Зима огненная

В коридорах Видессианской Академии можно было встретить совершенно разных людей. Жрецов и высокородных господ, одаренных юношей из простонародья и монахов, даже воинов, пришедших спросить совета у профессоров. Но вряд ли этот храм науки часто видел в своих стенах столичных шлюх. Одетая в самый скромный свой наряд – коричневый плащ из овечьей шерсти – Ида Киннама сидела на широкой лакированной скамье под дверями аудитории, ожидая окончания лекции. В Академию она приходила в четвертый или пятый раз за свою жизнь. Это здание с его огромными коридорами и перегородчатыми окнами, через которые в солнечные дни падал мягкий свет, окутывающий помещения золотистой дымкой, все еще впечатляло ее. Скамья, на которой сидела Ида, крепкая и старая, казалось, могла простоять еще несколько веков, пока самый город не исчезнет с лица земли. По спинке вилась затейливая резьба из цветов, заключенных в изображения солнечного диска. Наконец, двери аудитории распахнулись, и в коридор хлынули студенты. Они громко переговаривались, не обращая внимания на Иду. Их голоса, отражаясь от мраморных плит, звучали гулко и разносились далеко. Она ждала, когда аудитория опустеет, чтобы подойти к лектору, но тут один из студентов внезапно узнал ее: – Ида! – радостно воскликнул он, поспешив к ней. Она растерянно уставилась в его лицо, не помня, откуда этот щуплый молодой человек с прыщавым лбом мог ее знать. Наконец, память нехотя подсунула ей имя: Элпидий какой-то там. В конце лета он пытался склонить ее к близости, но был Иде совсем не по душе, и она, чтобы отделаться от него, назвала неподъемную для сына обедневшего дворянина цену в пятьдесят золотых. – Привет, Элпидий, – улыбнулась Ида. Она назвала его по имени, чтобы не обидеть, но юнец, кажется, счел, что запал ей в душу, раз она его помнит. Просияв, будто ему только что признались в любви, он присел рядом и сказал, не скрывая торжества: – Я собрал пятьдесят золотых. Теперь ты мне не откажешь? Ида поперхнулась воздухом. Что из немногочисленных семейных драгоценностей пришлось продать несчастному Элпидию, чтобы получить столько денег? Вряд ли за три месяца он заработал бы их другим способом. Не в привычках Иды было пренебрегать предпочтением, которое ей отдавали. В столице было много блудниц, и, если за три месяца Элпидий не забыл ее и готов выложить за одну ночь сумму, которую иные копят годами, эта настойчивость по меньшей мере заслуживала внимания. – Не откажу, – с улыбкой отвечала она. У Элпидия был такой вид, будто ему сказали, что он назначен не менее чем ректором Академии. На радостях он схватил было Иду за руку, но тут же, смутившись, отдернул ладонь. – Ну, тогда ты!.. Тогда мы!.. – Давай встретимся сегодня на Площади Быка как падут сумерки, – предложила Ида, видя, что, охваченный радостным волнением, собеседник вряд ли скажет что-нибудь связное. – Давай! – Он все же схватил ее руку и радостно затряс, словно выражая сердечную благодарность. Иде было смешно, но она решила, что смех скорее оскорбит юного Элпидия, чем развеселит, поэтому продолжала улыбаться. Наконец, до него будто дошло, в каком странном месте они встретились, и он спросил, сощурившись: – А что ты здесь делаешь? – Жду, когда освободится господин Нейпос. У Элпидия вытянулось лицо. – Разве наши святые отцы не дают обета воздержания? – О, нет, нет, – успокоила его Ида, – это скорее дело по его предмету. Стоило ей это сказать, как на пороге аудитории появился сам Нейп – круглый, как бочонок, с густой бородой и сверкающей лысиной – то ли услышав свое имя, то ли просто решив узнать, кто беседует под дверью. Увидев Иду, он явно удивился, затем рассмеялся: – Вы стали слишком часто появляться в этих стенах, дитя мое. Еще немного – и я решу, что вы хотите овладеть премудростями наук, которые тут преподаются. Он и сам не ведал в этот миг, как близок был к истине. Ида поднялась и слегка поклонилась. – Вы, как всегда, проницательны, мой господин. О науке я и хочу вас просить. – Раз так, пройдемте в аудиторию, моя дорогая, незачем обсуждать столь высокие материи в коридоре, – отвечал Нейп, все еще веселясь. Элпидий печально вздохнул. Когда за ними закрылась дверь, жрец спросил, не скрывая любопытства: – Какие же науки вас привлекают? – Целительство, к примеру. Я знаю, что вы учили этого чужеземца, как его, Горгида, значит, этому можно научить, значит, необязательно быть жрецом, чтобы лечить людей! Научите и меня! Я прилежная, я быстро учусь, я буду платить сколько скажете! – Откуда такое рвение, моя дорогая? – опешил Нейп. – У вас в семье кто-то болен? – Нет, – удивленно моргнула Ида. – Но как будет весна, император пошлет намдалени на запад, выбивать йездов из Гарсавры и других городов, и я хотела бы поехать с ними и помогать им. Вы сами говорили, у меня есть дар облегчать чужую боль, значит, и меня можно научить! Нейп поднял глаза к потолку – а может, к солнечному шару, что сиял над этим потолком на крыше Академии – и пробормотал: – Всепобеждающий Фос, охрани твое бедное дитя среди этой смертной любви. – Что? – засмеялась Ида. Нейп прокашлялся. – Когда я сказал о вашем даре, я имел в виду дар приносить утешение и облегчение – думаю, этим и объясняется во многом, – он поискал нужное слово, – ваш успех у мужчин. Я вовсе не хотел сказать, что вы станете хорошим целителем. – Дайте мне хотя бы попробовать, – не унималась Ида. – Как я или вы можем что-либо знать наверняка? Нейп вздохнул, потер лысину, тоскливо посмотрел в серую хмарь за окном. – Ладно, – наконец, сказал он. – Я попробую вас научить. Тем более что если я откажусь, вы пойдете просить кого-то другого, а не все наши братья в Фосе... столь терпимо относятся к подобным просьбам. Боюсь, это может выйти вам боком. Но днем я обычно занят, поэтому вам скорее всего придется приходить рано утром, скажем, незадолго до рассвета. – Хорошо, – тут же согласилась Ида. От полноты чувств она схватила обе его руки и осыпала поцелуями. – Я приду завтра с утра. На том и договорились. Нейп ушел куда-то вглубь мраморных коридоров по своим профессорским делам, а Ида поспешила в холодную мерзкую морось. Осень едва уступила место зиме, с неба непрестанно валил мокрый снег, налипал на носки сапог, стекал ручейками талой воды со лба. В иное время Ида не упустила бы возможности прогуляться по императорскому кварталу – Академия находилась в его северной части – но сегодня погода не располагала к прогулкам, да и выспаться перед ночью любви и утром учебы не мешало бы. Меся ногами грязный снег, Ида поплелась к дому. Спать днем оказалось не так-то просто. Ида долго ворочалась, всякое положение казалось ей неудобным. Наконец, ближе к вечеру ее все же одолела дремота, но то было весьма некстати, ведь приближался час ее встречи с Элпидием. Когда Ида в сгустившихся сумерках явилась на Площадь Быка, Элпидий уже ждал ее в самой середине площади, растерянно оглядываясь по сторонам. Судя по всему, он пришел сюда задолго до вечера: когда юноша заговорил, у него зуб на зуб не попадал от холода. – Ида! Я уж думал, ты не п-придешь! – С чего мне не прийти, ведь мы договорились. – Она легонько чмокнула его в оледеневшую щеку, и Элпидий расцвел как вишня по весне. – Пойдем скорее, ты совсем замерз. Она взяла его ладонь – та была еще холоднее щеки – и потащила несчастного любовника прочь с площади. Мокрый снег снова начал сыпать в лицо, оседать на бровях и ресницах, но предчувствие скорого тепла грело лучше всякой печи. Элпидия, судя по всему, грело еще одно приятное предчувствие. Когда они поднимались по лестнице, Идина соседка, миловидная, уже начавшая полнеть Зенона, лицо которой можно было бы назвать даже красивым, не порти его выражение постоянной брезгливости, посмотрела на худощавого продрогшего Элпидия с усыпанным прыщами лбом и скривилась. Но она ничего не сказала Иде, лишь угрюмо кивнула. Оказаться в отапливаемом помещении после холодной улицы показалось величайшим из наслаждений. Иде хотелось усесться прямо на пол, от которого исходило тепло, но сначала нужно было позаботиться о замерзшем госте. Кажется, Элпидий все же не был до конца уверен, что сегодня заполучит Иду: он растерянно оглядывал просторную комнату, явно не зная, куда себя деть. Ида привыкла относиться к людям с теплотой и вниманием – чем бы иначе она отличалась от множества шлюх, наводняющих город. Она помогла гостю снять тяжелый плащ. Без плаща Элпидий показался еще более худым, ветер подует – унесет. – Присядь, – улыбнулась Ида. – Я дам тебе вина, и ты согреешься. Тот недоверчиво покосился на нее и осторожно присел на край кровати. Ида подала ему вина и тарелку пирожков с курицей – она испекла их сегодня утром на маленькой жаровне, что у нее была. Элпидий набросился на еду так жадно, словно с утра у него крошки во рту не было. Может, и не было, подумала Ида, ведь он отдал ей столько денег и, верно, во всем теперь себе отказывал. Ида сбросила плащ и тунику и присела за спиной гостя, обняв его сзади и устроив подбородок у него на плече. Элпидий сглотнул. – Ты что делаешь? – Согреваю тебя, – засмеялась Ида. – Так же гораздо теплее, разве нет? – Ну... да... – пробормотал юноша. Та часть щеки, что была ей видна, залилась пунцовой краской. Ида догадывалась, что была, скорее всего, первой в его жизни женщиной и Элпидий совсем не представлял, что ему с ней делать. Лучше будет, если она сделает все сама. ... Ида проснулась в середине ночи и решила больше не засыпать. Она смотрела во мрак за окном, ожидая, когда непроглядная чернота станет сереть – это значило бы, что ей пора выходить. Будь Ида одна, она зажгла бы светильник и чем-нибудь занялась, например, вышиванием, которое полюбила в последнее время. Своими работами она без конца задаривала друзей и радовалась как ребенок, что ее рукоделие кому-то нравится. Но сейчас она не хотела разводить бурную деятельность, чтобы не разбудить гостя. Хотя, мысленно усмехнулась Ида, Элпидия в эту ночь не разбудили бы даже праздничные песнопения, если бы кому-то вздумалось исполнять их под ее окнами. И все же она терпеливо дожидалась рассвета, изредка проваливаясь в дрему, пока, наконец, мрак за окном не подался. Тогда Ида осторожно спустила ноги с постели и потянулась за туникой. – Ты куда? – сонно пробормотал Элпидий. Она нежно поцеловала его за ухом. – Мне нужно идти. – Не уходи... – Он собственнически потянулся к ней и обхватил рукой мягкий валик ее живота. – Не могу, – с притворным сожалением вздохнула Ида, – от этого буквально зависит человеческая жизнь. В нарождающейся серости рассвета она увидела, как любовник недоуменно заморгал, и хихикнула. – Но ты лежи, не обращай внимания. Встанешь, когда проспишься. На сундуке под полотенцем пирог с козлятиной. Я, правда, пекла его позавчера, но, если будешь голоден, можешь съесть. – Спасибо, – пробормотал Элпидий. Ида осторожно убрала его руку со своего живота и поднялась. ... Привратник у дверей Академии пропустил ее, когда Ида назвала ему свое имя. Очевидно, господин Нейпос уже предупредил его, что к нему придет посетительница. Самого Нейпа Ида нашла в той же аудитории, в которой он вчера читал лекцию. В столь ранний час коридоры Академии были немноголюдны. В аудитории были только они вдвоем. Ида подавляла зевоту, Нейп, напротив, выглядел до неприличия бодрым. Она не знала, с чего начнется ее обучение, хотя и предполагала, что жрец не поведет ее сразу к раненым. На первое занятие Нейп притащил старый, но неплохо сохранившийся, а кроме того, весьма подробный рисунок строения человеческого тела в натуральную величину. Большую часть надписей на рисунке Ида могла прочесть – но понимала далеко не все. – Как бы вы ни были одарены, дитя мое, – сказал Нейп с усмешкой, будто сам не верил собственным словам, – вы никого не сможете исцелить, пока не будете хотя бы приблизительно понимать, с чем имеете дело. Тот чужеземец, Горгид, о котором вы говорили, уже был врач, он хорошо знал свою работу, человеческое тело было для него открытой книгой. Вы же... – В его глазах на миг мелькнул огонек лукавства, но тут же погас – очевидно, он решил не обижать Иду. – Вам же известно несколько меньше. Посему первые дни мне придется знакомить вас с основами анатомии. Постарайтесь запомнить как можно больше, а главное – понять, как работает, движется, дышит, чувствует человеческое тело. Обязательно задавайте мне вопросы, если что-то будет непонятно, даже если они покажутся вам глупыми. Ида внимательно рассматривала рисунок и чувствовала, что готова задать первый глупый вопрос... ... Он объяснял ей устройство человеческого тела почти полмесяца. Каждый день Ида поднималась с рассветом и спешила в Академию. Она знала, что ради того, чтобы у нее не оставалось вопросов по окончании каждого занятия, Нейп опаздывает на свои лекции, и потому подавляла лень и сонливость, которые с каждым днем одолевали ее все больше. Теперь Ида прекрасно понимала мужчин, вынужденных уходить из ее теплого жилища в промозглую серую хмарь. Ей казалось, она превратилась в ночного зверька. Придя из Академии поздним утром, Ида валилась спать и просыпалась ближе к вечеру. Будь на дворе весна, такое положение дел угнетало бы ее, но вокруг царила мрачная и холодная ранняя зима, солнце почти не давало людям узреть своего лика, и день по угрюмости мало уступал ночи. Но Ида была прилежной ученицей и ни мгновения не забывала, зачем вообще затеяла все это. И вот, наконец, настал счастливый день, когда она смогла самостоятельно объяснить Нейпу все, что он полмесяца втолковывал ей, и ответить на все его вопросы. Тогда жрец сказал: – Что ж, дитя мое, я вижу, вы усвоили азы того, что является основой целительства. Думаю, теперь можно перейти к практике. Отдохните пару дней и подходите к моей аудитории послезавтра в обед. Я проведу вас в лазарет при Академии, где мы обучаем жрецов, и подберу вам какой-нибудь несложный случай. Ида просияла, схватила руку Нейпа и, низко склонившись, коснулась ее лбом. – О, я не подведу вас, мой господин. Скажите только, как я могу вас отблагодарить? Вы никогда не брали с меня денег и не хотите разделить со мной постель, может, вы согласитесь, чтобы я угостила вас ужином в любой харчевне, которая вам нравится? Нейп задумчиво потер затылок, затем весело улыбнулся: – Что ж, это неплохая мысль. Давно я не ходил по харчевням, тем более в таком приятном обществе. Правда, боюсь, так давно не ходил, что уже и не помню, какая мне нравится. Так что оставляю выбор на ваше усмотрение. – Тогда я зайду за вами сегодня вечером, – заулыбалась Ида в ответ. – В квартале, где я выросла, есть прекрасная макуранская таверна – там готовят суп с шипящим рисом, уверена, вам понравится. ... Нейп оказался веселым умным собеседником, и за те два выходных, что он ей дал, Ида затащила его в харчевню еще раз. Иногда ей было странно думать о том, что профессор из Академии находит удовольствие в разговорах с полуграмотной шлюхой из квартала медников. Нейп, кажется, обладал потрясающей проницательностью, потому что, прощаясь с ней во второй