________/ / /✧\ \ \________
Шесть лет назад…
— Эй, Кобра, чего плетёшься, как подбитая собака? Авось, боишься быстрой езды? Ах, да, тебе же нравится глотать пыль за мной! — По-дружески подначивает Виктория, всё быстрее разгоняясь на лошади. — Заткнись, Винченцо! — Томас беззаботно смеётся, чувствуя, как тёплый весенний ветерок приятно обдувает лицо. Обогнать подругу было нелегко, однако удача, кажется, сегодня была на его стороне, поэтому через пару мгновений Томас уже ехал впереди, чувствуя себя настоящим Королём мира, — И кто теперь глотает пыль, а? — Обернувшись, парень показывает Виктории язык, корча смешные рожицы. — Я просто поддалась тебе, не обольщайся! — Виктория замедляется, ведь видит, что лошадь устала бежать, — Ты лучше вперёд смотри, а не корчи мне рожицы, болван! — А я не боюсь, могу даже спиной ехать, смотри! — Выпустив повод из рук, на скаку парень ловко перебрасывает ноги через шею лошади, разворачиваясь лицом к Виктории, — А слабо ли тебе повторить? — Не придуривайся, Томас, лучше смотри вперёд! — Да ничего страшного не случится! — Юноша довольно улыбается, мысленно подмечая, что это одна из самых безбашенных идей, которую он когда-либо вытворял. И, по полной насладившись чувством момента, Томас наконец решает обернуться, но только для того, чтобы обратно пересесть в удобное положение, однако воплотить задуманное так и не получилось. Страх мгновенно переполнил душу, улыбка сошла с лица, а волосы на теле встали дыбом: его лошадь гнала точно в сторону матери Виктории. — Виктория! А ну быстро слезла с коня и явилась домой! С тобой хочет поговорить отец! — Стоя вполоборота к Томасу, женщина гневно окликает дочь, совсем не замечая коня, что несётся на неё. — Мама! Мама, отойди в сторону! — Кричит Виктория с замиранием сердца, — Томас, сворачивай! Прошу, сверни! А парень так и замер, смотря на испуганную Жанет, не зная, как изменить судьбу. Адреналин переполнял его юное тело, не давая и пошевелиться: «Возьми повод и уведи коня в сторону!» — восклицал разум, но тело совершенно не слушало критическое мышление, внутри лишь всё больше скручивался комочек страха, перекрывая дыхание. Дальше всё произошло как в самом страшном сне, который бы никогда не хотелось проживать по-настоящему: женщина-то успела увернуться, однако ватные ноги не удержали Жанет, и она запуталась в подоле собственной одежды, упав в траву. Спрыгнув с коня и со слезами на щеках подскочив к матери, Виктория не выдержала и упала на колени от увиденного, прижав дрожащую ладонь к лицу: жизнь в глазах женщины угасла, а из её виска захлестала кровь тёмно-красного цвета, окрашивая зелёную траву. Жанет ударилась головой об острый камень и больше не встала… Томас кое-как спрыгнул с лошади, медленно шагая навстречу к рыдающей от горя Виктории. Душу нещадно переполнял стыд, парень даже мог поклясться, что ещё немного, и его разорвёт на части от бушующей внутри вины. Какой же он дурак… — Вик, я… — Уйди! — Во весь голос кричит девушка, — Я не хочу видеть тебя! Уйди! Уйди! Уйди! Уйди! — Она повторяет это вновь и вновь, сжимая в руках ладонь умершей матери. И Томас убежал, ноги сами рванули с места, чтобы скрыться от глаз Виктории, скрыться от мира, скрыться от самого себя. Но убежать от самого себя, увы, невозможно.***
Томаса ещё долго мучила вина, она была подобна тяжёлому мешку, резко упавшему на хрупкие юношеские плечи. Каждый день он корил себя за содеянное и пребывал в тревожных мыслях. Шипы совести больно вонзались в душу, отчего она неприятно саднила при каждом, даже малейшем упоминании о произошедших событиях. Один на один существовать с муками было невыносимо, они грызли изнутри, причиняя физическую боль, от которой найти лекарство не получалось. Существовало ли оно вообще?.. Родители не могли без сожаления смотреть на измученного сына, их крайне беспокоило, что некогда весёлый беззаботный парень теперь каждый Божий день проклинает себя, боясь выйти на улицу. И однажды, не выдержав, они попросили местного священника помочь Томасу справиться с терзаниями в душе, которая уже второй месяц не могла найти покой. Разговор со священнослужителем состоялся практически в