***
«Боже мой, сколько же в тебе грязных помыслов! Падший человек!» — яростно восклицал голос совести, когда Томас в очередной раз ловил себя на блудных мыслях. Стыдно… Ему было безумно стыдно за каждую грешную фантазию, которая вновь и вновь возникала перед сном, было стыдно за взгляд, который то и дело норовил заинтересованно проскользить по мужскому, — мужскому! — телу, было стыдно за напряжение в собственном паху, которое всё чаще и чаще возникало по утрам и не только. Томас совершил ошибку, неделю назад наивно поверив, что навсегда избавился от крупиц искушения, сидевших внутри; яд никуда не делся, он сумел проникнуть в кровь, играя с телом как с марионеткой. Но парень был сильнее, он не шёл на поводу у непристойных желаний, изо дня в день внушая себе, что хотеть плотских утех — это грех, который не должен владеть разумом. В моменты, когда тело просило ласки, Томас сопротивлялся и прогонял возбуждение прочь, стараясь не прикасаться к себе, считая, что это поможет. Поначалу такой способ и вправду работал, однако со временем усмирять красноречивые позывы становилось сложнее: Томас начинал испытывать возбуждение даже от простых мыслей о какой-либо части мужского тела, фантазия развращала абсолютно всё, не давая покоя ни днём, ни ночью. Ночью, кстати, управлять собой было особенно трудно, руки порой сами тянулись поласкать просящие прикосновений места, но Томас вовремя одёргивал себя от подобного, судорожно прося у Господа прощения. Под конец недели он пришёл к выводу о том, что в него вселился самый настоящий Бес, — и Альфред был виноват в этом. Своим злосчастным поцелуем он сбил его с пути, а Нечистый Дух воспользовался моментом и проник в голову, упорно пытаясь склонить к греху. Другого объяснения у парня не нашлось, поэтому ему пришлось начать вдвое больше молиться и ходить в храм, надеясь, что однажды Господь услышит просьбы. Парень буквально пропадал в церкви, всё реже возвращаясь в дом Агаты, отчего Виктория злилась на него. Девушке отнюдь не нравилось, что друг снова позабыл про неё, ударившись в веру, все попытки выдернуть его из церкви и уговорить хотя бы прогуляться оканчивались протестами и ссорами. Спустя время Виктория даже начала улавливать беспричинную дерзость в речи Томаса, которая провоцировала её, вынуждая язвить в ответ. И в один из таких дней она не выдержала напора и сгоряча на весь дом высказала другу всё, что только думает о нём. Завязалась крупная ссора. Агата осмелилась вмешаться, но тут же поплатилась за это, услышав суровую правду о том, что её любимая племянница долгое время лгала о браке с Томасом. Это была последняя капля. После сказанного Томас с презрением фыркнул, собрал вещи и навсегда ушёл из дома, оставив Агату и Викторию в прошлом. Парень не собирался отшельничать и делить ночлег с крысами под мостом, он поступил умнее: перевёлся в римскую церковь, попросил обитель, и вновь, как прежде, зажил жизнью самого обыкновенного священника. Теперь он на своём месте. Теперь он снова помогает людям. Теперь он служит Богу. Теперь всё будет хорошо.***
Вечер. Дамиано сидел у большого костра и распевал с друзьями пьяные песни, изредка кидая заинтересованные взгляды в сторону танцующих неподалёку девушек. Свет пламени красиво обрамлял их юные тела, но цыган не испытывал к ним влечения, он лишь любовался плавными движениями, мысленно подмечая, что сегодня вышел отличный день. У друга наконец-то родился сын! Как не отпраздновать? Дамиано ухмыльнулся самому себе и повернул голову влево, невзначай смотря на новоиспеченную семью, которая стояла у своего шатра и заботливо убаюкивала плачущего сына. Они выглядели такими счастливыми… В их глазах неиссякаемо сияли нежность, радость и любовь. Любовь… Цыган грустно вздохнул и отвернулся, снова уставив взгляд на костёр, который был единственным источником тепла, согревающим холодной ночью. Дамиано не хотел признаваться себе, но от правды никуда не деться: душа требовала человека рядом с собой. Он ужасно устал от одиночества, пустая близость с распутными девками больше не удовлетворяла всех нужд, сердце просило любви. Казалось бы, в таборе полно свободных симпатичных девиц, бери — не хочу! Но Дамиано ни в одной из них не видел возможной жены, все девушки казались ему недостаточно хороши для этой роли. Временами он даже засматривался на мужчин, но пробовать строить с ними отношения или заниматься сексом не решался. Вдруг высмеют? Дамиано же только-только сумел восстановить авторитет грозного непоколебимого вожака… Хотя, какая разница, что скажут люди? Всем должно быть всё равно, с кем он хочет делить постель и тепло! Это его дело, его правила, его жизнь. — Дамиано, тебе письмо от Леонардо, — Итан хлопает друга по плечу, вытягивая его из тяжёлых раздумий. — Какое к чёрту письмо? — Дамиано снизу-вверх непонимающе смотрит на цыгана, пытаясь сообразить, а с какого, собственно, хрена Лео пишет ему. — Письмо с ответом, — Итан недовольно фыркает и закатывает глаза, — Две недели назад ты просил меня написать письмо Леонардо о том, чтобы он поймал Викторию в Риме. Помнишь? — Да пусть эта ведьма лесом идёт, не хочу больше связываться с ней! — Дамиано хмурится, нехотя вспоминая всё то, что она натворила в таборе. — Постой же ты, у меня для тебя весть. Да какая! Знаешь, кто на самом деле украл твоего священника? Виктория! Во смелая девка, скажи? Дамиано застыл после этих слов, почувствовав, как по телу прошёлся странный разряд, будто молния ударила в грудь. «Дрянной священник…» — зло, почти беззвучно прошипел он одними губами, сжимая руки в кулак. Тяжесть большим облаком нависла над головой, в животе что-то странно затрепетало, а глаза наполнились гневом. Цыган всей душой ненавидел Томаса, ненавидел его упёртый нрав, ненавидел тот грёбаный день, когда встретил его, но больше всего он ненавидел себя, ведь никак не мог выкинуть Томаса из головы. Священник прочно засел внутри, забрался куда-то под рёбра и спрятался там в самом уязвимом месте, не давая покоя. Дамиано честно пытался избавиться от дряни, проникшей в сердце, пытался вытравить её