Покурим?

      Слово «вечеринка» вызывает у меня далеко не радужные ассоциации. Вспоминаю, как мои знакомые убухивались в хлам, а потом умирали от похмелья. Помню, как однажды чуть не умерла девочка от передоза, просто потому, что присутствующим там было страшно звонить в скорую. Они, видите ли, боялись полиции. А то, что человек умрет на их глазах, они не боялись. Думали: «а может пронесет?». Фу, мерзость.       Вечеринки в Школе Пацанок — это еще круче. Потому что мне находиться с пьяным быдлом, которые пытаются гасить меня толпой, не комильфо. Одеваюсь, пытаясь не психовать. Пытаясь не трепать себе нервы, но нихуя не выходит. Я просто не хочу. Это детский каприз. Но я борюсь с желанием выпросить у редакторов шоколадку и лежать рыдать в кровати.       С Крис после ночного разговора мы не пересекаемся совсем, будто она не живёт в доме вообще. Как будто она ходит только туда, где меня нет. На испытаниях даже не смотрит, не говорит — ничего. И мне бы радоваться, да отчего-то не радуется. Оно и понятно. Если раньше меня гнобила она, это было хоть с каплей мозгов, высказывания более менее четкие. А теперь… Параша. Мне даже слушать их неинтересно. Мерзко только. Каждый раз по телу бежит холод отвращения.       Вижу, что Мишель сияет. Значит, с Крис у них всё хорошо. Блядство. Ну почему мне так неприятно об этом думать? Каждый раз будто режет внутри.       Натягиваю майку на голое тело, понимая, что на улице-то нихуя не тепло для таких выкрутасов. Но кого ж это ебет-то, а? Меня так точно нет. Впервые в жизни я испытываю желание тупо забыть обо всем. Напиться, накуриться и забыть. Но понимаю, что я осуждаю других за это и сама не хочу лезть в это болото. Но забыть правда хочется.       И у меня есть только один вариант. Завершить то, что началось в аппаратурной. Но станет ли мне легче? Где гарантия того, что я смогу избавиться от Захаровой в своей голове? В тот раз было легче, потому что не было такого масштаба. А сейчас я чувствую, что с каждым днем эта непонятная хуйня растет в геометрической прогрессии, словно раковая опухоль. Увеличивается, делая больнее. Смогу ли я найти лучевую терапию в Кире? Сможет ли она меня вылечить? А захочет ли? А хочу ли я вылечиваться? Желание забыться не равно желание оборвать этот контакт, хотя бы потому, что мне действительно нравятся её глаза. Я не хочу прощаться с возможностью в них смотреть. Не хочу прощаться с её прикосновениями. Да, порой грубыми, но такими жаркими.       Понимаю, что задумалась не о том, потому что в матке скручивается спираль похоти. Блять. Я хочу её. Так сильно хочу, что пиздец. С головой кроет, удаляя все разумные мысли из головы, как лишний мусор. И я не понимаю, хоть убейте меня, как за пару слов и прикосновений она смогла заставить меня себя хотеть.       Да, до этого я смотрела на неё часто. Но лишь потому, что она такая красивая. Такая какая-то особенная среди всех. Взрослая. Умная. Лидер, которого все боятся. Она выделяется из толпы. Но я всё еще не понимаю, почему мне до боли в руках хочется потрогать её волосы. Они на вид такие мягкие и гладкие, словно шелк. Я хочу посмотреть, как она выглядит с распущенными, когда не пытается стянуть их в дурацкий хвост, которые делает из неё гопника с района. Мысли, мысли. Они крутятся, словно заезженная пластинка. Я порядком от них устала.       Понимаю, что сейчас на вечеринке будет какой-то пиздец, потому что все собираются с таким энтузиазмом, что им можно только позавидовать, ведь мне как-то безразлично. Пусто. Один сплошной вакуум. Стараются напялить всё самое лучшее на себя, хоть и лучшим там не пахнет. Стиля ровно нуль целых, нуль десятых. Это просто пиздец.       