Сон Шиндейри

      Месяц тепла 1828 года ознаменовался горячими ветрами, засыпающими склоны Шиндейри густой и тяжелой серой пылью. Многие улицы Карнаки и особенно улицы квартала Батиста столкнулись с небывалыми пыльными бурями, каких южных город не видел уже много лет. Поговаривали, виной тому было несколько обрушений в старых шиндерийских шахтах и, что самое ужасное, — в новых, открытых совсем недавно. Вернувшиеся шахтеры рассказывали жуткие вещи про невесть откуда взявшееся «жужжание под землей», про странные тени в штольнях, неведомое фиолетовое свечение и будто бы сотканные из груды камней гигантские фигуры — однако то были лишь байки, и истинная причина обрушений таилась в банальном несоблюдении техники безопасности и отвратительных условиях работы.       Так думал Арамис Стилтон, молодой забойщик 31-й шахты на восточном склоне Шиндейри. В свои двадцать три он добился довольно многого для одинокого сироты из Морли: его честность и трудолюбие уважали другие шахтеры, сам бригадир частенько прислушивался к его советам, а иногда даже вверял ему ответственнейшую работу по разведке новых жил. Стилтон любил разведку больше всего: дни глубоко под землей, в тишине, в подступающей со всех сторон тьме, обостренные обоняние и осязание, и это чувство, что где-то за очередной грудой камней уже начинается Бездна. Но кирка пробивала завал, там оказывалась лишь тьма, пыльные осколки, поблескивающая серебряная жила и чувство обманутых надежд.       Такое же, когда бригадир в очередной раз разводил руками, дескать, прости, Арамис, новые жилы — это прекрасно, но 31-й снова урезали финансирование. Что? А, Чужой знает, почему. Вроде куда-то в другие шахты перенаправили. Деньги ведь у герцога не бесконечные. Считай, ты за спасибо сходил. Но начальник шахты, быть может, поставит нам с тобой по стаканчику, да.       «Отлично, так и до бунта недалеко», — мрачно думал Арамис, в очередной раз слушая возмущения шахтеров в столовой. Ребята работали без продыху, смена выматывала даже самых сильных и отчаянных, и только лишь этот факт, по мнению Арамиса, спасал нерадивого начальника 31-й шахты от кирки в затылок.       Но тот день, тринадцатое месяца тепла, был по-настоящему особенным. Арамису, еще четверым ребятам и добряку-бригадиру наконец удалось пройти через кошмар бюрократических преград, истерику начальника шахты, угрозы увольнением, отказы шахтерского комитета и брюзгливые физиономии служащих канцелярии. После пламенной речи Стилтона перед начальником управления делами герцога, прерванной скучающим и приводящим в бешенство долгим зевком, шахтерской делегации «в порядке исключения и в честь былых заслуг 31-й шахты» пообещали аудиенцию у самого Теоданиса Абеле. И вот шестеро шахтеров уже полтора часа глотали пыль у ворот дворца, наблюдая степенно движущиеся богатые экипажи с разнаряженными аристократами и то, как солнце медленно клонится к западному горизонту.       Здесь, у моря, было легко дышать, и вольный воздух быстро разморил привыкших к духоте шахтеров. Арамис старался не слушать их храп и сосредоточиться на заранее подготовленной речи, но и мысли как-то не шли. Кроме одной: почему их до сих пор не зовут на аудиенцию? Не забыли ли о них? А может, забыли специально, чтобы посмеяться? Ну да, конечно, шахтеры — всегда посмешище для тех, кому в этому жизни повезло не знать, что такое «штольня» и «черная мокрота». А может, это просто издевка и их никуда так и не пригласят?..       — Делегация 31-й шиндерийской шахты? — проскрипел невесть откуда взявшийся сморчок в черной атласной униформе, вырвав обрадованного Арамиса из тягостных дум.       — Да, — подскочил он, а вместе с ним — и бригадир, и ребята. — Уже идти?       — Идти, — сморчок смерил их перештопанные рубахи и потертые штаны презрительным взглядом. — Полагаю, это ваша лучшая одежда, господа? Все же вы собирались на прием к самому герцогу, а не в портовой кабак.       — Да не пойти бы тебе в… — начал было один из ребят, но, поймав сердитый взгляд бригадира, тут же осекся и продолжил: — Во дворец.       — Простите, мы шахтеры, господин, а не аристократия, — живо перебил его Арамис, — У нас в сундуках редко случаются парадные сюртуки. Ведите, мы готовы.       — Ну и манеры, — фыркул сморчок и жестом поманил шахтеров за собой, в сторону золоченых ворот дворца.       Герцог Теоданис Абеле, принимавший просителей в дворцовом саду, всем своим видом выражал значительность. Его лицо с правильными, твердыми чертами, холеные усы и борода, белоснежный китель, блеснувший на пальце перстень, несомненно, впечатляли любого, кто был удостоен его присутствия, и Арамис Стилтон исключением не стал. Сковавшее его грудь волнение судорожно перехватило дыхание Арамиса, и он запнулся еще на фразе «Глубокоуважаемый герцог», закашлялся и приковал к себе скучающие взгляды свиты — но не самого герцога, отрешенно глядящего куда-то в темнеющий океанский горизонт.       — Не бойся, — тихо подбодрил Арамиса бригадир, а один из шахтеров похлопал его по плечу. Поддержка ребят придала Арамису сил, и, глубоко вздохнув, он продолжил:       — Уважаемый герцог Теоданис! Мы с товарищами представляем не только 31-ю шиндерийскую шахту, но и всех шахтеров Карнаки…       Арамис выдержал паузу, надеясь, что удостоится заинтересованности герцога, однако тот так и продолжал бурить взглядом океан.       — Мы просим не только человеческих условий труда, — упрямо продолжил Арамис, — но и гуманного отношения к тем, кто ценой своих жизней и здоровья добывает для империи серебро. Длительность рабочей смены…       — И сколько сейчас длится смена у шахтера? — вдруг обратился герцог к одному из своих приближенных так, словно просителей в саду и вовсе не было. — Едва ли больше, чем у герцога Серконоса, который на посту круглые сутки!       Прихлебатели мерзко засмеялись, и Арамис не выдержал, сойдя с проторенного пути подготовленной и согласованной речи:       — Шахтер работает под землей шестнадцать часов кряду, да и вряд ли уважаемый герцог Серконоса круглые сутки машет киркой в забое!       Ребята за его спиной едва слышно ахнули, а бригадир тихо выругался.       Речь полетела к Чужому в Бездну. Гвардейцы, готовые в любой момент вывести наглеца, вопросительно уставились на герцога. Теоданис же наконец изволил взглянуть на шахтеров, а точнее — на этого, стоящего впереди всех молодого рыжеволосого забойщика, который смело и безрассудно прожигал его взглядом из-под сведенных бровей.       — Прикажете вывести? — нашелся один из гвардейцев, но Теоданис проигнорировал его.       — Говорите, шестнадцать часов? — произнес герцог, глядя в глаза Арамиса. — Это очень много для занимающихся тяжелым физическим трудом, я понимаю это. Но и вы должны понимать: после нескольких обрушений в шахтах страдает добыча серебра, а значит, престиж Серконоса в глазах императрицы Джессамины Колдуин…       — Престиж? — перебил его Арамис, вызвав на себя очередную волну гневных шепотков. — Если шахтеры не перестанут гибнуть в забоях от усталости, от очередного взрыва газа или от обрушений, то пострадает далеко не только престиж. На Серконосе совсем не останется желающих подставлять шею за ваше серебро — и даже просто тех, кто может и умеет его добывать. Как и тех, кто согласен гробить свое здоровье за нищенское жалование. Как и тех, кто будучи ранен, болен или слишком слаб для работы в забое, согласен влачить остаток дней без гроша. Герцог…       — Ну, хватит! — вспыхнул один из благообразных стариканов из окружения герцога. — Теоданис, это немыслимо, чтобы какой-то грязный работяга покрикивал на вас в вашем же дворце! Его необходимо немедленно запереть в темницу, а этих…       — Герцог, — продолжил Арамис, чувствуя в себе небывалую уверенность от внимательного и