Зима огненная

– А генерал Бакуриани, вспомни этого ублюдка! – воскликнула Эвфалия, взмахнув чашей. Гранатового сока в той давно уже не было, иначе он обрызгал бы Иду. – Кто это? – Да что ты вообще знаешь, тупая шлюха! Это шакал и мятежник, тоже хотел устроить свой тощий зад на троне и обратился за помощью к намдаленским пиратам. Говорят, ему отрубили уши и нос, и голова его сделалась круглой как яйцо, и ее можно было катить. Забавно, да? – Ага, – без всякого воодушевления кивнула Ида. Вот уже десять дней гостила она у подруги, вот уже десять дней шли подобные разговоры. Ида вышивала, Эвфалия расхаживала взад-вперед по комнате, и ни к чему не приходили они, кроме мыслей об еще одной нелепой расправе. Слуги Драгацезов схватили Мелиссина на мосту, когда тот ждал Иду. Немесий Драгацез хотел сразу же отрубить ему голову, но Эвфалия сказала, что сама хочет придумать мужу казнь, и Мелиссина держали узником в одной из башен дома. Но время шло, Эвфалии ничего не приходило в голову. Изо дня в день она расхаживала по спальне, злясь на саму себя, но так и не могла решиться воплотить ни одно из своих кровожадных мечтаний. Быть может, дитя под сердцем сделало ее мягче, а может, она сама по себе не была жестока. – Черт побери, мне жаль этого ублюдка! – наконец, призналась она. – Но не могу же я простить его и отпустить, когда за его предательство и смерти мало! – Хочешь, я спрошу у кого-нибудь из намдалени, как бы они поступили? – предложила Ида. – Они не жестоки, но и в особой мягкости не замечены. – Когда мне станет дело до мнения варваров, я дам знать, – кисло отвечала Эвфалия. Ида пожала плечами. Она решила все же обратиться к намдалени, а ответ, что придется ей по душе, выдать за свой, коли уж подруга не хочет прислушаться к варварам. Возможность ей вскоре представилась. Получив пять тысяч золотых от Драгацезов – Ида не знала, куда девать такую гору денег – она могла позволить себе скупить едва не весь рынок площади Паламос, и потому тратила не задумываясь. Беленый лен, хлопок, шелк плотный и тончайший – Ида не представляла, когда будет шить из всего этого, впрочем, теперь, наверное, она могла бы и не прикасаться к игле, а заказать наряды у лучших портных столицы. Какой-то частью разума она пыталась сказать себе, что, быть может, не стоит так легкомысленно относиться к свалившемуся на нее богатству. Наверное, нужно купить дом с садом, чтобы обеспечить себе пристойную жизнь в будущем. Но денег было так много, что думать о серьезных покупках не хотелось. Ида решила вернуться к этой мысли позже. Когда толстый Фокий подал ей четыре отреза крашеного шелка, Ида услышала позади веселый голос: – Гляжу, дела идут неплохо, милая Ида. – Мой господин! – Она радостно обернулась и едва не столкнулась нос к носу с Далассином. Он подал ей руку, и они пошли рядом. Даже радость от траты денег притуплялась для нее в его обществе, и потому Ида больше не смотрела на торговые ряды. Ей стало внезапно любопытно: Далассин легко находит ее в столице, а где живет он сам? – Не сочти, что я набиваюсь к тебе в гости, мой господин, но ты знаешь, где я живу и где бываю, а я, хоть и была в твоем поместье, не представляю, где твой дом в городе. Наверное, ты живешь в богатом квартале. – Ну да, – усмехнулся Далассин, но как-то невесело. На этом он замолчал, и Ида подумала, что мысль о столичном жилье почему-то не радует его. В иной раз она перевела бы разговор на что-то другое, дабы не тяготить собеседника, но сейчас ей было так любопытно, что она спросила с редкой настойчивостью: – Будет ли и мне позволено узнать, где ты живешь, мой господин? Или это большая тайна? – Нет никакой тайны, – махнул рукой Далассин. – Я живу в императорском квартале. Видишь ли, милая Ида, у меня нет дома в столице. Я бы с радостью снимал жилье, но государь наш Туризин Гавр, видно, не слишком доверяет мне и потому держит поблизости, как своих наемников. – О... – не зная, что сказать, пробормотала Ида. Одно было ясно: Далассин живет в дворцовом комплексе. В том самом, куда она не хотела переселиться, боясь расстаться с ним. Императорский квартал велик, подумала Ида, вряд ли видессианская знать, которую Император призывает в столицу, живет рядом с наемниками. И все же недостаточно велик, чтобы им не встретиться. Ида готова была прямо сейчас бежать к намдалени и сказать, что готова принять их предложение. Останавливала ее только мысль о том, как она объяснит Далассину свое сожительство с чужеземцами. Даже если она скажет, что ей предложили место врача, вряд ли он обрадуется тому, что Ида обратила свое искусство на чужаков. Среди площадной толпы она увидела Баили из Экризи и окликнула его, вспомнив, о чем еще хотела спросить намдалени. Баили заулыбался, увидав ее, и, приблизившись, коротко кивнул Далассину. Он уже видел Далассина и знал его, но, будучи одним из офицеров Дракса, не питал к нему такой явной неприязни, как намдалени Аптранда. Далассин кивнул в ответ. Лицо его не светилось дружелюбием, но не выражало и презрения, часто проступавшего на лицах видессиан в присутствии варваров. Иде было довольно и этого. – Господин мой, как хорошо, что мы встретились, – заулыбалась Ида. – Я не задержу тебя надолго, хочу задать только один вопрос. Быть может, он покажется тебе странным. И она рассказала историю Мелиссина. Баили уже слышал об Эвфалии и ее муже, поэтому рассказ вышел короче, чем мог бы. – Ты хочешь знать, как бы я поступил на месте Драгацезов, милая Ида? Я отправил бы его в гарнизон на западе, где рыскают йезды и где вероятность погибнуть была бы у него та же, что у его запертой в погребе жены. Я бы, может, взял его с нами, будь он намдалени. – С вами? Куда? Баили коротко улыбнулся: – У государя, видимо, истощилась казна, потому он не хочет дождаться весны, чтобы заполучить золота Кизика. Пока не пал снег, конница барона Дракса должна добраться до города, выбить оттуда йездов и удерживать город и копи всю зиму. Чудно, мрачно подумала Ида. Похоже, теперь ей лицом к лицу придется столкнуться с людьми – да люди ли то вообще! – кто принес в жертву Скотосу целое селение. А в случае успеха – встретить зимние праздники в полуразрушенном провинциальном городишке с йездами под боком. Баили, видя, как она помрачнела, спросил, что ее встревожило. – Так, дурные мысли, – улыбнулась она. – Скажи тогда мне точно, когда вы выступаете, чтобы я приготовилась отбыть с вами. Далассин взглянул на Иду с недоумением, Баили, казалось, тоже был удивлен ее словами. – Ты хочешь отправиться с нами, милая Ида? – А что, вы будете не рады меня видеть? – шутливо поинтересовалась она. – Конечно, рады! – воскликнул Баили, и оттого, что в голосе его были равно радость и сомнение, он прозвучал смятенно. – Не так быстро, намдалени, – насмешливо произнес Далассин. – Не думаю, что этой осенью Ида куда-то уедет. Быть может, ты еще не знаешь, так позволь сообщить, что Ида моя невеста и после Дня зимы станет мне женой. Не думаю, что у нее останется время