашиваются. Смешивать свою усталость с «экстази» было плохой идеей. «Экстази» тоже был плохой идеей.
Молниеносно отстраняюсь от парня, покрываясь краской. Я что-то чувствую? Неужели, это забытые мною эмоции?
— Здравствуйте, — громкий голос со стороны заставляет меня вновь вздрогнуть, а сама я испуганно прижимаюсь обратно к Кириллу, на что получаю довольно странную ответную реакцию: парень, видимо, от неожиданности, отталкивает меня обратно.
Чувствую, что падаю. Так и не удержала равновесие, поэтому лечу на холодный пол. Предвкушение разбитой черепной коробки и сотрясения мозга быстро пробралось ко мне в голову, но упасть я не успела.
— Блять, — Кирилл тянет меня за руки обратно, а я хватаюсь за рукав его кофты так крепко, насколько позволяет усталость.
— Всё хорошо? — задаёт вопрос незнакомец, на котором я увидела форму курьера. — Вам плохо?
Парень обращается явно не к Кириллу, поэтому я интуитивно жмурюсь, чтобы не заметил хотя бы он. Надеюсь, хоть из-за этого мой недо-хозяин может мной гордиться…
Прячусь за Кирилла, пока тот прикрывает меня рукой и надменно впихивает пакет курьеру в руки.
— Спасибо.
Добродушный парень медленно удаляется от нас, и только после этого я понимаю, что лица его не запомнила. Добродушным он мне показался, к слову, только из-за того, что разговаривал мягким тоном, а это лишь является частью его работы.
На самом деле, у меня нет сил думать об этом даже совсем немного — это очень печально, но я понимаю, почему. И даже когда я улетаю в свои мысли на малое количество времени, уже успеваю многое пропустить. Даже сейчас не заметила, как Кира завёл меня в уборную.
Тут нет разделения на «женские» и «мужские» туалеты, скорее всего, в силу закона о питомцах, но нововведение об общественных уборных было совсем недавно, кажется, если мне не изменяет память. В «мужские» могут заходить только мужчины, относящиеся к касте хозяев и, безусловно, их питомцы, как я поняла, не важно, какого пола — поэтому я и тут. С «женским» всё ровным счётом так же, только наоборот.
Пока я была в своих мыслях, уже успела зайти в кабинку и выйти обратно, после чего подойти к раковине и включить шумно журчащую воду.
Кирилл, облокотившись о дальнюю стену, что была в трёх-четырёх метрах от меня, скрестил руки на груди и устремил взгляд на мои трясущиеся кисти рук, будто боясь смотреть в глаза. Думаю, ему не хочется признавать серьезность моего состояния и то, что он мог допустить такую глупую ошибку, отдав мне кофту именно тогда. А если он сделал это специально?
Кран выключается, когда я убираю руки, отряхивая их от воды. Тимошенко вздыхает и, наконец, отстранившись от стены, подходит ко мне, обречённо выдавая логичную фразу:
— Там это, блять, как её, — чешет затылок одной рукой, второй показывая пальцем на противоположную стену. — сушилка есть.
Киваю, направляясь на выход из туалета, и, конечно, успешно игнорируя слова Кирилла.
«Прилив сил», о котором я говорила ранее, смешался с усталостью окончательно. Меня бросает то в жар, то в холод, я теряюсь в пространстве и сознании, яркие воспоминания из жизни мелькают контрастными и насыщенными картинками.
— Не падай, — ровным голосом проговаривает мой спутник, подхватывая за предплечья, а после, вовсе, взяв на руки.
Цепляюсь за его плечи, сжимаю тело ногами, прячу лицо в кофте — как всегда. Чувствую разницу температур наших тел. Либо он слишком холодный, либо мне слишком жарко, если подумать, покажется, что поднялась температура, но надеюсь, что Кирилл не станет проверять.
Чтобы не уронить, парень подхватывает меня за ягодицы, а сам негромко, но возмущённо описывает ситуацию:
— Пиздец.
Смущённо посмеиваюсь, будто пьяная, всматриваюсь в бинты на его шее, а через секунду уже пересчитываю щетинки на подбородке.