сигаретами, пытался создать видимость, что ему глубоко наплевать на режущие душу чувства, но всё без толку. И это ужасно злило! Поэтому, стоило другу упомянуть Томаса, Дамиано сразу же внимательно взглянул на него, а затем резко выхватил письмо из чужих рук, поднялся на ноги и пошёл в сторону своего шатра, жестом приказав идти следом. — Читай, — Ловким движением вынув из открытого конверта обрывок бумаги, Дамиано протягивает его Итану, желая поскорее узнать, что же такого интересного там написано. — И почему из нас двоих грамоте обучен только я? Знаешь, тебя срочно нужно научить читать, мне ужасно надоело озвучивать твои письма! — Читай, — Не унимается цыган, в этот раз прося грубее и настойчивее. Итан насупился от подобного тона, но взгляд послушно опустил, принимаясь вслух читать письмо, написанное знакомым кривоватым почерком, с кучей помарок и клякс: «Здравствуй, Дамиано! Искренне рад, что не забываешь меня и иногда пишешь, пусть и по делу. Описанная тобой девушка была найдена, однако поймать и привести её к тебе не смог, в моём таборе беда — эпидемия чумы, сейчас нет времени на подобные вылазки. Разведке удалось выяснить, что Виктория живёт на окраине Рима у своей тётки Агаты примерно в четырёх тысячах канн от главных северо-западных ворот. Также с ней нередко был замечен некий мужчина лет двадцати пяти: светлые длинные волосы, долговязое телосложение, на правой руке носит серебряное кольцо, набожен. К сожалению, это всё, чем я могу помочь тебе. Твой верный друг Леонардо». — Томас… — Дамиано беспокойно кусает губы, пытаясь побороть в себе смешанные чувства: он одновременно и зол, и рад, и расстроен, и вдохновлён, отчего в голове возникает слишком много мыслей, которые медленно, но верно сводят его с ума. — Поэтому я и подумал, что Виктория помогла Томасу сбежать, правда, зачем?.. Не думал, что они знакомы, — Итан задумчиво держится за подбородок, желая поймать ответы за хвост. — Решено, мы едем в Рим, — Вдруг ни с того, ни с сего уверенно заявляет цыган, зайдя в свой шатёр. — Что?! — Собирайся, утром выезжаем, — Кричит Дамиано из палатки, копаясь в сундуке, чтобы найти походную сумку. — Ты спятил? Какой Рим? Зачем? А табор? Ему нужен вожак! — Итан тоже заходит в шатёр, глупо хлопая глазами и удивлённо смотря на собирающего вещи друга. — И-и-ита-а-ан! — Парень недовольно стонет, — Меньше вопросов — больше дела! И не переживай, за табором последит Фабио, он мудрый и рассудительный, справится. — Зачем тебе в Рим? С какого хрена он тебе вообще сдался?! — Цыган подходит к Давиду и кладёт ладони ему на плечи, слегка встряхнув их, — Отвечай! — Хочу отомстить Томасу, — Легко сообщает Дамиано, загадочно ухмыляясь, — И ты не представляешь, насколько сильно я хочу этого.***
Ночь перед отъездом была бессонной, ведь Итан неустанно уговаривал Дамиано отказаться от своего спонтанного и совершенно неуместного похода, но тот ни в какую не соглашался, всё твердя, что ему необходимо отомстить Томасу, и это не обсуждается. За что именно отомстить — Итан так и не понял, но всё равно продолжал спорить, приводя тысячу весомых аргументов, на которые Дамиано, — баран упёртый! — лишь отмахивался, странно, почти сумашедше улыбаясь. В том, что друг тронулся умом, цыган убедился ещё после седьмого «говори что хочешь, но утром мы едем в Рим», ведь по-другому объяснить его поведение не получалось. Итан не понимал Дамиано, он был другим, перевозбуждённым и буквально помешанным на какой-то очередной идее, о которой, естественно, не расскажет, пока не добьётся желаемого. Иногда упрямство и закрытость этого парня крайне раздражали, ведь, когда он хотел чего-либо, он был непробиваем и всегда стоял на своём до последнего. На рассвете, наконец смирившись со странностями друга, Итан запряг коней, оповестил Фабио о том, что у них появилось срочное дело в Риме, и только после этого парни выдвинулись в путь, желая в ближайшие сроки добраться до города. Что ж, да начнётся путешествие!***
Неделю спустя…
Томас неторопливо шёл по улице, наслаждаясь утренним летним солнцем, которое приятно грело щёки. Лёгкий ветерок шаловливо играл с прядями волос и подолом рясы, звон розария на груди ласкал слух, а городская суета успокаивала. Парень любил с утра пораньше прогуляться, отвлечься от насущных забот и просто побыть наедине с самим собой. Иногда это было необходимо как воздух, ведь постоянно находиться в окружении людей порой невыносимо. А с недавнего времени ему приходилось выбираться в люди ещё и для того, чтобы очистить разум от ненужных мыслей: три дня назад в церковь начал приходить один молодой мужчина, от внимательного взгляда которого Томас буквально сходил с ума, всё чаще начиная фантазировать о непристойностях даже во время чтения молитв. И это было ужасно! Хуже могло быть только грехопадение, но Томас не такой, он имеет силу воли, он выше этого, он обязательно справится с бесом, поселившимся внутри. Выйдя на главную улицу, Томас решил подойти к прилавку с овощами и фруктами, чтобы полюбоваться красивой едой, которую он, к сожалению, не может себе позволить. — Сочный сладкий виноград хотите? Только сегодня и только для вас я отдам его по самой низкой стоимости! — С акцентом восклицает торговец, пытаясь привлечь внимание к своим товарам. — Нет, спасибо, — Томас учтиво улыбается, отрицательно мотая головой. — А персики? Лучше персиков вы нигде не найдете! Священник устало вздохнул, доступным языком стараясь объяснить, что ему не нужны фрукты, он просто пришёл посмотреть на них, но продавец будто его не слышал, всё продолжая втюхивать товар один за другим, — это раздражало, но Томас держал самообладание. Отвлёкшись на торговца и сосредоточившись на споре, в один момент он внезапно почувствовал едва ощутимое прикосновение к своим пальцам на правой руке, из-за чего инстинктивно обернулся, судорожно смотря по сторонам; поблизости никого не было, кроме некого мужчины в чёрной шляпе, который быстро и как можно неприметнее удалялся прочь. «Странный…», — вслух произнёс Томас, невзначай опуская взгляд на ладонь, к которой прикоснулся незнакомец. О