Замечаю, что единственный человек, который не заморачивается, — это она. Её любимая красная футболка, чёрные спортивные штаны и кепка. Сзади обычный рюкзак. Стоит и ждёт, пока её компания наконец-то наденет на себя безвкусное тряпье. Все смеются, шутят, но не она. Крис изредка приподнимает уголок своих шершавых губ в знак того, что ей смешно. Но даже это смотрится красиво. Они шершавые, обветренные, все в маленьких ранках, потому что она беспощадно их терзает. Я знаю, потому что ощущала на своей коже. Знаю, потому что кусала в ответ её укусу. И на самом деле я хотела бы попробовать на вкус. Сладко её целовать? Горько? А может своеобразно и на любителя? Выхожу из комнаты вслед за всеми, замечая, как она идет за руку с Гаджиевой. И на секунду, только на секунду прикрываю глаза, чтобы просто сморгнуть жидкость. В глаз, наверное, что-то попало.       Ну конечно, как только они видят алкоголь, им сносит башню. Они не меняются, будто только хуже становятся. Третья неделя, а они все думают, что это развлекаловка и им сойдет всё с рук. Стадо.       Беру стакан сока, отходя подальше. Играет музыка. Гомон из криков бьет по ушам, прикрываю глаза от раздражения. Не хочу, не хочу. Кира опять разливает алкашку. Мне интересно, она делает это просто так? Или намеренно их спаивает? Если намеренно, то люди для неё и правда расходный материал. Замечаю, что Крис и Мишель не пьют. Надо же. И Настя не пьет. Ахуеть. Сейчас снег навалит целые сугробы, в которых можно будет делать снежных ангелов.       Слышу, что ворота открываются и заезжает машина. Подхожу ближе к толпе, чтобы увидеть. Там кто-то орет, смеется. И первое, что я вижу, это Юля Мишко. Блять, тушите свет, сейчас будет мясо. Это треш какой-то. Организаторы решили позвать бывших участниц.       Машина останавливается, и из неё вываливаются уже поддатые девушки. Разглядываю в прибывших Мишко, Лазутину, Мэри Джа, и то благодаря тому, что мы виделись как-то в Энджое. Жукова. А эта-то что здесь забыла, матерь Божья? Когда они подходят ближе, замечаю еще Тину Франк. Блять, в темноте не разглядела. И Яна Венгерская собственной персоной. Блять.       — Вечер в хату, бабы, — Мишко, конечно, обращается к нам, будто мы знакомы триста лет и собрались на дружеской попойке. Все друг с другом знакомятся, смеются и, кажется, уже сдружились. Их принимают как своих и даже Жукову. Становится чуть досадно, потому что абсолютно чужих приняли, а меня бортуют.       — Эй, Солнце, не хочешь поздороваться? — Сколопендра, мать её, ну держала бы язык за зубами. Никто не понимает, к кому она обращается, даже становятся тише голоса. Все в недоумении. А я спускаюсь со ступеньки и иду к ней, пробираясь через своих баб. Вижу, что они до конца не понимают ситуации. Гадство.       — Милая, с тобой поздороваешься — и век в хлорке отмываться будешь, — стою напротив неё. Смотрю, как она изменилась. Надо же, всё такая же, за исключением волос. Сколько мы не виделись? Года два? Добро улыбаюсь ей. Конечно, я её подъебываю.       — А вы типа подружки? — надо же, чей голос я слышу? Моя любимая Мишель. А тебе так интересно? Или ты надеешься на еще одного человека, который меня ненавидит?       — Спали одно время. До того момента, пока я не поумнела, — столько яда выбрасываю, что сама понимаю, что чутка борщу с сарказмом. Но это же Яна. Ей не будет обидно.       — Это называется отношениями, любимая. Запиши это слово в свой огромный словарь, — ну конечно, она отвечает сарказмом на сарказм. За это она мне всегда нравилась.       Протягивает руку, чтобы поздороваться. А я… А что я? Ловлю её за руку, прижимая к себе в теплых объятиях. Это действительно приятно. Приятно обнимать человека, который когда-то был близким, спустя столько времени. Всё раздражение и истерическое настроение резко куда-то испаряются. Вот они были — а сейчас их нет. Есть только теплое чувство внутри. Только сейчас понимаю, что соскучилась по ней. Мы раскачиваемся в объятиях, не замечая никого вокруг. Нам просто хорошо стоять вот так. И отпускать совсем не хочется. Мне даже хочется заплакать от радости, но я лишь заставляю её подпрыгнуть и обвить мою талию ногами. И похуй мне, что и кто будет думать. Сейчас это мой личный момент, в котором никому нет места. Все уже о чем-то разговаривают, не обращая на нас никакого внимания.       — Я по тебе скучала, солнышко, — Венгерская говорит то, о чем я думаю, и прижимается своим лбом к моему. Улыбка расползается по моему лицу. Я уверена, что еще чуть-чуть — и взорвусь от радости.       — Да у вас прям встреча давно потерянных сестер. Вы еще поебитесь при нас, — о! Это сейчас было зря, Крис. Яна не тот человек, который воспримет это как призыв к обратному. Она скорее харкнет тебе в ебало, даже если ты её потом за это убьешь.       Называете меня провокатором? Дамы, вы еще не общались со Сколопендрой. Эта девушка заставит вас изойтись на говно одними лишь словами.       Опускаю её на землю, понимая, что нашей идиллии пришел конец. Сейчас будет шоу. Она становится на ноги и разворачивается лицом к Захаровой, оценивая врага. Больше чем уверена, что та теперь её жертва на этот вечер. Желаю вам счастливых Голодных игр. И пусть удача всегда будет с вами.       — А если я прямо сейчас разденусь и начну ебаться с Индиго, ты меня остановишь, что ли? Или закроешь свое ебало и будешь сидеть и смотреть? Понимаю, у вас тут не до секса, народу много, а симпатичных мало, сама была в такой ситуации, но не бросайся на людей из-за своего недотраха, а то мало ли что прилетит в ответ, — она неисправима. Этот человек не меняется. Мы расстались из-за её неумения держать язык за зубами, а она так и не сделала правильных выводов.       Прыскаю, не в силах сдержать смех так же, как и Кира, вспоминая её слова о Мишель. Боже. Это уже второй человек, который говорит о недотрахе Крис. Прекрасно осознаю, что этот смех выйдет мне боком, но сдержаться не могу. Вот же гадство.       — Ну шо, все обсудили, кто с кем ебется? Давайте бухнем за встречу! — Мишко просто не дала драке случиться. Она перевела всё в шутку, за что я готова сказать ей спасибо. И слава Богу все бегут выпивать, забывая о конфликте. Яна тоже уходит, а я остаюсь стоять, потому что она смотрит. А взглядом метает молнии. Блять. Каков пиздец, а.       Смотрит, не отрываясь. Прожигает взглядом, будто хочет испепелить. Не подходит ближе, не двигается. Ничего. И даже оскорбление не вырывается из её рта. Злость сменяется какой-то печалью во взгляде. Разочарованием? Стою, не в силах остановиться вглядываться в бездну ледовито-голубого взгляда. Не разговаривали два дня, не смотрели друг другу в глаза, а такое чувство, что прошла целая вечность. Оказывается, я так сильно хотела, чтобы она на меня посмотрела. Сердце колотится где-то в разом пересохшей глотке.       Боже. Да что же это такое? Я влюблена в этот взгляд. Хочу услышать её хриплый, бархатный голос, но она просто уходит, отворачиваясь от меня. А я остаюсь позади неё, пялясь на её спину, понимая, что ничего хорошего из этого не выйдет. Я так вляпалась и, кажется, по уши сильно.       Мне так похуй на то, что происходит. Какая вакханалия царит вокруг меня, и забила бы с удовольствием огромный болт на испытание, но синдром отличницы так и орет мерзким голосом, что я пришла сюда меняться, а не заниматься какой-то парашей.       Пристегиваюсь наручниками к Тине Франк, которая сегодня находится в адеквате. Да, тяжело нам будет с тобой, подруга, тянуть эту вахту пиздеца.       Замечаю, что Венгерская начала бухать, уходя в отрыв. И понимаю, что точно не хотела бы находиться с таким человеком в отношениях. Да, люблю её безмерно, но всегда буду осуждать за то, что она натворила со своей жизнью и продолжает до сих пор. Не могу смотреть на эту хуйню. Поэтому изо всех сил пытаюсь пить сок и говорить с Тиной. Говорить обо всем, лишь бы не видеть и не слышать.       