— Смешно тебе, — Кирилл пытается показаться обиженным, но эта наигранная обида является лишь прикрытием для настоящей агрессии, и это я знаю точно. Улыбка на моём лице растягивается ещё больше, а я понимаю, что контролировать уже ничего не могу. Будь, что будет. Чёрт возьми, я уже прокручивала это в своих мыслях? — Я хуею…
Через несколько минут выходим на улицу, значит, и правда поедем домой. Уже давно стемнело, включились фонари, народ толпами валит как внутрь Торгового центра, так и из него. Огромные небоскрёбы вдалеке тоже зажглись огнями.
— Красиво… — лениво выговариваю я, продолжая разглядывать всё вокруг и шумно вдыхая свежий воздух.
Люди вокруг такие разные — кажется, мы с Кирой ничем не выделяемся из толпы. За этот день никто так и не подошёл к Кириллу с просьбой о фотографии или автографе. На нас будто даже не смотрели… По крайней мере, я не заметила этого, но это и к лучшему.
— Ага, очень, — Бледный больше не пытается скрыть раздражение.
— Бледный, — повторяю свои мысли, но, на этот раз, вслух. Снова вырывается смешок. Второе осознание того, с кем я сейчас нахожусь. — Кирюша Бледный, — вспоминаю слова Кати двухмесячной давности, вновь озвучивая. Вероятно, из моих уст это звучит очень смешно и некрасиво, но разве есть смысл скрывать, что мне всё равно на это?
— Что ты несёшь? — опять. Опять тщетная попытка скрыть раздражение и усталость. Усталость. Да, возможно, он устал от меня и пожалел миллиарды раз, что выбрал. Как же похуй. — Ебанушка…
— Отпусти, я сама пойду, — пытаюсь слезть, разжимая руки, а он хватает меня крепче прежнего.
— Заткнись и сиди спокойно. Если слезешь, уебёшься головой об асфальт. Ты же не этого хочешь?
Убедительная речь заставила меня вернуться в своё, и без этого, беззащитное положение.
Снова пропускаю момент, когда мы оказываемся в поезде. Кирилл усаживает меня к себе на колени, доставая телефон и вновь набирая чей-то номер.
Слышу стук своего сердца в ушах громче, чем прикосновения железных колёс о рельсы. Громкий разговор моего хозяина прямо над моим ухом. Не могу ничего расслышать, понимаю лишь, что он вызвал такси. Куда и зачем — тоже не знаю. Только вслушиваюсь в его бархатистый голос, так сильно отдающий раздражением. Закрадываются мысли, что он увезёт меня куда-то далеко, туда, где у меня не будет выбора и где никакой Лёва мне не поможет.
— Ки-ира…
А он моего голоса не услышит.
Возможно, сейчас Кирилл даже видит во мне ярую фанатку его группы, мечтавшую встретиться с кумиром и, возможно, завести отношения, но это не я. Никогда. Никогда и ни за что.
Даже его завораживающая внешность не сможет заставить меня сделать что-то в трезвом уме. Даже голос. Всё это является для меня самым обычным, когда я не под наркотиком, созвучным с названием его группы.
«Молли».
Все мысли кажутся мне гениальными, из-за чего повторяются миллиарды раз. В память врезаются только самые необычные слова, но тоже не на долго. Минута — мой максимум.
— Аккуратнее. — когда выходим из поезда, я задеваю рукавом закрывающиеся двери.
Предвкушение поездки на электричке разрушилось, когда я увидела машину на дороге возле выхода из метро, явно ожидавшую никого иного, как нас.
Кирилл аккуратно усаживает меня на заднее сидение, пристроившись рядом. Говорит адрес водителю и закрывает нас перегородкой, превращая более-менее светлый салон в мрачный. Тонированные стёкла тоже мешают свету проникнуть внутрь. Наверное, это и к лучшему, но сейчас я точно не усну — Кира должен это знать.
Ложусь головой на его колени, осматривая чёрное небо сквозь окошко в крыше. Только иногда вижу мелькающие жёлтые фонарики, так отличающиеся от фиолетовой светодиодной ленты, украшающей салон. Кирилл накрывает мой лоб ладонью, поглаживая его холодными пальцами. Снова контраст.