нет, кольцо! На руке нет кольца! — «Эй, постойте! Верните кольцо! Оно моё!», — гневно закричал он, побежав вслед за вором, который, услышав это, ускорился. Началась погоня. Священник всеми силами пытался догнать окаянного злодея, но безуспешно, в рясе было слишком неудобно бегать. В конце концов парень потерял незнакомца из виду, так и не увидев лица. Что теперь делать? Это кольцо дорого Томасу, как память, оно давно стало неотъемлемой частью жизни, напоминающей о маленькой юношеской тайне, которую бы не хотелось забывать. Подлый вор! Почему мир переполнен чёрствыми, холодными людьми, в сердцах которых нет места добру? Почему окружающие несправедливы по отношению к другим? Ответы на эти вопросы, увы, неизвестны, человек всегда проявлял и будет проявлять слабость в виде жестокости и злобы, так устроен мир, его не изменить. Уголки губ уныло опустились, взгляд потух, а в груди образовалась пустота. Томасу ничего не оставалось делать, кроме как мысленно попрощаться с частичкой себя и отправиться обратно в церковь, — скоро служба, на неё нельзя опаздывать. Однако судьба не хотела просто так отпускать священника, буквально через пару шагов некто крепко схватил Томаса со спины, зажал рот ладонью и грубо увел в ближайший закоулок, явно намереваясь сотворить что-то противозаконное. — Ну здравствуй, святоша, давно не виделись, — Мужчина оголяет золотые зубы в игривой ухмылке, прижимая Томаса к стене всем телом, не давая ни единого шанса выбраться из хватки. — Дамиано?.. — Голос Томаса предательски дрожит от страха, — Что ты здесь делаешь?! Отпусти меня! — Неужели не рад встрече? — Дамиано изображает печаль, но чёртики в глазах выдают истинные эмоции, — Я та-а-ак соскучился по твоим набожным речам, ты не представляешь! — В ответ Томас ничего не говорит, он лишь брыкается, готовясь в полный голос просить о помощи, но цыган предотвращает этот порыв, ловко вынимая из кармана заветное серебряное кольцо в виде змеи, — Мне кажется, или ты что-то потерял, не так ли? — Дамиано сжимает в кулаке воротник рясы, вынуждая священника приглушённо болезненно застонать от удушья, — Хочешь вернуть себе эту красивую вещицу? Томас нахмурился, тяжело, почти хрипло дыша. Он не знал, что делать, по венам гулял адреналин, руки дрожали, а с губ срывался жалобный скулёж, который, кажется, только заводил Дамиано, ведь его самодовольная улыбка не могла означать иного. — Отвечай! — Цыган хватает Томаса за лицо и грозно смотрит в глаза, хищно рыча. — Хочу… — Тогда слушай меня внимательно, сукин ты сын, — Дамиано угрожающе встряхивает его, желая насладиться жалкими мольбами о пощаде, — Сегодня в полночь я буду ждать тебя у фонтана на старой площади, и если ты сумеешь выполнить одно моё желание, я, так и быть, отдам кольцо. И только попробуй привести с собой кого-либо, я с тебя шкуру заживо сдеру, понял?! — Томас судорожно кивает, боязливо жмурясь, — А теперь собрал сопли в кулак и вышел на улицу, будто ничего не произошло! Давай! — Напоследок Дамиано со всей силы толкает священника в стену и отстраняется, стреляет злым, свирепым взглядом и, словно за мгновение, тут же исчезает из поля зрения, не оставляя ни единого намёка на то, что он был здесь. Томас был в полном замешательстве. Что сейчас произошло? Как Дамиано нашёл его? Почему он обязан выполнить какое-то желание взамен на кольцо? Разум был полон догадок, по телу неустанно гуляли противные мурашки, а пальцы нервно подрагивали. Месяц… Прошёл практически месяц с того момента, как Томас сбежал из табора, неужели Дамиано всё ещё помнит его? Что этому подлому цыгану нужно от простого священника? Слишком много вопросов, слишком неожиданно в жизнь ворвались изменения, слишком тяжело принимать правильное решение. Для Томаса всё это было слишком. Неуверенность в завтрашнем дне пугала, хотелось спрятаться, забраться под кровать и больше никогда не выходить в этот страшный мир, но жизнь была против, — службу в церкви ещё никто не отменял. Тяжело, неровно вздохнув, священник сжался всем телом, аккуратно огляделся по сторонам для того, чтобы убедиться, что никаких цыган поблизости нет, и только после этого сделал первый шаг, направляясь обратно в храм.***
Глубокая ночь. Холодный свет луны. Тишина. Вокруг ни души. Томас отчётливо слышал каждый свой шаг, пение сверчков, сбитое от волнения дыхание, проделки игривого ветра, — всё это давило на нервы, но парень продолжал идти, невзирая ни на что. Да, возможно, он — полный идиот, раз решил испытать удачу и вернуть кольцо, возможно, скоро он поплатится за то, что ступил на неправильную дорожку, возможно, это самый безрассудный поступок в его жизни, который навсегда изменит прежнюю жизнь, однако Томас всё равно шёл вперёд, пытаясь не передумать посередине пути. О последствиях можно поразмышлять и потом, сейчас главная задача состоит в том, чтобы вернуть кольцо и не попасть в лапы хищного Дамиано, ведь если это случится вновь, второй раз сбежать из табора будет труднее. Хотя, может, цыган не будет церемониться и просто убьёт Томаса на месте? Или будет мучить до последних дней, желая подчинить себе разум и душу? Какой бы вариант пытки Дамиано ни выбрал, известно одно — ничего хорошего ни один из них не сулит. Завернув в тёмную улочку, чтобы сократить путь, Томас быстро-быстро побежал рысью, ведь находиться в слабо освещённом месте, откровенно говоря, страшно. Была б его воля, он бы ещё и зажмурился, но от этого порыва пришлось отказаться, ведь иначе он обязательно споткнётся, запутается в подоле рясы и упадёт, а это сейчас совершенно некстати. «Кто издал шорох?!» — мысленно воскликнул Томас, судорожно осматриваясь по сторонам, — «Шаги! Проклятье, я слышу шаги!» — биение сердца участилось, в голову полезли бесчисленные догадки о том, кто может издавать шаги, а ноги сами рванули с места, чтобы спрятаться за ближайшим углом. Некто явно торопился, поэтому, к счастью, не заметил Томаса. После того как прохожий проскочил мимо, что-то бормоча себе под нос, священник облегчённо выдохнул и издал нервный смешок, — кажется, беда прошла стороной. Осторожно выглянув