Начинаем с Тиной танцевать в такт ритма орущей музыки. И нам, кажется, весело. И мне не настолько здесь плохо, как, я думала, будет. Только приходится одергивать себя от постоянного желания повернуть голову в сторону Крис и посмотреть хотя бы одним глазком, что она делает. Справляется ли с пьяной Сколопухой, потому что я периодически слышу её крики, но мужественно держусь, чтобы не побежать туда. Хочу побыть эгоистом и не разбираться ни в чьих проблемах. Но кто же мне даст, когда я вижу потасовку Мишель и Яны, которую держит Крис. Вот тебе и хорошее настроение. Так и знала, что ничем хорошим это не обернётся.       — Прости, мне нужно отойти, — вежливо отхожу от Тины, отстегивая железные браслеты. А она не против, лишь мягко улыбается. Видно, что человек изменился. Её нынешние манеры чем-то напоминают мне Марию.       Отхожу и слышу, как Венгерская орет, что готова убить Мишель. Господи! Неужто не одной мне она не нравится? И, конечно же, мне везет подойти ровно в тот момент, когда Яна кидается на Мишель со всей силы, что есть в её худом теле, чудом не сбивая Крис с ног.       — Э, не, вот это лишнее, её тронешь — я тебя порву, — фраза дает мне по сердцу. А в голове сразу разносится звон, как будто меня ударили чем-то тяжёлым. Но сквозь свою личную драму понимаю, что всё-таки эта сладкая парочка, от которой хочется блевать, трезвая, а Сколопуха в пиздень пьяная.       — Себя порви, Крис, ну или свою карманную чихуахуа, проблем меньше будет, — говорю устало, смотря на Яну, которая глушит пиво, будто ей всё мало. Понимаю, что ей хватит, но, как забрать у неё алкоголь, ума не приложу. Это всегда трудно.       — Что ты сейчас спизданула, мышь серая? — ну конечно, в ней просыпается злость. Интересно, она когда-нибудь может не молчать, не орать, а нормально вести диалог со мной?       — Я сказала: отстегнись от неё, забери свою девушку и съебитесь, не угрожая никому. Сможешь? — выдыхает, отстегивает наручники и передает Яну мне. Проходит мимо, намеренно толкая в плечо. Детский сад. Но это вызывает улыбку, ведь впервые мы не поругались и прочее, а разошлись в разные стороны. Прогресс, мать его.       — Господи, Лиза, ты не меняешься. Серьезно? — а Венгерская не теряется и смотрит на меня взглядом, а-ля «ты че, дура?». А я не понимаю, как она поняла. Неужели по мне так сильно видно? Неужели я настолько палюсь даже просто взглядом?       — Как? — ну если пьяная в жопу Яна смогла разглядеть всё это, то значит трезвый человек сто процентов видит намного больше и острее, и на самом деле меня это смущает. Даже нет. Это приводит в ужас. Потому что это пиздец.       — Между вами напряжение искрит за пару километров, солнышко. Она явно каждый раз, когда смотрит на тебя, думает, в каких позах тебя нагнуть, — ну вот тебе на. Получи, фашист, гранату, потому что это какая-то параша, я думала, что скрывать получится дольше, а тут получилось, что это видно невооруженным взглядом. Хочется провалиться сквозь землю и никогда больше не видеть света. Ну кто тебя тянул за язык, Ян?       — Забудь, — потому что я забыла, потому что она обо мне забыла. Потому что из этого ничего хорошего не выйдет. Потому что обернется всё драмой в десять актов, где я вновь буду собирать себя по кусочкам. А я так не хочу. Я устала жить, каждый день склеивая пазл из своего сердца, лишь бы оно не рассыпалось от малейшего слова. Это сложно. Больно. Противно. Будто бы ты живёшь лишь для того, чтобы жалеть о том, что когда-то сделал неправильный выбор. И я бы хотела вернуться назад, чтобы никогда не выбирать, любить, слушать его.       Веду Сколопуху под руку, чтобы она присела хотя бы на бетонные порожки, иначе будет какая-нибудь хуйня. Не дай Бог что-нибудь сломает в пьяном угаре. Знаю по опыту, что пьяный сломаешь — всю жизнь жалеть будешь. Алиса — яркий тому пример. Тогда ей было весело, а сейчас она каждый день мучается и понимает, что как раньше уже не будет.       