Сладость смертного греха

      Как только уютное нагретое одеяло нагло стянули с Дамиано, полностью забрав его себе, мужчина проснулся, ощутив по коже неприятный колючий холодок. Лениво приоткрыв глаза, дабы взглянуть на того, кто осмелился забрать тепло, неожиданно для себя он расплылся в улыбке, устремив взгляд на светлую взлохмаченную макушку Томаса, которая одиноко выглядывала из-под серого одеяла. От представшей картины внутри что-то странно защекотало, заставив испытать необъяснимое спокойствие, которое парень давно не испытывал, проснувшись с кем-то в одной постели. Обычно после ночи страсти на душе появлялись отвращение и желание поскорее смыть остатки пустой, ничего не значащей близости, но сегодня, на удивление, Дамиано не ощущал подобного. — Пс… Дамиано… — Приоткрыв дверь комнаты и осторожно заглянув внутрь, Итан зовёт друга, стараясь вести себя как можно тише, — Не спишь? Иди сюда.       Закатив глаза и тяжело вздохнув, Дамиано обернулся и раздражённо посмотрел на Итана: «Отстань от меня, здесь есть дело поважнее!» — хотел злобно процедить он, но не решился, ведь это наверняка бы разбудило Томаса, сладко посапывающего где-то под одеялом. Чисто из вредности Дамиано показательно простонал, а затем всё-таки нехотя встал с кровати и поднял с пола смятые штаны, чтобы надеть их. Не голым же разговаривать с другом. — Что, мать твою за ногу, произошло?! — Как только Дамиано закрывает за собой дверь и выходит в коридор, Итан не сдерживается и принимается в голос выражать своё негодование, — Ты идиот или да?! То есть ты считаешь приемлемым сначала долбить мне мозги своими безумными стремлениями отомстить Томасу, кучу раз на день напоминая об этом, а потом брать и приводить в свою комнату непонятно кого и к чертям собачьим рушить все планы?! — Эдгар, тише, чего завёлся? — Спокойно отвечает Дамиано, облокотившись обнажённой спиной на холодную стену. — Почему вместо ночной вылазки ты предпочёл затащить в постель какую-то блядь и забыть про меня?! Почему вчера, в полночь, когда я подошёл к этой долбанной комнате, чтобы забрать тебя и отправиться к фонтану на старой площади, я услышал стоны в два голоса?! Что за срань?! — Ну, планы немножко поменялись, — Дамиано загадочно ухмыляется, во всех красках вспоминая жаркую ночь. — Теперь только попробуй попросить меня о чем-либо! Заебал! — Итан хочет уйти в свою комнату, но Дамиано останавливает его, крепко хватая за плечи, — Отпусти! — Я переспал с Томасом, — Резко выпаливает он, не в силах держать секрет в себе, — Поэтому и не пошёл к площади в полночь. — Врёшь, — Парень остывает, недоверчиво посмотрев Дамиано. — А ты загляни в комнату.       Ещё пару мгновений просверлив друга недовольным, испепеляющим взглядом, Итан фыркнул, небрежно скинул со своих плеч чужие руки и открыл дверь комнаты, внимательнее присматриваясь к тому, кто мирно спал на кровати и иногда сонно постанывал. И, когда этот некто перевернулся на другой бок и немного высунул лицо из-под одеяла, Итан не смог поверить своим глазам — в постели на самом деле спал Томас: — Но как?.. — Ошарашенно спрашивает он, не в силах сказать большего. — Сам не знаю, — Легко отвечает Дамиано, хмыкнув и пожав плечами, — Так что можешь не переживать, я отомстил ему, просто совершил это немного в ином виде, — Парень подходит к Итану и дружески хлопает его по спине, победно улыбаясь, — А теперь, если ты не против, мне нужно вернуться и кое-что закончить, — Подмигнув, он заходит в комнату и закрывает за собой дверь, чтобы у чужих любопытных глаз не было возможности подсмотреть за происходящим.       