разъезжать с вами по стране. Если Баили, услыхав слова Иды, и был удивлен, это чувство не шло ни в какое сравнение с тем, что отразилось на его лице после слов Далассина. В глазах его мелькнуло такое глубокое изумление, что Ида испугалась, как бы Баили не выдал ее тайны, и уставилась на него умоляющим взглядом, без слов заклиная: молчи. Баили, надо отдать ему должное, быстро совладал с собой. Изумление на его лице сменилось вежливым любопытством. Но справиться с голосом ему было, несомненно, труднее, чем с лицом. Когда Баили заговорил, голос его звучал странно и совсем не подходил сказанному. – Я и вправду не знал об этом. Что ж, в таком случае мне остается только пожелать вам счастья. Ида добрая женщина и верный друг, кому она достанется – тот может полагать себя счастливцем. – Не волнуйся, намдалени, я прекрасно знаю, как мне повезло, – самоуверенно заявил Далассин. – И за Иду не переживай, я позабочусь о ней. Баили едва кивнул ему, тепло попрощался с Идой и пошел прочь. Только потеряв его из виду, Ида смогла выдохнуть и рассмеяться. – Лучше этой шутки, господин мой, я еще не слыхала! Какое у него было лицо! Сказать по правде, я тоже однажды соврала, что ты мой жених – чтоб не идти в услужение к Эвфалии Мелиссине и не обидеть ее. Теперь-то ты на меня не рассердишься! Далассин смотрел на ее веселое лицо, и улыбка его была теплее солнца. – Шутил я или нет, милая Ида, решать тебе, – наконец, сказал он. – Что? – засмеялась она прежде, чем смысл этих слов дошел до нее. – Хочешь быть моей женой? – просто спросил Далассин. Ида почувствовала себя как бедняга Баили. Но совладать с собой у нее получилось не в пример хуже. – Чт... н... но я же... а ты... – Ты спасла мне жизнь и принесла мне удачу. Точно так же ты принесешь удачу всему моему роду. Ты самим Фосом послана была мне, и я был бы круглый дурак, если бы упустил тебя. Я же не девица на выданье, я глава рода Далассинов и сам могу решить, на ком жениться! – Но я же тебе совсем не нравлюсь! – наконец, воскликнула Ида. – Сколько раз оставались мы наедине, а ты и попытки не сделал ко мне прикоснуться! Зачем брать женщину, которую не хочешь? – О чем ты говоришь! Кому ты вообще можешь не нравиться! Ты теплая, ты мягкая, тебя всечасно хочется обнимать и целовать, больше всякой победы на поле боя я был бы рад видеть, как ты открываешь глаза рядом со мной, как расчесываешь волосы, как ласкаешь наших детей! Сердце сильно забилось. Никто прежде не говорил Иде ничего подобного. Далассин произнес уже мягче: – Я не прикасался к тебе, потому что не хотел обидеть. Не хотел, чтобы ты решила, будто только твое тело мне и нужно. Ида усмехнулась про себя. Но все это как-то слишком далеко зашло, чтобы можно было дальше молчать. – Я не все сказала тебе, – осторожно произнесла она. – Дело в том, что... как бы сказать... у меня были до тебя мужчины. – А, ерунда, – беспечно отмахнулся Далассин. – Я догадывался, что у простолюдинов нравы попроще, чем у знати, да и ты не выглядишь женщиной, для которой любовь мужчины в новинку. Ты не представляешь, насколько не в новинку, подумала Ида, но продолжать не стала, успокоив совесть тем, что все же предупредила Далассина, а уж как он понял ее слова – то его дело. – Подумай над моим предложением, – улыбнулся Далассин. – Я не прошу отвечать сейчас. – Я согласна! – не думая, воскликнула Ида. Да и как можно было ответить иначе. Чудесная будущая жизнь как наяву встала у нее перед глазами. Жить в поместье Далассинов, где все были к ней так добры! Просыпаться с возлюбленным в одной постели, гулять по цитрусовым рощам, играть с девочками в саду, а там и собственные дети будут у нее! Все это казалось вчерашней шлюхе чудесным сном. Далассин просиял. – Вот и славно. Тогда позволь сделать тебе подарок по случаю нашей помолвки. – И он, ухватив ее за запястье, потянул в сторону ювелирной лавки. ... Домой Ида возвращалась едва не танцуя. Она считала свою жизнь весьма недурной, но никогда прежде не ощущала такой радости и воодушевления. В сумке, под отрезами шелка, лежало тяжелое золотое ожерелье с рубинами. Камни были так прозрачны, что чудилось, будто внутрь них можно смотреть как в воду. И оттого, что это была просто игра света, казались еще прекраснее. Украшение она решила носить, когда уедет в поместье: в городе сновало множество воришек, некоторые из них были так умелы, что могли стащить драгоценность с чужой шеи или руки, не обратив на себя внимания. – После Дня зимы, – обещал Далассин, – я попрошу Императора, чтобы он отпустил меня хотя бы на три месяца. Тогда мы уедем в поместье и там поженимся. Жениться в новом году – доброе предзнаменование. Напевая веселую песенку, Ида поднялась в свои комнаты. Зенона, как обычно, стоявшая на своей лестнице, посмотрела на соседку как на сумасшедшую. Но с Зеноной они вскоре расстанутся – приятное дополнение к замужеству. Лучезарно улыбнувшись соседке – сегодня она готова была одарить улыбками даже йездов – Ида закрыла за собой дверь и уселась за вышивание. Она взяла одну из незаконченных работ, где на черном бархате красной, зеленой и белой нитями вышивала сад. Ничего другого не могла бы она сегодня вышить – в голове были только ветви, птицы и цветы, как на пологе над постелью в доме, который скоро будет ее. ... В своей беспечной радости Ида совсем забыла об Эвфалии и ее беде и пришла к подруге только через несколько дней. Услышав предложение Баили, которое Ида, естественно, выдала за свое, помещица только рукой махнула. – Так и знала, что ты ходила к своим варварам. У меня есть мысль получше. Вот, послушай. Мыслью получше оказалось втоптать в грязь самое имя Мелиссина и отпустить его на все четыре стороны. На следующий день после этих слов слуги Драгацезов вывели своего пленника на площадь Паламос, к Веховому камню. Ида пришла на место наказания, но Эвфалия осталась дома. Быть может, она вообще не желала видеть бывшего мужа. А может, измученная долгим выбором, не имела ни сил, ни желания смотреть на исполнение своего приказа. Довольно было и того, что она его отдала. Мелиссин выглядел мрачным, но как будто не носил следов побоев – Ида заметила только сходящий синяк на скуле. Немесий Драгацез, верно, послушал дочь и не причинил бывшему зятю никакого вреда. У Вехового камня, рядом с головами государственных преступников – от многих из них почти ничего не осталось – установили позорный столб. Прибитая к нему табличка гласила: «Милтиад Мелиссин, заперший жену в доме, который должны были сжечь наемники намдалени, сам же сбежавший, дабы жениться снова». Ида подумала, что эта табличка приведет в гнев скорее городских женщин. И верно – еще прежде, чем запылал костер, чем вину Мелиссина успели огласить Драгацезы, тучная, богато одетая женщина, верно, купчиха, остановилась у столба и, прочитав надпись, разразилась проклятиями: – Чертов ублюдок! Надеюсь, твои яйца сварят в кипятке! На ее вопли подтянулись любопытствующие, вскоре у Вехового камня собралась небольшая