Сажусь рядом с бывшей девушкой, позволяя ей облокотиться на меня, и рядом садится Тина. Можно сказать, что это задание стопроцентно провалила, потому что отстегнулась от Тины и побежала туда, куда не должна была.       Ищу взглядом Киру и замечаю её в разговоре с Рони, которая пристегнута к Лазутиной. Да уж, вот это ахуенная компания. Я, видимо, еще должна сказать «спасибо» за то, что мне попалась Тина. Она сидит и так же уныло смотрит на это действо, иногда улыбаясь, когда происходит что-то забавное. Наверное, интересно смотреть на тех, кто очень похож на тебя давнюю.       Кира замечает взгляд и поднимает бокал, стуча по нему пальцем, спрашивая: «Тебе принести?». Киваю в ответ и указываю на сок. На что она лишь улыбается, качая головой, будто знала, что я отвечу именно так. И реально же приносит сок, уходя от своей компании, что меня ввергает в шок.       — А вы встречаетесь, да? — блять, чуть не поперхнулась. А Кира улыбается насмешливо, будто сейчас заржет.       Ахуеть. Франк, конечно, ахуеть сейчас огорошила. Одна думает, что у меня что-то с Крис, что есть правда. А вторая думает, что я встречаюсь с Медведевой. А можно вообще не приписывать мне отношений ни с кем? Неужели без них я никому не интересна?       — Нет. Эта неприступная крепость не сдалась в мои владения. Предпочла держать дружескую ноту, что разбивает мне сердце, — сарказм. Лютейшая, но беззлобная насмешка. Улыбаюсь. И Тина улыбается, а Венгерской до пизды. Она в нирване.       — Извините, мне нужно отойти, — ухожу от них в туалет, чтобы умыться, прийти в себя. Немного устала от этого сборища пьяного быдла.       Иду в туалет, где сидели в тот раз с Кирой. Захожу, не закрывая замок, потому что, а кому оно надо — ко мне врываться? Все на вечеринке, кто-то бухает и позорится, кто-то смотрит, чтобы мы ничего не натворили, кто-то выполняет свою работу, снимая всё, что происходит.       Холодная вода остужает лицо, которое, оказывается, всё это время было холодным. Мочу шею и затылок, устало вздыхая, чувствуя, как расслабляются мышцы. Хочется спать. И тишины. Тишины хочу. Домой хочу, хоть и обожаю этот дом. Просто хочу подальше от этой гнетущей атмосферы, она дробит и без того нездоровую психику, заставляя всё время жить в напряжении.       Выхожу из ванной с обреченностью, потому что не хочу туда возвращаться. Как бы я ни была рада увидеть свою когда-то девушку, мне не хочется там находиться. Не хочется участвовать в тупых разговорах, которые никуда не приведут. Не хочу строить ахуенное настроение перед камерами, откровенно делая вид, что не играю на камеру.       А я ведь играю, целую неделю пытаюсь строить из себя всесильную, которой похуй на слова, издевки, драки и так далее. Просто не хочу показывать зрителям, насколько я жалкая в своем унижении.       Пытаюсь не закричать, когда меня хватает чья-то рука, затаскивая в какую-то комнату. Сердце убегает куда-то в район пяток и не хочет возвращаться. Блять. Сейчас меня будут убивать. Дыхание, как у загнанной лошади. Мне интересно, кто меня сюда затащил, но запаха алкоголя, как ни странно, не чувствую. Действительно странно. Включается слабый свет, и первое, что я вижу, это пронзительный взгляд голубых глаз. Пиздец. Надо же, даже не побрезговала прикоснуться. И что будет делать?       — Отпусти, — не отпускай. Мне приятно любое твое прикосновение, а руки слишком мягкие для того, кто моет машины. Кожа будто бархатная. Замечаю, что мы в аппаратурной. Ну конечно.       — А если я не хочу отпускать? — оказывается так близко, что чувствую её дыхание на губах. Да что ты делаешь, твою мать? Зачем ты так со мной? Облизываю губы.       — Тогда чего ты хочешь, Крис? В очередной раз унизить меня? — нахожу в себе силы оттолкнуть её и пройти вглубь комнаты. Лишь бы подальше от неё. Лишь бы только не сдаться ей. В тот раз смогла выстоять. А сейчас не уверена. В тот раз я не хотела, чтобы она меня трогала, а сейчас до дрожи в пальцах хочу прикоснуться сама. Это клиника. Я сумасшедшая.       