раз, сказал: – Вам, наверное, удивительно, почему я провожу с вами столько времени, если не собираюсь делить с вами постель? Ида улыбнулась, виновато разведя руками: – Пожалуй, да. – Видите ли, дитя мое, ученые – страшно любопытный народ, а вы весьма занятны. Вы охотно учитесь, совсем не глупы и в то же время удивительно терпимы – редкое качество для видессианки. Вы с уважением относитесь к людям, которых последний уличный бандит сочтет презренными варварами. Иде вспомнилось вдруг, как сидели они с Баили у озерца в миндальной роще, и как она впервые написала на мокром песке свое имя – эта кривая надпись, которую смоет первой же пригнанной ветром волной, казалась ей необыкновенным чудом. Будто теперь она, маленькая блудница, может оставить свое имя в неразрушимом камне, и это имя переживет ее и ее потомков, и затем, возможно, кто-то произнесет его много лет спустя – и позабытая Ида, ушедшая во мрак столетий, на миг вернется в человеческий мир. Баили не мог знать, о чем она думала, но видел ее детский восторг и усмехался ему. В тот миг из них двоих варваром скорее была Ида. ... Наконец, настал день ее испытания. Даже солнцу, казалось, было любопытно, как все пройдет, потому с самого утра оно выглянуло из облаков, залив улицы золотом. Идти под его лучами было даже жарко, Ида быстро вспотела в плаще. Нейп уже ждал ее у дверей Академии. Они коротко поприветствовали друг друга, и жрец повел свою ученицу в примыкавшую к четырехэтажному зданию Академии длинную низкую пристройку из белого кирпича – очевидно, там и располагался лазарет. Его коридоры оказались не так просторны, как в самом святилище науки, но были выложены из такого светлого мрамора и прорезаны с торцов такими широкими окнами, что от обилия света казались куда шире, чем на деле. По обеим сторонам коридора тянулись бесконечные ряды дверей. Некоторые были открыты, за ними Ида видела выложенные таким же белым мрамором помещения – но все они были пусты. Зато сам коридор отнюдь не пустовал – по нему бесконечно ходили жрецы в голубых плащах, а следом за ними – самые разнообразные посетители. Как и в самой Академии, тут можно было увидеть кого угодно. Нейп объяснил во время их посиделок в харчевне, что лазарет при Академии служит во многом для обучения целителей, и потому помощь здесь может получить всякий, в том числе тот, у кого нет возможности оплатить лечение. За это, правда, несчастным горожанам приходилось расплачиваться риском по меньшей мере испытать несколько неприятных минут – не все из новичков хорошо справлялись с задачей. Ида не решилась спросить, бывали ли неудачные случаи. Наконец, Нейп провел ее в одну из дверей, и они оказались в просторном помещении, где их уже ждали трое. Все они были видессиане, судя по одежде, из весьма небогатых слоев. Один сидел на стуле, бледный как полотно – на его левой стопе зияла сквозная рана, словно ее пробило штырем. Второй выглядел угрюмым и задумчивым – Ида не видела у него ран, но мрачное лицо больного ясно говорило, что ничего хорошего от посещения лазарета он не ждет. Третий не сидел, но лежал на высокой деревянной скамье, на бедре его зияла глубокая страшная борозда. Ида испугалась – неужели этот несчастный тоже достанется ей в первый день ее практики? Но тут дверь позади них снова отворилась и в помещение вошли еще двое – высокий жрец с кривым носом и его ученик – полноватый юноша с темными пятнами пота под мышками. Жрец подвел ученика к лежащему на скамье раненому – тот почти не обратил на них внимания, поглощенный своим страданием. Нейп подвел Иду к человеку с пробитой стопой. – Добрый день. – Ида ободряюще улыбнулась ему. Раненый буркнул что-то в ответ, но лицо его, когда он взглянул на Иду, как будто посветлело. Она скосила глаза на ученика второго жреца, чтобы увидеть, что он делает. Юноша положил пальцы по обоим краям раны, словно хотел их соединить, но, видно, проделал это не слишком осторожно: раненый завопил и принялся ругаться. Рана перед Идой была меньше, и она положила по ее краям пальцы только одной ладони, стараясь не потревожить затронутую воспалением плоть. Раненый не закричал, но смотрел на нее с напряжением и недоверием, готовый к новым страданиям. Она вспомнила строение человеческой стопы. Рана проходила, насколько Ида могла видеть, между второй и третьей суставчатыми костями и, возможно, задела обе, но больше всего пострадала мягкая ткань. Она собрала внимание и волю в узкий пучок, как линза собирает рассеянный солнечный свет, превращая его в горячий луч. Резкая боль пронзила левую стопу, Ида вскрикнула, рассредоточившись, и схватилась за ногу. – Все хорошо, – услышала она твердый голос Нейпа. – Это не ваша рана, это лишь сочувствие чужой боли. Помните, кто вы. Вы невредимы. – Тупая девка, – процедил раненый сквозь зубы. – Прошу прощения, – виновато пробормотала Ида. Ей было обидно, ведь она даже не причинила ему боли, тогда как у юноши, занимавшегося раненым в бедро горожанином, дела шли явно хуже – его больной продолжал вопить и ругаться. Жрец, приведший юношу, очевидно, тоже начал сердиться. – Сосредоточься, Мазарис, – раздраженно сказал он. Стараясь не обращать внимания на боль в стопе и взгляд третьего больного, с интересом рассматривавшего ее зад, Ида снова приложила пальцы к краям раны и собрала внимание в узкий луч. Теперь боль почти не отвлекала ее. Она почувствовала, как протянулся между ними незримый мост – по этому мосту, словно повозки с добром, могла она переправлять раненому что сочтет нужным. Она чувствовала его рану и осторожно направляла в нее тепло через кончики пальцев. Выходя в еще здоровую плоть, это тепло медленно сползалось к середине раны, залатывая пробой. Она видела, как зарастает плоть под ее рукой, но не знала, когда остановиться, ведь ее собственная нога не стала болеть меньше. – Хватит, хватит, – услышала она голос Нейпа. – Так вы отдадите ему слишком много, стойте. Ида оборвала связь, потрясла головой. Боль никуда не уходила. Бледное мрачное лицо раненого посветлело, щеки зарумянились, будто он прекрасно себя чувствовал. Сама же Ида обливалась потом. Когда она выпрямилась, в глазах на миг потемнело. – Вы неплохо справились для первого раза, – сказал ей Нейп, – хотя и не могу сказать, что отлично. Этому несчастному всего-то и нужно было, что мочь снова ходить. Сейчас он побежит, а вы того и гляди упадете. Отправляйтесь домой и отдохните, а послезавтра в обед приходите снова. Лицо третьего горожанина, услышавшего эти слова, вновь приобрело угрюмое выражение – может, он лелеял надежду, что лечить его будет Ида. Она, впрочем, не представляла, как лечить раны, которых даже не видно, поэтому ничуть не удивилась, что он не достался ей. У бедняги Мазариса дела шли все еще плохо, и Нейп, больше не глядя на Иду, поспешил к нему. Выходя, она почти столкнулась в дверях еще с двумя посетителями – худым высоким жрецом с надменным взглядом и еще более тощим, чем его наставник, Элпидием. – Ида? – Юноша удивленно воззрился на нее. – Что ты тут делаешь? Ты поранилась? Кажется, ему не приходило в голову, что Ида могла быть таким же учеником, как он сам. – Да, вроде того, – криво улыбнулась она. Ее хромота только подтвердила его догадку. Ида хромала почти всю дорогу до дома – боль в стопе унялась только в конце пути, и отчего-то это тревожило Иду, словно дурное предзнаменование. Уже проваливаясь в сон, она подумала, что смешной неопытный Элпидий был не так прост, каков казался поначалу. Ведь именно ему, как теперь знала Ида, предназначался третий больной, недуг которого не был виден невооруженным глазом. ... Солнце больше не показывалось в разрывах облаков, но обучение Иды продолжалось. Страх первой боли оставил ее – она по-прежнему чувствовала чужое страдание, как чувствовали его в той или иной мере все целители – но боль уходила сразу как затягивалась рана и больше не отвлекала Иду. Особенно ей нравилось возиться с детьми – она пыталась отвлечь их увлекательными историями и иногда преуспевала в этом. Однажды, когда Иде достался какой-то подозрительного вида горожанин в яркой тунике, с рассеченной от лодыжки до подколенной впадины ногой, Нейп сказал Иде: – Не залечивайте рану до конца. Сделайте сегодня половину работы, а завтра, если он придет снова, закончите. Это распоряжение показалось Иде глупым и жестоким, она попыталась было возразить: – Мне совсем нетрудно ее залечить! Зачем оставлять человека мучиться лишний день! – Это вам сейчас нетрудно, – отвечал Нейп. – После настоящей битвы, если вы и вправду решили отправиться с намдалени, может статься так, что на вас одну придется много раненых. И вы будете жалеть, если не сумеете спасти чью-то жизнь только потому, что другому отдали слишком много. Больше Ида не возражала. Но на следующий день похожий на уличного бандита горожанин так и не пришел. Зима медленно подкатывалась к перелому. Приближался праздник. Скоро солнце вернется на небосвод, и всепобеждающий Фос, несмотря на жестокость, глупость и гордыню своих чад, одарит землю светом еще на один год. Ида сшила себе платье из зеленого бархата и украсила вышивкой по рукавам и груди. Она приготовила вышитые плащи в подарок младшим сестрам и заказала застежки для них у Борила, серебряных дел мастера. Старшей, Майе, она хотела подарить ожерелье из оправленного в бронзу янтаря, а Гелиане – бархатные мешочки с сон-травой. Если положить такой мешочек под подушку, сон-трава уймет головную боль и тревогу и позволит быстро заснуть. Матери Ида собиралась подарить расписанное макуранскими узорами блюдо, а отцу, если тот согласится принять ее подарок, – длинный кинжал, отдаленно напоминающий сабли видессианских всадников. Зная, что отец не любит бесполезных изысков и бьющей в глаза роскоши, Ида попросила оружейника Ливелия ничем его творение не украшать. Это сберегло ей много золота, а кроме того, Ида надеялась, что скупая простота подарка тронет отца и позволит принять его. В самый День зимы солнце так и не вышло. Это, правда, нисколько не помешало горожанам с воодушевлением ждать его прихода. Повсюду в столице пылали костры, раздавалось многоголосое пение и смех. «Радуйтесь! Радуйтесь!» – доносились чистые звонкие голоса хористов из Великого храма, и снующие между прохожих монахи повторяли на все лады «радуйтесь, радуйтесь». И Ида радовалась. Сердце ее стучало взволнованно и счастливо, когда она спешила через многолюдные улицы к кварталу медников, чтобы повидать родных. Сумка с подарками оттягивала плечо, но Ида почти не замечала этого. Она купила у лоточника сладости с миндалем и медом для племянников. Продавец широко улыбнулся Иде – он часто видел среднюю Ваанову дочку и неплохо знал. Ида отвечала такой же лучезарной улыбкой. Сегодня столица выплескивала все самые лучшие и самые разнузданные порывы своей противоречивой души, и Ида любила этот город, и город, она была в этом уверена, сегодня любил Иду. ... Дверь ей открыла матушка. При виде средней дочери на лице ее отразилась радость пополам со смущением. Ида знала, что матушка хочет ее видеть, но боится, как бы не вышло ссоры с отцом – сам Ваан-медник едва терпел Иду, так и не приняв ни ее промысла, ни, тем паче, ее друзей. Впрочем, сейчас отца дома не было. – Он пошел к старому Варде пропустить пару кружек вина, думаю, это надолго, – сказала матушка. Майя с мужем и детьми также были здесь. Судя по тому, что у Пахиса под левым глазом разливалась нездоровая синева, по пути в дом тестя он успел с кем-то подраться. Впрочем, на этот раз жена его поддерживала. – Серебряный за блюдо васпураканских булок! Они что, думают, раз праздник, так можно безнаказанно грабить народ! Для свояка Ида не приготовила подарка, потому как не ждала, что он придет – на прошлый День зимы Пахис напился задолго до заката, и Майя пришла к родителям без него. «Да чтоб он провалился, пьяница проклятый!» Гелианы с ее семейством не было. – Они сейчас заняты в лавке, – пояснила матушка, – обещали прийти ближе к вечеру. Ближе к вечеру Иды дома уже не будет. Она не сомневалась, что отец не сможет долго выносить ее общество. В отличие от него, Мелитина и Петрина, ее младшие сестры, и двое сыновей Майи бросились к Иде с радостными криками. Она присела, чтобы обнять их и расцеловать, хотя на такое количество детей едва хватало рук. Когда все ласковые слова были сказаны, а все подарки вручены («Ты их слишком балуешь», – сказала матушка, увидев застежки на плащах дочерей), сели за стол. Матушка приготовила наваристую уху с овощами и птицу в подливе из меда с чесноком и горчицей, Майя принесла из дома пироги с рыбой и яйцами и то самое злополучное блюдо васпураканских булок, с боем доставшееся ей всего за пять медных монет. Младшие то и дело тянулись к сладкому, но Майя и матушка пристально следили, каждая за своими двумя, чтобы те не объелись. Разговоры крутились, в основном, вокруг семейства Майи – это был безопасный, привычный для матушки предмет. О делах Иды она спросила лишь раз – все ли хорошо у нее – и, получив уверения в том, что дела идут как нельзя лучше, больше не возвращалась к ним. Пахис был за столом единственным мужчиной, и оттого ему было нестерпимо скучно. Он все больше налегал на вино и вскоре затянул неприличную песенку про медника, который решил соблазнить приглянувшуюся ему девицу, сделав для нее бронзовое зеркальце. Когда сумерки за окном уступили место синему вечеру, дверь распахнулась снова и в дом вошел отец. Разговоры смолкли, только Пахис, которому все было нипочем, продолжал тянуть свою песенку. Отец пребывал, по счастью, в добром расположении духа – очевидно, у старого Варды было хорошее вино. Он оглядел свое семейство, скользнул прохладным взглядом по Иде и спросил у матушки: – А где Гелиана со своими? – Обещались прийти позже. Пока праздник, торговля идет бойко, вот и работают до ночи. Подойдя к столу, Ваан-медник тяжело опустился на место главы семейства. Ида решила, что, раз отец не выказал явного неудовольствия от встречи, то, быть может, примет и ее подарок, отодвинула табурет и подошла к нему. – Дорогой батюшка, мне сегодня не нашлось случая тебя поздравить, но пускай в будущем году Фос дарует тебе свое благословение, и пускай дела твои идут хорошо. И она протянула ему кинжал, завернутый в мягкую шерсть. Отец принял сверток и развернул его – Ида решила, что то был добрый знак. Он рассматривал кинжал с недоумением и привычной уже досадой – с досадой он, впрочем, принимал все, что было связано с Идой. По лицу его трудно было понять, о чем он думает. – Странный подарок, – наконец, сказал он. – Зачем бы мне понадобился кинжал? – Ну, если вдруг будет как в прошлом году. – Ида многозначительно повела рукой. Прошлой весной, когда князь-колдун, посол Йезда, подослал убийцу к командиру римского отряда, а затем заманил своих преследователей в чародейную ловушку, где погиб один из командиров намдалени, город вспыхнул как просмоленная ткань. Только весть о бесчинствах йезда дошла до горожан, как начались погромы его соотечественников в столице. Большинство из