толпа. К головам на копьях народ привык, казненные мятежники вовсе не занимали их, а вот драматичная история четы Мелиссинов была куда увлекательнее. Кто не умел читать, спрашивал у грамотных, вскоре содержание таблички стало известно всем собравшимся. Тут и там слышалось: – Самого бы его отдать еретикам! – Кто знает, что там за жена... – А он не промах, могло и выйти! – А ты что его защищаешь, сам так делаешь? – Да смотри, его сожгут, наверное... Небольшой костер, сложенный неподалеку, явно не предназначался затем, чтобы кого-то на нем сжечь, но народное воображение раздуло пламя едва не до небес. Наконец, один из слуг Драгацезов, плечистый мрачный детина с короткой жесткой бородой, гаркнул: – Дамиан! Тотчас по его правую руку вырос щуплый музыкант с лютней, уселся прямо на камни и, тронув костяным плектром струны, затянул глубоким, хорошо поставленным голосом, так не вязавшимся с его неказистым видом: Кто топит несчастливый брак в разбавленном вине, А кто боится досадить влиятельной родне, Тот сотню мер изобретет, томясь тоской, пока Свое намеренье свершить не даст чужим рукам. Толпа радостно захлопала в ладоши, приветствуя новое развлечение. Ида тоже заулыбалась: Драгацезы, очевидно, заплатили этому певцу – а там, глядишь, не только этому – чтобы те превратили преступление Мелиссина в веселую песенку. Так оно и вправду запомнится многим – казни стираются из памяти за пару дней, а песню, засевшую в голове, человек напевает постоянно. Рослый детина опустил в костер длинный стержень с чуть вогнутой металлической пластинкой на конце. Эвфалия поделилась с Идой некоторыми подробностями своего замысла, и Ида знала, что на пластинке выгравированы слова: «бросил жену на сожжение еретикам». – Гордись, пес, – прорычал детина, – это клеймо сделали для тебя одного. Да уж, подумала Ида, такой своеобразной метки ни у кого больше не будет. Когда железо достаточно накалилось, четверо слуг Драгацезов схватили Мелиссина. Двое удерживали его за плечи, а еще двое вытянули вперед его левую руку с раскрытой ладонью. Рослый детина, перехватив прут поудобнее, с силой вдавил пластинку в ладонь жертвы. Запахло паленым мясом. Мелиссин закричал. – Вторую руку, – прорычал палач, вновь опуская прут в костер. Ида заметила среди собравшихся Тейю, сына Хильдебада. Намдалени выделялся среди видессиан не только одеждой и ростом, но и выражением отвращения, мало вязавшимся с праздным любопытством толпы. Ида подошла к нему. – Как тебе правосудие преданной жены? – полюбопытствовала она. – Правосудие? – Тейя посмотрел на нее как на сумасшедшую. – Я бы скорее умер, чем стоял сейчас там. – Охотно верю. Но если бы ты знал, какие еще мысли бродили у нее в голове! С беднягой Мелиссином обошлись весьма милосердно. – Сколько ни живу в Видессе, так и не привык к местной жестокости, – мотнул головой Тейя. – Ты смотришь на нее изнутри, потому и не видишь. Но если бы вы, имперцы, хотя бы раз взглянули на себя со стороны, то увидали бы, как омерзительны ваши обычаи. Вы казните и калечите людей – и обставляете это как развлекательное зрелище. Вы уничтожаете человека – и выдаете это за милосердие. А когда дело доходит до вас самих, скулите и воете, как шакалы. Как ни любила Ида намдалени, их разглагольствования о том, как дурны нравы Видесса, были подчас невыносимы. – Ты разве не слышал, в чем его обвиняют? – резче, чем хотела, спросила она. – Ты же был там! Ты сам сбил замок, ты вынес ее из погреба, как ты можешь теперь его оправдывать! – Я его не оправдываю! Но почему было не послать его на запад биться с йездами, а не издеваться прилюдно. Ида подумала, что Тейя говорит почти как Баили. С этими словами намдалени пошел прочь. Мелиссину уже выжгли клейма на обеих ладонях и связали руки позади столба. Из раны на левом виске густо стекала кровь – кто-то из толпы бросил в него камень. Ида подумала, то, наверное, была толстая купчиха, громче всех возмущавшаяся его преступлению. Слуги Драгацезов потушили костер, музыкант с лютней в обнимку пошел дальше по площади, распевая: Одевшись женщиной, бежал, спасая свой живот, В надежде, что горящий дом супругу погребет... У столба почти никого не осталось. Иде тоже лучше было бы уйти, но то ли слова Тейи все же задели ее, то ли природная сострадательность взяла верх – она подошла к Мелиссину. Тот перевел на нее затуманенный взгляд. – А, – невесело усмехнулся он, – это ты. Я пришел к тебе на помощь, а ты обманула меня. Впрочем, если я бросил Эвфалию умирать, с чего теперь удивляться, что меня предала случайная девка. Он говорил медленно и отстраненно, будто смертельно устал. Ида осторожно прикоснулась к его лицу и стерла рукавом кровь, стекающую из раны. – Если ваша новая жена вас любит, то останется с вами, – мягко произнесла она. Ей представился вдруг Далассин – в столь же жалком положении, растерявший всю свою гордыню, Далассин, чье имя пели по улицам, смеясь, чьи руки навсегда унесли память о совершенном преступлении – Иде даже в голову не пришло бы прогнать его. Мелиссин хмыкнул, но ничего не ответил. – Принести вам воды? – Если можешь. – Хорошо, я сейчас. Ида едва не сказала «подождите здесь», но вовремя прикусила язык. Воду можно было набрать из кранов над фонтанами, но у нее не было никакого сосуда, чтобы его наполнить. Ида решила заскочить в таверну Мокия и попросить кружечку воды – уж в этой скромной просьбе знакомый трактирщик не откажет. Мелиссину, конечно, придется подождать, да куда он денется! Ида надеялась только, что на площади больше никто не примет близко к сердцу надпись над его головой и не забросает несчастного камнями. Входя в таверну, Ида все еще думала о Мелиссине – в этой истории, уместившейся на маленькой табличке над позорным столбом, и вправду было о чем поразмыслить. В таверне, как всегда у Мокия, было многолюдно. У самого входа что-то оживленно обсуждали несколько хатришей – на столе перед ними лежала шапка, в ней Ида заметила блеск золота. По левую руку от нее сидела за столом красивая молодая женщина, вероятно, блудница, потому как с ней не было ни слуги, никакого сопровождения. Ее рассеянный, чуть мечтательный взгляд блуждал по собравшимся, не останавливаясь ни на ком. Увидела она и Виттерика из Экризи в странном для наемника обществе – рядом с ним сидел толстый как бочка посол Татагуша. Что ж, подумала Ида, послы, как и чужеземные войска, живут в дворцовом комплексе, что мешает им знать друг друга. Мокий за своей стойкой что-то втолковывал щуплому видессианину с лисьими черными глазами. Пышногрудая Гермиона, одна из его работниц, как раз проскользнула мимо Виттерика и его приятеля. Посол и бровью не повел, но взгляд Виттерика сделался вдруг таким же рассеянным и мечтательным, как у блудницы. Худощавый видессианин, с которым разговаривал Мокий, вдруг отвернулся от собеседника, достал неведомо откуда лютню и, усевшись на табурет перед стойкой, затянул: Кто топит несчастливый брак в разбавленном вине, А кто боится досадить влиятельной