Покурим?

      Без слез и молитвы я хожу по лезвию бритвы. В чем моя вина? В чем я так провинилась, что это всё достается только мне?       Я вынуждена терпеть постоянные нападки. Меня буквально втаптывают в грязь каждым словом, брошенным в мой адрес.       Агрессия порождает агрессию, так? Тогда почему, когда я молчу, на меня выливается столько говна? Неужели я заслужила всё это дерьмо? Мишель и Крис теперь, вроде как, пара. Ну или просто общаются в этом смысле.       Нихуя не понимаю, ради чего она тогда ко мне подсела в тот раз. Мне же не приснилось? До сих пор помню её дыхание на своих губах. Ебучий случай, что ж за блядство меня окружает. Я не понимаю, что за хуйня. Она не смотрит, не говорит. Молчит, будто меня не существует. Такое чувство, что я пустое место. Я замечаю, как с Мишель она меняется, будто не она совсем. Какая-то слишком мягкая. Слишком спокойная. Слишком ответственная за неё. Слишком, слишком, слишком. Кругом это слишком.       А почему я бешусь вдвойне, сука, не ебу. Будто просто вся злость на мир прорвалась сквозь каменную стену, которую я строила не один год. Я стала ненавидеть всех. Меня бесит каждый вздох, каждое слово, каждое движение окружающих меня невоспитанных мразей. Меня раздражает лицемерие, с которым они относятся друг к другу. Ебучие прихлебалы. Но я из раза в раз сжимаю зубы сильнее и сильнее, надеясь лишь на то, что они достаточно крепкие, чтобы не раскрошиться под давлением такой силы.       И я боюсь, что заинтересовалась Крис в том плане, что хочу под ней оказаться. Что хочу, чтобы она исполнила все свои обещания. Я боюсь тупо оказаться в той же ситуации, куда меня загнал он. Господи, что ж за блядство. Как я устала.       И в один момент мне действительно сносит башню так, что мне становится похуй, кто есть кто, и я иду к Кире, которая предпочла изолироваться от всех в дальней комнате редакторов, где стоит лишь аппаратура. Я знаю об этом месте лишь потому, что наблюдаю за каждым издалека, подмечая детали.       Мне просто нужна помощь. У меня ебанная ломка, а она может помочь. Я знаю. Мы с ней как-то обсуждали проблему абьюза. Я вечная жертва, а она — ебанный похититель людского спокойствия.       Я иду. Бесконечно иду, петляя по коридорам. Я бы сказала, что волнуюсь, но почему-то только сейчас понимаю, что делаю всё правильно. Да, я не наркоманка, не алкоголичка и так далее по длинному списку людских пороков. Но моей личной зависимостью является жесткое обращение ко мне. Я иду туда, зная, что она может мне это обеспечить. Иду, зная, что она может сделать мне настолько хорошо, что будет противно.       — Ого, какие люди. Съебись, здесь уже занято, Индиго, — приветствует меня, как только слышит, что дверь открывается. Как она узнала, что это я? Как поняла, что я хочу просто спрятаться?       — Ты определяешь по шагам, кто идет, или как? Экстрасенсорные способности открылись? — пытаюсь задираться, но выходит из рук вон хуево, ведь сил во мне нет. Может, Крис и растормошила что-то внутри, но этого пиздец как мало. И я хочу, чтобы то, что полыхает внутри меня, утихло.       — Всего два человека, кроме меня, знают о том, где я могу прятаться от всех. И вторая уж точно не пошла бы меня искать — мы, к радости моей, не лучшие подружки. Так что тебе надо? — поворачивается на кресле, и я наконец вижу её лицо. Она реально мечта каждой шестнадцатилетки, которая не знает, во что ввязывается. Я знаю, что такие люди из себя представляют, и если бы я не пережила такое, то боялась бы её. Но сейчас как-то похуй.       — Помоги мне. Сделай то, что так любишь, — я умоляю её, лишь бы только помогла. Просто хочу избавиться от этого огня внутри. Ухмыляется. Конечно же, она понимает, о чем я говорю. Мы с ней два сапога пара.       — Иди сюда, — манит пальцем.       