из-за угла, он посмотрел в спину незнакомцу, чтобы дождаться, когда тот уйдёт, но не тут-то было: силуэт человека оказался до боли знаком. Что здесь делает Дамиано? Разве он не должен ждать его у фонтана на старой площади? Не значит ли это, что, если священник придёт на место встречи, цыган его подставит, так и не вернув кольцо? Нет, этого нельзя допускать, Давида необходимо обхитрить! Но как? Пока Томас размышлял над планом действий, Дамиано тем временем успел подойти к какому-то одноэтажному, достаточно ухоженному дому и шустро зайти внутрь, закрыв за собой дверь. «Проследи за ним», — промелькнула мысль, и Томас, захваченный страхом и любопытством, сразу же счёл её благоразумной, поэтому уверенно зашагал вперёд, пытаясь как можно неприметнее добраться до места. Пара мгновений, и Томас уже в приседе бесшумно идёт вдоль окон гостевого дома (священник определил это по соответствующей вывеске у главного входа), пытаясь найти комнату Дамиано. Заметив единственное открытое окно, из которого лился тёплый свет свечи, он поспешил подойти к нему, чтобы заглянуть внутрь. Авось цыган там? И Томас не прогадал, стоило приблизиться к окну, он тут же услышал знакомую брань и взволнованное: «Твою ж мать, я опаздываю!», затем ещё через пару скверных слов в комнате наступила тишина, позволившая парню набраться смелости и заглянуть в дом. Внутри было скудно: кровать, шкаф, комод, стул и всё, больше ничего; скучные серые стены нагоняли тоску, но свеча, стоящая на полу около комода, спасала атмосферу, внося свои краски. Пока Томас бездумно рассматривал небольшую комнату, его взгляд случайно зацепила сумка, лежащая на постели, на которой что-то интересно блестело. Прищурившись и внимательнее присмотревшись к ней, парень чуть ли не подпрыгнул от радости: на тканевом поношенном мешке лежало кольцо. Его кольцо! От счастья Томас совершенно позабыл о скрытности и поспешил залезть в открытое окно, чтобы забрать заветное серебряное украшение себе и поскорее уйти восвояси. Но, стоило схватить кольцо и задорно поцеловать его, за спиной тут же послышались шаги, заставившие сердце буквально выпрыгнуть из груди. Дамиано идёт сюда! Томас трусливо растерянно посмотрел по сторонам, не зная, как быть. Его не должны заметить! Инстинкт самосохранения подсказывал спрятаться, поэтому, недолго думая, священник сиганул в шкаф, ведь это было единственное место, куда он смог бы уместить всё своё тело. Кое-как сложив конечности, Томас захлопнул дверцы, затаил дыхание и начал молиться Богу о том, чтобы он помог остаться невредимым и незамеченным. — И где носит Итана?! — Громко шипит Дамиано, зайдя в комнату, — Он же обещал в полночь быть здесь! «Зачем я проник в чужой дом?! Не нужно было идти на поводу желаний, не нужно!» — поникнув головой, Томас начал страшно винить себя за содеянное, трясущимися ладонями накрыв лицо. Всё, теперь можно прощаться с жизнью, ведь единственный выход из данной ситуации — смерть. Утерев одинокую слезу с щеки, парень посмотрел в щёлку между дверцами, чтобы последний раз взглянуть на мир, и замер, удивлённо приоткрыв рот. Весь так называемый мир для священника сосредоточился на Дамиано, а точнее на его теле: «Не думал, что моя смерть будет выглядеть… Так», — подумал Томас, невольно рассматривая рельефную обнажённую спину цыгана, который в спешке пытался собрать волосы и сделать пучок на затылке. Было страшно. Было любопытно. Было страшно любопытно. Томас прекрасно понимал, что смерти нужно бояться, но он почему-то никак не мог отвести от неё взгляд, заинтересованно рассматривая каждую мышцу и участок оголённой кожи. Священник никогда и не думал, что лицемерный Дамиано может выглядеть привлекательным и даже, прости Господи, желанным. Нет, конечно, он ещё при первом знакомстве заприметил красоту цыгана, но оценить её по полной смог только сейчас. За своими любованиями Томас совершенно упустил момент, когда дверца шкафа со скрипом приоткрылась, а из неё выпала часть рясы, на которую Дамиано сразу же обратил внимание. Цыган встревоженно взглянул на шкаф, инстинктивно принял боевую позу и решительно начал двигаться на источник звука, готовясь в любой момент схватить окаянного злодея и одними руками задушить его. — Священник, ты как забрался сюда?! — Зло выпаливает Дамиано, как только открывает дверцы, — Я же велел тебе ждать меня у фонтана на старой площади! В ответ Томас промолчал, он напрягся всем телом и, словно нашкодивший кот, уставился на цыгана, не зная, что и сказать. — С какого хрена ты вообще оказался в моём шкафу?! — Дамиано грубо хватает его за рясу в районе груди и рывком ставит на ноги, — Да как у тебя смелости хватило на это?! — Я… Я… — Постой, что у тебя за спиной? Ты украл у меня что-то?! — Дамиано хватает священника за руку и вытягивает её вперёд, желая разжать кулак. — Нет, это моё! — Томас обратно прижимает к себе сжатую ладонь. — Не смей перечить мне! — Вжав парня в шкаф, цыган с силой хватает его за кисти рук и прижимает их к дверцам, — Быстро показал, что украл! Стоило Дамиано вплотную приблизиться, Томас в тот же миг почувствовал его запах, заставивший пустить по коже целый табун мурашек. Только не это… Цыган искушающе пах грехом, тем самым, о котором тело священника мечтало и грезило в мокрых снах уже слишком давно. Запах пленил, он проникал в голову через нос и дурманил со страшной силой, руша стены, сдерживающие потаённые желания внутри. Томас честно пытался смотреть Дамиано только в глаза, но взгляд упорно норовил соскользнуть ниже, чтобы вблизи изучающе рассмотреть обнажённую грудь и напряжённые мышцы рук. Бездействие Томаса ставило в ступор, священник совсем не сопротивлялся и не выполнял приказы, он лишь странно пялился, периодически громко сглатывая накопившуюся во рту слюну. Что с ним? Проследив за чужим взглядом и поняв, куда именно тот смотрит, к Дамиано сразу же пришло осознание, которое вынудило его расплыться в похабной ехидной ухмылке и игриво протянуть следующее: — Ай-я-яй, и как тебе не стыдно? — Что? — Томас непонимающе хлопает глазами, кое-как оторвав взгляд от его