Приятно ощущать что-то холодное на горячей, почти что раскаленной поверхности головы.
Парень прислоняется щекой к стеклу — наверное, тоже холодному, может даже такому же, как и он сам.
Выдыхаю через нос. Машина останавливается. Мы приехали. Уже?…
Следом за Кириллом, видимо, уже заплатившим за поездку по карте, пытаюсь вылезти из машины. Дверь оттуда — будто портал в другой мир. Из уюта, граничащего с клубной атмосферой из-за подсветки, на мрачную улицу возле нашего дома. Перешагивая через порог, я встаю на твёрдую асфальтированную поверхность, а после очередного шага вперёд, колени моментально подкашиваются и я лечу вниз.
— Тупица, — излюбленное его оскорбление на сегодня, ставшее моим призванием. Бледный подхватывает меня на руки, да, снова, направляясь к чёрным воротам, которые я разглядела лишь из-за цвета.
Короткую дорогу к дому освещают лишь фонари и, как всегда, яркая луна, одной которой было бы достаточно, чтобы разобрать путь. Длинная, некошеная месяцами трава, которой заросла колючая ограда, представляющая собой высоченный забор, неспешно колыхалась на ветру. Кажется, уже завтра будет дождь или, может быть, даже ураган, но это лишь моё предчувствие. Небо не застилают облака и тучи, оно ясное, а звёзд всё равно не видно.
Мы заходим домой. Я, уже стоя на ногах, стараюсь снять кеды, пока за мной наблюдает Кирилл, уже давно расправившийся со шнурками. Наконец, в одних носках идём наверх.
Поднимаемся по лестнице. Снова чувствую, как энергия приливает к ногам так, что мышцы сводит, и иду уже увереннее. Провожу пальцами по, каким-то образом, застёгнутой молнии на кармане кофты, где лежали все мои вещи. Раскрываю, достаю телефон и закрываю обратно.
Нервно сжимаю предмет в руке с тревожными мыслями об Анжеле, Лёве и прочих медиках, находившихся где-то в доме, о том, как буду смотреть в глаза двоим, скрывая необъяснимый стыд.
Не замечаю, как оказываюсь на третьем этаже, вновь проигнорировав свой второй. Наверное, так даже лучше. Пришла бы я в свою комнату, нужно было бы либо готовить место ко сну, либо ложиться спать на голом диване, конечно, я бы сразу выбрала второе, так как простыню бы без помощи не заправила — в этом я, можно сказать, «бытовой инвалид».
Мы заходим в комнату Кирилла, а я запираю за нами дверь. Я правда не знаю, зачем, но так мне будто спокойнее.
Кира вопросительно смотрит на меня несколько секунд, а после, как ни в чём не бывало, начинает снимать с себя одежду. Мы отворачиваемся друг от друга. Я кладу телефон на тумбочку, стягиваю с себя штаны. Кофта и так прикрывает всё, что ему видеть всегда было нельзя, значит, могу остаться в ней. Когда аккуратно поворачиваю голову обратно к Кириллу, он уже в домашней одежде — огромной бесформенной футболке и широких спортивных штанах. Только носки на нас всё те же. У него — с причудливыми узорами, а у меня, на этот раз, однотонные, что не сильно смахивало на то, что я ношу обычно.
Он ложится на кровать, уставившись в потолок и приглашая меня лечь рядом одной рукой, а я смотрю на него, как заворожённая и слушаюсь.
На коленях подползаю к парню, смотря сверху вниз. Моё тяжёлое, обрывистое дыхание касается лица Кирилла, а сам он лишь смотрит на меня своим безразличным взглядом, будто это безразличие было поводом для того, чтобы скрыть удивление. Легко сжимает губы в мимолётной ухмылке, а потом возвращает лицо в прежнее состояние.
Нет эмоций. Либо хорошо скрывает, либо действительно не чувствует ничего и, кажется, сейчас это превратится в игру, в которой мне нужно будет вызвать у него хоть какую-то минимальную реакцию.
Перебрасываю одну ногу через тело Кирилла, нависая над ним, не понимающим ровным счётом ничего из происходящего. Мои волосы спадают вниз, кончиками касаясь его щеки.