Вернувшись на своё законное место, в постель, Дамиано лёг на бок и подпёр голову рукой, свободную протягивая к спящему Томасу для того, чтобы стянуть с него край одеяла. Он обнажал тело парня медленно, наслаждаясь, как белоснежная кожа на глазах покрывается крупными мурашками, а на лице появляется хмурая гримаса. Спустив одеяло до талии, Дамиано сглотнул выделившуюся во рту слюну, взглядом неспеша исследуя тело Томаса. Даже не верится, что вчера он страстно овладевал им, подчиняя непорочный разум похоти и разврату. Он так беспомощно молил утопить в греховном удовольствии, так жадно целовался и касался, что у Дамиано невольно сложилось впечатление, что Томас был отнюдь не так невинен, каким казался на первый взгляд. Цыган более чем уверен, будь Томас немного посмелее, они бы такую незабываемую оргию устроили, что весь Рим бы слышал, как им хорошо. Кровать бы точно не выдержала… Но поток мыслей внезапно оборвался, стоило Томасу прижаться к Дамиано и холодным носом уткнуться куда-то в подмышку. Видимо, без одеяла он замёрз, поэтому и решил стать поближе к теплу, чтобы и дальше продолжить спать в уюте. Приподняв брови, Дамиано обнял его, чувствуя себя по-детски счастливым: «Нужно завести любовника», — подумал он, сосредоточено закусив губы, — «Ну а что? С мужчинами, оказывается, выходит очень даже неплохой секс! Если приноровиться, можно получить столько же удовольствия, сколько выходит и с женщинами, если не больше! Твою ж мать, а где я найду того, кто согласится быть со мной? Не каждый же захочет лежать и покорно раздвигать ноги…», — цыган снова невзначай опускает взгляд на Томаса, аккуратно поглаживая его по плечу большим пальцем, — «А если… Чёрт, нужно попробовать, вдруг получится?»       Томас дрогнул всем телом и пробормотал что-то невнятное, сильнее ластясь к живому теплу, ибо холодно. Можно, конечно, заново укутаться с головой в одеяло, но к нему было та-а-ак лень тянуться… А здесь, рядышком, в принципе, тоже есть что-то тёплое и мягкое, почему бы не воспользоваться? Тем более, оно пахнет намного лучше, чем затхлое одеяло, которое явно успело повидать все прелести жизни. Правда, стоило Томасу пошевелиться, он тут же ощутил тянущую боль где-то в заднице, на которую не обращать внимания было невозможно. Складывалось впечатление, будто ночью он сел на ежа, а затем упал в грязную лужу, и после этого кожу начало чем-то неприятно стягивать при каждом, даже малейшем движении. Странно… Сегодня ночью, к слову, много чего странного происходило, Томасу особенно запомнился сон, в котором он занимался сексом с Дамиано. С Дамиано! Это же настолько он успел обезуметь, что бы в мокрых снах начать видеть треклятого цыгана… Но благо это был всего лишь сон, который Томасу, к его стыду, понравился, ведь в нём воплотилось всё, о чём он давно мечтал.       Открыв слипшиеся после сна глаза и кое-как сосредоточив взгляд на реальности, парень сразу непонимающе уставился на чужую плоскую грудь, усиленно пытаясь осознать, почему в его постели лежит какой-то полуголый мужчина: «Кажется, я всё ещё сплю…», — подумал Томас, медленно поднимая голову, чтобы увидеть лицо незнакомца. Зря он сделал это, зря… — Доброе утро, святоша! — Радостно восклицает Дамиано, когда его взгляд встречается с испуганными глазами напротив.       