них были макуранцы – купцы и медники – которые ничего общего не хотели иметь ни с князем-колдуном, ни с новыми владыками своей древней родины, но кого это волновало! Отправив матушку и сестер к их родне в квартале кожевенников, отец остался в доме один. Если бы он оставил лавку без присмотра, беснующаяся толпа точно разграбила бы ее, а так Ваан-медник полагал, что сможет отогнать погромщиков, ведь он не макуранец. Лавку в тот день не разграбили, занятые соотечественниками йезда, но отец все же получил по голове и долго еще ходил с перевязанным лбом. – Охрани меня Фос от того, что было в прошлом году, – процедил он, но кинжал принял. Ида не хотела испытывать его терпение. Она положила на свой табурет подарки для Гелианы и попрощалась: – Пускай не оставит нас Фос своей милостью. К сожалению, мне пора идти. Когда Гелиана придет, передайте ей мой подарок – пускай он обрадует ее и успокоит. С этими словами она снова расцеловала детей, обняла матушку и Майю и покинула родительский дом прежде, чем отец смог испортить застолье. Оказавшись на морозной улице, Ида полной грудью вдохнула густой, щиплющий ноздри воздух и зашагала прочь из квартала медников к площади Паламос. Будь отец чуть более терпим к ней, она, без сомнения, осталась бы ночевать дома, в этой уютной тесноте, с сопящими под боком сестрами, которым до поздней ночи рассказывала бы свои сказки. Но отец вряд ли дал бы ей остаться, а тосковать в эту ночь в одиночестве Ида не хотела. Она собиралась поискать кого-нибудь из намдалени, чтобы остаться с ними, и, уже проходя через площадь, увидела Аптранда, сына Дагобера. Аптранд был командиром одного из двух отрядов намдалени, размещавшихся в столице. Он приплыл в Видесс прошлой весной, чтобы участвовать в кампании против Йезда – в той самой, что закончилась роковой битвой при Марагхе. Командиром второго отряда был барон Дракс. Ида знала, что Аптранд и Дракс недолюбливают друг друга, впрочем, она никогда не слышала, чтобы они ссорились на людях. Встреча с Аптрандом была ей как нельзя кстати. Ида окликнула его и подбежала, улыбаясь и ему, и этой морозной, освещенной тысячей огней ночи. – Да благословит Фос тебя и всех, кого ты ведешь, мой господин, – горячо сказала она. – Пусть и тебя в новом году не оставит удача, – отвечал Аптранд. Он прожил в Империи слишком мало, чтобы избавиться от акцента. И хотя он не улыбнулся, ледяные глаза его как будто потеплели при виде Иды. – Ты никуда не спешишь, мой господин? Мы можем пройтись? – Я иду в императорский квартал. Идем со мной, если хочешь. Ида пошла рядом. Аптранд чуть замедлил шаг, приноравливаясь к ее походке – иначе малорослой Иде пришлось бы бежать за ним. Она все искала, как начать разговор, который рано или поздно должна была завести, но не подобрала никаких вступительных слов. Да и прямому намдалени вряд ли понравится, если она зайдет издалека. – Я слышала, как станет весна, император отправит вас на запад выбить йездов из провинций Ономагула. Я хотела бы отправиться с вами. – Что ж, отправляйся, – просто сказал Аптранд. – Многие рады будут тебя видеть. – Я имела в виду, что хотела бы отправиться с вами в сам бой. Я учусь у господина Нейпа из Академии, учусь лечить раны, и у меня неплохо получается... Она заметила на лице Аптранда тень неудовольствия, но уже заготовила доводы в свою защиту, потому не дала ему открыть рта. – Конечно, я не буду участвовать в самой битве, как ваши жрецы, буду наблюдать с безопасного расстояния, но после боя наверняка будут раненые, и тогда я хотела бы им помочь. – Естественно ты не будешь участвовать в самой битве, – сказал Аптранд так, будто Ида озвучила самую очевидную вещь на земле. Затем он погрузился в молчание, и Ида молчала тоже, давая ему собраться с мыслями. – Я ценю, что ты хочешь нам помочь, – сказал, наконец, Аптранд. – Но то, с чем ты столкнешься, может глубоко ранить тебя. Может, подумала Ида. Проколотая стопа – это больно, разбитая детская коленка – больно, а на войне раны бывают куда страшнее. Не потеряется ли она тогда в чужой муке? Но вместо этого Ида сказала: – Но вас же не ранит! – Она тут же поняла, что слова выбрала неверно, но продолжала: – Я хочу сказать, что вы живете в стране, где вас презирают, и не знаете, станет ли очередное проклятие вам в спину новым призывом к насилию. Вы бьетесь за эту страну и не всегда возвращаетесь с победой, вы теряете товарищей – но непохоже, чтобы горе вас раздавило! Что если и мое сердце таково! Если я лишусь моего огня и стану угрюмой девицей, чего стоил этот огонь! Я могу поехать один раз – и если пойму, что не выношу войны, то доеду с вами до ближайшего города и останусь там, а потом присоединюсь на обратном пути. Но разве даже спасение одного человека не стоит того, чтобы мне поехать? Она уже видела, как встречает Аптранд правду, даже если та ему не по душе. В отличие от Сотэрика, своего заместителя, он не был упрям. Они уже дошли до императорского квартала, где жили наемники. Его величавая тихая красота оттеняла веселое многоголосье улиц. Мимо них пробежала стайка ребятишек. Ида подумала вдруг, что была бы рада, если бы их путь никогда не кончался. Ей хотелось вечно идти между покрытых снегом миндальных деревьев и вдыхать морозный воздух. Аптранд молчал так долго, что Ида решила, будто молчание и есть его ответ. Но вот он, наконец, сказал: – Цепей на тебе нет, я не могу тебе запретить. Если до весны не передумаешь – поговорим. Ида подумала, что одно из бесспорных достоинств ее положения – полная свобода. Никого не было над ней, кроме Фоса и Императора, но государю, она полагала, дела нет до того, чем занимается одна из сотен столичных шлюх, а Фос уж верно не осудит ее за желание помочь друзьям. Она была вовсе не против остаться с Аптрандом, но не хотела войти в чужой дом без приглашения, а он, погруженный в свои мысли, явно не думал никуда ее звать. Ида оставила Аптранда наедине с его размышлениями, сердечно попрощалась и побрела обратно в город искать с кем провести праздничную ночь. Она решила зайти в таверну, с которой и началась три года назад ее во многом непростая, но все же свободная жизнь. Заведение Мокия за то время, что она здесь не бывала, явно пережило погром и было отстроено заново. Во всяком случае разваливающиеся столы, которые помнила Ида, заменили новыми, а вместо стульев возле них стояли крепкие дубовые скамьи – хозяин, очевидно, содрал с учинивших драку гостей немало золота. Скамьи, казалось Иде, были довольно разумным решением. Еще когда она жила здесь, время от времени вспыхивали драки оттого, что кто-то забрал чужой стул. Она с любопытством оглядывала сидящие за столом компании. Были в городе таверны, в которых собирались по преимуществу представители одного промысла или одного народа, но у Мокия – Ида понимала впоследствии, как ей повезло – гости бывали самые разные. Вот солдаты городской стражи – одни из немногих своих сослуживцев, кто может отдохнуть в этот праздник. Вот троица молодых людей в дорогих плащах – один хвастается перед товарищами кинжалом, отделанным изумрудами, оправленными в серебро. Вот пятеро незнакомых намдалени играют в кости. Вот наемники халога – один из них, Ульрик, сын Арне, как-то подарил Иде тяжелое золотое ожерелье с камнями лала. Вот необъятный человек в халате из зеленого бархата угощает вином трех красоток, рассказывая историю о каком-то хитром барыжнике. Ида посмотрела на девиц, прикидывая, блудницы это или просто подружки толстяка. В конце концов, она так и не смогла определить: одеты все три были достаточно скромно, но заливались таким искусственным хохотом, что было ясно – каждая мечтает, чтобы именно на нее обратил внимание толстяк. Ида улыбнулась про себя. Сама она давно уже поняла: худшее, что можно придумать, если хочешь привлечь внимание – вести себя как другие. Она подумала было подойти к халога, тем более что двоих из них уже знала, но решила все же присоединиться к своим любимым намдалени. Приблизившись к их столу, она поздоровалась сердечно: – Доброго вам вечера. Пускай в эту ночь и в будущем году Фос не оставит вас своим светом ни в миру, ни на поле боя. – Пусть и тебя он не обойдет милостью, – отвечал один из намдалени. – Если я не помешаю, позвольте сыграть с вами, – учтиво попросила Ида. Наемники чуть потеснились, уступая ей место. – Садись, если у тебя есть деньги, – улыбнулся темноволосый намдалени с перебитым носом. У него был очень сильный акцент. – У меня нет денег, – просто отвечала Ида. – На что же ты будешь играть? Она посмотрела ему в глаза и лучезарно улыбнулась: – Пожалуй, только на меня саму. Она не чувствовала себя оскорбленной, давно поняв, что азарт для намдалени – один из способов общения с миром. Иногда эта их склонность выливалась в совсем уж отвратительные формы, вовсе ей не понятные, но не сейчас. Они назвали ей свои имена – Файярд из Метепонта, Эмбриак, сын Ренгари, Аларик, сын Амала, и Фридигерн и Виттерик из Экризи. Первые трое принадлежали к отряду Аптранда, двое – к намдалени Дракса, и, судя по всему, противоречия командиров вовсе не мешали их людям дружить между собой. Ида также назвалась. Фридигерн – тот самый намдалени с перебитым носом – с любопытством взглянул на нее и спросил: – Не та ли самая Ида, что прогнала монаха? Вот она слава, подумалось Иде. Сама она предпочла бы скорее забыть об этом происшествии, да кто ей даст! Это случилось в прошлый День зимы, когда Ида, после недолгого и напряженного пребывания в родительском доме, гуляла по городу с командиром хатришей, Лаоном Пакимером. Именно от Пакимера узнала она историю ссоры Аптранда и Дракса, бывших некогда друзьями и союзниками. Иногда ей казалось, что хатриши куда больше преуспели в собирании слухов, сплетен и новостей, чем сама Ида. На площади Паламос, где они остановились, чтобы посмотреть на циркача, дышащего огнем, к Пакимеру пристал монах. Длинный и тощий, с худым, искаженным злобой лицом, он навис над невысоким хатришем как хищная птица над добычей. – Несчастная заблудшая душа! – возопил монах. – В сей святой праздник ты должен быть в храме и петь хвалу всепобеждающему Фосу, одарившему тебя и твой неблагодарный народ светом еще на год! А вместо этого ты развлекаешь себя бесовскими зрелищами и тискаешь потаскуху! Наемники в большинстве своем знали, что отвечать на оскорбления священнослужителей опасно. Пакимер попытался отшутиться. – Я бы и рад, святой отец, но не слишком-то нас жалуют в храмах. Худшего ответа он придумать не мог. – Тебя и твоих заблудших соплеменников потому и не жалуют, что вы еретики хуже проклятых намдалени! Пакимер открыл было рот, но жрец не дал ему вставить ни слова. Будто кровь из перерезанного горла, проклятия выплескивались из его рта. – Весовщики, безбожники! Всех вас ждет лед Скотоса! Хуже всего было то, что и народ на площади стал к нему прислушиваться. Ида не понаслышке знала, как легко обвинения в ереси переходят в бунт. Она помнила погромы макуранцев, помнила, как весной летело над городом «выкопаем кости намдалени!». Она слышала, что Марк Скавр, командир римского отряда, буквально вырвал Аптранда и троих его солдат из рук беснующейся толпы. Если этому монаху удастся зажечь людей, что помешает им наброситься на Пакимера, а затем и на других чужеземцев. Ида шагнула к монаху, обвила его руками за шею и поцеловала в губы, прерывая поток проклятий. Толпа ошеломленно ахнула, затем заулюлюкала. Монах поначалу не понял, что произошло, губы его продолжали кривиться, выплевывая злые обвиняющие слова, но затем тепло ее рта дошло до него. На короткий миг он вцепился в Иду жадно, как оголодавший пес вцепляется в кость, Ида почувствовала, как худая рука с силой сжала ее зад и жесткие губы впились ей в рот. Но затем жрец оттолкнул ее, плюясь, вытер губы и, воскликнув «Проклятая блудница, тебя ждет ледяной ад!», поспешил исчезнуть. Пакимер, улыбаясь во все лицо, подал ей руку. ... Намдалени, не питавшие никакого почтения к большинству видессианских монахов, были только рады посмеяться над их унижением. Им не нужны были оправдания Иды, но она все равно поспешила объясниться: – Я и не думала оскорбить святого отца! Но если бы он не замолчал, мог вспыхнуть новый бунт, а я повидала их достаточно и совсем не хотела видеть еще один! В прошлом году отец едва не расстался с жизнью, когда в нашем квартале избивали макуранцев. А когда мне было пять лет, двое моих соседей погибли в схватке с намд... – Она осеклась. Эмбриак, сын Ренгари, открыл было рот, чтобы возразить, но Ида сказала мягко: – Я никого не обвиняю. Каждый вправе защищать свою жизнь и достоинство. Но любую смуту лучше предотвратить, чем потом считать потери. Неизвестно, каких слов ожидал Эмбриак, но на миг он взглянул на Иду с удивлением. Затем сказал просто: – Ты права. На том они сошлись, и Иду приняли в игру. Она была одновременно игроком и ставкой, но совсем не печалилась тому. Деньги, которые она выиграет, и будут ее платой за сегодняшнюю ночь, а затем, полагала она, тот из намдалени, кто окажется более удачлив, уйдет с ней. Что ж, это ничем не хуже ночевки в родительском доме. Она постепенно отогревалась от уличного мороза. Щеки и стопы покалывало. Ида выиграла четыре золотых, потом почти все проиграла, но ничуть не расстроилась. Трактирщик Мокий, узнавший ее, подошел спросить, как у нее дела. От него Ида узнала, что осенью в заведении действительно подрались два отряда охраны каких-то купцов. С их хозяев под угрозой рассказать о пьяном кутеже всему городу удалось стрясти немалую сумму на обновление обстановки. Толстяк в зеленом халате, развлекающий троих девиц, уже тискал одну из них за грудь. Судя по его лицу, он был давно пьян. Две оставшиеся красотки сверлили товарку недружелюбными взглядами. В своей досаде они не замечали, что трое юношей из золотой молодежи с любопытством рассматривают их самих. К столу юношей подошел, прихрамывая, человек средних лет. Судя по его выправке, не изглаженной ни годами, ни ранением, это был военный. Он вежливо обратился к ним, слов Ида не расслышала (в этот миг Виттерик рядом с ней радостно воскликнул, выбросив «солнца Фоса»), но, судя по всему, гость просил разрешения присесть за их стол. Юноши только отмахнулись от него. Гость поковылял к столу, за которым сидели три девицы с их подвыпившим господином, и обратился, должно быть, с той же просьбой. Эта навязчивость показалась Иде странной, тем более для человека, выглядевшего слишком гордым для того, чтобы искать чужого общества. Одна из девиц грубо послала его прочь. Гость отвернулся и на миг встретился глазами с Идой. Тогда ей все стало ясно. Она уже видела этот взгляд, полный древнего, глубокого, бесконечного одиночества. Так смотрели люди, отчаянно изголодавшиеся по человеческому теплу, готовые на любое унижение, лишь бы услышать обращенное к ним доброе слово. Среди тех, с кем Ида делила постель, бывали и такие люди – им нужна была не столько любовница, сколько собеседник и друг, и она была им собеседником и другом. Самой Иде не довелось испытать муки долгого