Не знаю, что мной управляет. Не знаю, не знаю, не знаю. Неумело запускаю дрожащую руку под ткань его футболки, чувствуя табун мурашек под подушечками пальцев. Опускаю взгляд на его расслабленные губы, чтобы не встретиться своим растерянным взглядом с его. Чувствую, как он разглядывает каждый миллиметр моего лица и, думаю, выискивает те же самые эмоции. Возможно, это получится у него лучше, чем у меня.
Рука, которой я упиралась в кровать, быстро затекла от неизменного состояния, поэтому пришлось согнуть её, соприкоснувшись телами с лежащим подо мной парнем. Всё, что не прикрывает одежда, у него холодное, будто он и не живой вовсе, а поверхность тела, находящаяся под футболкой, говорит обратное. Боже, что я делаю? А главное — зачем?
Я прогибаю спину под ледяными пальцами Кирилла, забравшимися глубоко под кофту, чего я не заметила ранее. Большим пальцем пересчитывает мои выпирающие рёбра, так же, как и я его, не оставляя другого исхода событий. Мне сносит крышу.
Быстрыми, но плавными движениями слезаю с кровати, а вместе с тем, и с парня, вставая на холодный пол, чуть ли не теряя равновесия. Отхожу на два-три метра, наблюдая, как Тимошенко принимает положение сидя, снова пытаясь поймать мой взгляд. Тяну кофту наверх за края, а через секунду та уже бесшумно опустилась куда-то на пол, оставляя меня в одном только нижнем белье. Не на долго меня хватило.
Скулы на моём лице дрогнули, когда Кира начал оценивающе осматривать меня, опускаясь взглядом всё ниже и ниже, и нет, это было бы не так страшно, если бы не сменяющиеся одна за другой эмоции парня, которые он уже не скроет. Когда резко безразличие сменилось на похоть, а похоть на непонятный страх, его глаза остановились на моих оголенных бёдрах.
Медленно поднявшись с кровати, он подошёл ко мне вплотную. Я наверняка выглядела сейчас настолько жалко, что он увидел во мне беззащитного щенка, но мысль об этом я выкинула из головы подальше, чтобы получить своё. Мне словно не важно, что он думает обо мне. Не так, как раньше — меня волновало мнение любого случайного прохожего. Сейчас же, не волнует даже Кирилл, являющийся для меня не самым «случайным» человеком.
Насколько хватает сил, наконец, вглядываюсь в его стеклянные глаза, которые сдадут его быстрее, чем я упаду в обморок от количества нахлынувших новых чувств. Меня не остановит даже жалость в его взгляде, даже то, как он грубовато заправил мои волосы за ухо прямо сейчас, мне просто нужно получить максимум удовольствия сегодня. То, что хочу — и всё.
— Малышка, знаешь, — шепчет на ухо перед тем, как крепко сжать меня и мой мешок с костями в объятиях, так и не закончив свою мысль, оставив фразу так, как есть.
Я не хочу ничего знать, Кира, просто сделай то, что мне необходимо. Без лишних сожалений и угнетений совести. Только этой ночью. Сейчас, перед началом следующего дня или, может, уже и так полночь — это мне тоже не важно. Не важно, где. Но, наверное, не хотелось бы, чтобы это был кто-то другой. Сейчас — никого, кроме него.
Пока у меня заплетаются ноги, мы с трудом меняемся местами. Присаживаюсь на кровать уже я, касаясь ладонями открытых коленей, а после — опустив взгляд обратно на свои бёдра. Ровные линии и надписи. Точнее, надпись только одна. Я знала, что вся эта дрянь так быстро не заживёт.
«Кира»
Я выпрямляю спину, рассматривая шею человека, чьё имя я так старательно вырезала на своём теле, не жалея кожи. Его бинты так похожи на ошейник, но, вот беда — в ошейнике тут только я. Пусть и невидимый, но сковывает, делает больно и неприятно, да так, что становится сложно дышать. Свободой в оковах, конечно, не надышишься.
Вздох. Парень поправляет лямку моего бюстгальтера, съехавшую набок, задевая плечи. Я чувствую каждое мимолётное прикосновение.
