***
Когда Томасу наскучило без толку шататься по табору и ловить на себе косые взгляды цыган, он наконец-то соизволил вернуться в палатку, морально готовясь к новой порции заигрываний. Однако, к удивлению, Дамиано в шатре не оказалось — это позволило облегчённо выдохнуть и произнести губами счастливое: «Долгожданная тишина…». Парень уже хотел было развалиться на постели, чтобы набраться сил перед тяжёлым днём в конюшне, но порыв перебил тонкий аромат булочек, оставленных кем-то на столике. Не задумываясь, он схватил одну фокаччу и откусил большущий кусок, блаженно прикрыв глаза. Пока Томас жадно ел, почти не пережёвывая, он случайно заметил какой-то обрывок с неразборчивыми каракулями, который тут же заинтересовал его. Присмотревшись, парень едва смог разобрать написанное среди множества клякс и ошибок: «Томасу», — удивлённо прочитал он вслух. Буквы были кривыми, местами неправильно выведенными, но автор явно старался, в конце оставив лаконичную подпись в виде заглавной буквы «Д». Нетрудно догадаться, кто именно оставил фокаччи, но Томас старательно отгонял эти мысли, ведь они вызывали странные, не поддающиеся описанию чувства. Маленький огонёк, что внезапно загорелся внутри, пришлось с силой затушить, чтобы в будущем не допустить ошибок. Парню незачем всё это, незачем оступаться, незачем слова позволять гадости управлять сердцем. Не-за-чем. За внутренними рассуждениями он даже не заметил, как успел сесть все четыре булочки, набив живот по самое не хочу. Сытость вызвала сладкую истому, которая медленно, словно мёд, растекалась по телу, расслабляя. Так неохота работать… Может, пока Дамиано нет, устроить день отдыха? Хотя бы до обеда, потом Томас готов работать, честно-честно! Мысленно согласившись с самим собой, парень бездумным взглядом прошёлся по шатру, ища, чем бы заняться, — глаз случайно зацепился за тот самый сундук, в котором вчера он нашёл дневник матери Дамиано. Любопытство вновь овладело разумом и во второй раз заставило покопаться в личных вещах вожака. Совесть что-то кричала про злонравие, но Томас не слушал, твёрдо убедившись в том, что ему необходимо знать все секреты Дамиано. Настороженно оглядевшись по сторонам, он подошёл к сундуку, открыл его с характерным тихим скрипом и достал дневник, желая продолжить читать там, где закончил в прошлый раз: «Соседний клан развязал с нами войну. Я всё ещё не могу поверить в то, что сегодня потеряла часть себя. Даниэля и Якопо больше нет… Они погибли в бою, защищая меня и Дамиано… Умерли у меня на глазах… Не знаю, смогу ли писать после этого, настали тёмные времена…» Строчки насквозь были пропитаны горем, в них не было надежд на светлое будущее, на бумаге лишь осталось пустое горькое отчаяние, веющее холодом. Нервно сглотнув, Томас перелистнул страницу, с замиранием сердца читая следующую запись. «Прошло уже два месяца со смерти Даниэля и Якопо, холода никак не отступают, народ изнывает от голода. Дамиано пришлось стать вожаком нашего табора, ведь он единственный кровный наследник. Ему тяжело, на него свалилось слишком много ответственности, он напуган. Никто не принимает его за вожака, каждый видит в нём слабого мальчишку, не способного грамотно распоряжаться властью, но я знаю, Дамиано справится. Я искренне верю в то, что однажды мой сын научится быть сильным и храбро противостоять невзгодам. Всё будет хорошо». Переведя взгляд на соседнюю страницу, Томас нахмурился, мысленно подметив, что почерк заметно отличается, но всё ещё распознаваем. «Дамиано, сын мой, я пишу это для тебя. Знаю, сейчас тебе особенно тяжело, но прошу, не отчаивайся, храни в сердце свет во что бы то ни стало. Я вижу, как тебя ломает власть, но поверь, однажды ты сможешь встать на ноги, не сдавайся. Милый мой Дамиано… Ты не представляешь, насколько сильно ты дорог мне. Однажды ты станешь великим вожаком и приведёшь табор к процветанию. Ты чист душой и сердцем, так продолжай хранить в себе свет, не позволяй тьме пробраться внутрь. Не забывай меня, отца и Якопо, помни, мы всегда любили тебя, каждый по-своему. Помни о нас, — и