тела. — Неужели твоя грешная душонка хочет плотского удовольствия? — Что?! — Парень резко отталкивает цыгана и испугано отходит на пару шагов, самопроизвольно выпустив из рук кольцо, которое со звоном падает на пол, — Нет! Мне чужды подобные желания! Мой разум чист! — Чист? Не верю, — Дамиано плавно идёт навстречу, неотрывно смотря в серо-карие растерянные глаза, Томас же наоборот отходит от цыгана ровно настолько, насколько тот приближается, чтобы держаться на расстоянии, но комод, — будь он неладен! — перегораживает путь. Он хочет ускользнуть в сторону, но Дамиано не даёт совершить манёвр, толкая в грудь так, чтобы усадить его на ящик, — Помнится, Бог учил не лгать и быть честным перед самим собой, — Продолжает ехидничать парень, облокотившись обеими руками по обе стороны от бёдер священника. — Я не вру, — Томас хочет сомкнуть ноги, но не успевает: цыган шустро оказывается между ними и по-хозяйски раздвигает их для себя. — Тогда давай проверим это? Мне нужны доказательства, — Дамиано кладёт ладонь ему на шею, готовясь податься вперёд. Томас вздрогнул от непривычного жеста, ошалелым взглядом уставившись на парня. Что он хочет сделать? Зачем он тянется к лицу? Для чего он положил руку на шею? Но стоило Дамиано нежно накрыть губы Томаса своими, все вопросы отпали, а по телу пробежали непонятные ощущения. Первые пару мгновений священник не мог и пошевелиться, он боязливо жмурился, внимательно прислушиваясь к собственным чувствам и чмокающим звукам, а затем… Затем… Парень и сам не понял, как это произошло, внутри что-то щёлкнуло и он начал аккуратно, не особо умело отвечать. Томас честно не хотел этого, не хотел класть руки Дамиано на плечи, не хотел подаваться вперёд, не хотел чувствовать его влажные губы. Он правда не хотел всего этого, но тело было не согласно с разумом. Если бы Дамиано мог, он бы обязательно самодовольно ухмыльнулся и съязвил что-нибудь эдакое, но язык был занят кое-чем другим. Цыган был горд собой: заставить священника целоваться с мужчиной, — это ещё уметь нужно! Причём целовался Томас довольно-таки неплохо, Дамиано даже входил во вкус, но не более, заниматься любовью со священником не входило в планы, в планы входило кое-что другое, и, пока не поздно, нужно воплотить это в жизнь: — А говорил, что не хоче… — Дамиано пытается отстраниться и закончить мысль, однако Томас не даёт договорить, притягивает обратно к себе и ещё раз целует, но целует по-другому: настойчивей, глубже, желанней, — «А вот это точно не входило в планы…» — Мысленно подмечает цыган, чувствуя, как сердце ёкает от нахлынувшей страсти. Томас не ведал, что творил, руки сами тянулись неловко прикоснуться к Дамиано и изучить его: «Это неправильно!» — пытался воскликнуть он, но оторваться от чужих губ было невозможно. Потаённые желания наконец-то взяли вверх, священнику пришлось сдаться и стать заложником собственного тела, которое уже ни один день просило заполучить необходимую ласку. Ему было стыдно, безумно стыдно, но он не мог остановиться, с каждым мгновением целуя Дамиано всё настойчивей. Давид был приятно удивлён смелостью священника, его настырность заводила, цыган и не думал, что в таком, казалось бы, набожном парне может таиться столько вожделения. «К чёрту планы, немного поразвлечься со святошей тоже сойдёт за месть», — подумал он, притянув Томаса к себе за талию, чтобы впиться в его губы грязным поцелуем. Невинное тело священника искрилось, пылало, дрожало, ликуя под ласками, он послушно принимал каждое прикосновение, ластился к Дамиано, словно он последнее тепло в этом мире, и тихо поскуливал, когда наглые ладони оказывались в опасной близости от паха. Томас чувствовал, как похоть овладевает им, как проникает внутрь через пошлый поцелуй, как играет с фибрами души и требует полностью отдаться запретному удовольствию. Он чувствовал смертный грех повсюду, и это возбуждало. — Боже, что со мной… — Парень с трудом разрывает поцелуй, откидывается спиной на стену и тяжело дышит, прикрыв глаза, чтобы не видеть Дамиано. — Это зовётся возбуждением, — Как только цыган опускает взгляд вниз, он довольно ухмыляется, заметив у Томаса под рясой всю степень полученного удовольствия. — О нет-нет-нет! — Посмотрев на себя, Томас шустро накрывает ладонью напряжённый член, стыдливо отвернув голову в сторону. — Со стояком ты не кажешься таким святым и непорочным, — Дамиано хватает подол одеяния и задирает его до колен, чтобы запустить ладони под рясу и кожа к коже прикоснуться к бёдрам Томаса, — Расскажи, что хочет твоя душа, и я перейду границы. — Я ничего не хочу. — Твоё тело говорит обратное, — Давид начинает медленно вести руками вверх, всё дальше проникая под одежду. — Ты — Дьявол, — Томасу невыносимо хочется свести ноги, чтобы защитить уязвимое место, но цыган не даёт сделать этого. — А ты — грешный священник, жаждущий вкусить сладость похоти. — Убери руки, — Он перехватывает наглые ладони, когда те добираются до промежности, — Прошу, оставь меня в покое. — Да что ты говоришь, — С уст Дамиано срывается смешок, он хватает Томаса за волосы и притягивает к себе, чтобы горячо прошептать следующее: — Как я могу оставить тебя в покое, когда ты так отчаянно просишь завладеть твоим телом? Парень не успел толком ответить, миг, и они снова жадно целуются, одаривая друг друга страстью. Священник был страшно напуган тем, что так легко попался в руки Дьявола Похоти, который не отпустит его до тех пор, пока он не сломается и не начнёт умолять утопить в греховном удовольствии. А Томас был близок к этой черте, речи Искусителя действовали на него как искра на стог сена, ещё немного, и он падёт перед Дамиано, прося помочь избавиться от проклятого вожделения. Оторвавшись от губ, Дамиано решительно расстегнул рясу парня, чтобы оголить его шею и впиться в неё грубым поцелуем. И, когда с маленькими пуговицами было покончено, цыган нетерпеливо спустил одеяние с плеч и прильнул к шее, рефлекторно схватившись свободной рукой за грудь Томаса, однако, к сожалению, вместо нежной кожи Дамиано уткнулся носом в колючую щетину, а вместо мягкой объёмной