одиночества – у нее были родные и были друзья. Но она знала, как мучительно, должно быть, не иметь ни единой души, с которой можно поговорить. Гость, поймавший ее взгляд, будто понял, что она обо всем догадалась. Не желая, чтобы Ида видела его унижение, он отвернулся и побрел прочь. Но она уже подхватилась. – Я сейчас, – сказала Ида намдалени, поднимаясь из-за стола. Гость хромал, и она легко догнала его. Когда он обернулся, на лице его были смущение, раздражение и тоска. Но Ида, сияющая и улыбающаяся, в своем нарядном платье, была само воплощение праздника, и взгляд его чуть потеплел. – Доброго вечера, мой господин, да одарит вас Фос своей милостью. Мои друзья были бы рады сыграть с вами, если бы в этот вечер вы присоединились к нам. Странное выражение – не то благодарности, не то недоверия – проступило на его лице. – Ваши... друзья? – наконец осторожно спросил гость. – Мои друзья из Намдалена, господин, – учтиво отвечала Ида. Намдалени в большинстве своем были весьма открыты и легко принимали чужаков в свое общество. Ида надеялась, что и ее новые знакомые поведут себя так же. Беда была в том, что видессиане брезговали обществом варваров, и этот неведомый солдат мог счесть приглашение Иды оскорблением. Он невесело усмехнулся: – Неужели я и вправду так жалок, госпожа? Ида привыкла говорить со всякими людьми и знала, когда на прямоту не стоит отвечать прямотой. – Мой господин, прошу прощения, если обидела вас. Я всего лишь хотела предложить вам к нам присоединиться. Понял ли он, что она пыталась тем самым спасти остатки его гордости, а может, решил вовсе о той забыть, Ида так и не узнала. Он представился – Врана Аргир – и последовал за Идой к столу намдалени. Увидев гостя, намдалени вопросительно уставились на Иду, и она обратилась к ним на островном диалекте: – Это мой добрый друг, пожалуйста, примите его в вашу игру. Только лучше бы вам сказать ему, что играете на деньги, иначе, боюсь, положение станет... – Она поискала в островном диалекте подходящее слово, не нашла и оставила высказывание оборванным. – А я потом уйду с тем, кто выиграет больше прочих. Она полагала, намдалени не обрадуются тому, что какая-то шлюха диктует им правила игры, но, кажется, их больше удивило, что она вообще знает их язык. Файярд усмехнулся: – Хитро придумано, клянусь Игроком! Ида благодарно улыбнулась. Врана Аргир, с недоверием посматривающий на намдалени, особенно после этой короткой беседы, все же сел рядом с ними. Очень скоро Ида поняла, что у Аргира, как у многих бывших военных, есть уйма походных историй, которые некому рассказать. Намдалени их еще не слышали и – в силу своих занятий – прекрасно понимали. Они быстро нашли общий язык. Ида была счастлива. Она почти не участвовала в разговоре, потягивая сладкое, с терпким привкусом вино, в животе разливался приятный жар. Наконец, сделалось очевидно, что удача в эту ночь улыбнулась Фридигерну из Экризи. Забрав около пятнадцати золотых и горсть серебра – все, что лежало на столе – он весело взглянул на Иду, и она отвечала улыбкой, поднимаясь из-за стола. Аргир, видя, что она собралась уходить, поднялся тоже, отвел ее в сторону и проговорил коротко: – Спасибо за твою доброту, госпожа, когда-нибудь я отдарюсь за нее. Оказывается, намдалени не такие уж плохие парни. Ида улыбнулась: – Они славные ребята. Я рада, что вы поладили. Когда Ида и Фридигерн уходили из таверны, Аргир все еще беседовал с намдалени. ... Весна не успела вступить в свои права, как сделалось ясно: намдалени отправятся не на помощь Ономагулу, а против него. Потеряв всякое терпение и устав ждать подмоги, магнат Ономагул сам отправился в свои земли, рассорившись с Императором, и оттуда подослал к нему убийц. Тем, по счастью, не удалось сделать их черного дела – принцесса Алипия, племянница Императора, вовремя привела на помощь римский отряд. Корабли Элизайоса Бурафоса, вступившего в сговор с Ономагулом, несколько недель не давали Императору отправить войско на запад. Только когда государь освободил из тюрьмы опального адмирала Тарона Леймокера, тот сумел склонить на свою сторону часть капитанов Бурафоса и выиграть морское сражение, открыв тем самым Бычий Брод и дорогу на запад. Сам Бурафос был ранен ударом камня в голову. Быть может, это и сыграло роковую роль в поражении его флотилии. Ида помнила его. Бурафос был хороший человек, хотя в гордыне своей часто напоминал намдалени. Некогда она провела с ним две ночи и не могла сказать о нем ничего дурного. Но безжалостной судьбе не было дела до чувств маленькой блудницы. Император велел отрубить Бурафосу голову. В память о его службе поместья адмирала не были изъяты в казну и достались в наследство его сыну; голову мятежника также не выставили на площади. Для Иды все эти милости были пустым звуком, ведь что толку в мягкости, если она посмертна. Ида оплакала Бурафоса в одиночестве. В день перед отплытием Ида пришла к Нейпу на их последний урок. Она уже умела лечить бытовые ранения и переломы, а после того, как римляне бились с убийцами Ономагула, Нейп позвал ее посмотреть, как могут выглядеть настоящие боевые раны. Ида была довольна собой – ничто из увиденного не потрясло ее глубоко. Могло, конечно, статься так, что Нейп просто не показывал ей самых тяжелых ранений – кто бы стал в этом случае дожидаться ученицу! Тем не менее, самым страшным увечьем, которое видела Ида за четыре месяца своей учебы, оставалась спекшаяся в однородную массу кисть какого-то пьянчуги, уснувшего в День зимы у костра. Тогда ни Ида, никто из целителей не смогли ничего сделать, кроме как облегчить несчастному боль и превратить отвратительный опаленный кусок в культю, которая выглядела так, будто со времени ожога прошел по меньшей мере год. На последнем своем уроке Ида нарисовала по памяти все нутро человеческого тела, и, кажется, Нейп остался доволен тем, что уместилось у нее в голове. – Главное, не забудьте об этом в ответственный момент, моя дорогая, – напутствовал он. – И поучитесь на ком-нибудь из ваших друзей быстро расстегивать кольчугу – думаю, они с радостью согласятся вам помочь. Ида рассмеялась. – Разве вы не поедете с нами, мой господин, чтобы было кому мне все это напомнить? – С вами? О, пожалуй, нет, – покачал головой жрец. – Дела Академии требуют моего непременного присутствия, а кроме того, я не слишком хорошо лажу с намдалени. Иде сложно было представить, что Нейп, умный добрый Нейп может с кем-то не ладить. – В таком случае спасибо вам и до встречи. – Она поклонилась, приложившись лбом к его руке, и Нейп вздохнул: – До встречи, дитя мое. Пускай дарует вам Фос легкую дорогу и победу малой кровью. Домой в тот день Ида не вернулась, оставшись в императорском квартале. Не было смысла ночевать дома и вскакивать ни свет ни заря, спеша к кораблям. Куда разумнее было остаться с намдалени и выйти утром вместе со всеми. Та часть дворцового комплекса, где жили наемники, представляла собой тихий уголок, поросший миндальными деревьями и шелковицей. Миндаль уже цвел нежным розово-белым цветом, множество лепестков устилали землю. Журчание фонтанов придавало всей картине почти усыпляющее спокойствие. Трудно было поверить, что завтра с утра из этой безмятежной тишины выступит войско. Жилища намдалени, как, впрочем, и других наемников, поначалу представляли собой обычные казармы, которые их обитателям, однако, не запрещалось обустраивать и достраивать по своему вкусу, чем намдалени и занимались, успев за годы пребывания в Империи вложить в свое жилище немало труда. Теперь оно больше походило на дом, чем на казарму, и Иде нравилось тут гостить. Суеты, которую она ожидала бы увидеть перед выступлением войска, заметно не было, но в намдаленской части квартала все равно царило возбужденное оживление. Некий тревожный дух витал в воздухе, и Ида решила, что так, наверное, всегда бывает перед походом. Намдалени было недосуг искать для нее свободные комнаты, и Ида ночевала с Хелвис, сестрой Сотэрика, и ее сыновьями. Старшему, Мальрику, было около четырех лет, маленькому Дости не было и года. Ида слышала, что Хелвис живет с командиром римского отряда, Скавром. Или уже не живет? Или она пришла проводить брата? Все эти вопросы были слишком неуместны, чтобы их задать. Вместо этого Ида до самой ночи рассказывала Мальрику на ходу сочиненные сказки, и, когда малыш заснул где сидел, Хелвис сказала: – Спасибо тебе. Обычно я воюю с ним каждую ночь, чтобы уложить в постель. – Всегда обращайся, – отвечала Ида, – ведь у меня самые скучные сказки. Заснуть на новом месте ей было тяжело. Она спала в небольшой комнатке, а Хелвис с детьми – в соседней. Со двора не доносилось ни звука, хотя Иде казалось, в ночь перед походом там должна кипеть бурная деятельность. Было темно и тихо. Откуда-то из коридора послышался женский смех, и снова все смолкло. Впрочем, Ида не чувствовала одиночества. Если бы у нее было больше времени разобраться в своем чувстве, она решила бы, что оно скорее приятно. Но в эту ночь слишком много мыслей крутилось в ее голове. Вскоре Ида смирилась с тем, что не уснет, и это не слишком ее тревожило. Вряд ли намдалени уже завтра понадобится ее помощь. Ида несколько раз впадала в дрему, но ни разу не заснула глубоко, и, возможно, она была сегодня не единственным человеком в жилищах намдалени, которому не спалось. Когда Хелвис вышла из комнаты, она то и дело зевала, но, как и Иду, ее это нисколько не заботило. От бессонной ночи утренняя прохлада казалась Иде особенно промозглой, хотя солнечное утро зрелой весны не шло ни в какое сравнение с тем мрачным грязным предрассветным часом, в который она выбиралась на занятия к Нейпу. Ей подвели коня и помогли забраться в седло. Это было весьма кстати: раньше Ида садилась на лошадь только один раз – когда богатенький сынок Каматир Драгацез вздумал покатать ее на своем коне. Прогулка длилась недолго и не сказать чтобы сильно впечатлила Иду. Но на крупной намдаленской лошади она казалась самой себе маленькой и беспомощной и сомневалась, что сможет самостоятельно спуститься. Лошадь была хорошо выучена и слушалась малейшего движения поводьев, Ида старалась лишний раз не трогать их. Она предпочла бы ехать с кем-то, но не хотела затруднять никого из намдалени. Мальрик, выбежавший на улицу, успел еще подержаться за стремя дяди, когда войско покидало двор. Сотэрик, склонившись с седла, встрепал племяннику волосы, и на миг надменное лицо его словно бы посветлело. Ида улыбнулась про себя, но отметила также, что Сотэрик держится на лошади гораздо увереннее нее. Сама Ида ни ради чего на земле сейчас не свесилась бы с седла. Им предстояло недолгое плавание через Бычий Брод и затем поход на запад. Ида, прожившая в столице всю жизнь, никогда не всходила на корабль. Она слышала, что у многих на воде развиваются тошнота и головокружение, и подумала, не относится ли сама к этим несчастным. Намдалени, народу мореходов, любое плавание было нипочем. Сам город провожал войско по-разному. Некоторые кричали «смерть проклятому мятежнику!», некоторые праздно глазели, ни на ком не останавливая взгляда, но большинству просто не было до наемников никакого дела. Ида набросила капюшон, чтобы не вызвать ненужного любопытства, но ей думалось, даже если бы она сейчас сидела на лошади в наряде императрицы, мало кто обратил бы на нее внимание. Разве только если бы она сидела вообще без одежды. Эта мысль развеселила Иду, и к кораблям она подошла в приподнятом расположении духа. Уже взбираясь по сходням и куда увереннее чувствуя себя на них, чем на лошади (ее коня вел в поводу Эрвиг, сын Тульги), Ида услышала позади знакомый голос: – Уж не собираетесь ли вы покинуть столицу без меня, моя дорогая? Ида радостно воскликнула: – Мой господин! Позади нее, ведя под уздцы маленькую лошадку, похожую на лошадей хаморов, поднимался Нейп. – Вы же не хотели ехать, – засмеялась Ида. – Я подумал, что дела Академии могут подождать, а вот мятеж Ономагула требует непременного моего присутствия, – отвечал Нейп, и трудно было понять, шутит он или говорит серьезно. Ида подумала, что жрец не хочет открывать ей истинную причину своего решения, но это ее не беспокоило. Ведь учитель будет с ней, а значит, ей будет намного легче. Ида решила, что не отойдет от Нейпа ни на шаг. ... Пока они шли по землям, на которые простиралась власть Императора, поход был весьма мирным занятием. По реке прибывали груженые продовольствием баржи, и наемникам строго-настрого запрещено было грабить местное население. Ида приловчилась сидеть в седле и управлять лошадью. Она успела полюбить это могучее послушное существо, выглядевшее вблизи настоящим чудовищем. Скорее всего, у лошади было имя, но Ида не стала расспрашивать намдалени и назвала своего коня сама – Эбру – в честь сказочного скакуна, о котором услышала от одного из медников-макуранцев. Все изменилось, когда наемники ступили на земли, принадлежавшие Ономагулу. Местное население, которое в имперских землях провожало их равнодушными взглядами, здесь вовсе не показывалось на глаза. Суда по реке больше не ходили, а те, что ходили, не имели к намдалени никакого отношения. И хотя наемники сделали припасы, Иде было яснее ясного, что при любой удобной возможности они начнут грабить. Первое сражение дал им не Ономагул, а один из его дворян. Его превращенное в крепость поместье было первой преградой на пути войска на запад, и, не желая оставлять у себя в тылу вражеский форт, намдалени решили разбить его. Ида и Нейп наблюдали за сражением с утопающего в изумрудной зелени холма. На холме они были одни: намдаленские жрецы-целители надевали доспехи и бились наравне со всеми. Это казалось Иде ужасно глупым: если кто-то из них будет убит или ранен, войско потеряет врача, и нагрузка на других целителей возрастет. Не говоря уже о том, что с точки зрения видессианской веры это было страшным святотатством. Но кто она была такая, чтобы судить чужой обычай. Войско противника показалось Иде многочисленным, но каким-то разобщенным. Она плохо разбиралась в военном деле, но ей подумалось, местный владелец собрал вообще всех, кто мог держать оружие, разве что не крестьян. Впрочем, это войско было меньше намдаленского, а кроме того, Ида уже знала, что из всех бойцов намдалени воспринимают всерьез только римлян и халога, своих северных предков. Могло показаться странным, что конные войска видят достойного противника в пехотинцах, но Ида знала римлян и знала халога и понимала, что намдалени не просто так уважают их. Тяжелая конница медленно набирала разгон и с расстояния казалась неповоротливой улиткой. Но вот огромные кони бросились вскачь – живая, закованная в железо лавина – и Ида поняла вдруг с кристальной ясностью: всякое живое существо, сколько их ни есть, желало бы в эти мгновения оказаться где угодно, но не на их пути. Лучники противника осыпали намдалени стрелами, но кольчуги с металлическими щитками и защитные панцири лошадей неплохо выстаивали под этим смертоносным дождем. Вот шальная стрела (Ида сомневалась, что нашелся бы