Снимает ногу с колена, расставляя ноги широко. Блять. Потряхивает от предвкушения. Иду. Становлюсь перед ней. Удивительно, как этот человек может смотреть сверху вниз, даже сидя.       — На колени, — выполняю беспрекословно, потому что это то, зачем я пришла. И наконец-то во рту растекается горький вкус ебанного унижения. Блять. Вкусно. Наклоняется лицом ко мне. Смотрит мне в глаза, будто что-то рассматривает. — Красивая, но такая жалкая. Неудивительно, что сама не справилась, — о да, то, что я ждала. Меня начинает трясти. Но недостаточно. Нужно больше.       Руками тянется к моим волосам. Чересчур нежно собирает их в хвост, но тут же стягивает так, что у меня лицо начинает неметь от боли. Оттягивает голову назад, глаза закатываются с такой силой, что мне кажется, будто они готовы провалиться в череп. Следующее, что я ощущаю, это зубы на своей губе. Кусает до крови, прокусывая до мяса. Целует. А мне больно, но так кайфово от этой боли, что и представить себе никто не может.       Губы жжет. Во рту привкус крови. Губа кровоточит, и мы размазываем кровь по губам, буквально сжирая друг с друга. Я не знаю, сколько по времени мы безбожно сосемся, но коленям приходит пизда. Мне настолько больно сидеть на них. Они затекают и горят, будто кости раздробили.       Блядство. Но мне так нравится. Из моей уебищно больной головы вылетают мысли о Крис и её «паре», но будто всё равно чего-то не хватает. Будто это не мое. Но я затыкаю свой голос разума куда подальше и наслаждаюсь помощью, которую сама просила, умоляла дать. Блядство.       Слышу, как открывается дверь. Хочу вырваться, но она меня держит уже за шею. Начиная придушивать. Воздух начинает исчезать из легких, а диафрагма — гореть. Это такой сдвиг по фазе, но я даже не сопротивляюсь. Похуй, кто там зашёл или посмотрел. Абсолютно похуй. Не знала, что до такого опущусь, но я не жалуюсь.       — Вау, а я не знала, что ты такая падальщица, Кирюх, — голос хриплый, прокуренный. И я его знаю. Это тот самый голос, который преследует меня. Блядство.       Почему именно сейчас, когда я выгнала её из своей головы, она появилась наяву? Я так хотела о ней забыть. Убежать от того огня, который она во мне пробудила. Медведева отрывается от моих губ и слова не даёт сказать, когда я чувствую укус на своей шее. Больно. Слишком больно. Она не жалеет, вонзается своими клыками, как чертов вампир.       — Молчать! Это приказ, — говорит так, будто убьет, если не послушаюсь. А Крис стоит, слушает и не собирается уходить. Ебанный в рот. Мне с Кирой спокойнее находиться, чем с этой… — Тебя сюда кто-то звал, Крис? Я не нанималась клоуном, который будет тебя развлекать, поэтому съеби отсюда, — а я сижу и сказать ничего не могу. Даже повернуться не разрешено, ведь она держит сзади за шею. Понимаю, что Захарова не оставит это в покое. Сейчас будет очередной пиздец. Блядство. Сколько раз я уже это повторила?       — Что ты сейчас сказала? Повтори, если язык змеиный не жалко, — по голосу слышу, что она готова на убийство. Зря Кира это сказала, потому что она теперь не угомонится.       — Пошла вон, — Крис молчит.       Я слышу её дыхание, оно как у загнанного зверя, который пробежал дохуя километров. Она сдерживается. Удивительно. Этот человек пытается сдержаться, чтобы не подраться с кем-то. Сейчас, сука, снег пойдет.       Хочу на неё посмотреть. Хочу увидеть её красивые, но такие злые сейчас глаза. Хочу увидеть, как в них пляшут демоны. Как разгорается пламя ярости. Хочу. Сильно хочу. Но одновременно не хочу ни на шаг отходить от своего спасителя. Её рука на моей шее — единственное, что дает покой. Она, будто вода, гасит горение внутри.       То, что она делает, — это унижение. Она специально унижает меня перед Крис. Специально это делает, как будто знает, что это делал он. И это заземляет. Успокаивает то, что во мне будит эта ебанная зверюга, которая только и умеет ебашить людей до состояния комы. Пусть уже съебется из этой комнаты к своей Мишель, лишь бы я её не слышала. Лишь бы только я её не видела.       — Да ебитесь сколько влезет, ебнутые, — с психом вылетает из комнаты, захлопывая дверь так, что та трясется от силы, с которой её ебнули.       Что её так разозлило? Обычные слова? Хотя, блять, что я спрашиваю? Её разозлить как два пальца об асфальт. Этот человек загорается, как спичка, от одного косого взгляда, от неловко брошенного слова. Удивительно, что реально не полезла в драку. Побоялась Киру? Побоялась, что учителя выдворят её отсюда, как собаку на мусорку?       — От неё бегаешь? — спрашивает, будто в голове у неё пазл сложился. Будто знала всё и до этого. Неужели и правда так видно? — Говори. Я разрешаю, — громко втягиваю воздух, такое чувство, что не дышала вообще, пока Крис была здесь. Вот ублюдство, а.       — Я… Не от неё, — правда не знаю, от чего бегу. От боли внутри? Чувств к ней у меня нет, но каждый раз, когда её вижу или слышу, сразу больно в груди. Жжется что-то там.       — От себя, да? Знаю, что да. Знаю, что тебе в кайф терпеть всё, что бы я ни сделала, лишь бы только не думать. Я понимаю, Индиго, — может, она и абьюзер, но какая-то слишком умная. Слишком понимающая. Ей, может, и похуй на людей, но она не осуждает. Наоборот, дает понять, что я не одна.       Одинокая слеза скатывается по щеке, а я даже не понимаю, отчего плачу.       — Иди отсюда. Я заебалась, — встаю с затекших коленей. Сука, как же больно. Ухожу, ни разу не оборачиваясь, мягко закрывая дверь. Наконец-то тишина внутри. Слезы текут, но впервые за всё пребывание здесь мне нормально.       Прошло так дохуя времени с получения дозы, что меня начинает ломать. Опять появляется какая-то хуйня в груди. Теперь даже руки трясутся, как у пропитого алкаша без водки. Сука.       Зачем же она тогда ко мне полезла? Ради чего сломала то, что годами возводилось? Зачем растопила те слои льда, которые были непробиваемы абсолютно для всех? А самый главный вопрос: ну почему именно она? Я терпеть её не могу, мне слишком противно.       Подстрекает всех ненавидеть меня, будто они этого без неё не делают. Вернее, нет — Мишель говорит, а она исполняет, словно мозгов за двадцать семь лет так и не нажила.       Пока доза Киры действовала, было ахуенно и так похуй, потому что унижение по своей воле помогает от буллинга. Они говорили, смеялись, как стая гиен, а меня как-то мало трогало. Но сегодня утром я резко почувствовала, что всё. Конец.       Как назло, перед моими глазами крутилась Мишель, а я лишь стискивала зубы сильнее, терпела. Но всему приходит конец. Вот и я не вытерпела. Просто медленно начала сходить с ума. Маразм крепчал. Не помню, с чего начался конфликт, но я слышу свой голос, который городит какую-то хуйню. Я даже не понимаю, откуда во мне столько желчи, я бы сама себя убила нахуй.       — Я, в отличие от некоторых, людей не ломала, чтобы доказать, какая я крутая, — я вижу, как расширяются её зрачки, и понимаю, что пиздец неминуем. Что сейчас, кажется, будет драка, и кто я такая, чтобы сопротивляться желанию сломать её красивый нос? Правильно. Никто.       Господи, она и драться-то не умеет, просто колотит своими руками по моей голове. Рука тяжелая, но я переживу — и не такое было в моей жизни. Дыхание частое, что у меня, что у неё. Моя рука летит ей в лицо, даже жаль портить её красивое лицо.       Да кому я пизжу? Не жалко мне. Я хочу её изуродовать, лишь бы только её корона с бошки свалилась. И драку дракой-то не назовешь, так, машем руками. Но замечаю, что на кулаке-то у меня кровь. Блять, я ей губу рассекла.       А внутри злорадство поднимается, больно будет ей целоваться. Дорогая, почувствуй себя в моей шкуре, когда каждый поцелуй равен боли, а каждое прикосновение жжет кожу. Интересно, Крис будет всё так же круто теперь? Хочу нанести удар, но понимаю, что Мишель-то уже нет. Кулак летит по воздуху, не успеваю очухаться, как оказываюсь на полу, а вокруг крики, маты. А меня ебашит Юля. Ну, сука. Ты пожалеешь.       