совершенно утратившего грозность взгляда Теоданиса, — я прошу вас выслушать меня и дать шахтерам то, чего они просят и чего они заслуживают — человеческое отношение к их проблемам. Нас каждый день подстерегает опасность, спускаясь в штольни, мы прощаемся с родными и друзьями, надеясь лишь на то, что нам удастся пережить еще одну смену. Мы уходим глубоко вниз, прокладывая пути чуть ли не до самой Бездны, чтобы найти еще пару серебряных жил. Мы дышим пылью — посмотрите, та черная грязь, что сейчас укрыла Батисту, каждый день оседает в наших легких. Если мы не умрем под завалами, то захлебнемся черной мокротой — и мы знаем это. Так почему никто не видит нашего труда, нашей крови, наших неизбежных смертей за цифрами прибыли в циркулярах? Разве наши жизни не дороже серебра? Разве императрица не понимает этого? Разве этого не видите вы?..       Недовольные голоса придворных жужжали, как рой рассерженных ос. Однако стоило герцогу резко подняться с места, как все стихло — лишь где-то внизу, под скалами, на которых покоился дворец, надрывно шумели суетные волны.       Этот миг тишины показался Арамису вечностью. Он не знал, что сейчас будет, но предчувствия были самыми плохими: их сейчас в лучшем случае выкинут отсюда, потому что всяким богатеям, аристократам, всем этим зажравшимся бездельникам — и даже герцогу! — нет дела до шахтеров. «Заткнись и иди работай!» — вот что произнес герцог в голове Стилтона за секунду до того, как этот голос прозвучал в действительности.       И он был спокойным, как полуденное море в штиль.       — Как ваше имя?       — Арамис Стилтон, — смиренно ответил тот.       — Я хочу выслушать ваши предложения. Но не сегодня. Боюсь, я не готов. Мне нужно тщательно изучить вопрос и пригласить на нашу встречу определенных людей. Вы не слишком обидитесь, Арамис, если я попрошу вас прийти с той же речью через неделю?       Не слишком обидитесь?       Осиное гнездо вокруг снова дерзнуло зашуметь, но поднятая ладонь герцога вновь погрузила сад в тишину.       — Н-не слишком, — нашелся Арамис не в силах оторвать взгляд от него.       — Тогда решено, — улыбнулся Теоданис, садясь на место. — Надеюсь, вы поможете мне.

***

      Камень гулко звучал под киркой. Каждый шаг, каждая капля воды отзывались эхом, и очередной удар, расколовший твердь, явил ее пустоту.       Здесь не было серебра. Лишь чувство неизбывной тоски.       Арамис склонился над расколотым камнем и приблизил к нему фонарь, но жила так и не заблестела в неярком свете.       — Пусто, — тихо-тихо проговорил он, но что-то ответило ему из глубин низким, страшным голосом: — Пусто.       — Я хочу отдать под твое руководство все восточные шахты, — заявил герцог каким-то невнятным серым утром, наливая в свой стакан зеленоватый травяной настой, от запаха которого у Арамиса кружилась голова. — А затем — все остальные. Я вижу результат твоих усилий. Он мне нравится.       — Ты же понимаешь, что я не смогу быть во всех шахтах одновременно, — заглядывая ему в глаза, произнес Арамис.       — Этого и не требуется, — ответил Теоданис, пригубив настой и поморщившись от горечи. — Организуй работу. Наладь транспортировку. Поговори с шахтерами. Если нужно — дай пинка начальникам. Я даю тебе полную свободу действий. Если есть в этом городе человек, которому я беспрекословно доверяю, то это…       — Нет, стой, — перебил его Арамис. — Давай сначала. Ты хочешь, чтобы я управлял полусотней шахт один, верно?       — Верно, — бесцветно ответил герцог.       Он поставил стакан на стол и прошел к балкону, с которого открывался величавый вид на шумящий штормовой океан. Волны неистово хлестали о скалу Большого дворца, ветер выл, как злой зверь, и колотил в округлые окна герцогской спальни, певуче дрожащие под его насмешливой мощью.       Как пел бы камень под киркой.       — Что случилось? — спросил последовавший за Теоданисом Арамис. — Ты ведь знаешь — ты можешь сказать мне все. Я вижу, тебя что-то беспокоит. Ты не спал всю ночь, пьешь эту успокоительную дрянь, а теперь — еще и придумал нечто очень странное насчет управления шахтами. Что с тобой, Тео?       — Уже почти год, как мы встретились, да? — усмехнулся тот, глядя только на шторм. — Я не могу забыть момент, когда увидел тебя. Это был один из тех дней, память о которых умрет только вместе со мной. Рождение моих детей. Гибель моей жены. Смерть Раданиса. Твое появление.       — Так себе воспоминания.       — Раданис погиб за пару месяцев до того, как ты явился во дворец, — продолжал герцог. — Я, кажется, пропал из этого мира в тот момент, когда мне принесли эти жуткие вести из Дануолла. Я… Я просто отключился. Не видел ничего. Ни пыльных бурь, ни просителей, ни этой проклятой Карнаки, к которой я приколот, как бабочка. Но затем… Затем, когда ты стал говорить, я взглянул на тебя. И увидел…       — Нет, только не это, умоляю, Тео, — не выдержал Арамис, отступая от него на шаг. — Если ты скажешь сейчас, что увидел во мне Раданиса, я с ума сойду. Мало того, что эти отношения мне, мягко говоря, трудно осознать… Так еще и эти твои слова. Мне жутко думать о том, что может быть у тебя в голове.       Теоданис оглянулся на него, храня в глазах глубокую, как океан, тоску.       — Я люблю тебя, — тихо произнес он, — просто ты пока не понимаешь образ этой любви.       — Не думаю, что хочу, — отозвался Арамис.       — Посмотри, — Теоданис со внезапной решительностью подошел ко книжному шкафу в углу спальни и достал оттуда странную, ощеренную обломками деревяшку, отдаленно напоминающую искусно вырезанную газель. — Иди же, посмотри. Видишь? Вот. Это кровь Раданиса. Этой вещью был убит мой сын. Заколот. Уничтожен. — Голос Теоданиса сорвался, а руки, держащие газель, дробно задрожали. — Какая-то девка сорвала ее с кареты и всадила моему сыну в глаз! Перед сотней свидетелей в порту Дануолла! Она убила моего мальчика и одним движением разрушила все мои надежды на то, что после моей смерти Серконос не осиротеет. Она разрушила все — так мне казалось. Ведь я знал, что Лука не сможет править и что лишь Раданис обладает достаточным умом для того, чтобы продолжить мое дело. Он мог бы заставить шахты работать, мог бы обустроить Карнаку, потому что он был внимательным, умным, а главное — добрым. Когда он умер, мои надежды разбились. И воспряли вновь в ту минуту, когда я взглянул в твои глаза, Арамис. Ты — моя последняя надежда. Ты — спасительный край настоящего мира перед разверзшейся Бездной.       Арамису было трудно смотреть на Теоданиса, из глаз которого теперь текли слезы, но еще труднее — на проклятую газель в бурых подтеках, что дрожала, насмешливо и глупо, в его сухих, бледных руках.       — Я сделаю что смогу. — Арамис положил руку ему на плечо, и Теоданис тут же накрыл ее своей ладонью. — Я ради тебя что угодно сделаю, ты же знаешь.       — Знаю, — глухо отозвался тот. — Знаю, мальчик мой.       Но как обидно!       Как пусто в груди, как больно, как глупо, как страшно! Как одиноко, как холодно, как горько!       Впереди и позади в старой штольне — лишь пустота. Дрожащий отсвет газовых фонарей. Шаркающие шаги других шахтеров, которых он взял с собой на разведку сюда, в забытые дебри на северных склонах Шиндейри.       «Вы не должны были с нами идти, господин Стилтон, — говорил один из разведчиков, виновато отводя глаза. — Ваше ли дело по штольням бродить? Это наша забота, мы люди подневольные. А вы… Вы аристократ».       «Какой же я аристократ, — ободряюще улыбался Арамис. — Я такой же шахтер, как и ты, просто у тебя одна шахта, а у меня их много».       Шахтер согласно кивал, едва ли понимая, почему сам Стилтон поведет их на разведку, а Арамис, предвкушая старый азарт, тщательно готовился к этому моменту так, будто от этого зависела его жизнь.       