груди, которая по идее должна удобно ложиться в ладонь, обнаружил плоское ничего со вставшим соском. «Проклятье, Томас же не девушка…», — мысленно выругался он, поймав на себе смущённый взгляд священника, который уже вот-вот был готов снова нести чушь про то, как ему не хочется близости, — «Значит зайдём с другой стороны», — Дамиано опускается ниже и покрывает поцелуями ключицы и плечи парня, наслаждаясь его вздохами, дрожью и неспособностью вымолвить ни слова. Под мягкими поцелуями Томас расслабился, всё сильнее ощущая потребность ощутить ласку ещё и там, где сейчас жарче всего. Он никогда не чувствовал себя настолько возбуждённым, ему казалось, что это предел, но Дамиано доказал обратное: стоило шаловливой руке проникнуть под рясу и плотно обхватить твёрдый член, Томас не сдержал тихого стона, выгнувшись дугой от приятных прикосновений. — Все священники ничего не носят под одеждой, или только ты такой особенный? — Цыган искоса заглядывает парню в глаза, подмечая, что румянец, в одно мгновенье покрывший лицо, невообразимо красит его. В таком положении Томас стеснялся говорить и смотреть на полуобнажённого парня, поэтому он смирно, неподвижно сидел, крепко держался за чужие плечи и молчал, иногда произнося тихое «О Боже!». Размеренные развратные движения по напряжённой плоти приносили неописуемое удовольствие, будоражащее до вставших волосков по всему телу, священник и не знал, что от таких, казалось бы, простых действий он может получить столько новых ощущений. В один момент Томас даже позволил себе застонать и попросить Дамиано ускориться, в ответ получив усмешку и более быстрый темп, который вскружил голову и выбил из неё остатки стыда. Парень возбуждался от вида священника: полурасстёгнутая ряса, спущенная с плеч, быстро вздымающаяся белоснежная грудь с призывно вставшими сосками, неутихающие набожные речи, перемешанные с просьбами не останавливаться, задранный до неприличия подол одеяния, открывающий вид на напряжённый член с блестящей от естественной смазки головкой, изящно разведённые в разные стороны бёдра, покрытые светлым пушком, — всё это заводило Дамиано, в нём даже просыпался порыв схватить Томаса и кинуть его на постель, чтобы как следует надругаться над его невинным телом, но это было бы слишком неинтересно и скучно, дрянной священник заслуживал иного наказания за свои проступки. Томаса переполняли чувства и эмоции, он не знал куда деться от получаемого удовольствия, которое возносило его до небес. Дамиано такой горячий и соблазнительный, от его взгляда внутри всё трепетало и ликовало, вот-вот готовясь вырваться наружу. Парень не понимал, что с ним происходит, почему дыхание учащается, а напряжение внизу живота достигает своего пика, но думать над этим совершенно не хотелось, в данный момент Томас желал одного — Дамиано, а точнее его шаловливых рук, которые творили невообразимые вещи и доводили до исступления. Пожалуй, он единственный, кому священник был готов отдать свою душу, разум и тело. — Какой же ты бесстыжий… — Услышав с уст Томаса протяжный стон, содержащий в себе одну брань, Дамиано сначала удивлённо взглянул на свою перепачканную в сперме ладонь, а затем на рясу парня, которая тоже была украшена белыми каплями телесной жидкости, — Не думал, что ты умеешь сквернословить. — Что ты сделал со мной… — Стоит открыть глаза, парень вмиг заливается краской, увидев свой внешний вид, — На кого я теперь похож… — На путану, — Дразнит Дамиано, довольствуясь проделанной работой, — Падшую, грешную, распутную путану. — Ненавижу тебя, — Язвит Томас, спеша прикрыть срамоту одеждой. — Это взаимно, — Чистой рукой парень хватает священника за лицо, притягивает к себе и вовлекает в поцелуй, на который сразу же следует пылкий ответ. Дамиано был возбуждён, тело бросало в жар от каждого прикосновения чужих рук, которые не очень-то невинно лапали его повсюду. Томас такой покорный и ласковый… И не верится, что пару мгновений назад он яростно восклицал, что ему чужды всякие непотребства. Разорвав влажный поцелуй, Дамиано опустился ниже, решая оставить на оголённой груди священника дорожку поцелуев, особое внимание уделяя твёрдым соскам, которые так и манили к себе. В ответ Томас одаривал его тихими, едва слышимыми постанываниями и руганью, совершенно бесстыже срывающейся с покусанных губ. Когда Томас получил необходимую разрядку, ему стало намного легче, но полного удовлетворения он так и не ощутил, внутри всё ещё ютились непонятные желания, твердящие, что проделанных действий мало, нужно больше, намного больше. Парень не имел ровным счётом никакого опыта в сексе, но одна давняя, не дающая покоя фантазия красноречиво намекала на то, чтобы он повторил кое-какую сцену из прочитанной книги. Томасу, конечно, было крайне стыдно за то, что однажды в библиотеке он наткнулся на один роман, который невесть как оказался в церкви, не сдержался и взял его к себе в комнату, чтобы понять, зачем люди читают подобное. Поначалу сюжет был скучен и неинтересен, но потом… Священник никогда в жизни так не краснел, как краснел во время прочтения книги. В один момент он даже возбудился, случайно поставив себя на место главной героини, которой в тот момент страстно овладевал любовник, отчего ему пришлось резко захлопнуть книгу и откинуть её куда подальше, чтобы немедленно избавиться от ненужного напряжения. После этого Томас больше не осмеливался открыть роман, чтобы узнать, чем кончилась та постельная сцена. — Постой… — Томас слегка отталкивает Дамиано от себя. — Что такое? — Я… Ты… Меня… Точнее… — Мямлит себе под нос он, не зная, как озвучить просьбу. — Открой мне свои тайны, давай же, не бойся, — Дамиано нетерпеливо гладит бёдра Томаса, неотрывно смотря в его помутнённые от похоти глаза. — Ты можешь… Можешь… — Томас робеет, решая вместо слов показать, что именно ему хочется: он раздвигает ноги пошире, пересаживается на край комода и притягивает парня к себе за талию так, чтобы он оказался вплотную вжат тазом в его пах. — Я не понимаю, — Дамиано расплывается в улыбке, невзначай потираясь возбуждённым членом о промежность