Проводит кончиками пальцев по ключицам там, где они не закрыты теми же повязками, а я кусаю щёки изнутри от странности происходящего, пока, в конце концов, не прокусила до крови, почувствовав металлический привкус. Нет, не стеснение. Ни капли. Скорее, волнение и предвкушение.
Кира наконец освобождается от футболки, расправляя её в руках. Тянусь к поясу его штанов. Не хочу думать ни о чём. Сейчас, ничего. Ничего, кроме него и его манящего худощавого тела с выпирающими из-под остатков одежды костями.
С трудом проникнув под одежду, пытаюсь поддеть ногтями боксеры, что удается мне далеко не сразу, так как делаю я всё вслепую — мой взгляд зациклен уже на его лице. Наблюдаю за реакцией, но знаю, что какой бы она ни была, меня уже не остановить. Хочу этого всем телом. До дрожи.
Кирилл убирает мои руки оттуда, куда мне даже смотреть бы не следовало, а дальнейшие его действия покрыли мой разум разочарованием. Он аккуратно натянул на меня свою мятую футболку, прикрывая каждый сантиметр тела, насколько позволяли размеры ткани.
— Всё. Хватит.
Отчеканив эти короткие два слова, он сначала берёт меня в руки, что свойственно для этого вечера, а потом кладёт спиной на кровать, разводя мои дрожащие от возбуждения колени в стороны и устраиваясь между ног. Снова жар окутывает полностью и сознание, и оболочку, а я притягиваю Киру к себе руками, одной потянув за колючую щёку, а второй за шею — самое уязвимое место на данный момент, поэтому он и не смог противостоять.
Когда между нашими лицами остаются считанные миллиметры, я решаю действовать. Когда, если не сейчас?
Клянусь, только сегодня смогу позволить себе эту слабость.
Только этой ночью.
Секунда, и я сминаю его губы своими, пытаясь углубить поцелуй настолько, насколько было возможно. Вжимаюсь в него всем телом. Он прикрывает глаза, снова чувствую проскальзывающую улыбку, но отвечать парень будто и не думал, хоть сопротивления тоже не оказывал. Усталость. Разочарование. Ответь мне. Только сегодня. Только сейчас.
Отпускаю его шею. Освободившейся рукой проскальзываю по своему телу, касаясь кончиками пальцев насквозь мокрого белья. Без капли стыда отпускаю и вторую руку, задирая футболку выше, почти оголяя грудь. Отстраняемся на сантиметр.
Глаза в глаза.
Закусываю губу. Кира поднимается, не выдержав напряжения. Потупил взгляд в смятое подо мной одеяло, разглядывая его так, будто стыдно смотреть на меня.
Всё ещё не смотря на меня, проводит ладонью по изгибам талии. Аккуратно, будто боится, но я знаю, что нет. Сдерживается, как может, но сейчас мне этого не нужно.
Отдёргивает руку. Скованные движения. Обрывистые мысли. Такие же, как и его беспокойное дыхание. Чёрт, чёрт, чёрт…
— Хватит. Это переходит уже все границы.
Мои зрачки расширяются ещё сильнее от ощущения, что сейчас всё разрушится, так и не успев начаться. Сажусь на колени прямо перед ним, стеклянными глазами уставившись на резинку спортивок. Блеск моих глаз даже с луны будет видно, не то, что с высоты одного метра. Они начали сиять даже ярче, когда парень приподнял мой подбородок одними тонкими пальцами, заставляя вновь соприкоснуться с его взором.
— Утром будешь жалеть.
— Кир, мне не нужен твой здравый смысл, — голос дрожит, но я стараюсь изо всех сил выдавить серьёзность, чтобы он хоть раз не видел во мне ребёнка. Глупые фразы, которые я произнесу, повергнут его в немой шок, заставляя скривить лицо. — Мне нужен ты.
В его взгляд возвращается та былая надменность, которой мне так не хватало именно в этот момент. Его грубое, бесцеремонное поведение, которое я ненавидела всем сердцем и душой, показалось мне нужным впервые за всю мою жизнь.
— Чего-чего? — специально наигранная мягкость, которой он пользуется в особых моментах, чтобы меня позлить. Нет, сейчас я буду стоять на своём до последнего момента. Повторять столько, сколько потребуется.