умелец, способный так прицелиться) попала лошади в колено, и на огромной скорости конь рухнул, подмяв под себя всадника. Ида вскрикнула. Несколько лошадей, летящих за ним, тоже потеряли равновесие, но все же большинству удалось обогнуть место падения. – Можете не смотреть, если не хотите, – осторожно сказал Нейп. – Я хочу смотреть, – возразила она. Ида была далеко не так ранима, как он думал, да и глупо отворачиваться от того, с чем придется иметь дело. Железный град иссяк, не причинив намдалени особого вреда и почти не замедлив их. Три клина тяжелой конницы врезались в три фланга вражеского войска, и видессиане не сумели устоять перед этой страшной атакой. Клинья прошли через ряды мятежников как нож сквозь масло и разделили войско, намертво отрезав его части друг от друга. Теперь все три фланга противника были окружены. Намдалени выхватили мечи, завязалась рукопашная схватка, но длилась она недолго. Мятежники, только поняв, что битва проиграна, стали бросать оружие. Небольшому отряду под предводительством, как поняла Ида, самого местного землевладельца, удалось вырваться из окружения и отступить к укрепленному поместью. Аптранд послал за ними около сотни человек, но Ида сомневалась, что намдалени их догонят. Как только стало ясно, что бой закончен, она тронула лошадь, и Эбру стал спускаться с холма. На середине пути Ида соскочила с коня и бросилась бежать. Сердце отчаянно колотилось в груди. Намдаленские жрецы-целители уже были заняты ранеными. Ида бросилась к одному из павших намдалени – раньше она никогда его не видела. Это был молодой человек, не выбривавший, как и Сотэрик, затылок. На его лице заметны были три шрама – пересекающие рот, нос и левый глаз. Глаза у него были темно-синие, полуоткрытые, но вряд ли сейчас что-то видевшие. Он умирал. Грудь его с правой стороны была пробита тяжелым дротиком, все еще торчащим из раны. Ида подумала, что именно копья были самым действенным оружием против намдаленской конницы, а вовсе не стрелы. Ей не нужно было даже сосредотачиваться – рана и так болела как своя. С каждым вдохом Ида чувствовала во рту привкус железа. Раненый, как ни странно, оказался в сознании – а может, то была агония. Он посмотрел на Иду и попытался что-то сказать. Но слов она не разобрала – вместо них между губ его потекла кровь. – Помолчи, – пробормотала Ида, опускаясь рядом на колени. Она крепко сжала древко почти у самой его груди, чтоб не расшатывать наконечник и не разрывать рану, и с силой потянула под тем же углом. Самым ужасным во всем этом было то, что несчастный так и не потерял сознания. Муки, отразившейся в его глазах, Ида не видела нигде более и молилась только о том, чтобы больше не увидать. Отбросив окровавленный дротик, она спешно расстегнула кольчугу. Тут только стало понятно, что сожженная кисть пьяницы была, в общем, не самым страшным увечьем, которое можно повстречать на земле. Отвратительная кровавая дыра с остатками сорванных ударом железных колец предстала ее глазам. Ида не понимала, как этот человек вообще сумел дождаться помощи, и не понимала, что ей делать дальше. Не залечивать же рану с посторонними предметами внутри! Но если она сейчас начнет их вынимать, не станет ли это последней песчинкой на весах, где чаша смерти и без того почти касается земли. – Если я причиню тебе боль, прости меня, – прошептала она и положила пальцы одной руки на края раны, а другую опустила в саму рану. От отвращения и страха слезы непрестанно текли по щекам. И все же она вынимала из кровавой глуби куски железа и в тот же миг залечивала это место, начиная от пробоя под лопаткой. Наконец, когда посторонних предметов в ране больше не осталось, Ида положила на ее края обе руки и направила в грудь намдалени горячий поток. Она не собиралась залечивать рану частично, ей хотелось, чтобы и следа не осталось от этого ужаса. Ида не понимала, как раненый мог оставаться в сознании все время, что она ковырялась в его груди. Как он вообще сумел выжить после такого удара. Когда на месте раны остался только рубец, Ида поднялась. Ее била дрожь, но усталости она не ощущала. Напротив, болезненное возбуждение поселилось в ней и, не давая ему испариться, Ида поспешила к тому намдалени, чья лошадь пала первой, придавив всадника. На месте, где упали несколько лошадей, уже был Нейп. Он кивнул Иде на одного из намдалени, который при падении переломал ребра. Он тоже оставался в сознании и узнал Иду – это был тот самый Эмбриак, сын Ренгари, с которым она познакомилась в День зимы. – Ида, – пробормотал он и скривился от боли. – Все хорошо, – ласково произнесла она. – Потерпи немного, скоро тебе станет легче. Она расстегнула кольчугу и закатала его тунику, обнажив правый бок. Казалось, весь он превратился в одну черно-красную гематому, и все же кости не проткнули кожу, все переломы оставались закрытыми. Ида чуть не застонала от отчаяния и обиды – ей казалось, будто жизнь, как жестокий наставник, решила устроить проверку навыков, которым она еще не успела научиться. Как срастит она столько костей, которых не видит! – Вы мне не поможете? – жалобно обратилась она к Нейпу. – Вам не нужно видеть каждый обломок кости, – только и сказал он, не отрываясь от своего раненого – тому упавшая лошадь раздавила грудную клетку, – достаточно знать, как они должны соединиться. Ида положила ладони на грудь и живот Эмбриака с правой стороны. Она старалась едва касаться его, и все же даже это слабое касание вырвало у раненого не то стон, не то кашель. – Давайте, косточки, родимые, соединяйтесь, – пробормотала Ида и увидела, как Эмбриак дернул углом рта, словно его позабавили ее слова. Она закрыла глаза, чтобы не отвлекаться. Теперь она чувствовала его тело как свое, и сковывающая всякое движение и всякий вздох боль с правой стороны также была ее собственной. Ида чувствовала, как осторожно он пытается дышать, как стеснено и сжато все внутри, как пытается оно забиться, замереть, обездвижиться, чтобы малейшим шевелением не пробудить этой боли. Она направила в тело Эмбриака широкий теплый поток, медленный, как могучая река. Горячий луч, которым Ида вылечила предыдущего раненого, был здесь неуместен – все тело Эмбриака было сковано, резкий жар сделал бы ему только хуже. Ида осторожно поднималась от нижних ребер кверху, чувствуя, как все легче становится дышать, как сначала живот, а затем и грудь начинают ходить свободнее, проталкивая внутрь бархатный весенний воздух. Когда Ида закончила, она дышала так же тяжело и жадно, как Эмбриак. Возможно, она могла бы помочь еще кому-то, но раненых в этом бою было не много. Намдалени потеряли убитыми восьмерых – Ида решила не узнавать, кого, боясь услыхать знакомые имена. Остальные павшие, как намдалени, так и противники, которых еще можно было спасти, получили помощь. Тех, кто был ранен слишком тяжело, намдалени добивали. Ида стояла посреди поля битвы, растерянно глядя, как наемники разоружают пленных. Наверное, Аптранд отправит их в столицу, тупо подумала она. Ее все еще била дрожь, болезненное возбуждение продолжало согревать кровь, и усталости Ида не ощущала. Не зная, чем ей заняться, она чувствовала себя потерянной. Но вот к ней подошел один из намдалени, и Ида охнула от неожиданности – это был тот самый человек, которого она спасла первым. Теперь, когда от раны его остался рубец, он выглядел самоуверенным и довольным жизнью, и Ида знала: в этот миг не было на земле человека счастливее нее. – Мое имя Ранульф из Нустада, – представился он, – а ты Ида Киннама, верно? Я слышал о тебе. Я почту за честь быть твоим другом. Ида хотела спросить, что же он о ней слышал – но в ответ она скорее всего услыхала бы историю с монахом – поэтому спросила о более насущных вещах: – Как ты себя чувствуешь? Я не причинила тебе лишней боли? – Я чувствую себя прекрасно, – отвечал Ранульф. – А что до боли, то, какая бы ни была, лишь бы в итоге пошла на пользу. Господин Нейп сказал, чтобы ты не садилась на свою лошадь, а ехала до лагеря с кем-то. Поедем со мной – это меньшее, что я могу для тебя сделать. Почему Нейп не хочет, чтобы она ехала сама, подумала Ида. Неужто боится, что от усталости она свалится с коня? Никакой усталости она не ощущала, еще дрожа всем телом. Но Ранульф был славный парень, и Ида не стала возражать. Она села перед ним и еще успела удивиться: Ранульф сказал, что они едут в лагерь, а войско двинулось к поместью, куда отступили остатки побежденного отряда. Может, Аптранд хочет его оцепить. Но это была последняя мысль, мелькнувшая в ее голове. Вскоре мерное покачивание лошадиной спины усыпило Иду. ... Золото раннего вечера плескало с неба на морскую гладь, и сама вода в россыпи бликов была жидкий металл. Палуба корабля тонула в этом золоте, ветер трепал волосы – они вились крупными кольцами от соленых брызг. Ида стояла на носу судна, глядя прямо перед собой – там, едва видимая на горизонте, виднелась полоска суши. Перед матерью, вцепившись в ограждение палубы, неотрывно смотрела на море девочка лет четырех, на руках у Иды спал младенец. И поскольку человек во сне часто понимает, что происходит, Ида знала, что за земля виднеется вдалеке. Намдалени, стоявшие на носу корабля, также всматривались вдаль. На лице Сотэрика, что был к Иде ближе прочих, застыло выражение жадной, древней, наконец-то утоленной тоски. ... Ее осторожно трясли за плечо. Ида с трудом открыла глаза. Возвращаться в явь из прекрасного сна не хотелось. Они и вправду подошли к поместью – Ида видела за высокими кирпичными стенами каменные постройки. Как она и предполагала, Аптранд велел оцепить форт. Оставлять у себя за спиной такую хорошую крепость он не хотел. Лагерь разбили почти под самыми стенами форта. Ранульф помог Иде сойти с лошади и указал дорогу к ручью. Назвать ручьем бьющую из-под камней тонкую струйку, падающую в неглубокий затон, значило сильно ей польстить, но Ида была рада любой возможности умыться. У ручья несколько намдалени уже наполняли фляги, но, увидев Иду с покрытыми засохшей кровью руками, расступились. Ида сонно пробормотала слова благодарности, смыла кровь, плеснула несколько раз на лицо, но не взбодрилась. Она хотела уже обратиться к кому-то из командиров и спросить, где ей спать – иначе, чего доброго, растянулась бы прямо на земле – но к ней уже спешил Нейп. В отличие от Иды, жрец выглядел на удивление полным сил, хотя время от времени широко зевал. – Вот и вы, моя дорогая! Как вы себя чувствуете? Вы прекрасно потрудились сегодня! Ранульф рассказал мне, что вы сделали, и, должен сказать, я чрезвычайно горжусь вами. Мало кто взялся бы лечить такую рану – боюсь, если бы к бедняге подоспели не вы, его просто решили бы добить. Как Ида ни была вяла, похвала Нейпа согрела ее самолюбие, но мысль о том, что несчастный Ранульф мог получить клинок в сердце вместо помощи, пробрала леденящим холодом. Для Иды поставили небольшую палатку в середине лагеря, на некотором отдалении от шатров командиров, и, не обращая больше внимания решительно ни на что, Ида заползла в свое уединенное убежище, задернула полог и тут же уснула. В какой-то миг – должно быть, уже ночью, потому что вокруг было темно хоть глаз выколи – ей показалось, будто со стороны поместья доносятся крики. Вставать было так неохота, что Ида решила: в случае опасности намдалени уж всяко ее не бросят – и перевернулась на другой бок. Но долго не проспала. Похоже, за полдня силы ее вполне восстановились, сейчас Ида была голодна, а кроме того, ее начал занимать шум со стороны поместья. Кутаясь в плащ, она выбралась в грязно-белую рассветную хмарь и побрела к ближайшему костру греться. В лагере царило оживление. Намдалени седлали коней, и, подойдя к Нейпу, который один, казалось, ничуть не был озабочен происходящим, Ида спросила, широко зевнув: – Я что-то пропустила, мой господин? Что там происходит? – А, ничего особенного, – отвечал Нейп. – Хозяин крепости, кажется, решил сдаться, и ваши друзья собираются пограбить. Из его слов Ида поняла, что ночью из поместья вышли женщины, дети и небольшой отряд воинов, и между ними и оцепившими форт намдалени возник спор. Наемники согласны были пропустить женщин и детей, но воинов хотели взять в плен, на что одна из женщин начала возмущаться, как же они доберутся без охраны к своей родне в Кипасе. Чем в итоге кончилось дело, Нейп не сказал, но несколько десятков солдат намдалени все же взяли в плен. Хозяина поместья среди них не оказалось, и где он был – того никто не знал. Аптранд считал, что хозяин остался в поместье. Сотэрик – что сбежал каким-то хитроумным способом. Тургот – что погиб от ран, полученных в битве, а его люди решили не сопротивляться напрасно. Ида никогда не бывала в домах провинциальной знати и, подгоняемая любопытством, отправилась вместе с остальными. Поместье представляло собой несколько десятков домов и хозяйственных построек, заключенных внутри кирпичной стены с высокими воротами. Сейчас эти ворота были открыты, и намдалени входили в них плотно сомкнутым строем, опасаясь засады, устроить которую здесь было довольно легко. Но дома и сады оставались безмолвны – последние обитатели поместья, судя по всему, покинули его нынче ночью – и постепенно наемники расслабились. Они разъехались по округе и, судя по веселым голосам, занялись тем, ради чего пришли – грабежами. Сама Ида в сопровождении большого отряда намдалени подъехала к господскому дому. Трехэтажное широкое строение выделялось среди прочих высотой и мощью. Стены, сложенные из плит рыжеватого гранита, были толщиной не меньше двух локтей. У самого входа Ида спешилась, следуя примеру наемников. Несмотря на мощь самого здания, вход был настолько узким и низким, что не оставалось сомнений: этот дом предназначался больше для обороны нежели затем, чтобы пускать пыль в глаза. Внутри, однако, впечатление совершенно менялось. Очевидно, люди, покидавшие поместье ночью, не слишком много добра взяли с собой, разумно полагая, что намдалени его отнимут. Ида и наемники словно оказались в императорском дворце – верно, хозяин дома не отказывал себе в любой роскоши, которой желал. Даже в домах столичных аристократов и зажиточных горожан, куда Иду иногда приглашали, она не видела такого бьющего в глаза великолепия. Сотэрик восхищенно присвистнул. Намдалени обшарили каждую комнату, выгребли все ценное, что нашли, но сам хозяин будто сквозь землю провалился. Аптранд был недоволен. Именно полководцев Ономагула надлежало в первую очередь брать в плен и отправлять в столицу. Но большинство его солдат вполне устраивало положение вещей, и им было совершенно все равно, куда подевался их противник. Вот Тейя, сын Хильдебада, сбил топором тяжелый замок и поднял деревянную крышку люка, ведущего, должно быть, в погреб. Ида удивилась – зачем запирать погреб на замок – а Тейя и еще трое его товарищей взяли свечи и спустились под пол, очевидно, решив, что, если не золото, то, во всяком случае, хорошее вино там найдется. – А, лед Скотоса! – услышала она испуганный возглас намдалени и бросилась к зияющему в полу