Томаса. — Пожалуйста… — Священник крупно вздрагивает от волны мурашек, ерзая от плавных движений. — Скажи это вслух, — Цыган мягко целует Томаса за ухом, рассеянно поглаживая его по спине и бокам. — Я… Я хочу почувствовать тебя в себе, — На одном дыхании выпаливает он, зажмурившись, чтобы не видеть, как в глазах Дамиано зажигаются искры, — То есть… О нет, зачем я сказал это. — Расскажешь в постели, пошли, — Он хватает Томаса за рясу и тащит за собой, попутно одной рукой развязывая штаны, чтобы наконец избавиться от них. Миг, и парни уже лежат в кровати абсолютно обнажённые, жадно целуются и жмутся друг к другу, словно это их первая и последняя близость. Хотя, так и есть, как только каждый получит свою порцию удовольствия, они разойдутся и больше никогда не встретятся, но об этом позже. Дамиано водил руками по всему телу священника, искренне восхищаясь его стройной, местами женственной фигурой; отдельное внимание парень уделял талии Томаса, ему неописуемо нравилось чувствовать теплую кожу под пальцами, которая на ощупь была мягкой и нежной. Когда Дамиано провёл рукой между ягодиц Томаса, взамен тут же услышав жалобное: «Сделай это ещё раз…», — он вдруг задумался. А как мужчины занимаются сексом? Куда ему проникать? С женщинами-то всё понятно, а с мужчинами что делать? Когда Давиду взбрела в голову мысль завести любовника на одну ночь, он совсем не подумал над тем, что именно будет делать с тем самым любовником. Мужчины же занимаются сексом с проникновением, верно? Выполнив просьбу Томаса, Дамиано нащупал сжатое кольцо мышц, и что-то подсказало, что единственным проходом, куда он сможет проникнуть, является это невозможно узкое место. Как же сложно… Легче ещё раз подрочить, но Томас неустанно, будто в бреду, умолял именно о проникновении, а отказать такому жаждущему Томасу Дамиано не мог, пока разрешают — нужно брать. — Эй, ты куда? — Удивлённо спрашивает Томас, когда Дамиано оставляет его одного в постели и уходит куда-то в угол комнаты, чтобы, видимо, достать что-то из походной сумки. — Уже не терпится по полной вкусить сладость похоти? Пусть твоя грешная душонка немного подождёт, мне нужно подготовиться. — Ты невыносим, и как в тебе вмещается столько испорченности и разврата. — Говорит тот, кто мгновение назад без доли стеснения сжимал мой член и горячо шептал на ухо, как сильно хочет ощутить его в себе, — Дамиано возвращается к Томасу и располагается между его неуверенно разведённых бёдер, — Теперь мы в одной лодке, святоша. — Что у тебя в руках? — Парень решает перевести стрелки с себя. — Масло, — Дамиано показывает небольшой стеклянный бутылёк, — Оно нужно для того, чтобы улучшить скольжение в… — Не продолжай, я понял, — Томас смущённо отводит взгляд, ведь ему неловко видеть мужчину между своих ног, даже в самых смелых фантазиях это не выглядело так пошло, как здесь, в реальности. Дамиано ухмыльнулся и шустро открыл бутылёк, обильно смазывая пальцы жидкостью; комнату вмиг наполнил сладкий аромат масла, пахнущего каким-то цветами, который тут же смешался с запахом секса, образовав дикую смесь желания и страсти. «Вот как, оказывается, пахнет Похоть…», — подумал Томас, прикусывая губу, — «Почему мне никто не говорил, что Похоть имеет настолько искушающий запах? Да и выглядит как лучшее творение Бога…», — он неспеша проскользил взглядом по Дамиано, откровенно пялясь на его рельефную фигуру, желая в мельчайших подробностях запомнить, как выглядит Бес, сумевший склонить его к греху. Прижав влажный палец к сжатому кольцу мышц, Дамиано аккуратно проник в Томаса, в ответ получив немое: «Что ты творишь?», — на которое он пока не спешил отвечать, решив для начала удостовериться, правильные ли подсказки даёт природа. Сам же Томас был охвачен неподдельным удивлением: он-то ожидал, что Дамиано проникнет в него, прости Господи, членом, но никак не пальцем! Парень хотел ощутить всё то, что успел прочитать в романе, а не какой-то палец в… Даже произносить страшно. Где жаркое «он проник в её розу и начал быстро двигаться, чтобы услышать с уст девушки сладкие блаженные стоны, которыми она сообщала всему миру о том, как же хорошо ей»? Где дикое удовольствие, получаемое от настоящей близости? Где всё это? Книга не может врать! Несвойственное Дамиано волнение окутало его с ног до головы, ведь видеть на лице своего партнёра хмурую гримасу — это последнее, что хотелось бы видеть во время секса. Он что-то не так делает? Чем Томас недоволен? Ему больно? Парень не знал, как быть, поэтому судорожно туда-сюда двигал пальцем под разными углами, стараясь не показывать истинных эмоций. Ещё немного, и он бы бросил эту затею, отстранился и больше никогда не пробовал заводить любовников, если бы в один момент не почувствовал дрожь Томаса, а затем не услышал вздох на грани стона. Хорошенько обдумав произошедшее, Дамиано вновь попробовал поводить рукой под тем же углом, и, получив ту же реакцию, он растянул губы в ухмылке, а с его уст сорвалось загадочное: «Сейчас-то мы и повеселимся». Всё возмущение испарилось, стоило Дамиано найти внутри какую-то чувствительную точку, от прикосновений к которой Томаса в буквальном смысле бросало то в жар, то в холод. Новые ощущения пугали, но на удивление были приятны, парень даже смог расслабиться под своеобразными ласками, которые то и дело заставляли извиваться и подаваться навстречу. Спустя время в него осторожно проник второй, а затем и третий палец, скольжение которых всё распирало внутри. Ощущать что-то в себе странно, но в этом были свои прелести, доставляющие смешанные, не поддающиеся описанию чувства. Хорошенько подготовив Томаса, Дамиано отстранился, заставив почувствовать на коже неприятный холодок, и взял бутылёк, лежащий около ног. На это священник недовольно вздохнул: он только-только начал получать удовольствие, только-только тело наполнилось тянущим будоражащим возбуждением… Где теперь всё это? Почему наслаждение нагло отобрали, даже не предупредив? Когда Томас открыл глаза, чтобы вслух выразить негодование, он не смог сказать ни слова, откровенно пялясь на Дамиано, сосредоточенно