Отхожу к столу, который стоит и пылится. Комната вообще похожа на заброшенную. Компьютерный стул. Какая-то аппаратура лежит на полу кругом. Одинокий стол стоит у стены. Такое чувство, что сюда складывают всё ненужное.       Облокачиваюсь пятой точкой о столешницу, пытаясь не смотреть на Захарову, которая стоит у двери. Блять. Хуйня. Взгляд, буря, безумие. Глаза в глаза. И вот я вижу, как она медленно идёт ко мне. Дает шанс сбежать? Или проверяет, побегу ли? Крадётся, будто боится спугнуть. И глаза прячет. Будто боится, что я смогу что-то разглядеть? Есть что скрывать, дорогая? Подходит всё ближе и ближе, а я с каждым шагом не знаю, куда себя деть. Нервничаю, как в свой первый раз. Что будет? Чего она хочет?       — Ты слишком громко думаешь, — говорит, когда уже подошла вплотную.       А я не могу не думать, потому что боюсь. Её боюсь, как огня. Боюсь, что сделает больно. Боюсь, что посмеется. Всего боюсь. Боюсь ей довериться после слов о том, что это будет всего лишь секс. Потому что мне он не нужен. Мне она нужна, как воздух. Но кого это волнует? Её?       Чуть нагибается, чтобы взять меня за бедра, чтоб я села на стол. Закидываю руки непроизвольно ей на шею, а ей похуй. Перемещает свои ладони мне на талию, прижимая к себе сильнее. И смотрит. Просто смотрит, не целуя. А я заплакать готова от того, как сильно хочу её поцеловать. Ощутить вкус её рта. Готова захныкать, как ребёнок, которому не дали желанную шоколадку.       Закрываю глаза и целую, потому что не сдержалась. Жмурюсь ещё сильнее, когда прикасаюсь губами к приоткрывшимся от неожиданности губам. Боюсь, что оттолкнет, но нет. Руки не убирает, наоборот гладит по спине. Мягко. Не знала, что она так умеет.       Ахуеть. Ощущаю маленький мазок влажного языка и открываю рот. Цепляется своим языком за мой, а я с ума схожу от кайфа. Меня будто молнией поразило. Кто же знал, что целовать её — это так круто? Она меня целует На вкус она как мятная жвачка и шампанское. Не сладко, не горько. Но так вкусно, что я готова вылизать весь её рот.       Поцелуй медленный, но слишком эротичный. Мне буквально больно от того, как сильно стягивается пружина внутри меня. Блять. Не сдерживаю горлового стона. Тихого, но она как-то умудряется услышать, потому что губами чувствую довольную ухмылку, боже.       Вдруг поцелуй прерывается, но чувствую её шершавые и сухие губы ниже своих. Прокладывает дорожку поцелуев по коже. Глаза наливаются свинцом, и открыть их не могу. Как же хорошо.       Поднимаюсь руками выше по шее, заводя одну из них, чтобы стянуть ненужную кепку. А другой стягиваю резинку с ужасно длинных волос. Боже, какие они мягкие. Похуй мне, что, возможно, будет ругаться, и кепка с резинкой валяются где-то на полу, а мои руки мягко перебирают копну светлых волос. Какие они шикарные, что даже слов нет. Она прикусывает, когда я останавливаюсь, и зализывает, когда продолжаю прочесывать их, понимая, что ей нравится, что я позволила себе такую вольность. Так вот, где у нас слабое место.       Ощущаю, как её холодные руки проникают под мою свободную майку. Пробивает дрожь, которую она слизывает с кожи. Резко вздыхаю, чувствуя, как она тянет майку вверх, проходясь тонкими пальцами по каждому ребру.       Потрахаться в аппаратурной? Да, конечно, без проблем.       Шмотка улетает куда-то, а куда — я не разглядела. Сил глаза открыть просто нет. Господи. Ну, не бывает так. Бывает хороший секс, но не настолько же, чтобы тебя трясло от каждого прикосновения. Не могу убрать руки от шелка, что она носит на голове. Господи, как можно прятать такое? Зачем? А главное нахуя? Да я готова душу продать, лишь бы иметь возможность трогать их.       Буквально заставляю себя переместить руки на её талию, притягивая ближе. Мне мало. Хочу ближе!       