мы никогда не забудем тебя. Я люблю тебя. Мама». Перелистнув страницу, Томас уже хотел было продолжить читать, но записей в дневнике, к несчастью, больше не оказалось, зато между страницами он нашёл небольшой католический крестик на тонкой цепочке. Протерев глаза и помотав головой, Томас снова взглянул на находку, не веря увиденному. Что? Католический крестик? В цыганском таборе, где нет ни единого намёка на веру и Бога?! Вздор, этого не может быть! Он наверняка был нагло украден Дамиано или кем-то ещё у какого-нибудь хорошего человека! Но тогда зачем хранить крестик в дневнике, который наверняка дорог Дамиано, как память? Странно… Решив подумать над этим позже, Томас положил дневник на место, внимательно смотря, что же ещё есть в сундуке. Отодвинув в сторону ненужные вещи, помимо скучных платков, старых сапог и каких-то непонятных одежд, он наконец-то смог найти что-то по-настоящему стоящее — на дне, в самом углу, в красивом резном футляре лежал кинжал. Осторожно взяв его в руки, Томас нетерпеливо вынул клинок из ножен, искренне поражаясь красоте оружия — лезвие было настолько искусно наточено, что казалось, будто оно было способно вдоль разрезать даже тонкую травинку. Острие, к сожалению, затупилось, однако клинок всё равно был острым, — Томас проверил это пальцем. Больше всего внимание привлекла рукоятка, ведь на ней маленькими каллиграфическими буквами было вырезано имя брата Дамиано — Якопо. Сложить все факты воедино не составило особого труда — в сундуке хранились вещи семьи Дамиано, которой, увы, больше нет с ним. Отчего-то после осознания своего поступка на душе стало настолько гадко и мерзко, что Томас вмиг побледнел, судорожно складывая всё обратно. «Глупый, глупый Томас! Зачем ты потревожил чужое сокровенное место?!» — закричал голос совести, наконец-то свергнув любопытство, властвующее над разумом. Вскочив на ноги, он выбежал из шатра, стыдясь самого себя и поганой любознательности, которая с детства мучила его.***
Томас устало брёл по тропинке, не поднимая головы. Вокруг царили сумерки, издалёка доносились весёлые песни цыган, в траве, лаская слух, стрекотали сверчки. Томный вечер пьянил, он позволял откинуть лишние мысли и просто поддаться моменту, в котором хотелось остаться навсегда. Как же приятно идти отдыхать после трудного дня! Да, тело предательски ныло, да, прямо сейчас Томас был готов упасть в объятия постели и сразу же отрубиться на ней, но это стоило того. Вторая часть конюшни наконец-то вычищена! Не это ли счастье? Теперь за лошадьми будет в разы легче ухаживать: не придётся постоянно очищать их копыта от засохшего навоза, можно больше не прикрывать нос от смердящего запаха сгнившего сены, одним словом — красота! Свернув с тропинки и направившись к шатру, краем глаза Томас случайно заметил Дамиано, шумно разговаривающего с кем-то из цыган: «Вернулся значит» — подумал он, внимательнее присмотревшись к вожаку. Судя по горящим глазам, он был возбуждён и счастлив; ярко-красная рубашка была расстёгнута неприлично низко, оголяя рельефную грудь, а распущенные волосы развевались по ветру, позволяя рассмотреть красивый то́ченый итальянский профиль. Прийти в себя и отвести взгляд Томас смог только тогда, когда Дамиано заметил его, свистнул и жестом руки подозвал к себе. Сердце ёкнуло, по коже прошлась дрожь, а руки самопроизвольно потянулись поправить волосы и одежду. Парень даже не успел толком подумать и принять решение, ноги сами, словно заколдованные, сорвались с места, спеша подойти к Дамиано. — И как мы с тобой не пересеклись в конюшне? Присаживайся, будешь праздновать с нами, заслужил! — Дамиано приветливо улыбается, освобождая место рядом с собой, — Брат, ты видел конюшню? — Он обращается к другу, который сидит с другой стороны, под боком, — Чище её теперь только мои золотые серьги! Судя по голосу и повадкам, Дамиано был подвыпившим, но всё ещё достаточно трезвым, чтобы одной рукой ловко крутить острый нож, даже не смотря него. Присев на бревно, Томас посмотрел по сторонам, сразу же поймав на себе пару недовольных мужских