Приходится приложить силу, чтобы сбросить её с себя. Надо же, за неё заступаются, а эти твари стоят и смотрят. Бывшая стриптизерша валится на бок, но всё равно держит меня. Ничего не остаётся, как вцепиться в её подбородок зубами. Блядство. Чувствую кровь во рту. Мерзость какая. Крик боли.       — Она меня укусила, бабы, — она орёт это нечеловеческим голосом. Так ей больно.       Ну, уж извини, сама виновата. Сама полезла туда, куда не стоит. Что хоть все нашли в этой ебаной Гаджиевой? Почему все за нее так глотки рвут? Нас пытаются разнять, но я держу её кожу, не отпускаю, сильнее вонзаясь клыками в плоть. Кровь бьет фонтаном в мой рот. Она повсюду, сука.       — Блядь, да уберите её от Индиго, она же сейчас ей клок кожи вырвет, — о, а это тот самый голос, который обещал Кире вырвать её змеиный язык.       А чего это за эмоция такая сейчас проскользнула, а? Опасение? Боишься, что я подпорчу ебало твоей подружке-проститутке? Эта мысль заставляет меня сглотнуть и сразу же оторваться от подбородка, потому что от собственной слюны хочется блевать. Ебанный в рот, кровь. Рвотный рефлекс срабатывает, и я еле держусь, чтобы не изблеваться прямо при них. Нас растаскивают в ту же минуту. Эта тварь рыдает от боли, а я сплевываю эту мерзость. Господи, до какого убожества я опустилась?       — Ебнутая сука, — слышу эту фразу от Мишель и хочу вырваться из стального кольца рук, которое меня держит. Но, к радости ненатуральной блондинки, меня удерживают.       — Тихо, Индиго. Это я. Я тебя держу. Успокойся, всё нормально. Если ты сейчас продолжишь её пиздить, Крис тебя размажет по стене, как муху. Тихо, я не дам тебе себя калечить, — она шепчет мне на ухо. Пытается успокоить.       И, кажется, у неё получается, мой взгляд становится осмысленным. Из головы пропадает красный туман ярости, и до меня доходит, что же я натворила. Бля-я-я-ять. Натыкаюсь на взгляд Захаровой и хочется просто зарыдать. Там горит ебанная ненависть.       — Уведи меня отсюда, умоляю, — говорю тихо, надломленно, но она слышит. Разворачивает и ведет к выходу, а в спину прилетает:       — Уводи, уводи эту шлюху отсюда, Медведева, иначе я её сейчас порву, — сильно-сильно жмурю глаза, потому что эти слова бьют под дых, еле держусь из последних сил, лишь бы не упасть на пол и не зарыдать.       — Смотри, как бы тебя не порвали, Крис, — я не знаю, с чего вдруг она за меня заступается, но, сука, это помогает держаться. Дает надежду, что я не одна.       — Ты сейчас угрожаешь, я правильно услышала? А ты не попутала, барменша ебанная? Я ведь могу и руки тебе сломать за эти слова, — о, еще одна. Афанасьева, ты-то куда лезешь? Блядство. Как я её терпеть не могу.       Кира наконец разворачивается, отпуская меня. Что я натворила, мамочки…       — Кто еще раз вякнет что-то в мою сторону, будет угрожать и мне, и ей, я обещаю вашей маленькой группе гопников, что вырежу ваши легкие и заставлю их съесть. Вы заебали здесь всех. Сами к ней цепляетесь и сами же ноете, что она покалечила одну из ваших. Да я, блять, удивляюсь, как она раньше вам ваши языки не вырвала. Я бы каждой из вас скальп сняла, если бы вы такую хуйню в мой адрес несли. Вам не проект нужен, а психушка, вы же больные. Вы опасны для общества. Ты, Настя, только бухать и ныть умеешь, я больше чем уверена, что дерешься только для привлечения внимания. Ты, Крис, вроде адекватная, но ебашить одного человека толпой в течение недели нихуя не по понятиям. Ты думаешь, что тебе ответить никто не может, что ли, раз ведешь себя, будто ты царь и бог здесь? Ты, Юль, да ты вообще заткнуться должна, столько в жизни хуйни натворила, а всё повторяешь свои старые ошибки. Лер, а ты вообще будто не человек, а овца, которая стадный инстинкт чувствует. А Гаджиева только ради хайпа и пришла, хули тут скрывать, у всех такие мысли. Ну, кто, блять, тут смелый, что сейчас свой ебальник на меня откроет? Мне про каждого есть, что сказать, но только подумайте хорошо, потому что отдача вас ебашить будет долго, — ахуеть. Слов даже нет.       