Фиолетовый Sprite

Тэтчер оказался отличным собеседником, а вернее собутыльником. Он и вправду внимательно выслушал все, что рассказали ему Адам и Джона, но как только услышал имя предполагаемого убийцы — Сезар Торрес, то сразу замолчал, как рыба в воде. Вообще слово не вытянешь из него, ей богу. Из-за этого Джона очень сильно бесится. Ведь они такой круг по всей Манделе сделали, чтобы найти этого мужика без одного глаза. К слову, на школьных фотках, которые нашел Мюррей, у Дэвиса не было никаких полученных ранений в глазницу. И все это вызывает многочисленные вопросы. Ответы на которые они не получают уже битый час их совместной пьянки. — Этот безглазый хер вообще не понимает наших намерений! — крашеный блондин и Адам сидели за столом на кухне в квартире Дэвиса. — Этот безглазый хер вообще-то рядом с тобой и прекрасно слышит тебя. — возмущено хрипит Тэтчер, попутно из-за алкоголя заплетаясь в словах. Конечно, споить бывшего полицейского была однозначно гениальной идеей Джоны, но тот просчитался в том, что сам неравнодушно дышит к алкоголю. Особенно к такому крепкому, как виски. Мюррею остается лишь смотреть на этих двух бухающих парней, которые собачатся между собой и смотрят так, будто готовы выдрать друг другу позвоночник со всеми прилегающими позвонками. — Ой, да ладно тебе, Дэв. Ты уже нас сто раз выслушал, как мы ебем тебе мозги, но все также молчишь, как партизан. — Маршалл под действием алкашки всегда становится жутко назойливым и гиперактивным. Так что блондину в капюшоне остается только молиться, чтобы Тэтчер не выгнал их из своей квартиры к чертям собачьим. — У какого-то кадета есть железные яйца чтобы что-то мне предъявлять? — бывший лейтенант сводит брови к переносице. — Хей! Перестань говорить как какой-то старпер. Ты всего лишь старше нас на несколько лет! Адаму остается только наблюдать за этим разворачивающимся цирком с двумя клоунами в главных ролях. Он то знает, что первый, кто сорвется, будет Джона, но не в плане пьяного отруба или чего-то еще. Нет, Маршалл как раз таки пьяница со стажем и уже довольно долгое время прожигает свою печень за этими бутылками. Не Мюррею его обвинять в этом, он сам любит притронуться к чему-то более опасному и рискованному, как наркотики. Так что они спелись и в вредных привычках. Один разъедает свою печень литрами пива, а другой — мозг новой порцией слабо действующего вещества. — Я в отличие от вас уже проработал, а вы пока что только в преступников играете. Тоже мне, герои бандитских улиц. — Дэвис хмыкает и отпивает от открытой бутылки виски прямо с горла. На что крашеный блондин возмущено сопит, но ничего не говорит. Слышать, как эта клоунада продолжается, у Адама не было желания. Но если владелец квартиры бухой в хламину, а твой напарник отвлекает его, то почему бы не пошататься по квартире Тэтчера? Было принято положительное решение, и уже через пять минут блондин рассматривал фотографии в рамках, стоящие на камине в гостиной. Они были практически одинаковыми. На всех был изображен выпускной со школы, а после и с института. Но только одно фото бросалось в глаза. На нем был изображен весь школьный класс Тэтчера, за исключением самого его. А также лицо парня, стоящего прямо посередине класса, было замазано черным маркером. Еще, наверное, давным-давно. Все, что можно разглядеть — это красивый черный пиджак с красной розой в кармашке на груди. — Выглядит знакомо… Адам берет в руки еще одну фотографию класса Дэвиса, но только более раннюю, и сравнивает их на лица людей. Вроде бы все тот же класс, но есть одно но. Количество людей на обоих фотографиях не поменялось. Если же на фотографии с Дэвисом людей было тридцать три, то на другой тоже тридцать три, но уже без самого Тэтчера. Это означало лишь одно. Кто-то в этом промежутке присоединился в класс. И этот кто-то и замазан черным маркером. — Хотя погодите-ка… — Адам достает с кармана потертых джинс кнопочный телефон и заходит в галерею, — Где-то вот было… Фотография, сделанная Джоной в доме Сезара. Там прекрасно можно было увидеть на заднем плане небольшое полароидное фото на столе в комнате Торреса. Это точь-в-точь эта фотография с выпускного Тэтчера. — Значит ли это… Что замазанный человек — это Сезар? Или они просто учились вместе… — хотя первый вариант наиболее вероятный, так считает Мюррей. Он то знает что черноволосый постоянно одевает официальную одежду даже по пустякам. Блондин аккуратно вытаскивает фотографию с рамки и сует ее в задний карман своих джинс. Этот пьяница Дэвис точно не заметит, что какая-то ненужная фотка на камине пропала, да и ее можно легко у него обменять на бухло. Зайдя обратно на кухню, он увидел отрубившегося Тэтчера, который спал лицом в стол и обнимал бутылку алкоголя рукой. Мюррей хмыкает на такое, Он то точно знал, что такое произойдет в скором времени. Все таки пить на протяжении двух часов смогут не все. Ну по крайней мере кроме его друга. Кстати о нем. Где Джона? — Ада-а-ам! — к неожиданности блондина, его хватают за талию и прижимают к себе, — Адам, я тут кое-что очень интересное узнал… — Джона, не хватай меня так. — Адам чувствует как член его друга достаточно ощутимо упирается прямо между его половинками задницы, — И-и что ты узнал? Мюррея в этот же момент грубо утыкают в стол лицом, на что блондин недовольно сипит. Это не было неожиданностью. Маршалл всегда пользовался телом друга в пьяном угаре и во времени его огромной активности, вызванной СДВГ. Но Адама все устраивает. Он влюблен в своего лучшего друга, а этот друг иногда дарит ему сексуальную близость, хоть и зовет это сексом по дружбе. — Адам, блять, позже расскажу. — Маршалл крепко хватает другого за бедра и ударяет ногами по стопам Мюррея, тем самым заставляя его расставить свои ноги шире. Блондин хрипит и хватается руками за краешек жесткого стола. Руки Джоны в нервозности оглаживают мягкую и упругую задницу Адама. А другой лишь в мыслях обожает, когда Маршалл вот так, с дергающимися руками от алкоголя и гиперактивности пытается хоть как то ублажить своего секс партнера. Но иногда это приносит боль и самому блондину. Что если в какой-то момент Джона перестанет обращаться к нему с его маленькими проблемами? И тогда блондин станет просто ненужным, а его друг будет отдаляться от него. — Джона, но Тэтчер… — блондин в капюшоне из-под лба наблюдает за спящим бывшим полицейским, — …Он же… Прямо тут. — Если бы ты знал как мне похуй, то расплакался бы. Джинсы и боксеры с Мюррея сдергивают, и слышится громкий треск ткани. Крашеный блондин шлепает Адама по одной половинке и сразу же слышит от другого восхитительный всхлип и стон. Маршалл прекрасно осознает свои действия всегда. Он всегда знал, что Адам влюблен в него. И это ведь такой прекрасный рычаг давления, ведь верно? — Просто не кричи так громко. Мюррей всхлипывает и дрожит от боли, когда в него входят на сухую. Член крашеного блондина буквально разрывает нутро Адама, но удовольствие от близости с любовью своей жизни перекрывает одну целую от десяти процентов боли. Маршалл двигается как всегда, только так, как ему нравится. Он любит просто быструю долбежку в хныкающего блондина. Но Адам то знает или хочет верить, что о нем тоже заботятся и любят. Но такое только в мечтах. — Джона… — Мюррей в страхе, что Тэтчер проснется, сжимает свои зубы друг об дружку до такой степени, что кажется, что скоро от них искры пойдут. Но он все равно не может не попросить его возлюбленного сказать эти заветные слова, — Дж-жона, скажи что ты… — Люблю тебя. — выдыхает сквозь зубы Маршалл. Скорее всего просто для галочки и чтобы его друг не чувствовал себя последним дерьмом в этой жизни после всей этой херни. Толчки становятся более рваными, и Адам непроизвольно дрожит, от чего стол вместе с ним тоже. Мюррей, не смыкая глаз, смотрит на спящего Тэтчера, умоляя Бога, чтобы тот спал в пьяном отрубе еще, а не проснулся посмотреть, что это за землетрясение происходит. Джона любит, когда блондин просто молча принимает все. Но Маршалл, конечно же, позже попросит целых тысячу раз прощения, и его на удивление простят. — Адам, практически все, еще немного. — крашеный блондин в последний раз входит и кончает прямо в Мюррея, — Все, пошли отсюда. Все равно вся алкашка кончилась… Да и этот хрыщ нам ничего не рассказывает. Адам чувствует себя неудовлетворенным, но все равно не перечит. И вправду, им тут уже делать нечего.