тот же день, и, проведя недолгую беседу, Томас понял, что помочь ему сможет только исповедь. «Тебе обязательно полегчает!» — твердили родители, и Томас верил в это, как и верил в милосердность Бога. Исповедь была нелегка, душа наотрез отказывалась избавляться от въевшегося стыда, продолжая упорно внушать: «Наивный глупый мальчишка, ты навсегда заперт в клетке вины!». Священник давно привык чувствовать напряжение прихожан, он всегда был терпелив и учтив с ними, однако, поняв, что без помощи Томас не сможет исповедоваться, ему пришлось вздохнуть и устало сказать: «Запомни, Господь всегда в твоём сердце, не бойся открыться ему. Стоит только довериться, в душе сразу настанет гармония, а свет тебе станет мил». Эти слова впечатлили парня, в непростой миг противостояния добра и зла он почувствовал что-то вроде озарения, будто луч света пробрался во тьму и позволил всем страшным грехам выйти наружу, чтобы они смогли найти своё искупление. «Отец милосердия через смерть и воскресение Сына своего примирил мир с Самим Собой и послал Святого Духа среди нас для прощения грехов. Через служение Церкви пусть Бог даст тебе прощение и мир. Я отпускаю твои грехи во имя Отца, Сына и Святого Духа», — вымолвил священнослужитель, обозначая, что исповедь окончена, после чего внутри Томаса появилась надежда, он наконец смог понять, где именно можно найти лекарство от всех душевных мук. Вера поможет. Вера исцелит. Вера обязательно направит на путь истинный.￣￣￣￣\ \ \✧/ / /￣￣￣￣
— Сеньорита Виктория и сеньор Томас, простите за беспокойство, но Агата просила узнать, скоро ли вы соизволите прийти на завтрак? — Вдруг через закрытую дверь раздается мягкий голос Жаклин, резко выдернувший Томаса из неприятных воспоминаний. — Не переживайте, мы скоро спустимся! — Судорожно отвечает парень, выкидывая из головы ненужные мысли. Разорвав объятия, Томас взволнованно смотрит в заплаканные глаза Виктории и понимает, что сейчас она не в состоянии быть сильной девочкой, ей нужно крепкое дружеское плечо, поэтому ложь снова придётся взять на себя, — Просто… Просто с дороги устали, вот и проспали. Приносим свои извинения! — Ничего страшного, — Жаклин копошится за дверью, чем-то тихо шурша, — Я вам одежду принесла, впустите и позволите помочь одеться? Томас раздражённо вздохнул, мысленно ещё раз прося у Господа прощение. Ему тяжело лгать и надевать маски, но сейчас это необходимо как никогда; подруге плохо, кто, если не он, поможет и поддержит? Последний раз обняв Викторию и немым жестом сказав: «Всё в порядке, отдыхай, я сам разберусь», — Томас встал с постели и подошёл к двери, открывая её: — Жаклин, верно? — Верно! — Девушка аж засияла от того, что Томас помнит её имя, протягивая одежду. — Помогать одеваться нам не нужно, мы сами справимся, у тебя и так, наверное, много забот, иди с миром, — Томас берёт в руки вещи, кивая в знак благодарности. — Точно? — Жаклин расстроенно надувает губы, невзначай заглядывая ему за спину, — А почему ваша жена всё ещё лежит в постели? Ей нездоровится? — Нет, она жива и здорова, просто не любит рано просыпаться, — Парень старается как можно больше занять собой пространство, чтобы у любопытных глаз не было возможности заглянуть в комнату. — Если что-нибудь случится, обязательно зовите меня, хорошо? — Жаклин улыбается, буквально тая от умиления, когда случайно проходится взглядом по потрёпанной после сна ночнушке Томаса. — Хорошо, — Парень ещё раз благодарит служанку за предоставленную одежду и подмигивает, отчего девушка в миг краснеет и смущённо спешит удалиться, чтобы наконец оставить гостей в покое, — Чудная она, однако, — Томас закрывает дверь и возвращается к Виктории, откуда-то успевшей раздобыть гребень для волос. — Иди сюда, причешу тебя, а то с этим гнездом на голове ты похож на собаку. — Зачем причёсывать меня? Мне и так нравится. — Сел рядом и заткнулся! — Виктория зло хмурится, а затем тяжело вздыхает, понимая, что кричит напрасно, — Прости… Когда мне неспокойно, я всегда расчёсываю волосы Ники, а сейчас… После услышанного Томас сразу же вспоминает слова Виктории, которые она чуть ли не прокричала во время приступа. «Ответь, почему твоей семьи больше нет?..» — немой вопрос застыл на губах, но озвучить его парень так и не смог. Ещё не время. — Если тебе вправду полегчает, я конечно позволю тебе расчесать мои волосы, — Томас присаживается на край постели, разворачиваясь к девушке спиной. — Спасибо.***