наносящего на свой член пахучее масло, — представшая перед глазами картина была той ещё похабщиной, которая определённо запомнится надолго. — Готов лишиться всего святого, что есть в тебе? — Дамиано никогда не надоест дразнить Томаса, как это вообще может надоесть? Крепко схватив чужие ноги, парень сгибает их и широко разводит в стороны, пытаясь удобно расположиться между бёдер. — Всевышний никогда не простит мне этого… — Он вкладывает во фразу как можно больше вины, обвивая Дамиано всеми конечностями, готовясь к тому, о чём давно мечтал. — Поздно ты об этом задумался, — Парень смотрит в глаза Томаса, в которых бушует одна страсть, и плавно толкается внутрь, решая, что спешить в этом деле лучше не стоит. Первое проникновение было отнюдь не самым приятным: для Дамиано было слишком узко, а для Томаса — слишком широко, однако со временем переносить непривычные ощущения стало легче. В один момент Дамиано даже осмелился аккуратно толкнуться, получив от Томаса задавленный вздох, вскруживший голову и заставивший ещё раз толкнуться, а затем ещё, ещё и ещё… С каждым новым движением Томас всё сильнее терял связь с реальностью, смесь боли и того самого странного удовольствия туманили разум со страшной силой, унося его в совершенно иной мир. Он цеплялся руками то за размашистую напряжённую спину, то за простыни, тяжело дышал, жмурился и бесконечно кусал губы, чувствуя, как всё тело горит и самопроизвольно жмётся к Дамиано, такому порочному, но невозможно красивому Дамиано. Томас тонул в нём, тонул в его разврате, ощущая каждой частичкой себя, как похоть въедается в кожу, пропитывая душу сладким запретным грехом, от которого ни одна молитва не сможет спасти. Сначала Дамиано испытывал смешанные чувства, в подкорке сознания крутилась мысль о том, что ему не нравится заниматься сексом с мужчиной, мол, с девушками намного приятнее, но, набрав размеренный темп, он вошёл во вкус и смог найти то, что доставляет удовольствие. А удовольствие приносил вид Томаса, его возбуждение и горячие вздохи, его грубая хватка и отдача, его мимолётные поцелуи в шею и тихий шёпот о том, какой же он ужасный, раз совратил бедного, ни в чём не повинного священника. «Кто кого ещё совратил…», — в стоне протянул Дамиано, ускорившись. Однако, при всём стремлении, полностью расслабиться и с головой отдаться плотскими утехам не получалось, парню было невозможно неудобно двигаться в этой позе, Томас постоянно сводил ноги и извивался с такой силой, будто его заживо сжигают, а не трахают, поэтому Дамиано пришлось остановиться, наклониться к парню и произнести на ухо следующее: — Хочу ублажать тебя в другой позе, — Он кладёт ладонь ему на шею, слегка прикусывая мочку уха, — Встанешь для меня на колени? Томас весь покрылся мурашками от низкого, слегка хрипловатого голоса, и сразу же, не задумываясь, судорожно закивал, не в силах перечить Искусителю. Было неловко, но с горем пополам он перевернулся на живот и встал на четвереньки, пытаясь не думать о том, как это выглядит со стороны. — Твоя покорность заводит, — Звонко шлёпнув его по упругой ягодице, Дамиано заставляет Томаса шире развести ноги, хватает его за растрёпанные волосы и тянет их на себя, желая, чтобы он хорошенько прогнулся и выпятил задницу, — Так-то лучше. — Прекрати! — Восклицает парень, готовясь под землю провалиться от смущения. До чего он докатился… Кто бы знал, что сам Отец Томас однажды будет стоять перед своим заклятым врагом в столь непристойной позе и всей душой желать его внутри себя. Как же стыдно… — Судя по тому, как ты трёшься задницей о мой член, тебе всё нравится, — Дамиано ещё раз шлёпает Томаса, но в этот раз после удара совершенно бессовестно лапает его за ягодицы, сминая их одну за другой. — Да возьми же уже и трахни меня! — Нетерпеливо выругивается Томас, слишком поздно осознав, что именно он сказал. — Как же быстро ты растерял свою набожность, — Дамиано послушно прекращает играться с чужим возбуждением, подхватывает парня за бёдра и приставляет влажную головку ко входу, — Твоя взяла, дрянной священник, но нежностей от меня не жди, такая сука, как ты, заслуживает, чтобы её отодрали по полной. По идее, Томас должен был испугаться столь резкого заявления, но оно наоборот раззадорило, вновь взбудоражив тело до вставших сосков на груди. Кажется, его возбуждают грязные слова и фразы… Позор… На самом же деле Дамиано вовсе не собирался грубо вбиваться в парня до тех пор, пока тот не начнёт кричать от боли, он просто припугнул его, желая насладиться наивным ошеломлённым взглядом. Глаза Томаса — это отдельный вид искусства, Дамиано давно не видел столько красоты в глазах кого-либо, все, с кем он имел отношения, несли во взгляде полную пустоту, а Томасе парень видел целый мир, который хотел изучить вдоль и поперёк. Стоило Дамиано набрать размеренный, удобный для обоих темп, в Томаса будто молния ударила, заставившая его в голос застонать. Он честно пытался сдерживаться, кусать губы, утыкаться лицом в подушку, но приглушить собственные стоны никак не получалось, они постоянно норовили вырваться из груди, чтобы наполнить комнату страстью. Сменив позу и угол проникновения, сам того не подозревая, Дамиано нашёл уязвимое место парня, в которое сходу начал толкаться, тем самым приятно удивив и себя, и Томаса. Похабные звуки хлюпающего масла, рваные блаженные стоны, шлепки тел друг о друга, ритмичные движения бёдер — всё это дурманило и доводило до пика удовольствия. Запретного, развратного, грешного удовольствия. Первым разрядку получил Томас: он замер и затаил дыхание, что есть мочи сжав в руках простыни, а затем издал сдавленное «О Господи!» и дрогнул, кое-как держась на ватных коленях. Дамиано кончил следом: закатил глаза и рычаще застонал, навсегда оставив в стенах гостиного дома память об этой близости. После достигнутого оргазма парни ни слова друг другу не сказали, они растеклись по постели единой лужей и прикрыли глаза, чувствуя, как по телам разливается долгожданная приятная усталость, от которой рубило в сон. Эта жаркая ночь определённо изменит всё в их жизнях…