родне… И в этот миг – неожиданно, как то всегда бывает – Ида осознала с кристальной ясностью, что видит все это, быть может, в последний раз. Сказав Далассину «да», она так много и так радостно думала о том, что у нее будет, что совсем не задалась вопросом, чего у нее не будет. Не будет ее города, ее наемников, господина Нейпа, веселых посиделок в тавернах, этого грубоватого тепла, диковинной иноземной речи, глупых шуток, огненного взора божества с купола храма – всего, что составляло ее жизнь. Ида слушала дурацкую песню о Мелиссине и стояла ни трезва ни пьяна, задохнувшись от любви и боли. Мокий перевел на нее взгляд и, видно, встревоженный выражением ее лица, подошел к ней. – Ты как призрак увидела. Что случилось? – Мне нужна кружка воды, – деревянным голосом произнесла Ида. – Я заберу ее, а потом верну. Мокий посмотрел на нее удивленно, но все же отошел за стойку и, склонившись над бочкой с краником, подал Иде большую кружку. … Потянувшиеся за наказанием Мелиссина дни превратились для Иды в дурную бесконечность. В ее голове словно жили два человека, и оба хотели разного. Одна ее часть говорила: хватит! Ты столько дала этим наемникам, ты была им другом и любовницей, женой, сестрой, осведомителем, переводчиком, родная мать для иных делает меньше! Полно, натешилась, пора строить собственное будущее! Далассин видит в тебе мать своих детей, продолжательницу древнего рода, а для варваров ты просто одна из сотен столичных шлюх. Другая часть Иды ехидно вопрошала голосом Пакимера: ты у всех спрашивала? Все равно, возражала первая, в жизни наемника мало места доброй памяти. Еще не одну блудницу познают они, еще не один человек спасет им жизнь на поле боя, ты не дала им ничего, что не смог бы дать кто-нибудь другой, но Далассину – Далассину ты можешь это дать. Как только ты покинешь столицу, варвары о тебе позабудут: с глаз долой – из сердца вон. И все же убедить себя в этом получалось плохо, радость помолвки омрачилась грядущей разлукой. Ида досадовала на себя, но спать ложилась в растрепанных чувствах. В одну из таких тревожных ночей она увидала намдалени. Страшным приливом, лавиной, сходящей с гор, неслась к ней тяжелая конница. Все копья были словно нацелены Иде в грудь, а она стояла, не в силах пошевелиться, самое дыхание жизни замерло в ней. А под ее ногами дрожала и стонала земля, и слышалось Иде в каждом ее стоне: прочь! прочь! Она проснулась в поту, с бешено бьющимся сердцем. Темнота и тишина на миг оглушили ее. Это все был просто сон, вполовину не такой страшный, какой была, верно, настоящая атака тяжелой конницы. Сердце постепенно унималось, но засевшее внутри беспокойство никуда не делось. Ида хотела по привычке уткнуться в плечо спавшему рядом, но она была в постели одна. Да уж, невесело усмехнулась Ида, вот она теперь и невеста. Интересно, все ли девицы перед свадьбой так беспокойны? Она вспомнила, как Майя, узнав, что ее выдают за Пахиса, кричала и била посуду и грозилась уйти из дому – а сейчас вроде ничего, мирно живут. Он, правда, колотит ее иногда, так и Майя в долгу не остается. Ида подумала, что старшая сестра с ее мужем во многом похожи друг на друга. Как похожи они с Далассином любопытством и легким нравом. ... Далассин пришел к ней наутро, вежливо кивнув кислой Зеноне, дежурившей, как обычно, на своей лестнице. Живот соседки разросся уже так, что она носила его в руках, и Ида нет-нет, а и задумывалась, каково это – когда внутри тебя растет дитя. – Я отправил матери сообщение о нашей помолвке. Филис и Элени придут в восторг – до самой зимы будет им что обсуждать. Ида улыбнулась, вспомнив сестер Далассина. Но улыбка быстро сошла с ее лица, стоило ей услыхать новые слова: – Ты видела мой дом, милая Ида, а я твоей семьи знать не знаю. Да и кто увозит невесту тайком от родных. Я хотел бы увидеться с твоим отцом, если ты не против. О, конечно же, она была против! Сон с намдаленской конницей был вполовину не так страшен, как возможная встреча отца с Далассином. Если у матушки и сестер хватило бы ума держать язык за зубами, отец точно не преминул бы предупредить будущего зятя, на ком тот в самом деле собрался жениться. – Это не лучшая мысль, – с виноватой улыбкой произнесла она. – Отец не слишком жалует меня после того как я... после того как я ушла из дома и стала жить сама по себе. Ведь он уже подобрал мне жениха и рассчитывал, что я, как сестры, выйду замуж и нарожаю детей. – А ты не хотела? – Пока не встретила тебя – не хотела, – честно отвечала Ида. Далассин покусал губу, но вскоре лицо его вновь озарилось улыбкой. – Ладно, как пожелаешь. Если отцу нет до тебя дела, не будет в том большой обиды, чтобы забрать тебя без его ведома. Ида просияла. Она хотела схватить ладонь Далассина и поцеловать, но подумала, что такое горячее проявление благодарности за, в общем-то, скромное одолжение могло его насторожить. ... Осень выдалась необыкновенно сухой и теплой и, даже подкатываясь к середине, мало уступала лету. Горожане относились к этому по-разному. Кто-то считал, что милосердный Фос обратил к богохранимому граду свой лучезарный лик и потому дарит их светом сверх меры. Кто-то, напротив, полагал, что слуги Скотоса приходят к власти, нарушая тем самым мировой порядок. Как бы то ни было, для Императора теплая осень оказалась как нельзя кстати – он стремился поскорее отправить латников Дракса на запад. Чем ближе был день выступления войска, тем страшнее делались сны. С каждой ночью клин тяжелой конницы был к Иде все ближе, еще немного – и лица всадников станут различимы. Все чаще думала Ида, что случится, когда острие клина поравняется с ней. В иной раз она решила бы, что просто очнется, но кошмар с конницей повторялся из ночи в ночь, уступая место другим снам только после того как она просыпалась, будто предупреждал о чем-то. Томимая дурным предчувствием, Ида боялась ложиться спать, но что было неприятнее всего – стала опасаться и намдалени. И все же ранним утром в день выступления войска она пришла проститься с ними. Не могла не прийти – ведь когда наемники вернутся, ее уже не будет в городе. А кого-то – Ида старалась об этом не думать – не будет и на земле. Крупные намдаленские лошади казались ей похожими на чудищ. Из-за своих кошмаров Ида теперь сторонилась их и старалась обойти. Сейчас она, верно, не признала бы даже Эбру, на чьей спине проехала сотни верст. Но хоть лошади и пугали ее теперь, любви к их всадникам не могли избыть никакие кошмары. Она знала, что военные не любят слезных прощаний, чувствуя в них дурной знак, потому улыбалась и шутила, обнимала и целовала своих друзей – и даже тех, кого никогда прежде не видела, и все же сердце неприятно ныло от тоски и странной тянущей тревоги. С какой радостью она поехала бы сейчас с ними – навстречу йездам, чужому городу, полуголодной зиме – лишь бы избавиться от чувства, что видит друзей в последний раз. Далассин обещал, что они будут приезжать в столицу. Но вряд ли он обрадуется, если жена