Где-то посреди ночи

      Немой шок. Записка закончилась. Я не успела посмотреть на последнюю дату. Черт.       Сожаление. Это я виновата? Это я. Это всё я.       От обрывистых мыслей до взгляда на соседнее сидение. Кирилл, всё ещё отвернутый от меня, облокотился щекой на свою руку, посапывая. И, почему-то, только сейчас мне стало его жаль. Жалость — ужасное чувство. И тогда, когда его испытывают к тебе, и тогда, когда его испытываешь ты.       — Кира, — шепотом зову его, чтобы не разбудить весь салон. День, а все спят… надо же. — Кир.       Ноль реакции. Спит, как убитый, будто этой ночью совсем не спал. Может, и правда. И снова виновата, кажется, я.       Касаюсь лбом плеча парня, убирая подлокотник вбок, чтобы не мешал. Тяжелое дыхание опускается на его мягкую кофту. Прикрываю глаза, ложась на Кирилла окончательно. Я тоже хочу спать и, наверное, сейчас мне не все равно на это. И уснула я тоже быстро. Наверное, так же быстро, как и мой хозяин.

***

      — Але, просыпайся, — трясет меня за плечи, шлепая при этом по щекам. — мы прилетели. Малышка, доброе утро! Бля-ять… — пытаюсь разомкнуть глаза, пока Кира выражает свое недовольство в словах. — проснись, ну ебаный в рот! Все уже вышли!       — А-а?… — зевая, смотрю в его разъяренные, мягко говоря, глаза, после чего тяну руки, обнимая его за талию и падая ему на колени. Глаза слипаются, отчего я не могу нормально видеть салон самолета и, естественно, Кирилла.       — Вставай, тупица! Быстрее! — поднимает меня на руки, отчего я окончательно просыпаюсь, понимая, как вдруг резко стало жарко. Охватывает паника.       — Кира-а! Где мы?! — паря в воздухе, начинаю громко восклицать я.       — На месте, блять. Пошли уже.       Пока несет меня к выходу, я начинаю засыпать на ходу. Снова проваливаюсь сквозь пространство, перед этим разглядывая лицо Кирилла так, будто вижу впервые в жизни. Мешки под глазами, четкие скулы, бледные губы, нахмуренные брови — всё это говорило за него о том, что ему плохо. Боюсь, что он сделает что-то с собой, не буду скрывать. Жаль, что мне не всё равно, потому что было бы неплохо. И всё же.       Приятный хриплый голос обволакивает мое сознание, когда мы получаем багаж. Кирилл вечно недоволен всем.       Я не слушаю, что он говорит. Мне неинтересно. Только наблюдаю за ним, отмечая про себя каждое его действие. Вот, закатил рукава, освобождая худые руки, на которых выпирали кости и виднелись множественные шрамы и синяки, а потом уже и вздулись вены, когда он доставал наши чемоданы. Казалось бы, столько денег, мог бы взять грузчика, но нет: делает всё сам.       Плотно сжимает губы, бросая на меня непонятный мне взгляд. Теперь я, кажется, буду видеть в нем только ненависть.       Присаживаюсь на свой чемодан, что был уже на тележке, а после облокачиваюсь на сумки ребят, снова засыпая.       А проснулась я уже в отеле. Лежу на упругой кровати в одной футболке, потому что Кира, кажется, посчитал, что будет слишком жарко. И правильно, наверное, сделал, но стало всё равно не по себе. Нет, я не боюсь Кирилла, просто… просто…       — Блять, долго ты спала, — снова тушит сигарету, но уже не об себя: видимо, слишком много уже шрамов накопилось. — я всё ждал, когда проснешься. Уже стемнело даже.       — Доброе утро, — мямлю я, пытаясь улыбнуться сквозь усталость, но получается лишь снова многозначительно зевнуть.       — Какое, нахуй, утро, уже вечер, — подходит ближе, запуская руку в мои волосы, впиваясь пальцами в кожу головы до такой степени, что стало больно. Улыбается так по-злому, но что-то в этой улыбке есть. Будто предвкушение чего-то хорошего для себя, или же… — я щас уйду кое-куда.       — Куда? — испуганно спрашиваю я. В голове мелькают картинки из фильмов про публичные дома и наркоманов, отчего по телу медленно проходятся мурашки.       Кирилл тряхнул волосами, пытаясь убрать их с лица без помощи рук, а затем тихо произнес, игнорируя мой вопрос:       — Ты меня не ищи.       Не искать? В смысле? Хлопаю глазами, пока он убирает с лица улыбку, выходя в коридор нашего номера.       — Хм, отличная шумоизоляция. — постукивает пальцами по двери, оценивая. — Только попробуй что-то натворить, малышка, я знаю, что ты хочешь, — натягивает конверсы, завязывает шнурки, опуская голову так, что я не вижу лица. — особенно собачий кайф.       Я поперхнулась, перед этим кивнув ему. Меня правда пугает его поведение: стало одновременно спокойно, что он уйдет и оставит меня без своей компании, которая была, мягко говоря, не очень, и одновременно беспокойно из-за того, что он и правда может уйти в какой-нибудь местный притон, или того хуже — бордель. Мысль о последнем заставила меня перевернуться в холодном поту. Фу, блять, если Кира действительно идет туда, да и вообще приведет сюда какую-нибудь дорогую шлюху, я скинусь с крыши прямо на месте.       Еще хуже стала мысль о ревности — боже, нет, не хочу даже заикаться об этом в своей голове.       Шатаясь, встаю с кровати, ища глазами душевую или, хотя бы, ванную, и тут она действительно была. Хотя, да, было бы странно, если бы не было.       Наконец-то смою с себя всю грязь и в прямом, и в переносном смыслах. Хорошо, хоть бриться не нужно… умным решением когда-то было сделать эпиляцию.       Встаю под холодную воду — самое то в жаркую погоду. Намокают волосы — надеюсь, нам никуда не нужно, потому что в противном случае Кирилл будет в ярости, и… о, тут есть фен. Фен с надписью… «Валера». Транслитом. Вижу его через стекло огромной душевой кабины, где была ещё и дощечка, чтобы можно было сесть. Удобно, не спорю.       Тяжело вздыхаю. Я снова потерялась во времени. Сидя на керамическом полу, просто думаю о своем какое-то время. Своё — «где Кирилл?».       Когда поднимаю голову, понимаю, что тут есть еще и часы. Двадцать ноль один. Нормально. Могу посидеть тут еще часочек.       Не буду скрывать, мне нравится сидеть под водой и размышлять о жизни, о том, кто я и где, о Кирилле и, конечно, все грязные мысли приходят тут же, в иронично чистом душе.       И поток этих мыслей сейчас нацелен лишь на Кирилла. Почему? Потому что… не знаю. Наверное, потому что я и до этого думала только о нем. Может, потому что запретный плод сладок, а может… нет, нет, не быть этому. Но только могу вспоминать ту октябрьскую ночь, когда мы были одним целым. Больше ничего.       От своего же рассудка становится тошно, но ничего уже не могу с этим сделать. Внизу уже горячо. Мне стыдно перед самой собой за всё это, но могу оправдаться тем, что записка изменила отношение к Кире. Хотя, наверное, и не было у меня к нему никакой ненависти. Я просто мазохистка. Мне просто было все равно, или… даже нравилось. Нет, нет, нет, не думай об этом, Люся, это ужасно, отвратительно, и вообще…       Дверь раскрылась. Сквозь запотевшее стекло вижу очертание Кирилла, зеленый оттенок волос и остальное. Я сжалась в комочек, прикрывая руками и ногами всё, что он видеть не должен. Я чувствую, что он в ярости.       Подошел к стеклянной двери, отодвинул ее и посмотрел сверху вниз взглядом, полным ненависти. От него снова несет алкоголем. Даже вода этого не скроет. Кира шатается из стороны в сторону, но смотрит стойко, глаз не сводит.       Душевая кабина огромная. Наверное, три на три метра. К чему это я? Кирилл переступил её порог, заходя внутрь прямо в одежде. Футболка и штаны тут же намокают, так же, как и волосы, становящиеся темно-зелеными за счет воды.       — Зачем? — спокойный тон. Он сдерживает злость внутри, чтобы потом выпустить, я знаю, но молчу. Предательски молчу, будто язык проглотила. — Ты не услышала? Я повторю. — не могу понять, что конкретно он чувствует и почему. Ему будто настолько плохо, что нет сил кричать, но одновременно так хорошо, что просто нет желания. — Зачем?!       Наконец, повысил тон. Каждый раз я жду от него чего-то большего, но грань давно пересечена. Её больше нет. Хуже уже быть не может.       Кирилл поднимает мой подбородок, сжимая его пальцами, смотрит в глаза, оставляя между нами несколько сантиметров, будто сейчас поцелует, но лишь проговорил следующую фразу:       — Нахуя тебе нужен был мой дневник? — выделил абсолютно каждое слово, да с такой ненавистью, что меня затошнило от страха. — Узнала всё, что хотела знать?! а?!       