Первые работы на пике Шиндейри были начаты еще задолго до того, как сам Стилтон, будучи беспризорником, прибыл на Серконос с Морли. Здесь обустроили очень маленький шахтерский поселок, проложили плохонькую дорогу, привезли оборудование — и начали рыть. Поначалу серебро то и дело показывалось довольно близко к поверхности, но по мере углубления штолен выяснялось, что жил становится все меньше. В конце концов их стало так мало, что это перестало окупаться и Северный рудник — первый и единственный здесь — быстро закрылся.       И вот теперь, спустя время, от вольнонаемных разведчиков пришли вести о новых залежах серебра на севере. Тем людям незачем было лгать, и Стилтон принял решение быстро: нужно попробовать оживить разработку северных шахт. Заручившись поддержкой Теоданиса, он немедленно собрал группу и, уже вопреки протестам обеспокоенного Тео, возглавил ее сам.       «Что тобой движет?! — возмущался герцог, заслышав о том, что Арамис собрался на север. — Я просто не понимаю. К чему эта возня, у тебя ведь есть для этого специальные люди!».       «Возня? Тео, если верить тем разведчикам, мы можем открыть крупнейшее месторождение серебра в Карнаке. Я думал, ты будешь рад».       «Пусть открывают что хотят! Сами! Мне нужно, чтобы ты остался со мной!».       Как приколотая булавкой бабочка. Пронзенная и мертвая, но еще не утратившая своей красоты. Арамис не мог избавиться от этого очевидного образа, что и пугал, и многое объяснял одновременно, поэтому сознательно пренебрег приказом герцога и на следующее утро со своей маленькой группой опытных разведчиков уже ехал по старой узкоколейке на север. Проведя вечер в последнем обитаемом шахтерском поселке, утром уже пешком они стали подниматься выше, в старые заброшенные шахты.       Вид Северного рудника поражал серым унынием и разрухой. Ветхие, покосившиеся бараки, забитые пылью ангары, проржавевшие краны и горы строительного мусора производили ужасающее впечатление.       Восстанавливать все это будет нелегко. Стилтон уже прикидывал в уме, в какую сумму ему все это обойдется, но весь расчет упирался в то, что север подарит столько серебра, что им не нужно будет волноваться о расходах. Теоданису не нужно будет переживать о невыполненном плане, указанном императрицей. Шахтерам не нужно будет надрываться в старых шахтах, пытаясь уложиться в срок. И самому Арамису не нужно будет… Не нужно будет искать себе место для побега от всего этого, потому что такого места уже не окажется.       — Здесь завал, — сухо сплевывая горечь от дрянной самокрутки, говорил один из вольнонаемных, разыскавших это место, — тут вам не пройти. Идемте, господин Стилтон, я покажу вход.       Бригада Арамиса не очень-то доверяла вольному, но выбора не было. У того шахтера был рубленый тивийский акцент, да и бледная кожа явно выдавала в нем северянина, а натруженные жилистые руки свидетельствовали о немалом опыте в горняцком ремесле. Он знал, что делал, когда указывал на старую штольню, которую его группа до этого лично укрепляла стальными подпорками, как и знал, куда ведет этот путь.       Холодная темнота объяла группу, и шахтеры зажгли газовые фонари.       — Вот здесь лежит Галус, — бросил через плечо тивиец и указал киркой на каменную насыпь, которая встретилась им примерно на третий час прохода по штольне. — Мы не стали его тащить наверх, тут и похоронили.       — Что случилось? — спросил Арамис. — Камнем пришибло?       — Неа, — протянул тивиец. — На самом деле, я понятия не имею. Бедолага полез посмотреть старый рукав вон там, чуть подальше, и все. Мужики слышали, он вроде закричал перед смертью так, что подпорки затряслись, будто он там самого Чужого увидел. Побежали к нему. А он — уже готов.       — Может, газ?       — Точно нет. Детектор ничего не показывал. Чистый воздух. По всему походило на то, что Галус испугался чего-то да помер от страха.       — Мне это уже не нравится, — проговорил один из разведчиков из группы Стилтона. — Я слышал байки про каменных тварей, но…       — А я слышал байки, — перебил его тивиец, — что Чужой любит грушевую газировку и хлебает ее по ночам, пока никто не видит. Херня это все. Не верю я во всякую потустороннюю муть.       Стилтон почему-то вспомнил эти слова, когда спустя восемь часов они оставили поиски начисто исчезнувшего тивийца. Их маленькая группа обшарила каждый угол, но казалось, будто шахтер либо просто молча смылся, что странно, либо…       — Его забрала Бездна, — шептались разведчики. — Плохое место. Чувствуется что-то в воздухе. Что-то… электрическое.       Смерть с черными глазами.       Нет. Это суеверия. Стилтон поскорее прогнал страшные мысли и решил как можно скорее покончить с работой, а затем, уже на поверхности, высказать удравшему тивийцу все, что он о нем думает. Выбрав место и хорошенько осмотрев своды, Арамис ударил киркой.       Пусто.       Что-то отзывалось тянущей болью в груди. Время стекало по стенам, собиралось по углам, издевательски щерилось из теней.       Мысли о возвращении с пустыми руками и о навеки грустных глазах Теоданиса придавали рукам отчаянной силы.       Пусто.       Кирка весело разбивала камни, но результата так и не было.       «Пусто», — отзывалась в висках сковывающая усталость.       — Господин Стилтон, — озвучил его опасения один из разведчиков. — Что-то здесь не то. Я не знаю, где вольнонаемные нашли тут серебро, но честное слово, за много часов мы не увидели ни единой жилы.       — Оно должно быть здесь, — возразил Арамис, замахиваясь киркой очередной раз, — я чувствую.       Пусто.       Голос глубин отозвался в его ушах тягучим, густым эхом, и Арамис проснулся. Только-только ему снилось море и столь непривычно улыбающийся Тео, который никогда не был таким счастливым наяву, и вот уже серый низкий потолок штольни над его головой сменил собою лазурное небо Карнаки. Прохладный ветер из сна оказался душной пыльной дрянью. Солнце заменил дрожащий отсвет тусклого фонаря.       В этом свете по стенам блестели жилы.       Арамис мог поклясться чем угодно, что когда он засыпал, здесь этих жил не было. Они возникли будто сами собой, из ниоткуда, и Стилтон долго тер глаза, пытаясь убедить себя в том, что сон кончился и это — реальность.       Шахта и сама будто стала другой. Разведчики не верили себе, потому что за считанные часы здесь появилось нет только серебро, но и множество новых рукавов, которые будто бы кто-то невидимый вырыл с ошеломительной скоростью. Были проложены аккуратные штреки. Тут и там в невесть откуда взявшихся ящиках громоздилась руда.       — Мы сошли с ума? — недоумевали разведчики. — Это все игры Чужого!       — Нет, — качал головой Арамис. — Это серебро, господа. Мы нашли его.       Серебро. Проклятое серебро застило многим глаза, и Стилтон не стал исключением. Он думал не столько о том, это путь к значительному обогащению, сколько о Теоданисе, о его глазах, которые наконец-то тронет радость — пусть мимолетная, но настоящая радость от того, что ему теперь не нужно беспокоиться о доходах.       Я сделаю для тебя все, что угодно.       Некоторые шахтеры называли это место проклятым и слышать ничего не хотели о работе в Северном руднике, но абсолютное большинство, конечно, пренебрегло рассказами о потусторонней жути и немедленно бросилось на добычу серебра. Арамису оставалось только привычно организовать работы, найти подходящих бригадиров, обеспечить переработку и доставку руды в Карнаку, а также отыскать новых подрядчиков вне «Горнодобывающей корпорации Стилтон», чтобы исключить возможные риски. Остальное же за него сделали слухи об огромном богатстве, таящемся в недрах Шиндейри, — и этому совершенно не мешали иные слухи.       Как и мысль о том, что того тивийца никто больше никогда не видел.