Вытянув лицо в удивление, Томас резко заглянул под одеяло, чтобы удостовериться, не надумал ли он себе ничего лишнего. О нет. О нет! О НЕТ! Как кипятком ошпаренный, парень отдёрнулся от Дамиано и в панике свалился с кровати, рывком вставая на ноги и прикрывая руками пах. — Славная вчера ночка была, согласен? — Цыган продолжает ехидничать, играя бровями, — Ты та-а-ак сладко стонал подо мной, загляденье! А как ластился и податливо раздвигал ноги… — Этого не может быть!.. — В отчаянье вскрикивает Томас, судорожно ища свою одежду. — То есть ты не помнишь, как горячо шептал мне на ухо, что хочешь ощутить в себе мой член, как молил завладеть тобой, как… — Замолкни! — Парень хватает первую попавшуюся рубаху и наспех натягивает её на себя, опуская край как можно ниже, чтобы прикрыть срамоту, — Зачем ты сделал это со мной?! — Я? Насмешил, — Дамиано встаёт с постели и подходит к священнику, который боязливо пятится назад и стыдливо прячет взгляд, — Ты сам попросил меня об этом, я ничего не заставлял тебя делать. — Но… Н-но… — Томасу сложно подобрать слова, ему до ужаса неловко, — Ты напустил на меня злые силы, именно они затуманили разум и вынудили меня сделать это! — Он упирается спиной в стену, чувствуя себя маленьким зайцем, которого загоняет в угол хищная змея. Змея искуситель. — Я всего лишь помог тебе расслабиться и обнажить потаённые желания, всё остальное, поверь, ты сделал сам, — Дамиано опирается обеими руками о стену, не давая Томасу отступить или сбежать. Он задумчиво смотрит на его покусанные губы, думая, стоит ли совершать глупость или нет. — Дьявол, — Обиженно бросает парень, пытаясь прогнать из головы жаркие воспоминания, которые вновь и вновь появляются перед глазами и заставляют смущаться. И почему он снова зажат между стеной и привлекательным мужчиной? Что за напасть?! — К слову, святоша, я и не думал, что моя одежда настолько хорошо смотрится на тебе, — Он довольно ухмыляется, невзначай опуская руку ему на шею. — Что?.. — Но Томас не успевает закончить мысль, ведь его затыкают поцелуем, от которого сердце делает непонятное «ту-дум».       В голове Томаса была чёткая мысль немедленно отстраниться и навсегда исчезнуть из этой грёбаной комнаты, он даже слабо посопротивлялся порыву Дамиано, но на большее его, к сожалению, не хватило, ведь тело вдруг обмякло, а руки самопроизвольно потянулись схватиться за чужие плечи. Парень не понимал, что с ним, почему Дамиано так действует на него, почему он не может пересилить себя и разорвать чёртов поцелуй, почему сейчас он буквально тает, а коленки подкашиваются, заставляя сильнее прижаться и чуть ли не повиснуть на Давиде. Всё слишком сложно, но думать над этим, когда тебя мягко целуют и осторожно проникают языком внутрь, совсем не хочется. Как только Томас осмелел и начал потихоньку скользить руками по его обнажённой спине, Дамиано понял, что не ошибся с выводами. И всё-таки влечение было более чем взаимно, просто Томас боялся показывать его, наверное, считая, что это неправильно. «Ничего, когда-нибудь он обязательно сломается и поддастся мне», — подумал парень, откровенно наслаждаясь поцелуем, который вызывал в груди приятное тепло, греющее сердце и одинокую душу. — Ну, что, успокоился? — Мурлычет Дамиано, близко-близко находясь к его лицу. — Ты невыносим, — Тяжело выдыхает Томас, тыльной стороной ладони протерев влажные губы, — Невозможно невыносим. — Привыкай, тебе предстоит терпеть меня очень и очень долго, — Подушечками пальцев парень едва ощутимо касается щёк Томаса, неспеша подбираясь к его уху, чтобы шёпотом произнести следующее: — Потому что отныне и на веки веков ты — мой, — Вдоволь насладившись изумлённым лицом напротив, Дамиано звонко чмокает Томаса в нос и радостно вскрикивает: — Итан, прекращай подслушивать под дверью наши разговоры, готовь коней, мы с моим новым любовником едем обратно в табор! — С кем?! — В один голос переспрашивают Итан и Томас. — Что слышали, — Дамиано смеётся, принимаясь раздавать приказы направо и налево, — Коней запрячь, вещи собрать, хозяйке заплатить, еды в дорогу взять, и поживее там!