провалу. – Что там? – крикнула Ида, но ей не ответили. Некоторое время было тихо, затем сошедшие в погреб наемники о чем-то заговорили между собой, Ида разобрала только «да она пьяная» – в голосе Тейи было отвращение и отзвук уходящего страха. Затем они вновь показались на лестнице и бесцеремонно свалили рядом с люком полную женщину. Могло показаться, что она без сознания, если бы не винные пары, которыми от незнакомки разило за версту. Несмотря на неподобающее состояние, одета женщина была весьма роскошно. Тяжелое платье зеленого бархата было расшито по рукавам, вороту и подолу золотой нитью и едва удерживало необъятную грудь хозяйки, которая, казалось, скоро разорвет несчастную ткань. Густые смоляно-черные волосы вились крупными кольцами, и черты лица, пускай и несколько отяжелевшего, были точеными, как у статуи. Она показалась Иде очень красивой. Пальцы женщины унизывали перстни с крупными драгоценными камнями, на левом запястье Ида увидела браслет с оправленными в золото изумрудами, в ушах – треугольные золотые серьги. На миг ей пришла в голову мысль последовать примеру намдалени и стащить у пьяной пару колец, но Ида не стала этого делать. Что-то скребло ее изнутри, что-то здесь было не так. Эту женщину, занимавшую, судя по всему, довольно высокое положение, не просто оставили здесь беспомощной, бросив на растерзание врагу. Ее заперли, быть может, в надежде, что намдалени не обратят внимания на погреб, а просто разграбят и сожгут дом. Кто бы она ни была, ее обрекли на ужасную гибель, и когда Ида поняла это, ее пробрало дрожью. Она осторожно похлопала женщину по щекам, но та едва застонала в хмельном сне и даже не открыла глаз. У Иды еще оставалась вода во фляге, и она, недолго думая, выплеснула ее женщине в лицо. Это помогло чуть лучше – женщина наугад махнула рукой и выдала вполне разборчиво: – Отстань, черт пузатый! – Можно мне твой меч? – обратилась Ида к Аларику, сыну Амала. Тот посмотрел на нее странным взглядом. – Если ты хочешь ее украшения, можешь просто снять. – Да нет же, я хочу привести ее в чувство! – воскликнула Ида, удивленная, что Аларику вообще пришла в голову столь чудовищная мысль. Он подал ей меч, и она, вынув клинок из ножен, положила его на лоб женщины. Прикосновение холодной стали несколько отрезвило ту: веки ее дрогнули, и Ида поспешно убрала оружие, чтобы не испугать ее. Женщина моргнула, пытаясь сосредоточить взгляд перед собой. На миг взор ее уперся в Иду, затем, когда с него постепенно сошла пелена, стало видно, что они в комнате не одни. Женщина оглядела намдалени, затем уставилась в потолок и произнесла отчетливо, словно и не была никогда пьяна: – Не думала, что однажды проснусь среди мерзких варваров. Видно, настал мне последний день. Что ж, смерть, старая сука, приди и возьми меня. И она снова закрыла глаза, будто и вправду ожидала смерти. Но смерть все не шла. Зато подошла Ида. – Прошу прощения, моя госпожа, – осторожно начала она. – Возможно, вам будет лучше, если вас вывести на свежий воздух? Женщина снова открыла глаза. – А ты кто? – спросила она. – Их шлюха? – Вроде того. В походе Ида носила свой овечий плащ, домотканую тунику и широкие штаны, заправленные в сапоги, и мало походила на блудницу. Но она не стала вдаваться в подробности, поняв, что женщину они не занимают. – Отведи меня к их главному, – не терпящим возражений голосом велела женщина и попыталась подняться. Помогая ей встать – незнакомка все еще нетвердо держалась на ногах и иногда икала – Ида спросила осторожно: – Позволено ли будет и мне узнать, кто вы, моя госпожа? – Я Эвфалия Мелиссина. – Поняв, что это имя ничего Иде не сказало, женщина раздраженно поджала губы и процедила: – Жена этого ублюдка, который отсюда уже, наверное, сбежал. – Хозяина поместья? – Естественно. – Эвфалия посмотрела на нее как на дуру. Занятно, подумалось Иде, зачем Мелиссину понадобилось предавать жену такой ужасной смерти. – Почему вы думаете, что ваш муж сбежал, а не погиб в сражении? – мягко спросила она. – Это было бы слишком хорошо, – отвечала Эвфалия. Что ж, они явно не слишком любили друг друга. ... Ида нашла Аптранда во дворе – он затягивал подпругу под брюхом лошади. Он выпрямился, когда они приблизились, и едва скривился – от Эвфалии за версту несло винными парами. – Это Эвфалия Мелиссина, мой господин, жена хозяина поместья, она хотела поговорить с тобой. – Вот как, – во взгляде Аптранда мелькнуло холодное любопытство. Помещица, ничуть не смущенная своим неподобающим видом, не выказав даже малейшего почтения к военачальнику намдалени, велела: – Скажи мне, где этот сын шлюхи, который зовется моим мужем. Аптранд чуть приподнял бровь и отвечал нелюбезно: – Я думал, ты мне об этом скажешь. Вчера днем он отступил в поместье, а ночью из него вышли женщины и дети и семь десятков воинов – мы взяли их в плен, но твоего мужа среди них не оказалось. – Ну, ясно! – Эвфалия досадливо махнула рукой. – Этот ублюдок переоделся в женщину и сбежал у вас из-под носа. Или улизнул под шумок, пока вы разбирались с ними. Да он провел вас как детей! Аптранд покраснел. Эвфалия, даже не подумав сменить тон, продолжала: – Дай мне коней и пятьдесят человек сопровождения – я вернусь в столицу и пожалуюсь отцу, и он разыщет этого мерзавца и отрубит ему голову! Взгляд Аптранда сделался ледяным. Гордый намдалени не выносил, когда с ним говорили в подобном тоне. Лед его глаз заморозил бы любого наглеца, даже Ида, знавшая Аптранда ближе прочих, отступила на шаг. Но Эвфалия была непробиваема: чувства какого-то наемника-варвара значили для нее не больше драной уличной кошки. – Если ты хочешь отправиться в столицу со столь многочисленным сопровождением, ты можешь присоединиться к пленным. – Когда он заговорил, льда в его голосе было никак не меньше, чем во взгляде. – В противном случае я могу дать тебе только лошадь, на которой ты поедешь с нами до Гарсавры, а там уже наймешь себе извозчиков. Если и это тебе не по душе, ты вольна идти пешком куда хочешь. Как и ожидала Ида, Эвфалия не любила, когда с ней говорили так же, как она сама. – Грязный варвар! – завизжала помещица. – Чтоб тебе провалиться под лед к Скотосу! Чтоб владыка тьмы заморозил твои внутренности! Чтоб тебя склевали грифы! Ты знаешь, кто мой отец! Немесий Драгацез, если тебе что-то говорит это имя! Он бросит тебя в тюрьму! Он отдаст тебя на растерзание львам! Но Аптранд уже отвернулся от нее, невозмутимый и злой. Ида была рада, что не подвела Эвфалию к Сотэрику – если бы та вздумала в таком тоне говорить с горячим и вспыльчивым заместителем Аптранда, она, вероятнее всего, не получила бы и лошади. Сотэрик в гневе вполне мог велеть оставить ее одну на пепелище. ... Уходя, намдалени разграбили и сожгли поместье. Эвфалия, которой ничего больше не оставалось, ехала с войском – к седлу ее была приторочена сумка со спасенными ею чашами из расписной макуранской керамики. Эти чаши подарил Мелиссину какой-то важный гость, и Эвфалия не собиралась отдавать их намдалени («великие мастера Машиза расписывали их не для того, чтобы на них глазели варвары»). Наемники не хотели связываться с проклятой ведьмой, и чаши достались ей почти без боя. К своему удивлению, Ида обнаружила, что беседы с Эвфалией ей скорее приятны. Та была не в меру заносчива и совершенно бесстыдна. Она говорила что думала, не глядя на лица, и Иде казалось иногда: не за это ли муж хотел избавиться от нее? Вдруг его резкая на язык жена сказала не те слова не тем людям? Спрашивать саму Эвфалию она не решалась, не желая пустым любопытством тревожить ее раны. Впрочем, вскоре та сама заговорила об этом. По словам Эвфалии выходило, что муж ее давно засматривался на какую-то красотку, дочь одного из своих солдат, и мог оставить прежнюю жену умирать затем, чтобы потом списать все на войну и, не рассорившись с Драгацезами, жениться снова. Она говорила об этом без горечи, но с ядовитой злобой, и Ида решила, что, если встретит когда-нибудь ее мужа, непременно отомстит ему. ... Гарсавра была первым городом, лежащим на их пути, и одним из самых крупных на западе. Как и прочие города западных провинций, Гарсавра не имела стен и хоть сколько-нибудь значимых укреплений, но подойти к ней было не так-то просто. То и дело намдалени встречались разного рода отряды, пытавшиеся преградить им путь. Ни один из них ни численностью, ни мастерством не мог тягаться с намдаленской конницей, и только дважды Иде пришлось прибегнуть к целительству. Но эти отряды были, как оказалось, лишь детской забавой по сравнению с тем, что ждало их у самого подхода к Гарсавре. В нескольких верстах от города намдалени готовилось встретить большое войско. Разведка доложила, что ведет его не сам Ономагул, но один из его военачальников. Сам же мятежный магнат, видно, отступил из города и перебрался дальше на запад, чтобы собрать против намдалени новые силы. ... Битва случилась через два дня после этого донесения. Обзор у Иды был неплохой: они с Нейпом расположились на пологом косогоре, поросшем редкими сосенками. Войско мятежников построилось растянутой колонной, а три фланга намдалени – клиньями, как и в той битве, что случилась у поместья Мелиссинов. Но этот бой отличался от того, как зима отличается от лета. Мятежный военачальник, кто бы они ни был, оказался куда одареннее Мелиссина, а может, неплохо знал тактику намдалени и знал, что уязвимее всего их конница тогда, когда набирает разбег. Намдалени тоже это знали – потому так тяжелы были доспехи у людей и лошадей. Они неплохо выстаивали под стрелами, и новый враг, видно, зная это, решил отказаться от лучников. Вместо этого, не дав намдалени начать разгон, он бросил вперед несколько рядов конников, вооруженных тяжелыми дротиками. У некоторых вместо дротиков Ида заметила метательные топоры. Град копий полетел в намдалени. Некоторые успевали закрыться щитами, и все же первый залп собрал свою кровавую жатву. За ним, не дав противнику опомниться, последовал второй, третий... Израсходовав метательное оружие, мятежники в полном порядке отступали обратно в строй. В это время и само войско противника медленно сближалось с намдалени, оставляя им все меньше места для разгона. Но и Аптранд был не так прост. Ида услышала приказ на островном диалекте – она его не поняла, но того и не требовалось. Очень скоро она увидела, что намдалени отступают. Общаясь с военными столько времени, она, конечно, знала, что отступление – это не поражение, и все же в животе словно скрутился тугой ком. Но намдалени не ушли с поля боя. Поняв, кажется, что задумал враг, они отбили себе новый кусок пространства – не такой удобный, как тот, что лежал перед ними до этого. Теперь поросший лесом косогор оказался у них почти за спиной, и новое отступление было уже невозможно. Битва приблизилась к Иде сильнее, чем ей хотелось бы, и они с Нейпом тронули лошадей, отступая под защиту леса. Если бы намдалени встретили еще несколько залпов, подобных предыдущим, сражение было бы проиграно. Но Аптранд, очевидно, дал врагу исчерпать запас дротиков. Лишь несколько десятков копий взвились в воздух, когда намдалени пустили лошадей в разбег – островитяне без труда отразили их щитами. Длинные тяжелые копья намдалени не были метательным оружием, и враг пока не понес потерь, и все же Ида знала – если конницу Княжества не остановить, делать что-либо потом будет уже бесполезно. Но мятежный полководец, очевидно, так не думал. Несколько первых рядов его войска ощетинились такими же тяжелыми копьями, как у намдалени. И, хотя их атака не была остановлена, при столкновении с врагом она замедлилась – не все лошади хотели бежать на копья. В битве с Мелиссином намдалени без труда разорвали войско на четыре части. Здесь же строй противника гнулся, но не ломался. Мятежный военачальник – Ида различала его по сверкающему позолотой шлему и алому плащу, да еще по знамени Ономагула, реявшему неподалеку, – умело перебрасывал небольшие отряды солдат в те места, где строй, казалось, вот-вот разорвется. И трудно сказать, на чьей стороне была бы в тот день удача, если бы кто-то из намдалени не бросил в полководца копье. Их копья не предназначались для метания, и потому, возможно, командир Ономагула не ждал удара. Доспехи его были легче намдаленских и не уберегли хозяина. Копье поразило его куда-то между животом и грудью, и он упал с лошади, и больше Ида его не видела. Она ощутила даже легкий укол сожаления – этот человек, кем бы он ни был, явил себя настоящим воином и достойным противником. Его командиры еще пытались оказывать сопротивление, но, очевидно, не обладали одаренностью и быстротой, с которой их военачальник принимал решения. Через некоторое время строй был прорван, началось окружение. Не дожидаясь его, многие воины мятежников бросились бежать, нещадно нахлестывая лошадей. Намдалени преследовали их, но без особого азарта. Весть о взятии Гарсавры так или иначе все равно дошла бы до Ономагула. ... Ида слабо помнила, что делала в тот день на поле боя, где сама земля, по которой она ходила, напиталась кровью как дождем. Она надеялась только, что больше никогда не случится подобного ужаса. Нейп, бледный от напряжения, метался от одного раненого к другому и все повторял ей «не залечивайте раны до конца, они крепкие люди, просто не дайте им отправиться на тот свет». Сама она давно знала о себе, что еще долго не почувствует усталости. Возбуждение, поселявшееся в ней на поле боя, с трудом уходило из тела, и Иду трясло мелкой дрожью, и вся она была как натянутая струна, и оттого казалось, будто сил еще много – хотя, как правило, это было не так. Остановив кровотечение из раны между плечом и шеей у молодого намдалени, которого она не знала, Ида вдруг увидела того самого командира Ономагула, который сегодня принес противнику столько неприятностей. К удивлению Иды, тот был еще жив. Весь левый бок его был вымазан кровью, кровь выступила на губах. Ида подумала, что удар задел легкое. И все же этот человек дышал, глядя прямо перед собой невидящим затуманенным взглядом. Ида знала: если она сейчас отвернется от него, вовек не избудет муки сострадания. Дрожа всем телом, слабо сознавая, что делает, она подошла к нему и опустилась рядом на колени. На миг в его взгляде как будто появилась осмысленность, словно он понял, что над ним склонился человек – но это длилось всего мгновение, и Ида не смогла бы сказать, что ей не почудилось. Намдаленские кольчуги при всей их тяжести было достаточно легко расстегивать и стаскивать, чтобы помочь раненому. Ида наловчилась это делать. Видессианский же пластинчатый доспех, тем более расколотый, было не так просто вскрыть. Ида сумела расстегнуть ремни на раненом боку, но это все, что ей оставалось. Снять панцирь с павшего воина она бы не смогла. Раны ей не было видно, и Ида решила, что все равно уже не сумеет сделать раненому хуже, чем есть. Потому она кое-как просунула руку под кольчугу, приподняв ту у живота, и в таком нелепом положении попыталась нащупать рану. Лицо командира исказилось болью, и он