Я не думала, что она настолько видит всех и вся. Стою в ахуе полнейшем, ища свою челюсть, которая ебнулась на пол и бегает. Ахуеть можно. Это же как её бомбануло. Она буквально разъебала каждую по факту, не боясь, что теперь будет в немилости практически у всего коллектива. Ведь эти мрази диктуют всем правила. У меня мнение о ней разрушилось. Просто было — и вот на: гора обломков. Она настолько справедливо вылила на них все говно, что они стоят, как провинившиеся дети перед родной матерью, опустив глаза в пол.       — Это же как ахуенно она трахается, что ты за неё готова потерять хорошие отношения со всеми здесь, а? В голове не укладывается, — да что ж тебе неймется-то, а, Захарова? Почему в кой-то веке ты не закроешь свой рот и не подумаешь о том, что тебе сказали?       — А тебя ебет? Завидно, что ли? Ну так, блять, явно тебе и не снилось, насколько ахуенно, потому что, видимо, твоя ручная девочка-припевочка не настолько хорошо тебя удовлетворяет, раз ты кидаешься на всех, кто не имеет такого же мнения, как у тебя. Или же она только языком мести, как помелом, умеет, а отлизывать так и не научилась? Вот смешно-то, — кидается ядом, но мне почему-то так хочется ржать. Даже сквозь желание рыдать я понимаю, насколько это смешно.       Еб твою мать. Она разошлась реально не на шутку. Кира готова словами разорвать каждого, кто что-то вякнет. Но про Гаджиеву реально смешно. Я-то думала у Крис проблемы с психикой, а тут так прозаично. Недотрах всему проблема.       Не в силах сдержать улыбку, рвущуюся из меня, поднимаю один уголок губ, хоть и щека ощутимо болит. Это кто меня по ней приебал? Юля или Мишель? Да хуй теперь разбери.       Медведева не дожидается ответа, разворачивается, хватая меня за руку, и тащит на выход. Понимаю, что она сама еле держится, чтобы не кинуться в драку. Но кого она сейчас хочет отпиздить? Меня? Или кого-то из них? Всё-таки я причина этой заварушки. А они вроде бы как творят хуйню, которую некоторые презирают. Я понимаю, что Крис важна Мишель, иначе бы она так жопу не рвала. И это задевает. Даже скрывать не буду. Потому что действительно будто кто-то оцарапал сердце ногтем и теперь царапина саднит.       Мы уходим дальше от всех. На удивление, в конце дома даже нет охраны. Куда они делись? Но кого это ебет. Точно не меня. Мы заходим в ванную, куда иногда бегают девочки, когда в нашей ванной очередь. Она ничья, просто есть и есть. И редакторы могут здесь делать свои дела, и ученицы.       Я сажусь на пол, облокачиваясь о стену спиной. Блядство. Дожила. Теперь прячусь от каких-то базарных баб хуй знает где, сидя на холодном кафеле. Только я со своим характером могу влипнуть в такую жопу. Всегда такое было. Я всегда против толпы. Всегда одна. Никогда меня не принимали в каких-то компаниях, но мне всегда было похуй. Но вот что случилось со мной впервые, так это то, что меня интересует девушка, которая меня по сути ненавидит, кажется? Или презирает? Или всё вместе? Да её вообще трудно понять. Неизвестно, что творится в её красивой, но пропитой голове.       Почему же столько лет после Хиккана мне нравились спокойные девушки, а сейчас резко меня интересует она? Нет, она мне не нравится. И слава Богу. Но почему-то мне хочется, чтобы она стала вновь той, которая тогда со мной говорила. Я не знаю, почему вдруг всё так изменилось.       