Спустившись в трапезную, Томас и Виктория довольно прикрыли глаза, блаженно вдыхая аромат свежеприготовленной пищи. Столовая комната была небольшой, однако в ней без труда помещался массивный деревянный стол, главным украшением которого служили интересного вида кушанья. — Ой, рада видеть вас, мои ненаглядные голубки! — Агата подскакивает к Виктории и Томасу, крепко обнимая и радостно целуя их по очереди в щёки, — Смотрю, ночью вы хорошенько отдохнули, верно? — Она двусмысленно играет бровями, — Маргарита, расскажи, что ты сегодня наколдовала нам на кухне? — На завтрак у нас фриттата с овощами и мясом и дрожжевые булочки с зеленью, — Повариха, явно выглядящая на несколько лет старше Агаты, тепло улыбается, застенчиво отводя взгляд, — Я всегда готовлю с душой, надеюсь, вам понравятся мои блюда. — Лучше поварихи, чем Маргарита, просто не найти! А чего стоят её пироги с вишней, ах! — Искренне нахваливает женщину Агата, жестами указывая Томасу и Виктории, что пора садиться за стол. — Ой, ну любите вы смущать меня, — На лице Маргариты появляется лёгкий румянец. — А я бы хотел попробовать ваш пирог, — Томас нетерпеливо облизывается, потирая ладони и уже вовсю предвкушая, как будет набивать желудок пищей, — Признаюсь, настолько приятно пахнущую еду я не ел с детства. — Смотрю, вы любите вкусно покушать? — В ответ Маргарите Томас довольно кивает, вместе с Викторией приступая к трапезе, не желая больше терять время, — Какая чудесная новость! У меня как раз пирожки с мясом вот-вот будут готовы, — Женщина уходит на кухню, по пути раздавая приказы: — Жаклин и Софи, сходите на ярмарку и купите вишни, мне срочно нужно приготовить свой фирменный пирог! — В Риме сегодня ярмарка? — Наконец-то оживляется Виктория, задавая вопрос тётушке. — Ещё какая! Такой крупной давно не было, да и не будет, наверное, больше, — Агата вздыхает, отмахиваясь, — Так что советую посетить, хоть поглядите на дивные товары. — Томас, я хочу на ярмарку! — Виктория толкает друга в бок, отчего тот удивлённо смотрит в ответ, пытаясь прожевать две дрожжевых булочки с зеленью, которые он одновременно запихнул в рот. — Хопофо. — Не муж, а настоящее горе, — Девушка закатывает глаза, — Кто ж так ест? Подавишься. — Не подафлюсь, — Кое-как прожевав булочки, Томас отправляет в рот оставшийся большой кусок фриттаты, а затем довольно жмурится и чуть ли не стонет от её вкуса.***
Путь до ярмарки был непрост и утомителен, ведь рынок находился в центре Рима, а дом Агаты — на окраине. И это весьма расстраивало Томаса, который никогда не умел переносить жару, но итальянское солнце, — будь оно неладно! — как назло, пекло ему лицо яркими лучами всю дорогу. Виктория тоже не излучала счастья, ведь платье, выданное Агатой, было невыносимо неудобно, в нём не получалось нормально продохнуть, не говоря о поворотливости. Одна Жаклин, в отличие от своей рядом идущей подруги Софи, ни на что не жаловалась, то и дело поглядывая на Томаса. Он казался ей таким… Таким… Она даже не могла подобрать слов, в этом парне, по её скромному мнению, было изумительно всё, начиная от растрёпанных взъерошенных волос, заканчивая стройным телом, от которого, только по секрету, Жаклин иногда бросало в жар. Томас же совсем не обращал внимание на девушку, его куда больше интересовал поиск прохлады и еды, чем какая-то странная служанка. Спустя три с половиной часа пешего пути ребятам даже начало казаться, что этот день обещает быть одним из самых худших в их жизнях, однако, как только им удалось добраться до ворот ярмарки, они взяли свои слова обратно. Рынок был полон купцами, которые то и дело толпились у прилавков, торгуясь, чтобы выбить выбранный товар по самой низкой цене, в воздухе витал запах дорогих пряностей и фруктов, а глаз просто не мог не цепляться за пёстрое разнообразие заморских товаров, будь то ковры или ювелирные изделия, — всё притягивало