впервые посмотрел на Иду. – Я пытаюсь тебе помочь, – только и сказала она. Наконец ей удалось дотянуться пальцами до края раны, и Ида закрыла глаза, сосредоточившись. За этот день она столько раз погружалась в чужую муку, что подкативший к горлу кровавый ком восприняла скорее как удачу: связь появилась, сила потекла в обоих направлениях. Очень скоро Ида поняла: этот человек будет последним, кому она сегодня поможет. Намдалени понесли значительные потери в этой битве, она обошла несколько десятков раненых, и, хотя старалась только не дать им умереть, силы ее были на исходе. Ида сама не заметила, как легла, все еще не убирая руки от края раны. Лежа удобнее, подумалось ей. Но чем больше вытекало тепла из ее пальцев, тем скорее подступала к ней душная пелена забытья. В этот раз не было ни золотого моря, ни корабля. Ида погрузилась в глубокий черный сон без сновидений. ... На следующий день намдалени вошли в Гарсавру. Город принял их без особого радушия. Некоторые злобно плевались при виде еретиков, но большинство горожан, как поняла Ида, готовы были лизать сапоги хоть йездам-дьяволопоклонникам. Пленных и раненых разместили в городе, но основная часть войска стала лагерем вокруг Гарсавры. Ида и Эвфалия сняли комнаты в доме овдовевшего виноторговца. Здесь Иде стало понятно, что ее новая подруга не только намдалени считает пылью у себя под ногами, но вообще всех. – Ты хочешь, паршивый пес, чтобы Эвфалия Мелиссина, в девичестве Драгацеза, жила в этой конуре! – набросилась она на несчастного хозяина, только увидев свою комнату. Иде комната казалась весьма милой: тут было чисто и даже была кровать, что после набитых соломой и конским волосом лежанок в палатках чудилось едва не раем земным. Об этом она и сказала подруге, но Эвфалия заявила обвиняюще: – Если бы эта дыра была лучшим, что есть в городе, я бы слова не сказала! Но твой Аптранд с его командирами разместился в резиденции губернатора! Почему я должна жить здесь, когда эти варвары селятся во дворце! Ида решила не спорить. Она не стала намекать Эвфалии, что та жена мятежника и предателя и намдалени вообще могли держать ее в плену, а не позволить выбирать жилище и бродить где вздумается. Вместо этого она сказала: – Мы же здесь ненадолго. Наймешь себе извозчика и поедешь к родным. Да и здесь с тобой буду я, а в резиденции ты жила бы среди намдалени – как бы тебе это понравилось? Эвфалия закатила глаза, но кричать перестала. Хозяин, толстый Бренний, облегченно вздохнул. Ида подумала, что ему предстоят не самые приятные дни. В первый день по прибытии в Гарсавру Ида занималась тем, что долечивала тех из раненых, кому еще требовалась помощь. Среди них был один из младших офицеров Аптранда – Эйрих из Таппера. У него были переломаны ребра – вражеский дротик поразил лошадь и вышиб Эйриха из седла. Но душевные его муки были тяжелее телесных. В битве под Гарсаврой Эйрих потерял племянника, Торисмонда, и тяжкое испытание, предстоявшее ему по возвращении в столицу, лишь усиливало горечь потери. Ида хотела облегчить и эту боль, но не знала, как подступиться теперь, когда вся его душа была как открытая рана. Когда его грудь судорожно заходила под ее ладонями, жадно втягивая воздух, Ида не спешила убрать руки. Она посмотрела на меч Торисмонда, горьким напоминанием лежавший на низком табурете, и произнесла: – Это разлука, мой господин. Просто долгая разлука, после нее будет встреча. Она скорей почувствовала ладонями, чем услышала его вздох. – Как я встану перед сестрой. – Переломы Эйриха срослись, но голос звучал так, словно те все еще его мучили. – Как я подам ей меч, как я... – Ида ощутила новый вздох. Намдаленский печальный обычай позволял не произносить страшных слов, но нисколько не уменьшал страдания. Она знала: Эйрих заговорил об этом лишь потому, что они были наедине. – Твоя сестра в глубине души тоже это знает. Расставание не вечно. Ида также знала это. Знала, что рано или поздно вновь повстречает их всех. Встретит старого Бехмана, отцова соседа. Он всегда привечал любознательную девочку, от него Ида услышала о сказочном скакуне Эбру, одолевающем за один прыжок горную цепь, и еще о множестве чудес, которых никогда не видала, но которые были полны жизни и величия, как если бы в самом деле вставали перед глазами. Бехман погиб во время макуранских погромов два года назад. Он приветствовал бы Иду как старого друга, и у него уж точно нашлось бы, что ей рассказать. А может, он был бы не старый – ведь кто знает, каковы люди там, за гробом. Встретит она Хемонда из Метепонта – того самого, что погиб в колдовской ловушке той же дурной весной. Она никогда не ложилась с ним – он был женат на Хелвис и счастлив в браке – но, конечно, знала его. Хемонд поприветствует ее весело и отдаст ей шутливый салют, как если бы она была воином. Будет там Элизайос Бурафос – и в смерти горделивый – он будет рад ей, и подаст руку, и уведет с собой, как если бы хотел провести с ней ночь. Но не ночь будет у них, а вечность – для всего, чему так мало времени отведено на земле. В эту вечность и ушел Торисмонд. ... Аптранд вызвал ее наутро – не так, впрочем, рано, чтобы не дать ей выспаться. Когда Ида вошла в небольшую приемную, он был не один. Напротив него за столом сидел щуплый человечек с черными кудрями и козлиной бородкой, одетый в синюю тунику с серебристой каймой по вороту. – У города нет стен! – говорил незнакомец таким тоном, словно выговаривал нерадивому ученику, а не командиру занявшего город войска. – Теперь, когда силы господина Далассина и гарнизон города разбиты, кто защитит нас от йездов! Ида хотела уйти и подождать снаружи, но Аптранд, не оборачиваясь, махнул рукой на скамью у стены, и она села. – Я оставлю в Гарсавре намдаленский гарнизон, разве этого мало? – Семьсот человек, – уныло проговорил гость. – Из которых четверть вскоре уберется в столицу. – Чего же ты от меня хочешь? – раздраженно вопросил Аптранд. – Чтобы я оставил здесь все мое войско? – Возможно, – начал его собеседник, – раз уж мы живем в такие неспокойные времена, имеет смысл построить вокруг города если не стену, то некие укрепления... – Может, и имеет, – согласился Аптранд. – Только Его Величество прямо сказал: лучше бы намдаленским крепостям не вырастать на землях Империи. Я не хочу, чтобы меня обвиняли в недобрых намерениях – пока у меня не будет о том приказа с подписью и императорской печатью, я и пальцем не шевельну, чтобы что-то здесь построить. Это было его окончательное решение, и собеседник тоже это понял. Он поднялся, даже не скрывая досады, и, без всякой теплоты попрощавшись с Аптрандом, вышел за дверь. Ида была так погружена в свои мысли, что Аптранду пришлось дважды окликнуть ее, прежде чем она опомнилась. – О чем ты задумалась? – Говорил он все еще раздраженно, но Ида знала, что Аптранд сердит не на нее. – Я подумала, что держава, в которой никто никому не доверяет, легкая добыча для врага, – серьезно сказала она. Аптранд посмотрел на нее удивленно, словно не ожидал этих слов, но затем перешел к сути дела. – Ты намерена и дальше идти с войском или останешься в Гарсавре? – спросил он. – Как ты решишь, – тут же ответила Ида. – Если бы я хотел решить сам, я бы не спрашивал. – Я пойду дальше, – отвечала она. – Хорошо. Если ты не очень утомлена, я был бы благодарен, если бы ты осмотрела мою руку. Он закатал рукав туники и снял повязку – края глубокого пореза во впадине локтя были сильно воспалены. ... Они оставались в Гарсавре еще несколько дней, и в эти дни Ида, неожиданно для себя, нашла нового приятеля. Это был Митилен Далассин, тот самый военачальник, что заступил намдалени путь на Гарсавру. Там, на поле боя, Иде не удалось залечить его рану полностью – она уснула быстрее, чем работа была окончена. На следующий день, когда Ида пришла к нему, Далассин все еще страдал от ранения и был равнодушен и вял. Однако затем бодрость вернулась к нему, а с ней – жизнерадостность и любопытство. Он резко отличался от прочих пленников, угрюмо ожидавших отправки в столицу и не питавших никаких надежд. Далассин, казалось, вовсе не был смущен своим участием в мятеже и не думал о предстоящем возмездии. Когда Ида пришла к нему на третий день после битвы узнать, как он себя чувствует, Далассин встретил ее радушно и заверил, что ее стараниями чувствует себя прекрасно. Ему, однако, было любопытно, почему Ида ехала с войском намдалени. – Если только ты не сама из Княжества, госпожа. Но не похоже чтобы ты прибыла оттуда. Ты говоришь как урожденная видессианка и обликом мало на них походишь. Благодаря своей смешанной крови, намдалени отличались потрясающим разнообразием лиц. Однако почти все уроженцы Княжества были рослыми и крепкими, и даже девушки-подростки с восточных островов оказались бы заметно выше Иды. – Нет, что ты, – засмеялась она. – Я родилась в столице. А с намдалени иду просто чтобы учиться целительству. Господин Нейпос из Академии учит меня, и вот мне представилась возможность показать себя в деле. У нее не повернулся язык сказать, что она пошла с войском, да и учиться стала только затем, чтобы помочь своим друзьям-наемникам. Было немыслимо произнести эти слова перед соотечественником, едва не павшим в бою с ними. ... Покидая Гарсавру, Аптранд, как и обещал, оставил в городе гарнизон в семьсот человек под командованием Клосарта Кожаные Штаны. Часть этого гарнизона, впрочем, должна была вскоре отбыть в столицу вместе с пленными. Лишь Далассина Аптранд увез с собой: упустив одного из мятежных военачальников, он не хотел снова попасть впросак и опасался отправлять полководца с большой колонной пленных. Далассин был умен и мог легко сбежать в такой толпе. Ида была скорее рада тому: ей нравился Далассин, а кроме того, не хотелось отпускать человека, которому она спасла жизнь, навстречу возможной казни. Эвфалия распрощалась с ними еще раньше – пребывание в Гарсавре, тем более в окружении варваров, не доставляло ей никакой радости. К удивлению Иды, склочной помещице удалось найти купца, который ехал в столицу, и пристать к его обозу. Вела она себя при этом чуть почтительнее, чем с намдалени, и только упоминание о том, что ее отец – сам Немесий Драгацез, распорядитель императорской казны, убедило несчастного купца взять с собой это вздорное создание. Прощаясь с Идой, Эвфалия говорила так: – Знаешь, деточка, в этой жизни меня окружало не так много приятных людей, и ты выгодно смотришься на их фоне. Знай же: мой дом в столице всегда для тебя открыт, и мой отец достойно наградит тебя за мое спасение. Я же не успокоюсь, пока не отыщу этого ублюдка и не скормлю ему его же собственные поганые яйца. На том они распрощались, и Эвфалия влезла в повозку, браня на чем свет стоит и повозку, и возницу, и всю предстоящую дорогу. Она была, конечно, несправедлива, ведь не Ида спасла ее, а счастливый случай. Не Ида дала ей лошадь, а Аптранд. Но видя рядом с собой только одного приятного человека, Эвфалия одну лишь Иду готова была благодарить, и та не видела причин не принять благодарность. Она не сказала подруге, что уже бывала в доме Драгацезов в столице, когда двоюродный брат Эвфалии пригласил ее на празднование своего дня рождения. Если бы помещица знала, что творила Ида с ним и тремя его дружками, может, и не стала бы с таким воодушевлением нахваливать ее. ... Иде казалось, что самые тяжелые сражения еще впереди, ведь Ономагул был жив и на свободе. Но больше никто не дал намдалени такого боя, как Далассин. Встречавшиеся им отряды были невелики и в большинстве своем не оказывали сопротивления, уносясь с пути войска дальше на запад. Ономагул стягивал какие мог силы, чтобы дать Аптранду решающее сражение. Они продвигались почти без помех, лишь у города Резаины им пришлось вступить в схватку с мятежниками. Но далеко не битва была самым неприятным, что ожидало намдалени у Резаины. Отъехав от города на расстояние дневного перехода, они наткнулись на разоренное село. Эта картина была ужаснее всех, виденных Идой. Намдалени на землях Ономагула и сами не прочь были пограбить крестьян и поместную знать, но их разбой не шел ни в какое сравнение с тем, что они увидели здесь. Между остовами домов тут и там валялись тела. Почти все они были страшно изувечены, и нельзя было сказать даже – после смерти или при жизни. Ида видела женщину с разрубленным животом – на груди у нее лежал странного вида младенец с наполовину отставшей кожей, будто его варили в кипятке. Младенец был меньше, чем обычно бывают новорожденные, и Ида поняла, что его вырезали из утробы матери. Видела Ида отрубленную голову юноши – в рот ему вставили отрезанный детородный орган. Видела старика – на покрытой седыми волосами груди выжжены были три молнии, бьющие в одну сторону. – Это не Ономагул, – произнес, наконец, Сотэрик. Как и Ида, он смотрел на знак темного бога. Сотэрик мог и не произносить этих слов. Люди Ономагула имели обыкновение поджигать свои лагеря, чтобы те не достались врагу, но ни один человек, чтущий всемогущего Фоса, неважно, мятежник или нет, не сотворил бы ничего подобного. – Это йезды, – так же глухо отозвался Нейп. Намдалени разворачивали коней. Ни лошадям, ни людям не хотелось здесь задерживаться. – Разве вы их не похороните? – возмутился Нейп. – Клянусь Игроком! – воскликнул Сотэрик. – Лично я хочу убраться отсюда поскорее! Здесь явно приносили жертвы темному богу, и это зло может коснуться нас, если мы тут задержимся. А они даже не наши соплеменники! И тогда Нейп, терпеливый снисходительный Нейп рявкнул, выйдя из себя: – Тогда зло уже коснулось вас, раз вы оставляете их жертвами Скотосу! Что же вы за люди! Какая разница, кто они, разве может человек, чтущий Фоса, оставить их души на растерзание дьяволу, а их тела – для услаждения его взора! У меня нет ни меча, ни щита, а я стою здесь, тогда как вы готовы сбежать, лишь бы не видеть зла, против которого и прибыли сражаться! Иде тоже было жаль умерщвленных крестьян, но она подумала, что Нейп слишком строг с намдалени. – Я не ослышался, ты назвал нас трусами? – зло произнес Сотэрик. – После того как мы черт знает сколько шли сюда от столицы и проливали кровь, чтобы скинуть очередного ублюдка, решившего, что венец Автократора будет хорошо смотреться на его лысой голове! Аптранд, тоже недовольный гневной отповедью, все же не так пылал яростью, как его заместитель. Он обратился к Нейпу: – Ты профессор Академии и могущественный чародей, естественно, злое колдовство тебя не коснется. Но нам что прикажешь делать? – Если я могущественный чародей, неужели я не смогу уберечь вас, – резко отвечал тот. Этот довод, казалось, убедил Аптранда. Все еще злой, он спрыгнул с лошади, и прочие намдалени, следуя его примеру, тоже стали спешиваться. Злые чары, похоже, и вправду не коснулись их. С колдовством войско столкнулось позже, и сотворили его не йезды. На четвертый день после выхода из Резаины они приблизились к долине, лежащей в глубоком овраге. Крутые склоны его поросли непроходимым лесом. По мере того как войско приближалось к долине, в его рядах