— Я хочу тебя.
Мои же слова вызвали у меня ступор. Я не подам вида. Говорю все фразы без капли совести, будто я произносила их настолько часто, что успела заучить, но, на деле, не озвучивала ни разу.
Кирилл наклоняется к моему лицу с немой просьбой повторить. Я повторю. Мне не трудно.
— Я хочу тебя, Кира.
Наконец, ровная фраза, произнесённая полушёпотом. Нашей бесконечной прелюдии пора подходить к концу.
Обжигая щёку горячим дыханием, он лишь произносит одно слово на ухо, уже звучавшее ранее, по слогам, подавляя смешок:
— Пиз-дец.
Становится невыносимо плохо от осознания, как сильно сейчас ему к лицу это высокомерие.
Провожу кончиком языка по своей нижней губе. Жду чего-то. Чего — не знаю.
Вдыхаю запах его волос. Цветы. Какие-то неизвестные мне цветы, отдающие чем-то очень сладким, но не приторным.
«Даже здесь я слышу этот…»
Сирень.
Нездоровая улыбка. Я не хочу сходить с ума. Я не схожу с ума, так ведь? Мне просто нужно… нужно… что?
— Ложись спать, малышка, — я не вижу лица, но знаю, что на нём проскользнула любимая ухмылка. Он всегда такой.
Обхватывая моё тело руками, сжимая его до боли, Кира повалил меня обратно не кровать, а сам устроился рядом, не выпуская из холодных объятий. На глаза наворачиваются слёзы, поворачиваюсь к нему спиной, пряча глаза за ладонями. Накрывает нас тяжёлым ватным одеялом, которое вряд ли бы согрело так, как мог это сделать он.
Обида. Обида, стекающая по щекам на смятую хлопковую простынь.
— Ну и чё ты тут слёзы льёшь? — выдавливает обречённый вздох. Всем видом показывает, как со мной сложно и как сильно он заебался.
Наконец, вернулся стыд, но без осознания ситуации. Я поворачиваюсь обратно лицом, зажмурив глаза, чтобы не видеть его насмешливого взгляда. Завтра он мне всё припомнит, я уверена в этом. Я ещё успею сгореть от стыда миллион раз.
— Ненавижу тебя, — шепчу я ему в грудь, вцепившись в кожу своими острыми ноготками, продавливая её так, что останутся маленькие шрамики в виде полумесяцев.
— Что? — прыснул, поглаживая мои плечи по краям футболки, царапая мозолями на подушечках пальцев левой руки, оставшимися от усердной игры на гитаре.
— Ненавижу тебя. — повторяю, но уже громче, хоть и знаю, что с первого раза он отлично расслышал. В ответ получаю неудовлетворительное молчание. — Слышишь? — снова молчит. Хочет позлить, а получается это у него отлично, и ничего я с этим не сделаю. — Ненавижу тебя! Не-на-ви-жу!
— Закройся уже, — сжимает надплечья там, где были наложены бинты.
Только боль и уязвимость моего положения заставят меня замолчать, но и перед этим я повторю ему то, что он должен слышать из раза в раз, чтобы понять:
— Ненавижу тебя.
Смех сменился на раздражение. Я сразу знала, что Кирилл не будет этого терпеть, но самое страшное, что он мог мне сделать — то, чего я хотела пять минут назад.
Впервые за несколько лет почувствовала эйфорию. Может, даже любовь. Необъяснимую, да, но она была. Это чувство было бы прекраснее всего, если бы Кира сделал всё, что я просила.
Колёса, травка, алкоголь — мне без разницы. Главное, почувствовать это снова. Даже не важно, когда. До пизды.
Завтра проснусь уже без этого осознания. Завтра мне будет так хуёво, что я забуду этот вечер. Завтра я посмотрю в глаза Кириллу и умру на месте.
Дожить бы до этого «завтра»…
Снова беспорядочные мысли. Снова летят со скоростью света в моей голове.
В пределах черепной коробки заиграла знакомая мелодия, отражаясь о стенки эхом.
«Полюби меня, как в последний
ра-а-аз…»
А в самой комнате слышны лишь мои всхлипы и сбивчивое дыхание.
— Спи.
