Сон Шиндейри

      Очень часто за минуту до пробуждения ей снилось, что она лежит на своем ветхом матрасе в одной из комнат убежища в Затопленном квартале. Что где-то переговариваются Китобои, плещет вода, воняет плесенью и сырой штукатуркой, а еще — что вот-вот вернется Дауд.       В плохие дни ей снилось другое. Маленькая комнатка с порванными обоями в Бригморском особняке, едкое хихиканье ведьм, чадящие крысиные фонари и вгрызающиеся в фундамент здания злые древесные корни.       Воспоминания оплетали ее ядовитой лозой и не давали сделать следующий вдох.       Билли просыпалась. Открывала глаза в своей каюте на «Падшем доме». Долго лежала, слушая скрип переборок и тихий крысиный писк в машинном отделении. Потом нехотя поднималась, бросая взгляд на карандашный портрет Дейрдре, который нелепо соседствовал с объявлением о розыске и парой газетных вырезок. Выходила из каюты, едва слышно приоткрывая дверь: как там старый Нож? Жив ли? Вроде дышит — грудь вздымается еле-еле. Билли знала: Дауд спит чутко, и стоит ей сделать хоть один неосторожный шаг по палубе, он проснется.       Нечего было его будить, старик заслужил отдых после всего того, что было с ним в «Альбарке».       Тогда Билли возвращалась к себе, что-то писала в дневнике либо перечитывала старые записи, казавшиеся путанным набором слов, а если дневник не скрашивал эти долгие минуты, — то смотрела в зеркало, словно пытаясь отыскать в себе что-то новое. Но нет. Черный осколок вместо глаза все так же таил внутри живой огонь, а жуткая рука напоминала о старых снах. Ужасных, вязких, как смола, снах, в которых она зачем-то вторгалась в покинутый особняк Арамиса Стилтона и искала, искала его в каком-то невообразимом сплетении комнат и коридоров — но находила всегда солдат, которые ранили ее, выбивали глаз, хлестали по руке острым клинком, а Билли… Билли снилось, что она отбивалась обломком газели.       Странный, ужасающе реалистичный сон — думала она раньше. Нет, нет сон — думала она сейчас, глядя в зеркало. Бездна словно вытекла за пределы зеркального стекла и залила трюм, грозя потопить «Падший дом» и заполнить собой легкие Билли, унеся ее куда-то в невозможные глубины бесконечных тягостных видений.       В здоровой руке оказывался амулет — подарок Дейрдре, и сердце щемило тоской по тому, чего никогда не существовало.       Жуткая вещь.       — Он будет хранить тебя, Билли. Я стащила его из кармана одного богача. Думала, стяну кошель, полный монет, а оказалось… Взгляни на него. Странный, правда? Он напоминает мне эти поющие китовые кости, но не внешне, конечно, а… Послушай. Слышишь этот звук?       Билли слышала. Амулет пел не так, как моряцкие безделушки, а скупо и приглушенно, но зато…       — Возьми его в руку, — настояла Дейрдре и потянула Билли в грязный переулок, зажатый между домами и засыпанный кучами мусора. В кучах кишели крысы, и именно тогда впервые Билли услышала их шепот.       Домой, домой, вниз, по влажной, горячей трубе, через подвалы и решетки, в гнездо, принести детям теплую плоть. Кровь… Сладкая, вкусная кровь горит на языке теплом. Вниз — а затем наверх, снова рыскать среди мусора, среди улиц и больших, тяжелых ног!       — Что? — ошарашенно произнесла Билли, чуть не выронив амулет, а Дейрдре лишь рассмеялась ее растерянности.       — Да, ты слышишь крыс, Билли! Смешно, верно? Они говорят странные вещи, иногда довольно жуткие, но всегда… — Дейрдре взяла амулет из рук Билли и вдруг побледнела, как будто услышав то, чего не должна была. — Но, наверное, нам пора. Я… Что-то страшно стало. Надо уходить!       — Что ты услышала от них? — обеспокоенно переспросила Билли.       — Ничего… Ничего, совсем ничего! Идем же!       — Нет, стой, что ты услышала, Дейрдре?       — Это ведь всего лишь крысы, верно? Что они могут знать!..       Она нервным движением заправила за ухо выбившуюся рыжую прядь и натужно улыбнулась. Взяла Билли под руку — так любяще и нежно, как была способна только она, — и повела сквозь серую, пыльную улицу куда-то к берегу, к стальным холодным водам Ренхевена, и Билли не смогла воспротивиться.       Вдали протяжно гудел траулер, несущий на борту пойманного кита. Густой желтоватый туман начисто скрывал противоположный берег Дануолла, и было впечатление, будто они находятся на берегу не реки, но океана. Дейрдре зашла в нечистые прибрежные воды почти по колено, не утруждаясь даже тем, чтобы подкатить штанины ее видавших виды брюк, и грустно проводила взглядом растворяющийся в тумане траулер, словно бы безмолвно прощаясь.       Билли помнила, что Дейрдре всегда было жаль китов.       — Я хочу, чтобы амулет остался у тебя, — вдруг сказала она глупо стоящей на берегу и озирающейся по сторонам Билли. — Вдруг когда-нибудь он укажет тебе путь, и ты не потеряешься. Даже в тумане, как сейчас.       — Единственная, кто может указать мне путь, это ты, Дейрдре, — просто ответила Билли, как-то вместив в эти простые слова безумную круговерть свои истинных чувств, которые она ни за что не могла бы высказать иначе. — Просто будь всегда со мной.       — Тогда представь, что эти крысы говорят моим голосом, — усмехнулась она, не оборачиваясь.       И они говорили.       Они всегда, всегда говорили голосом Дейрдре — но Билли заметила это только после ее смерти.       Она спрятала амулет в нагрудный карман и вышла из каюты — на этот раз смелей, поскольку отчего-то знала, что Дауд уже не спит.       — Чужой никогда ничего не дает даром, — чуть позже говорил старый Нож. — За все приходится платить. Я — тот, кто сполна испытал это. Я не ищу возмездия, Билли, и не собираюсь мстить черноглазому ублюдку за себя. Я просто хочу, чтобы он познал то, что причинил другим.       Дауд закашлялся, и сердце в который раз екнуло в груди Билли.       Он был очень плох. Старый. Слабый. Настолько слабый, что она ощущала это уголками глаз, в которых собиралась предательская соль. Дауд был столь огромной частью ее жизни, что в сравнении с ним солнце для нее горело не ярче, чем газовый фонарь. Однако… Однако всему приходит конец, и эта дорога, что раньше казалась бесконечной, теперь упиралась в беспощадный тупик.       Там, в будущем, было пусто.       Смерть Чужого. Манящая, одинокая Бездна. Дауд смотрел на свою ладонь, в которую только что кашлял, и теперь искал, чем бы вытереть кровь. Билли протянула ему какой-то пропахший машинным маслом лоскут. Приметила чернеющую на его руке метку, что всегда вызывала в ней нечто среднее между любопытством и ужасом. Краем уха услышала, как голосом Дейрдре под палубой шептали крысы.       Они шептали, шептали, шептали о смерти. Они предвкушали плоть, они алкали кровь, они ждали лишь момента, когда вгрызутся и оторвут себе по куску.       Должно быть, именно это ты слышала в том переулке, любовь моя.       — Я сделаю это, — уверенно заключила Билли, стараясь взять себя в руки и не показать Дауду собственного смятения, главное — жгучей горечи, что заставила ее губы задрожать.       Я сделаю что угодно для тебя, потому что… за мной должок. Но даже и без этого я сделала бы для тебя что угодно. Ты подарил мне шанс, простил меня, дал мне время.       Я не забуду этого, Дауд.       Билли вдруг вспомнила, как амулет выпал из кармана Дейрдре, когда та упала, оглушенная тростью молодого карнакского аристократишки. На его лице цвела брезгливость, на сальной роже его мерзкого брата — злорадство. Вокруг столпились зеваки, кто-то показывал пальцем, кто-то верещал, кто-то спешил покинуть это место, а Билли, для которой секунда вдруг обернулась вечностью, все смотрела, как брезгливость аристократишки сменяется вдруг вспыхнувшим ужасом, ужас — растерянным немым вопросом к брату, вопрос — холодом абсолютного отсутствия раскаяния. Билли видела этот холод, он проник под ее кожу и разорвал ей сердце, в один момент выпустив пламенеющую ярость, и вот уже ее руки ...ты только посмотри на свои прекрасные руки, любовь моя... ее руки сами вцепились в деревянную фигурку газели, нелепо украшавшую дурацкую карету, и с силой вырвали, обратив острием прямо в побледневшую рожу аристократишки, в его испуганно округлившийся глаз, в его сердце, в его душу, опутанную тьмой, в черное Око мертвого бога в глубинах Северного рудника, в каменное сердце Провидца, в горло застывшего в болезненном крике Чужого, в зеркало, отражающее не ее, а нечто потустороннее, искаженное и окаменевшее.       Нет.       Остановись!       Она кричала вслед ускользающему сквозь пальцы сну, и мир ломался, как стекло, обнажая бесконечность Бездны.       Над Билли был поеденный ржавчиной потолок каюты.       Море настойчиво билось об железный борт, как бы понуждая встать, наконец сделать это, отрешиться от снов и взглянуть в лицо реальности.       О, Билли многое отдала бы, лишь бы не смотреть! Но именно в тот момент, в момент глубочайшей оставленности, она как никогда поняла: у Билли осталась лишь Билли.       Впервые в жизни идя бок о бок с полным пониманием того, зачем все это нужно, она вынесла с «Падшего дома» свои нехитрые вещи, сложенный в нагрудный карман портрет Дейрдре, перфокарту с голосом старого Ножа, сентиментальную табличку с названием корабля и, в последний раз тронув ледяную руку Дауда, распрощалась со всем, что составляло ее прошлую жизнь. Жизнь бродяги, Китобоя, предателя и верной до последнего ученицы — жизнь Билли Лерк, которая сожгла корабль, принадлежавший Меган Фостер, и оставила в огне огромную часть себя.