Слышу тяжелый вздох рядом и только тогда вспоминаю, что сюда пришла не одна. Блядство, я опять потерялась в мыслях. Поворачиваю голову в её сторону, смотрю. Разглядываю, будто она картина в Лувре. Подмечаю мелкие детали. Не мой типаж девушек. Она слишком резкая, экспрессивная, и внешность маскулинная, но почему-то она стала человеком, который мне помог. И похуй, что ей это доставляет удовольствие, она могла отказаться, но почему то помогла, так ещё и не осудила. Она святая, что ли?       — Почему? — спрашиваю в надежде, что она поймет, о чем я. Я хочу услышать, почему встала против толпы. Почему помогла. Почему вообще вечно затыкает Крис.       — А меня тоже пиздили толпой. Ответка, конечно, тоже была жестокой в меру характера. Я всегда была отбитой, а тут… Почти каждый день драки. Они не уставали унижать словами, действиями. Я… В какой-то момент просто смертельно устала. Но я никогда не сдавалась. Всегда продолжала бороться; что бы со мной ни делали, моя жизнь — равно борьба. Я знаю, как это тяжело. Я знаю, как это больно. Знаю, что в какие-то моменты хочется сдохнуть, лишь бы на тебя не выливали ушат говна каждый день. Но просто стоит запомнить, что это всего лишь люди и их слова не должны тебя касаться. Ты живешь только ради себя. Ты уже начинаешь сдаваться, это видно. Они этого и добиваются, чтобы выжить тебя отсюда, но ты не должна дать им выиграть, — одна история ахуеннее другой.       Всегда задаюсь вопросом, почему у людей в жизни столько говна. Особенно у детей, по сути, которые нихуя толком не сделали в этой жизни. Жалеть её сейчас поздно, но можно прислушаться к её словам.       — Высказывание про куни Мишель — это, конечно, сильно. Я мигом перехотела рыдать и захотела ржать. Это ж надо додуматься такое пиздануть, — вижу, что она улыбается. Горда за то, что унизила эту падлу. Ухмыляется и скидывает невидимые пылинки со своего плеча.       — Она смотрит на тебя часто после того момента в аппаратурной. Я слышала, как они вроде пытались поебаться в ванной, когда все были на обеде, но Крис её стопорнула, а дальше я не стала слушать. Ну нахуй, — конечно, я понимаю, о ком говорит Медведева, но для меня служит откровением, что заводила моей травли смотрит на меня, а то, что она отказывает Мишель в ебле, заставляет злорадно усмехнуться. Не всё так хорошо в раю, оказывается.       — Жалеешь о той ситуации в комнате? Жалеешь, что со мной вообще связалась? — мне интересно, что же она всё-таки чувствует, какие эмоции испытывает. А точнее я хочу услышать, что она не жалеет.       — Нет, не жалею. Было и было. Мы всего лишь пососались, хотя я была и не прочь поебаться. Но, если серьёзно, это просто физиологические потребности с небольшой перчинкой. И да, мне тоже это было нужно, — четкий вопрос — четкий ответ. Она так легко к этому относится, что заслуживает уважения. Ведь для меня это зависимость, от которой я не могу избавиться.       — Как это мило, обе хотели всего лишь поебаться, а в итоге посрались со всеми участницами проекта. Я считаю, что это лучший несбывшийся секс в моей жизни, — хрипло смеется, а я улыбаюсь. Ну хоть не плачу, и то круто.       — Насчет Крис: между нами ничего не было и нет. Просто один раз поговорили, она попыталась что-то во мне включить, — ага, да, попыталась.       — У нее получилось? — выразительно смотрю на Киру.       — А если бы не получилось, я бы пошла к тебе? — по-моему, это логично. Она ухмыляется, будто выиграла лям долларов.       — Я так и знала, что ты пытаешься выбросить её из своей головы ебанным унижением, — вздыхаю.       После разговора с Кирой мне стало легче, но я начала проваливаться в какую-то пизду. Апатия. Она ушла, а я оставалась там сидеть и думать. Мысли не хотели покидать мою уставшую от всего пиздеца в жизни голову. Я как будто в один миг перестала что-то чувствовать. Нет. Не так. Я перестала чувствовать всё, кроме какой-то эфемерной обиды, и это ай как хуево. Будто всё выключилось, и не осталось ничего, за что бы я могла держаться. Словно высосали из меня всю радость, все хорошие воспоминания, а осталось ощущение грязи. Я вдруг почувствовала себя до неприличия грязной. Захотелось содрать с себя всю кожу или расплавить её к хуям. Блядство конченное.       