станет таскаться к наемникам. – Пускай милосердный Фос сделает так, чтобы мы увиделись снова, – сказала она, прощаясь с Драксом и Баили. – Ты могла бы ему в этом помочь, если бы не выходила замуж, – угрюмо бросил Дракс. Ида удивленно взглянула на него. Барон был скрытным человеком и редко позволял кому-либо знать, что у него на сердце. Светлые глаза, за которыми как будто плескалось море, не открывали никаких его мыслей. И хоть Иде было любопытно, что прячется за его невозмутимостью, она старалась лишний раз не лезть ему в душу, тем самым выказывая к нему уважение. Но теперь Дракс явно пребывал в дурном расположении духа. Ида попыталась ободрить его. – Я буду приезжать в столицу. И обязательно увижусь с вами. Конечно, мы не сможем спать, как раньше, но в остальном я буду все та же Ида, и ничего не изменится во мне, кроме имени. Но лицо Дракса не стало ничуть менее мрачным. – Любопытно, как отнесется Император к тому, что жена бывшего мятежника дружит с наемниками, еще и столь мало достойными доверия. Не решит ли он, что твой муж хочет сесть на трон с нашей помощью и через тебя подбивает клинья, дабы самому не вызвать подозрений? Его слова заставили Иду задуматься. Она не так уж много знала о дворцовых интригах, но Дракс, разбиравшийся в них куда лучше, был во многом прав. Видессиане следили за тем, чтобы намдалени не заводили себе друзей – во всяком случае, среди тех, кто имел хоть какое-то влияние в стране. Ида Киннама могла дружить с намдалени. Иде Далассине лучше вовсе не подавать им руки. – Я не подумала об этом, – просто сказала она. Говоря Далассину «да», она вообще мало о чем думала, и сейчас трудности вылезали одна за другой, омрачая картину будущего счастья. Ей следовало быть весьма осторожной с наемниками, чтобы на нее и ее новую семью не пало подозрения в измене. – Я что-нибудь придумаю. – Не слушай его, – сказал Баили с улыбкой, показавшейся Иде вымученной. – И никого не слушай. Ты достаточно сделала для нас, чтобы еще чего-то от тебя требовать. Иди своим собственным путем, уезжай из столицы и будь счастлива. Если правда все, что мне довелось слышать о Митилене Далассине, он сможет дать тебе больше, чем любой из нас. Сейчас тебе тяжело, но пройдет пара месяцев, и ты думать о нас забудешь, ведь мы всего лишь... – Нет! – горячо воскликнула Ида. Баили удивленно взглянул на нее. Он говорил сейчас ее же собственными словами. Всего лишь шлюха! Через пару месяцев и думать забудут. С глаз долой – из сердца вон. – Нет, – уже тише проговорила Ида. Как могли они думать, что были для нее лишь развлечением и способом заработка, когда она любила их, ласкала их детей, худо-бедно изъяснялась на островном диалекте, и самая жизнь ее казалась Иде благосклонной и нестрашной оттого, что они существовали на земле. – Нет, – в третий раз повторила она. Дракс как будто хотел что-то сказать, передумал, вскочил в седло и тронул коленом бок лошади, пуская коня шагом. Это был знак двигаться войску. Будто огромный червь, конница дернулась, встрепенулась и двинулась за своим предводителем. Ида молча пошла рядом. Вид намдалени на лошадях оживлял в памяти ее тревожные ночи, что-то неприятно скреблось в сердце, но сейчас это не имело значения. Ей было тяжело. Никогда прежде Иде не приходилось делать выбора дольше, чем на одну ночь. Сейчас, когда ей предстояло выбрать на всю жизнь, она поняла, что не была к этому готова. Могла ли она, выходя на площадь четыре года назад, знать, чем все обернется. Могла ли знать, что станет женой знатного человека и продолжательницей древнего рода? Но и плата за это была велика. Отплывали в суете. С намдалени отправлялась часть легкой конницы хаморов, и степняки, мало отягощенные дисциплиной, проспали. Брань капитанов, ожидающих нерадивых наемников, раздражение намдалени, долгожданное прибытие второй части войска на малорослых степных лошадках – хаморы совсем не выглядели пристыженными, возмущение оседлых людей в их глазах стоило немного – все это немало повеселило Иду. Но когда суда отошли от берега, тяжесть на сердце вернулась. Ида смотрела вслед кораблям, пока их можно было различить. Солнце давно поднялось в зенит, а она не чувствовала голода, да и жажда едва давала о себе знать. Так недолго превратиться в одну из тех девиц, что чахнут от тоски, хотя имеют все и даже больше. Иде совершенно не хотелось на них походить, тем более сейчас, когда ей могла позавидовать любая девушка из родного квартала. И все же необходимость выбора угнетала ее. Чем дальше, тем больше Ида сознавала со всей ясностью, что не хочет его делать. Она любила Далассина по-особенному, не так, как всех, кого знала до него, но это не значило, что прежние друзья перестали быть ей важны. Ее сердца хватило бы на всех, и ее длинной жизни, и внимания, но сама мысль о том, чтобы предложить Далассину делить ее с наемниками, заставляла Иду содрогнуться. Взгляд ее, бездумно блуждающий вдали, остановился на севшей на мель галере. Этот корабль прибило к берегу чуть севернее порта еще весной, во время битвы с адмиралом Бурафосом, и с тех пор никто, похоже, не озаботился тем, чтобы снять ее с мели. Возможно, подумала Ида, галера получила столь тяжелые увечья, что ее нельзя больше бросить в бой. Медленно переставляя ноги, она подошла к кораблю. Издали галера казалось чудищем, прилегшим отдохнуть, но вблизи походила скорее на зверя, упавшего без сил, дабы умереть в одиночестве. Паруса ее бессильно обвисли, одна из мачт рухнула, сломав ограждение палубы. Дубовый корпус тут и там нес на себе отметины битв, и не все из них были получены в бою с Леймокером. На бортах виднелись следы крючьев, носовая фигура – сейчас уже нельзя было сказать, что именно она изображала – была разбита многочисленными таранами, видимая с берега часть киля погнулась как перешибленный человеческий хребет, словно галера напоролась на скалу. Ее раны походили на шрамы старого воина. Этот гордый корабль прошел немало битв, и мог ли знать, что закончит свои дни не на дне морском, разбитый тараном, не в огне, облитый смолою и подожженный, а сгнивая заживо на мели, с которой его никто не потрудится стащить. – Как тебя зовут? – пробормотала Ида, разумеется, не ожидая ответа. Она обошла галеру сбоку и прочитала написанные некогда золотой краской, а ныне полустершиеся буквы. – «Золотоносная жила», красивое имя. А я Ида, будем знакомы. – Она положила руку на облепленный песком форштевень. Галера ожидаемо не ответила, но Иду позабавила беседа с кораблем. Она долго еще стояла, не торопясь отнять руку, разделяя с гибнущим судном его одиночество. Сейчас общество поверженного гиганта было ей нужнее человеческого, и она отчего-то знала – а может, просто хотела думать – что и галере было нужно ее присутствие. ... Ночь встретила ее очередным кошмаром с конницей. Теперь огромные лошади были так близко, что Ида различала лица всадников. Различала – но не узнавала никого из них. Это были совершенно незнакомые ей намдалени, лишь один раз