***

      — Останься со мной.       Теоданис слабо улыбался. Укрытый пледом, он мирно пил чай за столом в солнечной галерее Аддермирского института. Подступивший было шторм стремительно уступал место затишью, тучи разошлись и обнажили иссиня-серый кусок вечернего неба, грустного и хмурого — такого же, каким герцог был уже много лет.       Арамис не хотел оставаться. Ему хотелось только одного: вернуться домой, в свой особняк в Батисте, который находился максимально далеко от дворца Теоданиса, и, возможно, скоротать вечер за разговором с Меган. Но Тео умоляюще смотрел на него — слишком беззащитно и смиренно, настолько, что Стилтон не мог отказать.       — Ты любишь меня? — зачем-то спросил герцог.       — Конечно, — нехотя садясь рядом, ответил Арамис.       — Да или нет?       — Да. Ты знаешь это, так к чему вопрос?       Герцог лишь шумно вдохнул соленый морской воздух и молча уставился на светлеющий горизонт.       — Я зайду завтра, ладно? — прервал молчание Арамис, почувствовавший, как эта вездесущая минорная горечь, неизменно появляющаяся рядом с герцогом, постепенно заполняет его разум и отягощает мысли. Он не хотел этого. Он давно ничего не испытывал, кроме долга — пригвоздившего его, как бабочку. Этот человек, постаревший и отрешенный, не интересующийся ничем, кроме воспоминаний о давно мертвом сыне, казался как никогда чужим.       — Завтра это не будет иметь смысла, — бесцветно ответил Теоданис.       — Ну а ты, — не выдержал Арамис, — ты когда-нибудь по-настоящему любил меня?       — Конечно, — с той же ноткой ответил Тео и слабо улыбнулся. — Ты знаешь это, так к чему вопрос?       — Почему у меня такое чувство, что ты меня просто использовал, Тео? Тебе было нужно наладить работу шахт — и ты привязал меня к себе. То есть пригвоздил. Уничтожил. Нет, я понимаю, ты дал мне свободу, дал власть и деньги, но… Ты отнял все остальное. А не думал, что эта мысль о собственной никчемности в твоих глазах, убивает меня, Тео?       — Вот как ты заговорил, Арамис.       — Я живу не свою жизнь, я как будто расколот — как будто от меня оторвали часть. Я был тебе верен все эти годы, делал для тебя что угодно, несмотря на раны, которые ты нанес мне своей игрой в «любовь», и… Я все равно приезжаю к тебе сюда каждый день, пока ты изволил отрешиться от государственных дел и от моего присутствия. Я рассказываю, как Лука уже начал громить то, что мы с тобой создавали все эти годы, — а ты лишь ухмыляешься. Знаю, почему. Потому, что мы все для тебя — лишь пыль: я, Лука, твои приближенные, народ Серконоса, мои шахтеры, даже сама императрица. Ты живешь старым горем, и если лет десять назад я еще надеялся, что ты перестанешь себя уничтожать чувством вины, то сейчас… Сейчас я точно знаю, что сердце твое давно и прочно занято. Не любовью, конечно, нет. Только горечью, Тео.       — Та дануолльская девушка заколола обломком газели меня, — медленно произнес герцог. — Я говорил тебе, как все было?       — Да миллион раз ты мне говорил! Отпусти ты эту скорбь, Тео! Сколько можно! У тебя есть я — так зачем травить себя этими воспоминаниями?!       — Она убила меня, а не Раданиса, — повторил тот и затих.       Арамис хотел сказать что-то еще, но ему не достало сил. Он просто молча встал из-за стола и, не оборачиваясь, поспешно покинул галерею.       Чтобы на следующий день, с утра, получить весть из Аддермира о том, что герцог Абеле ночью скончался.