внимание. — Так, мы с Жаклин пойдем к овощным прилавкам, а вы пока можете сходить в цирк, — Софи указывает рукой в сторону большого шатра, который было видно отовсюду, — Если пойдете туда, встретите много заграничных артистов и веселья. — А еды там, случаем, нет? — Спрашивает Томас, сразу же получая по плечу от Виктории, — Что? — У тебя одна еда на уме, — Виктория фыркает и отводит взгляд, случайно замечая бродячего музыканта, который стоит неподалёку от них. — Еды полно! Но не советую перебивать аппетит, Маргарита же обещала вам пирог, помните? — Софи подхватывает Жаклин под руку, — Ладно, пожалуй, мы пойдём, желаю приятной прогулки! — Взаимно! — В один голос благодарят ребята, и сразу после этого Виктория хватает Томаса и спешит утащить к тому самому бродячему музыканту, который мелодично играл на потеху народу. Томас даже не успел толком выразить своё возмущение на столь пренебрежительный жест подруги, ведь стоило услышать ласкающую слух музыку, он мгновенно потерял дар речи. — Что… Что это? На чём он играет? — Восторженно молвит Виктория, едва подбирая слова. — Ума не приложу, но звучит удивительно, — Кое-как отмерев, отвечает Томас, откровенно пялясь на дивный инструмент. — Это лютня, — С виду молодой и достаточно хорошо одетый парень смотрит на ребят, не сдерживая милой улыбки, — Вам правда нравится моя игра? — Ещё как! — Томас подходит ближе к талантливому незнакомцу, — Сыграй ещё! Прошу, сыграй хоть что-нибудь! Музыкант ухмыльнулся и кокетливо подмигнул Томасу, отчего у последнего сердце сделало «ту-дум», а взгляд поспешил беспокойно отвестись куда подальше от голубых игривых глаз. Заметив реакцию друга, Виктория аж рот приоткрыла в удивлении, мысленно подмечая, что Томас, оказывается, был не так прост, каким казался на первый взгляд. Теперь понятно, почему в детстве на шуточное: «Кобра, а Кобра, скажи, тебе кто-нибудь нравится из девочек?», — он напрягался и смущённо отвечал одно и то же: «Никто из девочек мне не нравится, и вообще, Винченцо, отстань от меня с этими глупыми вопросами, мне пора в церковь на учение». — Конечно сыграю, для вас всё что угодно, — Незнакомец удобнее берёт в руки лютню, неспеша перебирая плектром струны и даже тихо подпевая незамысловатой мелодии. Томас был готов прямо сейчас упасть на колени и молиться на этот дивный инструмент с не менее прекрасным именем. «Лютня…» — только и шептал он, едва сдерживая себя, чтобы не протянуть руку и не прикоснуться к божеству. Однако мысли удивительным образом оказались материальны, поэтому спустя время Томас с ужасом осознал, что стоит неприлично близко к музыканту, а пальцы нагло трогают гриф инструмента, то и дело касаясь ловких рук изумлённого, но такого привлекательного парня. — Спасибо, ты тоже не лишён красоты, — Музыкант широко улыбается, смотря точно в испуганные серо-карие глаза Томаса, — Меня, кстати, Альфред зовут, а тебя как? Стойте, неужели Томас это вслух вымолвил?! Господи, он же клялся себе никогда и ни при каких обстоятельствах больше не смотреть в сторону мужчин! — А… Э… Нам с подругой… То есть с женой… То есть не с женой! В общем, нам пора! — Тараторит себе под нос Томас, быстро подхватывая Викторию под руку и чуть ли не бегом удаляясь прочь от искусителя. Боже правый, Томасу было ужасно стыдно за то, что он позволил себе поддаться глупым земным желаниям, давно таившимся внутри. Он — священнослужитель! А священнослужителям должны быть чужды прихоти тела! Душа не должна подчиняться плотским желаниям! И пусть у Томаса при виде Альфреда и мысли не было о похоти, но чувственное влечение тоже не есть хорошо. Тем более, влечение к своему полу — это неправильная любовь. Неправильная же?.. — И что это было? — Спрашивает Виктория, но Томас будто её не слышит, так и продолжая непонятно почему спешить туда, куда глаза глядят, — Да постой, Томас! — Чего тебе? — Он нехотя останавливается, боязливо косясь по сторонам. — Ты — педераст что ли? — С ума сошла?! — Парень перекрестился, — Не смей причислять меня к этим! И вообще, мне чужда любовь, я служу Богу! — Не смеши меня, краснел ты от этого Альфреда как настоящий педераст, — Девушка ухмыляется при виде шокированных