Я теряю себя с каждым движением её губ, с каждым финтом её языка. Понимаю, что никто и никогда не целовал меня настолько вкусно, будто хотел съесть. Она слишком хорошо целуется. Мне даже становится досадно, что тогда я не отдалась в её власть.       Комкаю ткань её красной, как кровь, футболки, в своих руках, потому что хочу стянуть, а не получается. Мышцы будто разом ослабли и превратились в желе. Наконец забираюсь ладошками, водя по спине. Господи. Я чувствую, как при моем прикосновении напрягаются её мышцы.       — Блять, я понимаю Кирюху, — проговаривает эту фразу в мою кожу после укуса в подбородок. И мне сразу становится не по себе. Хочется прикрыться чем-то. Боже. Какая я дура!       Упираюсь ладонью ей в грудину, давая понять, что ей нужно остановиться.       — Что ты сейчас сказала, Крис? — мне нужно убедиться, что я правильно расслышала. Она её понимает? В чем она её понимает? Нахуя она вообще про неё вспомнила?       — Блять, я не это хотела сказать, — ну конечно, ты не это хотела сказать. Точно не это. Ты не планировала вновь меня обижать, да? Старо придание, да только верится с трудом.       — Но сказала почти прямым текстом, что я шлюха. Ахуеть можно, — толкаю её в грудь, чтобы она отошла подальше, потому что я хочу одеться и убраться отсюда как можно быстрее, лишь бы не видеть её. Я даже не хочу слышать её. Она парой слов унизила так, как никто и никогда меня не унижал. Блядство.       Отходит, а я спрыгиваю со стола, судорожно начиная искать майку. Дура, дура, дура. Ничему меня жизнь не учит.       — А не ты что ли с ней трахалась в этой комнате? Ну конечно, правда глаза-то колет. Мы умеем тыкать людей в их прошлое, а своих грехов размером с целую планету не замечаем. Чувствуешь двойные стандарты? — заводится с пол-оборота. Стоит в топике и с распущенными волосами, но всё равно почти кричит. Доказывает свое. И если бы это был другой человек, я бы подумала, что это ревность. Но она просто опять начинает тыкать меня носом в мои малейшие погрешности, хотя сама творила и творит вещи и хуже.       — А про Мишель ты забыла? Я поебалась с Кирюшей, но дальше-то что? У меня нет девушки, у меня нет н и к о г о. А ты в какой раз изменяешь своей блондинке со мной? Второй раз? Кто из нас еще шлюха? Или тебе покоя не дает, что хоть где-то тебя обставили? Бедная, бедная Кристина, её грушу для битья ударил кто-то другой, — наивно полагала, что мы обсудили эту тему один раз и забыли. Но, кажется, она никогда мне этого не забудет, и это провоцирует обиду.       Мне вдруг становится обидно, что она меня за человека не считает. Не думает, что я тоже хочу человеческих отношений. Шлюха — не настолько обидно, чем это. Резко вздыхает, вижу, как сжимает кулаки. Ну конечно, задела за больное. А мне тоже было больно, но кто меня слышал? Кто хоть раз меня пожалел, кроме Медведевой?       — Не впутывай сюда Мишель, я с тобой, потому что мне скучно. Не более. А ты блядствуешь, потому что никто не желает тебя по-настоящему. Ты всего лишь игрушка для людей. Ты никогда — слышишь меня? — никогда не избавишься от одиночества. Хоть перетрахайся со всеми, но в душе ты всегда будешь одиночкой, — и это больно.       Эти слова попадают прямо в сердце, и я даже замираю, переставая метаться по комнате. Сердце свело судорогой физически, даже продохнуть не могу. Понимаю, что мне ведь не было одиноко только с ней. Она и есть тот самый человек, который вытесняет одиночество, заполняя собой всё пространство.       Нечаянно натыкаюсь глазами на свою потерянную вещь. Она лежит у двери комком, а я понимаю, что хочу так же. Хватаю, натягивая на себя. И похуй, что мне больно так резко двигаться. Я никогда больше не покажу свою слабость перед ней людьми.       — Да пошла ты нахуй, Захарова. Лучше быть одинокой, чем той, которую любят только из-за чего-то, а не вопреки, — хлопаю дверью так же, как и она совсем недавно. Похуй.