Капли воды заглушили его крики, но легче мне от этого не стало. Захотелось выбраться отсюда, но я нашла силы только улыбнуться. Он выпрямился во весь рост, а я, прикрывая грудь, повторила его действия. Снова глаза в глаза.       Больше нет слов. Второй рукой провожу по каемке мокрой футболки, после чего аккуратно стягиваю с парня, кладя на дощечку.       Минуту слушаю его неровное дыхание, пока он просто стоит, ничего не делая, а затем одной рукой прислоняет меня к стенке, вжимаясь всем телом. На ухо насмешливо произносит:       — Прости.       — За что? — мой голос едва дрогнул, когда он провел влажными губами по моей щеке. Прикусывает кожу. Больно.       — Я извинился. Не хочешь ли ты? — улыбается мне, устремляя свой взгляд дальше в мои глаза, закапываясь в них всё глубже и глубже.       Снова молчание. Мне так много есть, что ему сказать, но я всё равно не открываю рта, просто стою, нелепо прикрываясь, насколько это было возможно в прижатом состоянии.       — Я могу только по-другому, — шепчу ему, заливаясь краской. Завтра он не вспомнит этого, я уверена. Сейчас, всё, что он делает — следствие алкоголя и, возможно, легкой наркоты.       Сама не поняла, что только что сказала. Сама не поняла, что абсолютно трезва прямо сейчас.       Кирилл резко разворачивает меня спиной к себе, чуть наклоняя. Разводит ноги немного в сторону, а после, освобождаясь от спортивок и боксеров, грубо и быстро входит почти во всю длину. Душевая наполняется моим громком стоном, похожим больше на крик, а сам парень хрипит мне в ответ:       — Прости, — снова извиняется, но сухо, без капли сожаления. Я сглатываю, пытаясь высвободиться от него, но делаю только хуже себе. — не дергайся. Больнее будет.       Послушно киваю. Все нормально. Это просто мимолетная слабость. Издаю томный вздох, наклоняя голову. Я всего лишь питомец и это, наверное, уже ничего страшного.       Кира начинает медленно двигаться, положив свою тяжелую руку мне на талию, а потом сжимая её даже до боли и впиваясь кончиками пальцев, пока я пытаюсь не поскользнуться.       — Пиздец, — простонал мне на ухо, не останавливаясь. Боль, на удивление, утихла быстрее, чем я думала, оставалось лишь ждать и двигаться в такт, сливаясь с ним голосами.       — Кира, — тихонечко вздыхаю, готовая, кажется, начать просить уже чего-то большего, но лишь говорю, поворачивая на него голову. — мне неудобно.       Он поспешно выходит, ставя меня коленями на ткань футболки, лежащей сейчас на той самой дощечке, а затем продолжает, заставляя дрожать от возбуждения.       Не хочу даже думать о том, что это всё не сон и завтра я не проснусь с мокрым насквозь бельем под крики недовольного Кирилла. Но, к сожалению или к счастью, кричу сейчас только я. Все маски сняты.       Парень наращивает темп, простанывая легкое и непринужденное:       — Малышка-а…       Становится ещё лучше от осознания того, что я могу не скрывать своего желания. Кира совсем не осознает своих действий. Ему хорошо. Мне хорошо. Остальное — не так уж важно. Даже если наши громкие стоны сейчас слышат все участники группы и остальные соседи. Даже если мы сейчас сломаем имущество отеля.       С силой сжимает ягодицы, насаживая на член по самый корень. Нет больше никакого страха. Есть только я, он и мимолетная боль.       Чувствую, что дохожу до пика. Его грубые, рваные движения тоже замедляются, и, в конце концов, издаем последние крики и стоны вдвоем, а он кончает прямо в меня.       Разум окутывает страх, но Кирилл быстро льет на нас воду, беря душ в руки.       — Примешь таблы, которые я тебе дам сейчас, — киваю в ответ, тяжело дыша и почти падая на пол от бессилия, но он удерживает меня в руках. — Тихо, не падай. — его тон так холоден, будто он сейчас пытался сделать мне лишь больно, но не получилось.       Вытираемся махровыми полотенцами, пока моя голова кружится, будто я снова под кайфом.       Кира надевает на меня мою футболку, проводя ладонями в области груди и спускаясь к животу. Тянусь к нему за поцелуем, но он лишь отворачивается.       — Ещё чего.