глаз, которые явно хотят убить её за осквернение самого, — самого! — Отца Томаса, — Ты лучше скажи, почему так боишься этого? — Мужелюбие — грех! — Не соглашусь. — Но!.. — Сначала ответь, кто сотворил человека? — Перебивает друга Виктория, решая подойти к теме с другой стороны. — Бог-творец, конечно. — Наделял бы Бог-творец человека способностью любить свой пол, если бы сам же и запрещал эту «неправильную» любовь? — Не увидев ответа на свой вопрос, Виктория хмыкает и хлопает друга по плечу, — На досуге подумай, кто именно запретил педерастию: Бог или сам человек? А теперь пошли в цирк, я смерть как хочу побывать там! — Девушка разворачивается и идёт по направлению к большому шатру, оставив Томаса позади в надежде, что он пойдёт за ней. А Томас будто из мира выпал, всё размышляя и размышляя над словами Виктории. И правда, зачем Господу наделять человека способностью любить свой пол, а затем запрещать это? А может, Бог ошибся и случайно создал таких людей? Хотя, Всевышний не может ошибаться, это привычка людей. Значит, педерасты — это люди, которые ошиблись? А те, кто ошибаются — грешники. Значит… Значит… — Берегись! — Окликает Томаса некто, а затем крепко хватает за локоть, вплотную притягивая к себе, чтобы спасти от несущейся на скорости лошади с телегой. — Паскуда, чего столбом стоишь на дороге?! Дурак! — Гневно причитает мужчина на телеге. — Сам смотри, куда несёшься, баран! — Альфред? — Только и может выдать Томас, утопая в небесно-голубых глазах напротив, из последних сил отгоняя от себя постыдные мысли, которые вновь и вновь крутятся в голове при виде молодого красивого человека. — О, ты тот самый незнакомец, которому понравилась моя игра на лютне! — Альфред заправляет за уши выпавшие из хвоста светлые пряди волос, ухмыляясь, — Как неожиданно мы вновь встретились с тобой, скажи? Кажется, это судьба. Под внимательным взглядом и от непосредственной близости Томас так и замер в крепких объятьях, кое-как держась на ногах. И давно у него подкашиваются коленки от взгляда привлекательных парней? — А знаешь, пошли за мной, — Выпустив Томаса из объятий, Альфред утаскивает его за собой за ближайший угол дома, подальше от лишних глаз, ведь разговаривать на оживленной улице до жути неудобно. И стоит им наконец уединиться, музыкант осмеливается неспеша приблизиться к Томасу, не переставая скользить взглядом по его миловидному лицу, — Кстати, я так и не узнал твоё имя. — Моё имя? — Томас нервно сглатывает ком в горле, делая шаг назад и упираясь в стену дома. — Ага, — Альфред опирается рукой на стену как можно ближе к голове удивлённого парня, скользя взглядом ниже, к его губам, — Не буду таить, твой интерес взаимен, ты мне тоже сразу понравился. — Какой интерес? Ты о чём? — Томас искренне не понимает своего собеседника, да и не хочет понимать, ведь всё его внимание сейчас приковано к ключицам напротив, выглядывающим из-под выреза в рубахе. «Грешный, грешный священник, о чём ты думаешь?! Сопротивляйся влечению!» — кричит голос совести, но Томас ничего не может поделать с собой, в нём то и дело возникает желание прикоснуться к рельефному телу и пересчитать каждый волосок на груди; невыносимо хочется ощутить запах чужой кожи, провести пальцами по размашистой спине, оставить дорожку поцелуев на шее, прижаться к разгорячённому телу, чтобы… Чтобы… — Тот, с которым ты жадно смотришь на меня, — Альфред аккуратно хватает Томаса за подбородок, приподнимая его голову, — Мои глаза выше, дружок. Так ответь, как тебя зовут? — Т… Том… Том… — Парень смущённо вжимается всем телом в стену, как только замечает, что незнакомец становится всё ближе и ближе к лицу, — …Мас. — Томас, значит, — Едва прикасаясь губами к губам Томаса, Альфред опускает свободную руку ему на шею, слегка сжимая, — Будем знакомы, — Миг, и парни соединяются в невинном поцелуе, от которого Томас только сильнее пугается и сразу же спешит отстраниться, — Эй, что не так? Но слов, чтобы ответить, не нашлось, Томас лишь испуганно посмотрел в недоумевающие глаза Альфреда, а затем развернулся и со всех ног рванул прочь от искусителя и постыдных желаний собственного тела. Грешный, грешный Томас…