взглядов. Снова на него смотрят как на врага народа… Насупившись, он фыркнул и уставился на большой костёр, что горел перед ним, прислушиваясь к треску. Языки пламени красиво извивались, словно танцуя под музыку, что лилась из-под чьих-то рук задорной мелодией, а тепло огня заботливо согревало, позволяя скинуть с плеч груз тревоги и усталости. Сейчас было так хорошо, легко и беззаботно, что Томас даже, кажется, начал засыпать, но сон сбил Дамиано, который по-хозяйски положил руку ему на талию, всучивая под нос кружку с вином. — Ты чего такой тихий? Сегодня праздник! Давай, пей до дна! — Я не хочу, — Соврал Томас, с удивлением косясь на чужую ладонь, которая слишком нагло наглаживала его бок. — Хочешь, не хочешь — ты должен выпить! Мы заключили мирный договор с Эрнандо, а это, согласись, отличный повод для пьянки! — Дамиано подсаживается ближе, расплывшись в похабной ухмылке, — Ты мужик или нет? Пей! «На слабо, чёрт проклятый, берёт», — про себя подумал Томас, взяв кружку, — «Сейчас посмотрим, кто из нас настоящий мужик!» — небрежно скинув с себя шаловливые руки, он залпом выпил вино, не оставив в кружке ни единой капли. — О-о-о-о! — Протягивает Дамиано, искренне удивившись увиденному, — Вот теперь я тебя уважаю! На языке осел терпкий, кислый вкус вина, из глаз посыпались искры, по груди вмиг растеклось тепло, заставившее Томаса довольно прикрыть глаза и счастливо выдохнуть. Не прошло и пары мгновений, а он уже ярко ощущал, как тело мякло в объятиях вина, поддаваясь сладкой истоме. Как же приятно чувствовать себя свободным… Всего лишь один стакан крепкого вина на голодный желудок, а Томас уже был готов вершить безумства, на которые бы в жизни не решился из принципа. — Налей ещё, — Он пристально смотрит на Дамиано. — Ты начинаешь мне нравиться всё больше и больше! — Цыган шустро наполняет пустой стакан Томаса напитком, не забыв двусмысленно поиграть бровями и построить глазки, — Мужики, принимайте нового собутыльника! Мужчины натянуто улыбнулись, не желая расстраивать вожака, и высокомерно посмотрели на Томаса, одним лишь язвительным взглядом смешивая его с грязью. «Ироды», — губами беззвучно прошипел он в ответ, снова залпом выпив стакан с вином. Голову заполонила пустота, а внутри проснулась смелость. Томас встал с бревна, аккуратно обошёл большой костёр и сел рядом с этими мужиками, развязно расплывшись в самой сучьей ухмылке, на которую только был способен. «Не можешь справиться с врагами — подружись с ними!» — именно такой позиции сейчас придерживался Томас, вовлекая недоброжелательных цыган в разговор ни о чём. Они были глупы и наивны, поэтому после пары лесных слов и две кружки с выпивкой тут же подобрели и радостно приняли Томаса в свою компанию. Как собеседники, мужики были скучны — болтали про баб да тяжёлую жизнь; подобные разговоры нагоняли тоску, парню же хотелось веселья и плясок. И о чудо! Именно в этот момент заиграла лютня, звуки которой взбудоражили Томаса, заставив осмотреться вокруг. Он не ожидал вновь услышать этот дивный инструмент, который когда-то на ярмарке в Риме покорил его сердце и навсегда изменил представления о музыке. Также он отнюдь не ожидал, что ласкающие слух мелодии будут рождаться не из-под пальцев какого-то незнакомца, а именно из-под пальцев Дамиано — чёрствого, эгоистичного Дамиано, который всегда в глазах Томаса выглядел полным невеждой. Словно заворожённый, он подошёл к цыгану, присел рядом и, не отрывая взгляда, уставился на лютню, едва сдерживая себя в том, чтобы не прикоснуться к инструменту рукой. Заметив по-детски восхищённого Томаса, Дамиано улыбнулся, слегка развернулся в его сторону и запел, прикрыв глаза. Казалось, удивлению не было предела, когда в унисон с веселой мелодией раздался хрипловатый бархатный голос, окончательно вскруживший голову. Некоторые мужики подхватили песню и начали фальшиво подпевать, но Томас не слушал их пьяные вопли, сейчас для его существовали лишь две вещи: лютня и этот прекрасный голос. Переведя взгляд с инструмента, Томас посмотрел на Дамиано и замер в изумлении. Свет пламени