А было ли что-то хорошее в моей жизни? Она как будто разделилась на два периода. Хиккан в моей жизни. Крис в моей жизни. И если первого я любила до дрожи в коленках, то про вторую непонятно. Она вызывает что-то внутри меня, что-то, с чем я не могу справиться. И это пугает.       Сижу на террасе, уже глубокая ночь, а я не могу вернуться в общую спальню. Потому что боюсь? Да вроде нет. Так похуй. И будет похуй, если убьют. Тогда почему? Не знаю. На улице холодно, а я сижу в одной футболке и шортах. Знаю, что все уже спят. У них же режим. Стараются строить из себя послушных учениц Школы Леди. А я сижу, не замечая времени. Холодно сидеть вот так. Даже не физически, а морально. Будто впервые за всю жизнь мне не хочется моего любимого спутника-одиночества. И виню я в этом, конечно же, ту, которая хочет меня убить.       За своими размышлениями не замечаю, как кто-то садится. Очухиваюсь от скрежета стула по плитке. Поворачиваю голову. Ну, конечно, это она. Встаю, намереваясь уйти.       — Сядь, — приказ, голос словно из стали сделан. Такой твёрдый, что им можно бетон крошить. Блядство. Ну почему опять? Послушно опускаюсь в кресло, потому что: а нахуй бегать? Ну убьет и убьет. Похуй. — Значит, ты трахаешься с Кирюхой. Круто, — и эту тему мы тоже обойти не можем. Надо же меня носом ткнуть в то, какая я шлюха. Какая я хуевая и так далее. Как же ты меня заебала. — Ну и каково оно, спать с человеком, который унижает тебя точно так же, как твой бывший? Снова захотелось вернуться в ту яму? — и ответа моего не ждет. Сидит. В грязь меня втаптывает. А голос и злости-то уже не скрывает. Понятно. Это не разговор, это очередное унижение. Сука, а зачем я сижу это опять слушаю? Надеюсь, что она вдруг перестанет? Ага, сейчас, размечталась.       — А ты хотела бы, чтоб я трахалась с тобой? — кольнуть её. Сделать так, чтоб она скривилась от досады. Ответить как можно острее, нарываясь на новую череду оскорблений. Смотрю вдаль, так же, как и она. Видимо, смотреть ей на меня противно. А мне больно смотреть и не иметь возможности прикоснуться, потому что иначе она глаза мои вырвет.       — Хотела бы, — и поворачивается на меня. Сканирует своим льдом вместо глаз. А я и слова сказать не могу. Ну потому что какого хуя?! Ревнует? И поэтому унижает уже неделю? Тогда какого хера первая с Мишель замутила?       — Ты спрашивала, каково оно, спать с ней. Ахуенно, Крис. Мысли все из головы вылетают, и хочется, чтобы она потрогала жестче, поцеловала сильнее. Твое обещание вытрахать всю душу из меня выполняет она. Не думаю, что у тебя получилось бы лучше, — провокация. Конечно, я же провокатор, как все они орут, надрывая глотки. Я не спала с Кирой, но откуда ей об этом знать? Пусть думает, что проиграла. Пусть хоть раз подумает о том, что не всегда ей быть клином, на котором свет сошелся. Я хочу, чтобы ей было хуево так же, как и мне.       — У меня память хорошая. Я запомню эти слова. Но хочешь-то ты меня. Сильно хочешь. Не думай, что она поможет тебе потушить то, что я в тебе разбудила. И поверь, когда мы с тобой переспим, я вышвырну тебя на помойку, а ты будешь молить о добавке. Ты никогда не сможешь меня забыть, Индиго. Я тебе это обещаю, — мурашки бегут по телу табунами. Она не говорит: «Если мы переспим», говорит: «Когда мы переспим». Значит, понимает, что это случится. Или же просто настолько самоуверенна, что это произойдёт. А я бы и хотела сказать, что этого никогда не случится, но врать не по моей части. Ухожу, оставляя её одну. Иду спать, потому что я смертельно устала. Я не хочу думать о том, что меня могут спящую придушить подушкой. Подумаю об этом завтра, если проснусь.