возникало некое смущение, вскоре намдалени вовсе остановили коней. Ида с Нейпом ехали в середине строя и не видели, что творится впереди. Но вот к ним подъехал один из намдалени и сообщил, что Аптранд хочет посоветоваться с Нейпом. Ида, подгоняемая любопытством, поспешила за учителем. Когда они подъехали к первым рядам войска, глазам Иды предстал пологий склон, ведущий в долину. Она уже знала, что в местах, подобных этому, легко устроить засаду. Точнее, легко было бы устроить, если бы долина не была так широка, что мало какая стрела, пущенная с поросшего лесом края оврага, достигла бы цели. Намдалени могли быть уязвимы только спускаясь в нее, но на время спуска можно было закрыться щитами, подумала Ида. Когда они подъехали, Аптранд говорил с Сотэриком, но, стоило появиться Нейпу, они замолчали. Аптранд обратился к Нейпу: – Эта долина показалась мне подозрительной, и я послал людей осмотреть ее, но они ничего не нашли. Мои маги сказали, что на эту долину наложены чары и скорее всего нам придется столкнуться с колдовством, если мы спустимся. А что скажешь ты? Сотэрик выглядел возмущенным: разве Аптранд больше доверяет видессианскому магу, чем намдаленским чародеям! Но Аптранд стремился услышать все стороны и принять решение исходя из как можно более полной картины. Это качество неизменно восхищало Иду. Нейп сосредоточился – между бровями залегла складка, веки опустились, оставив едва заметные щели, он принялся что-то бормотать, судя по всему, на старовидессианском языке. Обе руки ладонями вверх Нейп вытянул к долине, будто хотел что-то ей передать. Аптранд терпеливо ждал, когда заклинание закончится. Сотэрик ерзал в седле. Наконец, Нейп открыл глаза, складка на лбу разгладилось, лицо посветлело. – Твои люди правы, здесь в самом деле установлена ловушка. – Ее можно убрать? – обратился Аптранд к одному из намдаленских магов – высокому темноволосому человеку с черными внимательными глазами. Чародеи намдалени были такими же воинами, как и их не наделенные волшебным даром сородичи, отличить их от прочих наемников было невозможно. – Лучше пускай она сработает вхолостую, – отвечал тот. – На это уйдет меньше сил, да и маги Ономагула могут решить, будто мы попались в ловушку. – Делай как знаешь, – пожал плечами Аптранд. Он предпочитал не спорить о вещах, в которых плохо разбирался. Маг выехал вперед, но не стал спускаться в овраг, остановившись на краю пологого склона. Как и Нейп, он вытянул обе руки в сторону долины, но ладонями вниз, и оттого жест его выглядел скорее повелительным, чем просящим. Он запел заклинание – Ида не смогла бы сказать, на каком языке. Это не был старовидессианский язык, которым пользовался Нейп, не был это ни островной диалект намдалени, ни язык халога, их северных предков, хотя на последний и походил больше прочих. Ида поняла вдруг, что ничего не знает о намдаленской магической традиции – а ведь ей казалось, что за прошедшие годы она хорошо изучила этих людей! Нейп лукаво подмигнул ей: – Вы любите зрелища, моя дорогая? Ида растерянно моргнула. Намдаленский маг за работой не казался ей таким уж впечатляющим зрелищем. Но скоро она поняла, что имел в виду Нейп. По мере того как намдалени читал заклинание, в долине нарастал гул – поначалу едва слышимый, доносящийся словно бы из-под земли, этот звук рос и ширился, пока, наконец, не превратился в оглушительный рев – и тогда небольшая речка, текущая через долину, начала разливаться. Вода прибывала с такой скоростью и такой яростью, будто томилась под землей много веков и лишь теперь получила позволение выйти. Как узник, дорвавшийся до свободы, она взлетала огромными волнами, закручивалась водоворотами, шипела и ревела, как стая растревоженных чудищ. Намдалени в страхе отпрянули. Ида застонала в нестерпимом ужасе: – Фос милосердный, охрани нас! Лошади испуганно ржали, и только самообладание всадников, побледневших перед лицом алчно ревущей бездны, удерживало их на месте. Но вот вода затопила овраг, не доходя немного до поросших лесом краев, и перестала прибывать. За каких-то полтысячи ударов сердца вместо долины перед ними образовалось озеро. Намдалени очерчивали у сердца знак Фоса, видя, какой ужасной гибели избежали. Ида бездумно последовала их примеру. Зрелище и вправду оказалось впечатляющим, но лучше бы она наблюдала его с более безопасного расстояния. Ужас, сковавший людей и лошадей, постепенно отпускал их из своих жадных объятий. Намдалени стали посмеиваться, радуясь, что избежали гибели, Ида услышала: «Пускай теперь проклятый ублюдок думает, что мы все погибли». Аптранд мрачно глядел на озеро. Трудно было сказать, опадет ли вода когда-нибудь или долина превратилась в водоем навсегда, но в любом случае пройти долиной войско больше не могло. Чтобы добраться до последних укреплений Ономагула, предстояло идти через лес. Когда они вошли под сумрачный полог и свет солнца померк, Ида спросила Нейпа: – Как Аптранд догадался, что с долиной что-то не так? Мне показалось, это не лучшее место для засады, да и разведчики ничего не обнаружили. Может, дело в его военном опыте? – Может, и так, – согласился Нейп. – Но многие верят, что намдалени в силу их азартной природы обладают неплохим чутьем на удачу и опасность. Ида усмехнулась. Ей тоже доводилось слышать нечто подобное. – А вы в это верите? – полюбопытствовала она. – Осторожность никогда не бывает лишней, – уклончиво отвечал жрец. ... Впоследствии Ида думала, что это была, пожалуй, самая неприятная часть пути, которую им пришлось преодолеть. В лесу было сумрачно и сыро, люди старались держаться ближе друг к другу и не разрушать строя, но это не всегда удавалось. То и дело казалось, что на них нападут из засады не то мятежники, не то злые духи этих мест. Черные разлапистые ели щерились в лицо чужакам, лошади с трудом пробирались через переплетения корней. Ида чуть не завизжала, когда в лесной подстилке под копытами коня проползла змея. Эбру отшатнулся, испуганно заржав. Кое-где заросли становились такими непроходимыми, что намдалени были вынуждены прорубать себе путь – тогда и без того медленное продвижение войска почти останавливалось. Разбивать шатры в этой тесноте было негде. Намдалени просто расчищали землю от лесной подстилки и разводили небольшие костры, вокруг которых и отдыхали по ночам. Первые два дня они набирали воду из озера, разлившегося колдовством Ономагула, но на третий день вода стала спадать и источники приходилось разыскивать в лесу. Ида старалась не падать духом, тем более что Аптранд вел свое войско по самому краю леса, чтобы солдатам все время было ясно видно, сколько осталось до конца пути. Далассин, как прочие пленные, пробирающийся через лес вместе с армией, не преминул выговорить Аптранду: – Если бы ты не пошел через лес, а велел вырубить из него лодки и переплыть озеро, вы быстро добрались бы до края долины и не мучились бы жаждой. – И наше прибытие было бы видно задолго до того, как мы причалим, – отвечал ему Аптранд. – Да и неизвестно, сколько это заняло бы времени, тогда как через лес идти четыре дня. Сказав так, он отвернулся, явно давая понять, что не хочет продолжать разговор. Далассин ничуть не смутился и обернулся к Иде – она всегда была готова поговорить с ним. Намдалени не препятствовали ей общаться с соотечественником, а Нейп лишь понимающе усмехался, но ничего не говорил. Далассин с его живой любознательной натурой откровенно скучал в этом пути. Намдалени, очевидно, не казались ему подходящими собеседниками, и он даже не пытался завести с ними разговор – очень зря, как думалось Иде. Островитяне были весьма дружелюбны и уж всяко не выказали бы презрения к столь одаренному воину. Но Далассина варвары совершенно не занимали. Зато он охотно беседовал с Идой обо всем на свете. Она успела рассказать ему о своей семье – родителях и сестрах. О макуранских погромах в их квартале. О Нейпе и своем обучении. Лишь об одном молчала Ида – о том, чем зарабатывает на жизнь. Ей казалось, едва услышав об этом, Далассин потеряет к ней всякое почтение. Далассин, как и следовало ожидать, принадлежал к поместной знати – его земли располагались неподалеку от города Кипаса. – Тебе нужно побывать там, моя госпожа, – убежденно говорил он. – Моя матушка выращивает чудесные сады, и весной и летом все утопает в цветах. А на западной оконечности наших земель есть небесные водопады – вода падает с них, но кажется, будто поднимается кверху. Ида слушала его, завороженная, как в далеком детстве слушала старого Бехмана, и образы волшебной страны, как много лет назад, вставали перед глазами. ... Ономагул, очевидно, возлагал на колдовскую ловушку большие надежды, тем более после того как ему доложили, что она сработала. Появление целых, невредимых и очень злых намдалени стало для него неожиданностью. Не успев должным образом перестроить свои силы, мятежник потерпел поражение и был убит в бою. Только после этого Аптранд решился отправить Далассина в столицу под охраной в полтора десятка человек. Вместе с Далассином он также отправил Императору голову Ономагула – на этом настоял Нейп, сказав, что это убедит Туризина в победе куда лучше любого сообщения об успехе и что голова будет выставлена на копье у Вехового камня в назидание всякому, кто вздумает замыслить мятеж. Аптранду подобный обычай казался дикостью, но возражать он не стал. Ида подумала, что в этом походе Аптранда поучали решительно все: начиная от губернатора Гарсавры и заканчивая его же собственными пленниками. Для них всех он был не более чем глупый варвар. Иногда Иде казалось, что среди всех видессиан лишь она видела в нем достойные восхищения мудрость и выдержку. Прощаясь с Далассином, она не удержалась и спросила: – Почему ты так беспечен, мой господин? Ведь ты отправляешься к твоему врагу, который распорядится твоей судьбой, но как будто ничуть не тревожишься. – Жизнь слишком коротка, чтобы бояться или стыдиться, моя милая Ида, – отвечал тот. Он впервые назвал ее по имени, и она ободряюще улыбнулась. – Надеюсь, мы еще увидимся, мой господин, да будет всемогущий Фос к тебе милосерден. – Увидимся так или иначе, ведь жизнь не вечная, – рассмеялся Далассин, и на этом они расстались. Намдалени встали лагерем в полудневном переходе от места последнего сражения. Аптранд собирался двинуться на юг, к городу Кизику, и выгнать оттуда йездов. Город был основательно разграблен и из-за постоянных набегов кочевников не слишком многолюден, но в глазах Императора стоил едва не больше всех прочих городов западных провинций из-за его золотых копей. Однако Аптранд не слишком спешил с исполнением своих замыслов, и вскоре Ида поняла, почему. В прекрасное солнечное утро она крутилась возле Ранульфа из Нустада, который стоял в дозоре и мало куда мог от нее деться. Ранульф был первый человек, от которого она отогнала смерть, и после того, как Далассин отбыл в столицу, Ида не могла удержаться, чтобы не любоваться им ежечасно, как своим собственным творением. Ей казалось, так должна смотреть мать на повзрослевшего сына. Ида старалась делать это ненавязчиво, но намдалени все равно начали посмеиваться над ней – впрочем, беззлобно. Ида и сама понимала, что со стороны выглядит как хищник, бродящий за укушенной жертвой и ждущий, когда же та сдохнет. Ранульф, впрочем, относился к ее вниманию снисходительно: если Ида и раздражала его, он ни разу не дал этого понять. В тот раз от созерцания Ранульфа ее оторвал вид приближающегося всадника. Это был, без сомнения, видессианин – высокий и худой, с треугольной, припыленной от долгой дороги бородой, едва касающейся груди. Одет он был просто, по-дорожному, но его овечий плащ скреплен был на левом плече серебряным аграфом с крупным рубином. – Готов биться об заклад – это посыльный Туризина пришел велеть нам вернуться в столицу, – сказал Ранульф. – Вряд ли, – отвечала Ида. Аптранд отправил Далассина и голову мятежника десять дней назад, Император не мог так быстро получить известие и дать ответ. – Что ж, готов поспорить на золотой, – ухмыльнулся Ранульф. – А давай! – развеселилась Ида. Скоро ей стало ясно, что спорить с намдалени – последнее дело, которым стоит заниматься в этой жизни. Спешившись и взглянув на Ранульфа чуть свысока (хотя рослый намдалени был выше незнакомца на голову), всадник обратился к нему: – Отведи меня к твоему командиру. У меня срочное послание от Его Величества. Ранульф крикнул, чтобы его сменили, а сам повел гостя к шатру Аптранда. Ида, стараясь держаться на почтительном расстоянии, поспешила за ними. Когда Ранульф с посланцем вошли в шатер, Ида осталась снаружи, разумно полагая, что ее не ждут. Однако прежде, чем упал полог, она успела услыхать голос гонца: – ... зачем намдалени принижать себя, становясь гарнизонным отрядом… Ида ухмыльнулась. Его Величество Туризин Гавр был весьма умен. Любой собаке было ясно, зачем намдалени велят вернуться, но Император все равно преподнес известие так, чтобы не обидеть наемников. Когда Аптранд в сопровождении гонца и Ранульфа вышел из шатра, на лице его был волчий оскал, означающий, по-видимому, улыбку. – Император явил нам свое высокое доверие, – произнес Аптранд, обернувшись к Иде. – Через два дня выдвигаемся в столицу. Ранульф торжествующе взглянул на Иду. – А, забирай! – Она пошарила по карманам и бросила в него нашедшимся золотым. – Все равно, когда вернемся в город, я получу его обратно. Ранульф расхохотался, поймав монету на лету, и Ида засмеялась вместе с ним – в этот ясный день она не могла ни на кого всерьез досадовать. ... Имперский посланец так и не уехал, ничуть не скрывая, что намерен стоять у наемников над душой, пока они не исполнят приказа. Как оказалось, им навстречу уже двигались видессианские войска, чтобы занять отбитые у мятежников города. Намдаленские же гарнизоны надлежало вывести, а в некоторых городах, например, в Гарсавре, сильно сократить. Император не собирался давать островным наемникам ни единой возможности закрепиться на его земле. Уже почти в столице, когда они переправлялись через Бычий Брод, Аптранд подошел к Иде. – Я выражаю тебе благодарность от себя и от имени всех нас, – сказал он. – Я не думал, что от тебя будет польза, и уж всяко не мог ждать, что ты весь поход пробудешь с нами. Мы все перед тобой в большом долгу. Если когда-нибудь тебе понадобится помощь, любая помощь, ни одна твоя просьба не останется без ответа. – Я была рада помочь, – заулыбалась Ида. Солнце ослепительно сияло, заливая воду и палубу золотом, и казалось, в этот день не могло быть человека счастливее. Ида не жалела, что отправилась в поход, пускай это и были весьма непростые дни. Отчасти это объяснялось тем, что за время кампании она познакомилась со множеством примечательных людей – как намдалени, так и видессиан. Отчасти – чуть более приземленными вещами. Оказавшись на землях неприятеля, намдалени тащили все, что не приколочено. Часть этой добычи досталась и ей, и Ида возвращалась домой в золоте, смеясь про себя. Так недалеко до мысли, что надо бы почаще ходить на войну.