показалось ей, что она видит Виттерика из Экризи. Впрочем, Ида не поручилась бы, что то не был просто обман зрения. Сосредоточенные, суровые, они как будто видели перед собой врага, а не ее, маленькую безобидную Иду. В какой глупой шутке, в каком страшном сне могли намдалени желать ей смерти? Ни в каком. Эта мысль словно пробудила Иду внутри сна. Нет и не будет такого случая, когда островной народ, не смутившись ни на миг, предал бы Иду смерти. Ни ее, ни каких-либо других женщин, даже случись врагу выставить их живым щитом. И то, что она не видела на лицах воинов смятения, а лишь холодную сосредоточенность, значило только одно: она видит сон. Просто глупый сон, насланный ее же глупым воображением. Это сознание развеселило и разозлило Иду, она махнула рукой, снимая наваждение. И конница исчезла, исчезло страшное поле, и Ида очутилась на берегу какого-то залива и стала смотреть совсем другой сон... ... Наутро ей хотелось с кем-нибудь поговорить. Все ее тревоги, мысли и терзания были слишком новы и слишком тяжелы, чтобы переживать их в одиночестве. Но стоило Иде только задуматься о том, с кем она могла бы поделиться сокровенной тайной своего сердца, она сразу ощутила себя одинокой и несчастной. Ни намдалени, никто из ее друзей-наемников не смог бы ее понять – не потому что они были глупыми варварами, но потому что были одной из сторон, борющихся в ее душе. По этой же причине она не могла обратиться к Далассину. Мать и сестры отдалились от нее так давно и так сильно, что Ида с трудом представляла себе, как смогла бы вести с ними откровенные разговоры. Грубость и безоглядная прямота Эвфалии тоже не слишком обрадовали бы сейчас Иду. Возможно, господин Нейпос, умный добрый Нейпос мог бы ее выслушать, но Иде было стыдно отвлекать ученого мужа глупыми девичьими переживаниями. Кажется, впервые в жизни ощутила она подлинное одиночество. – Вот чего я добилась, – сказала Ида в пустоту комнаты, – сижу на куче золота, невестой знатного человека, а ничего не радует меня. Видели бы сестры. Она взяла с тумбы зеркальце в круглой дубовой оправе и взглянула на свое отражение. Собственное лицо показалось ей бледным и осунувшимся, будто всегдашняя легкость ушла из нее. Ида попыталась скорчить веселую рожицу, но вышло наиграно и как-то жалко, она опустила зеркало. В столице оставался, пожалуй, только один собеседник, который не возражал против ее общества и не стал бы давать непрошеных советов. Одевшись, Ида пошла на берег Бычьего Брода. «Золотоносная жила» лежала на песке, похожая на труп морского чудовища. Ида подошла к кораблю и уселась прямо на песок у форштевня. – Вот и я, – объявила она, словно они договорились встретиться. – Скучал по мне? Корабль ожидаемо не ответил. – Знал бы ты, что мне сегодня снилось... ... К последней трети осени стало холодать. Солнце все еще всходило над городом в золоте и багрянце, но облаков становилось все больше, и мало у кого остались сомнения в том, что вскоре Фос скроет от людей свой лучезарный лик. Красный шар купался в розоватом мареве, когда Ида и Далассин прогуливались по рынку на площади Паламос. Ида куталась в легкий плащ и то и дело зевала. Несколько дней назад Зенона родила дочь, и девочка кричала так истошно, что могло показаться, будто мать нарочно ее мучает. Прочные дубовые двери и толстые стены дома в некоторой мере заглушали эти крики, но полностью заглушить их не могли даже восковые затычки. Иде казалось, Зенона просто мало берет девочку на руки – вот та и кричит, оставленная один на один с чужим неприютным миром. На миг она задалась вопросом, переживет ли девочка эту зиму. Сейчас они выбирали ткань для свадебного платья. Вернее, выбирала Ида, а Далассин послушно платил за все, на что она ни указывала. – А много будет гостей на нашей свадьбе? – полюбопытствовала она. – Да не слишком, – пожал он плечами. – Едва сотня наберется, если звать всю родню. А ты, сердце мое, хочешь позвать кого-нибудь... – он запнулся на миг, но все же закончил, – из твоих друзей? – Пожалуй, нет. Ида с трудом могла представить, что позовет на свою свадьбу хоть кого-нибудь из тех, кого знала в столице. Варварам видессианская знать вряд ли обрадуется, родственники могут сболтнуть лишнего, отвлекать господина Нейпа от его дел и заставлять ехать два дня ради свадьбы одной из его многочисленных учеников глупо, да и Эвфалия с огромным животом вряд ли захочет несколько дней трястись в повозке. Далассин чуть улыбнулся, Иде показалось, что удовлетворенно. Он явно ждал, что она захочет позвать намдалени, и Ида была благодарна ему уже за то, что он разрешил бы ей это сделать. Мимо них, словно в ответ на ее мысли, пронесся на черной лошади кто-то из островитян – верно, гонец от Дракса. Ида отшатнулась так резко, что Далассин чуть не оступился, подхватив ее. – Тише, сердце мое, – засмеялся он, прижав к себе вздрогнувшую Иду, – ты что же, боишься лошадей? – Знаешь, – серьезно сказала Ида, – я думаю, ты очень храбрый человек. Тогда, под Гарсаврой, когда на тебя неслась конница, ты не только не побежал, но даже мог командовать войсками! А когда они мчались на меня, я стояла как столб и не думала даже о бегстве. – Что? – смеясь, спросил Далассин, будто она сказала полную чушь. – Когда это на тебя неслась конница, милая Ида? – А... – она махнула рукой, поняв, что и вправду сказала глупость, – страшные сны все время снились. Но Далассина как будто встревожили ее слова, улыбка его погасла. – Сны? И что в них было? – Да ничего, говорю же, просто намдалени мчались, чтобы меня атаковать. Да я уже полмесяца их не вижу, какая разница, что там было, – отмахнулась Ида. Но Далассин был явно обеспокоен ее словами. Он коротко обнял Иду, поцеловал в лоб и быстро попрощался, оставив ее посреди площади, растерянную и недоумевающую. До вечера он так и не появился, зато ближе к сумеркам к Иде заглянул Фридигерн из Экризи – именно его Дракс послал к Императору с первым донесением. И, как оказалось, не только к Императору. Иде было отчего-то приятно, что Фридигерн запомнил, где она живет, хотя был у нее лишь однажды. Она крепко обняла его, подала вина и хлеба с сыром. Теперь, когда она стала невестой Далассина, у нее почти не бывало гостей, и Ида обнаружила, что столь длительное одиночество угнетает ее. Она привыкла время от времени приводить кого-то в свой дом, и теперь, когда прежние занятия были для нее недоступны, поняла, что скучает. Фридигерн вручил ей свадебный подарок от барона – широкий золотой браслет с эмалевым рисунком. Рисунок изображал кошку, гоняющуюся за бабочкой. Кошка была на одной стороне браслета, а бабочка – на другой, так что несчастный зверь не мог ее поймать. – Передай барону мою благодарность, – сердечно сказала Ида. – Не спеши, – хитро улыбнулся Фридигерн. – Смотри. И он нажал ногтем на бабочку. С четырех сторон браслета вытянулись треугольные пластинки тонкого листового золота, сложившись в круглый рисунок, заключенный в браслет как в раму. На этом рисунке