***

      Крики стояли на весь гостевой дом, если не на весь Рим, Томас и Итан отнюдь не стеснялись возражать решению цыгана, но Дамиано был непреклонен, он стоял на своём до тех пор, пока оба парня не приняли судьбу и не начали повиноваться. Ну как оба… Добровольно смириться с участью смог только Итан, Томаса же взяли силой: его связали и, будто добычу, усадили на коня Дамиано, пригрозив: «Если не будешь слушаться, побежишь за лошадью сам!» Делать было нечего, пришлось замолкнуть и подчиниться своему «Господину» — именно так приказал называть себя Давид, на что в ответ Томас показательно закатил глаза и вместо «Господина» окрестил его тупой самодовольной скотиной. Заткнув рот своего новоиспечённого любовника самодельным кляпом, дабы с его уст выливалось поменьше желчи, цыган оседлал коня, искоса взглянул на сзади сидящего священника, победно ухмыльнулся и вместе с Итаном выдвинулся в путь, направляясь обратно в табор.       Первые три дня Томас наотрез отказывался разговаривать, устроив своеобразную забастовку своим надзирателям, которые, в общем-то, были отнюдь не против подобного затишья. «Лучше уж пусть молчит и с укором смотрит, нежели недовольно визжит и разбрасывается колкостями», — приговаривал Итан, когда Дамиано безнадёжно пытался пристать к бедному парню и получить хоть каплю внимания. Дальше — хуже, ведь одним прекрасным утром из состояния «С остолопами не разговариваю» Томас резко перешёл в «Ты взвоешь волком, если посмотришь в мою сторону!» Священник стал настолько упёрт и агрессивен, что каждый раз, когда парни делали привал, он устраивал грандиозные скандалы по любому, даже малейшему поводу, который только приходился под руку. Дело было в том, что первые несколько дней Томас присматривался к Дамиано и Итану, желая найти их слабости и воспользоваться ими: «Одиноко всю жизнь гнить в цыганском таборе намного хуже, чем умереть где-нибудь в лесу или поле», — именно такой позиции придерживался парень, когда изо дня в день выводил похитителей из себя.       Добрались до табора они только к седьмой ночи, которая встретила их ясным звёздным небосводом и полной луной. Убаюкивающее пение сверчков, треск большого костра, который окружали шатры, трепетание жёлтой выжженной травы, едва уловимые шумы людских разговоров… «Вожак вернулся, вожак вернулся!» — вдруг в один момент закричал мальчишка-сирота, разбудив засыпающих цыган. Некоторые ради этого повыходили из палаток, желая лично поприветствовать Итана и Дамиано, на что последний учтиво кивал, улыбаясь краем губ. Чужака же люди встретили холодно, они негодовали, увидев его на коне главаря: «Поди личный раб», — тут же пошёл слушок среди народа, когда они заметили, как Давид, не обмолвившись словом, сразу же увёл Томаса в свою палатку, — «На знатную особу не похож, уж больно неказиста внешность. Кажется, теперь у нас появился новый мальчик для битья!» — посмеявшись с этой злой шутки, цыгане разошлись по палатками, чтобы поспать и набраться сил к завтрашнему новому дню. — Зная твою строптивость, повторю ещё раз, — Дамиано ставит фонарь на ящик, зажигая свечу, чтобы пролить свет в тьме шатра, — Ты можешь ходить где угодно и делать что угодно, я даю на это своё разрешение; бежать тебе всё равно некуда, ближайшая деревня находится за двадцать тысяч канн отсюда, — Он оборачивается и смотрит на уставшего Томаса, зажато стоящего у полога, — Но! — Мужчина неспеша подходит к нему, — Если ты посмеешь оскорблять мой народ, я не пожалею на тебя плетей. Хочешь спокойной жизни — учись быть сдержаннее, то, что я не наказывал тебя в пути — не означает, что я и дальше стану терпеть издёвки и сквернословие. Продолжишь борзеть — я стану твоим худшим кошмаром на яву, если же одумаешься и перестанешь поливать меня грязью при каждом удобном случае, я покажу тебе другую жизнь и стану относиться наравне. Надеюсь, мы договорились? — Не услышав ответа, Дамиано принял молчание за согласие, — А, забыл сказать: жить будешь со мной, спать — тоже, отдельный сарай, как в прошлый раз, не выделю, слишком много чести. Кушать будешь со всеми, без дела скучать не оставлю, завтра утром найдем для тебя подходящую работу.       Томас гордо отвернулся, осматривая до боли знакомый шатёр. Как же давно он не был здесь… Кто знал, что однажды ему снова придётся вернуться сюда, чтобы стать чей-то игрушкой для утех? И как дальше жить? Парень же лишился всего: дома, верной подруги, свободы! Жизнь потеряла краски, она превратилась бессмысленное существование, итог которой известен ещё с рождения. Единственное, что осталось у Томаса, как напоминание о прошлом — чётки, которые он не позволил отобрать и выкинуть. Больше ничего. Ни-че-го.       Парень не собирался слушаться и делить постель с Дамиано, по его мнению, это бы неизбежно привело к сексу, поэтому он забрал побольше подушек с чужой кровати и без зазрения совести отнёс их в свободный угол шатра, желая соорудить там самодельную постель. Дамиано же, увидев это, весело хмыкнул. Если бы Томас знал, что на полу холодно спать, он бы, не задумываясь, сразу жу сиганул в мягкую постель, наверняка заняв побольше места чисто из вредности. Но ничего, будет ему уроком.       Первая ночь — одинокая.