нежно обрамлял его лицо, пушистые чёрные ресницы подрагивали на высоких нотах, а с приоткрытых матовых губ срывались поистине удивительные звуки, стрелой пронзающие сердце и трогающие до глубины души. Томаса переполняли чувства, он не мог оторваться от музыки ни на миг, внимая её с неподдельным восхищением. Он переводил взгляд то на лютню, то на Дамиано, не зная, чем любоваться больше — ответ нашёлся быстро, стоило Дамиано открыть глаза, Томас тут же утонул в их омуте, не пытаясь найти спасения. Вино творило страшные вещи, на трезвую голову он бы ни за что не стал увлечённо рассматривать его черты лица, то и дело взглядом соскальзывая на неприкрытую крепкую грудь. Боже, Томас едва мог бороться с непристойными желаниями, которые вновь и вновь возникали в мыслях при виде полуобнажённого тела. Казалось, ещё немного, и он поддастся им, опустит руку на чужое бедро, взглянет игривым блядским взглядом и… — Хочешь попробовать сыграть? — Внезапно спрашивает Дамиано, протягивая инструмент. Цыган давно заметил его шальной взгляд, в котором, помимо восхищения, чётко читалось возбуждение, но он старательно не подавал вида, желая воспользоваться уязвимостью парня чуть позже, наедине. — Хочу, — Не задумываясь, отвечает Томас, возвращаясь в реальность из грязных мыслей. Осторожно взяв инструмент в руки, он провёл кончиками пальцев по корпусу, ощущая себя так, словно он касается чего-то поистине святого и прекрасного: «Я обязан научиться играть на лютне», — подумал парень, нежно перебирая струны. — Смотри, — Дамиано присаживается к нему ближе, кладя свои руки на руки Томаса, — Вот здесь зажимаешь, а здесь проводишь. Нет, немного ниже и сильнее. Да, правильно! Ты быстро учишься. Томас гордо ухмыльнулся, поглядывая на Дамиано. Он так близко… Вино играло в голове, разум давно покинул тело, хотелось творить безрассудства. Парень отчётливо чувствовал пьяное дыхание близ своей шеи, от прикосновений чужих требовательных рук по коже табуном гуляли мурашки, внутри всё распирало от желания. Больно закусив губу, Томас всеми силами попытался сосредоточиться на игре на лютне, однако держать себя в руках получалось паршиво — сложно, знаете ли, сохранять спокойствие, когда рядом с тобой сидит привлекательный мужчина. Возникало ощущение, будто Дамиано нарочно прикасался не только к рукам, нарочно находился чересчур близко, нарочно говорил на тон ниже, чтобы Томас тянулся к нему расслышать речь. Это заводило, хотелось откинуть все предрассудки, сломать стену напряжения и поддаться страсти, что сладко тянула где-то в паху. Но терять последние крупицы самообладания было нельзя, вокруг слишком много лишних глаз, которые и так уже вопросительно косились в их сторону. — Играть на лютне, конечно, занятно, но лучше я пойду, — Томас нехотя отдает инструмент Дамиано, решая, что пора бы отвлечься от непристойностей. — Куда? — Цыгану сложно понимать людей, внутри, кроме вина, уже давно ничего нет. — Плясать, — Он выпаливает первое пришедшее в голову враньё, шатающейся походкой направляясь в сторону танцующих в ярко-красных нарядах девушек. Дамиано вздохнул, тоскливо смотря в след Томасу. Отчего-то вмиг перехотелось затаскивать его в постель, хотелось снова выпить. Хотя, казалось бы, куда больше? Он и так пьян по самое не хочу, но жгучее чувство внутри требовало именно утопиться в вине, чтобы забыть обо всём на свете. Налив напиток из большой бочки в кружку, цыган неспешно начал потягивать его, то и дело косясь на танцующего вдалеке Томаса: «Какой же чудной, однако», — тихо сам себе сказал он, хмыкнув. Движения парня были хаотичны, они совершенно не попадали в такт музыки, но при всей видимой расхлябанности танец был ужасно заразителен — не прошло и пяти минут, а Томас уже собрал вокруг себя много цыган, которые с охотой тянулись к нему, пытаясь повторить движения. Люди выглядели такими счастливыми рядом с Томасом… Хах, а пару дней назад они на дух не переносили его, презрительно обзывая чужаком. Кажется, иногда жизнь способна измениться в лучшую сторону. Получится ли Дамиано изменить свою?..