были уже не кошка и бабочка. Эти диковинные очертания Ида видела лишь однажды – в аудитории господина Нейпа, и тогда не спросила, что это, больше занятая своим уроком. Но теперь у нее было время рассмотреть изображение и главное – прочитать надписи, выполненные штрихами столь тонкими, что трудно было представить руку, могущую так расписать пластину. – Пар... рд... Пардрайя, – медленно прочитала она. – А тут... Ш... Шаумкиил. Это же... Это была карта мира. Всех земель, известных неведомому картографу. Были здесь степи, и горы Эрзерума, и острова Намдалена, и, конечно, Видесс с его столицей – столица была помечена крошечным рисунком Великого храма. И все это было так невероятно, что Ида едва не выронила браслет. С глаз долой – из сердца вон, да? – ехидно вопросил внутри головы голос Пакимера. Да Ида и сама понимала, что погорячилась в прежних оценках: разве мало забот у командира наемников во время похода, чтобы думать о столичной шлюхе? Что Дракс хотел сказать ей этим подарком? И главное – где его достал. – Мы нашли его в пригороде Кизика. И много чего еще нашли. Видно, люди уходили из тех мест в большой спешке. Правда, йезды почти все сожгли и разграбили, но, видать, не слишком усердствовали. В развалинах уцелело много занятных вещиц. «А вы довершили то, что начали йезды», – подумала Ида, но вслух не сказала. – Как идут ваши дела? – спросила она вместо этого. – Ты привез Императору послание – что в нем было? Все ли хорошо? Фридигерн пожал плечами. – Как сказать... мы не ожидали, что йезды построят вокруг города стену, а штурм всегда приносит много жертв. Так что мы расположились в пригородах и оцепили Кизик. Барон, видно, хочет ждать, пока они проголодаются и выйдут сдаваться, а это произойдет весьма скоро, как мне кажется – кочевники используют город только как золотую жилу, стада их далеко, да и грабить тут уже некого. – Мне кажется, они скорее изжарят и съедят оставшихся горожан, – сказала Ида. – А потом возьмутся друг за друга. Во всяком случае, ничуть не удивлюсь, если так и будет. Может, барону и не доводилось видеть, что творят йезды, но я как-то зашла в деревню, которую они разорили. И много слышала от тех, кто участвовал в походе на Марагху, что они видели в оскверненных храмах. Фридигерн поскреб подбородок. – Может быть. Только что мы можем сделать? Штурм будет стоить нам очень дорого, а дай мы им обещание, что никого не тронем, если город сдастся, кто нам поверит? Йезды всякую добрую волю принимают за слабость. – Пускай Фос дарует барону и его командирам мудрость и волю поступить наилучшим образом, – примирительно сказала Ида. – И пускай дарует намдалени легкую победу. Я не могу отправиться к вам, но пускай пребудут с вами мои молитвы. ... «Золотоносная жила», недавний и самый странный из ее друзей, по-прежнему ждала Иду на берегу. В последние недели именно к этому кораблю приходила Ида поведать о новостях, поделиться своими мыслями и просто посидеть в тишине. На берегу кипела жизнь, прибывали и уходили суда, но поверженную галеру отнесло далеко от доков, эта часть пляжа была почти пустынна. – Слушай, – сказала вдруг Ида, хотя корабль и так не перебивал. – Я ведь целитель. Я могу лечить раны, и, хоть не слишком разбираюсь в устройстве кораблей, почему бы не попробовать. Может, я буду первым целителем, который сможет затягивать раны дерева. Ей самой было смешно от своих слов, и все же эта мысль захватила Иду. Она положила обе ладони на форштевень и закрыла глаза. Еще прежде, чем она успела сосредоточиться и понять, стоит ли вся эта затея продолжения, раздался голос: – В последнее время я часто вижу вас здесь, госпожа. Вы кого-то ждете? Сперва Иде показалось, что говорит корабль, от неожиданности и испуга она отняла руки и отскочила. Но то была не галера – говорил человек. Незнакомцу было на вид лет сорок пять, лицо его покрывал несходящий загар, а волосы и борода выгорели на солнце. Ида его не знала. – Мои друзья уплыли биться с йездами, – просто отвечала она. – Но я хожу к кораблю. Мне кажется, ему одиноко доживать последние дни разбитым и никому не нужным. Незнакомец взглянул на нее немного удивленно, и Ида подумала, что он, верно, счел ее странной. Но сейчас это не имело значения. – Вы здесь работаете? – Иначе зачем бы ему самому часто приходить на берег, подумалось ей. – Можно сказать и так, – отвечал незнакомец, и в голосе его ей послышалось затаенное веселье. – Адмирал Тарон Леймокер, дрангариос флота, к вашим услугам. О Леймокере Ида, конечно, слышала. Именно он победил в морском сражении адмирала Бурафоса, когда Император освободил его из темницы. Голос у него был глубокий и хриплый, привыкший перекрикивать рев ветра и волн. Иде отчего-то подумалось, что этим голосом нельзя произнести ни одного лживого слова. – «Золотоносная жила», – задумчиво проговорил он, – хороший корабль. Как-то он ходил со мной против намдаленских корсаров... – Почему его так назвали? – полюбопытствовала Ида. – На нем перевозили золото? Она тут же укорила себя за глупость, ведь галера – боевой корабль. Но Леймокер, кажется, ничуть не смутился ее вопросом. – Имена кораблям, как и людям, часто дают не по их делам, а в надежде на счастливую судьбу. Этому судну прочили блестящее будущее. Но, – он развел руками, – его капитан принял сторону Бурафоса. – Он погиб? Иде казалось очевидным, что оставить свой корабль в столь жалком состоянии мог только тот, кого больше не было на земле. – Да нет, – отвечал Леймокер. – Император простил капитанов Бурафоса, сейчас у него другая галера, «Огненный цветок». Иде отчего-то сделалось грустно. – Зачем же он тогда бросил «Золотоносную жилу»? Будь я капитаном, ни за что не предала бы свой корабль такой судьбе. – Вам, верно, отсюда не видно, – сказал Леймокер, – но «Жила» тяжело повреждена. В битве ей почти разнесло корму, не думаю, чтобы она смогла снова выйти в море. – Разве ее нельзя починить? – Ида плохо разбиралась в кораблях, но ей казалось, если судно не разломилось пополам, ничего еще не кончено. – Полагаю, можно, – отвечал Леймокер, – но весьма невыгодно. Чем латать корму старого корабля, целесообразнее построить новый. Не думаю, что казна охотно даст на это средства, тем более сейчас, когда золото Кизика в руках йездов. – Если дело только в деньгах, я могу заплатить! – воскликнула Ида. – Просто скажите, сколько это будет стоить. Во взгляде Леймокера она уловила сомнение. В своем овечьем плаще, без всяких украшений, Ида не походила на человека, способного оплатить починку галеры. – Тысячу золотых? Две? Пять? – Она заметила, что называет громадные суммы, как Эвфалия, с равнодушной горечью. Золото Драгацезов не дало ей могущества и права выбора, которые, как Иде казалось, она должна была обрести вместе с деньгами. Не избавило от печалей и тревог. Но от необходимости смотреть, как гниет на берегу брошенная галера – от этого золото могло ее избавить. Леймокер, помолчав немного, отвечал: – Если вы не шутите, госпожа, ваше вложение