***

Есть хотелось очень сильно. Но когда тебя пихают лицом в тарелку на полу с аппетитными овощами, которые не лезут в травмированую глотку Марка, хотелось просто разрыдаться. — Марк, я так старался, готовил! — Сезар ногой вдавливает голову Хитклиффа еще сильнее в мраморную тарелку, — Слушай, иногда у меня такое чувство, будто ты ни черта не любишь меня и просто игноришь. Разве так сложно сказать мне, что ты любишь меня? Я даю тебе все: наркотик, еду, место, где можно поспать. А ты как неблагодарная блядина. Вот честно! Хитклифф просто молчит и все принимает. А ведь он просто и не может высказать свое мнение. Горло и вправду перестало першить и болеть, и теперь он может выдавить из себя пару слогов, но не более. Зато Торрес сделал ему что-то типо лангетки на ногу. И шатен тогда улыбался, как дурачок от любви, которую он получил. Теперь к его лодышке прижимались с двух сторон две деревянные палки, обмотанные синей изолентой. Лучше, чем ничего. — Ах, да, Марк! — черноволосый убирает ногу, — Я так сильно тебя люблю, ты даже не представляешь. Я готов положить для тебя весь мир к ногам! Ты самый лучший человек для меня в этом мире! Почему это выглядит будто Торрес сам себе втирает это? Почему он продолжает это твердить? Почему он не может понять что это не любовь? Марк поднимает голову с тарелки и руками смахивает с лица листья салата и помидоры. Он бы сейчас с радостью все съел, но от овощей странно воняет. Что не вселяет огромной уверенности в том что еду не отравили. — Я обожаю тебя до чертиков, Марк! — П-пере…ста-ань… — Хитклифф сжимается под взором глаз резко замолчавшего Сезара. — Ладно, мне буквально похуй что ты тут бормочешь, жалкий мешок костей и плоти. — Торрес просто пинает тарелку ногой в стену, от чего дорогой мрамор разбивается, — Я уеду к своей матушке, так что я надеюсь никаких жалких попыток спастись не будет от тебя, придурок. Марк заходится в подрагивающих смешках, а после и переходит в истерический смех. Черноволосый лишь в растерянности выгибает бровь в немом вопросе. — К-какая м-мать… С-сез-зар? — Хитклифф дрожит всем телом от неконтролируемого смеха, — Т-твоя мать… С-с-сдохла еще м-месяц… н-назад К какой, блять, матери он вообще едет? — Заткнись. — Сезар скрипит зубами и громко хлопает дверью подвала, выходя из него, — Шваль, ничего ты не знаешь! Его мать жива.