было бы весьма кстати. Если вы дадите мне время, я оценю ущерб, поговорю с мастерами и назову вам точную сумму. Но перед этим позволено ли мне будет узнать, от кого я собираюсь принять помощь? – Я Ида Киннама, – быстро представилась Ида, укорив себя за то, что не сделала этого раньше. – Я живу в большом кирпичном доме в самом начале квартала красильщиков, что ближе к площади Паламос. Он принадлежит Юстину, торговцу шелком, а я живу на втором этаже, в западных комнатах. Леймокер смотрел на нее как-то странно, будто два противоречивых стремления боролись в нем. Наконец, адмирал произнес: – Я никогда не стремился учить других жизни, госпожа. Но, видит Фос, не могу не предостеречь вас, а вы уж решайте сами, как отнестись к моему совету. – Он увидел, должно быть, как вытянулось от удивления ее лицо, но продолжил: – Вы, быть может, купчиха, и тогда в моих словах для вас не будет смысла, но если кто-то из ваших родных имеет влияние при дворе, остерегайтесь намдалени и не зовите их вашими друзьями. И особенно сторонитесь барона Дракса – эта змея продаст родную мать, если удачно сторгуется. Ида коротко улыбнулась. Слова адмирала отчего-то позабавили ее. – Барон Дракс предостерегал меня о том же, – отвечала она. – Но не волнуйтесь, адмирал, никто из моих родных не имеет при дворе никакого влияния. Я всего лишь шлюха, которой повезло вовремя оказать услугу нужным людям – вот откуда все мое золото. – Она хотела пошутить, но голос прозвучал совсем невесело. Леймокер открыл было рот, передумал, тряхнул головой и произнес медленно: – Ладно. Видит Фос, я не хотел влезать в ваши дела. Я навещу вас через несколько дней, когда смогу точно назвать цену. ... Барон Дракс был не единственным желающим поднести Иде свадебный дар. Как-то поздним утром, когда она сидела на окне, глядя на огромную белую кошку, рыскающую под стеной дома, к ней заглянул Пакимер. Ида радостно соскочила с окна и подбежала обнять его. Теперь, когда она была невеста, ей трудно было решить, стоит ли видеться с другими мужчинами. Она понятия не имела, как то было в обычае у знати, и не хотела опозорить Далассина. Потому радовалась, когда друзья сами к ней приходили. Пакимер вручил ей пушистую лисью шапку, украшенную разноцветными лентами. Этот подарок был так нелеп, что Ида не сдержала усмешки, погрузив ладони в мягкий мех. – Что смешного? Я сам застрелил эту лису, – с притворной обидой произнес хатриш, и улыбка Иды погасла. Ей стало жаль несчастное животное. В последнее время настроение ее менялось так легко и часто, будто кто-то расшатал монолит радости, выбил из основания несущие камни. Но, не желая обижать Пакимера, она ласково поблагодарила его. – Скажи, милая Ида, не ты ли всегда говорила, что мы друзья? – с хитрой ухмылкой вопросил хатриш. – Чего ты хочешь? – рассмеялась Ида. В то, что Пакимер вдруг решил уточнить их отношения из любопытства, верилось с трудом. – Я хочу побывать на твоей свадьбе, – тут же ответил он. – Мне кажется, это будет впечатляющее зрелище, не прощу себе, если не увижу. – Вот уж не думала, что ты захочешь скучать на благородном сборище, где все считают тебя варваром. – Ида была так изумлена, что даже о вежливости на миг забыла. – Вот уж не думал, что ты сама захочешь на нем скучать, – не остался в долгу Пакимер. – Особенно когда закончатся славословия и все заговорят о политике. А со мной тебе хотя бы будет веселее. Ида усмехнулась. – Пожалуй, ты прав. Только разве тебе не будет одиноко? – Ну, я возьму с собой несколько ребят, – пожал плечами Пакимер. Ида попыталась представить хатришей, в кожаных куртках и меховых шапках, среди надменной видессианской знати, и поняла, что меньше всего хочет увидеть это вживую. – Не уверена, что это хорошая мысль, – осторожно сказала она. – Если кто-то из них напьется и сболтнет обо мне лишнего, моя семейная жизнь закончится, не начавшись. – Того, кто станет болтать, я посажу на лошадь спиной вперед и пущу в поле, – непререкаемо заявил Пакимер. – Ладно, как хочешь, – вздохнула Ида. – Я так часто спорю с тобой внутри моей головы, что мне совсем не хочется еще и наяву этим заниматься. Пакимер взглянул на нее с любопытством. – Правда? И что я говорю внутри твоей головы? Ида слабо улыбнулась. – Ты говоришь мне остаться в столице, а я говорю, что хочу выйти замуж и уехать на запад. Пакимер недоуменно моргнул, затем расхохотался. – Приятно, что ты столько обо мне думаешь. Только разве бы я так говорил, милая Ида? Я бы сказал: делай что хочешь. Хочешь – оставайся, хочешь – уезжай. Только меня не забудь позвать на свадьбу, – хитро улыбнулся он. – Или, может, ты меня стыдишься? – Нет! – воскликнула Ида слишком поспешно, чтобы это прозвучало искренне. – Мне и в голову не пришло бы стыдиться дружбы ни с кем из в... из вас. – Она чуть было не сказала «из варваров», но Пакимер как будто понял, что едва не слетело с языка. Угол его рта дернулся – в густой бороде это было едва заметно. – Ладно, – вздохнул он. – Наверное, я прошу невозможного. Твоя новая родня вряд ли будет от нас в большом восторге, да и о тебе могут плохо подумать. Ида могла бы разубеждать его, но вместо этого только тяжело вздохнула. Хатриш был прав. Пакимер взглянул на нее не без сочувствия. – Да ты совсем расклеилась. К счастью, я знаю способ тебя взбодрить. Ида криво усмехнулась: – Попойка? Пакимер пожал плечами: – Могу предложить скачки. – ... да, давай напьемся, – просто сказала Ида. Она подумала на миг о Далассине и о том, что стремилась вести себя как благородная невеста, но сейчас ей было так тоскливо, что сама мысль о том, чтобы остаться дома в одиночестве и смотреть весь день в окно, казалась невыносима. Пакимер выбрал таверну в квартале маляров, Ида никогда здесь не была. За одним из столов ее спутник увидел своих сородичей, и они подсели к хатришам. Один из них, Геза Катона, узнал Иду – как оказалось, ее скорое замужество не было для него новостью. Любопытные, как воробьи, хатриши знали многое из того, что творилось в столице и за ее пределами. Тот вечер Ида запомнила слабо. Она только и делала что пила, вливая в себя вино кружку за кружкой, так что вскоре даже наемники стали смотреть на нее удивленно. Под конец Ида опьянела настолько, что Пакимеру пришлось буквально тащить ее на себе. В голове разливалась горячая пустота, взгляд ни на чем не мог сосредоточиться. Ида висла на своем спутнике, изредка икая и глупо хихикая. Пакимер с рябым от оспин лицом, заросший бородой как лесное чудище, казался ей необыкновенно забавным. – Я тебя у... убьюуууу... – провыла, наконец, Ида и снова пьяно хихикнула. – Мне ж н... нельзя... Я ж т... я ж... теперь... Протащившись с ней на второй этаж – вот было бы зрелище Зеноне, вздумай она выйти на лестницу – Пакимер бесцеремонно свалил Иду на постель. – Сама разденешься, – фыркнул он. – Ты же теперь знатная невеста, какому-то наемнику нельзя видеть твою наготу. – Да, верно, – вздохнула Ида, погрустнев, и ей показалось вдруг, что весь хмель разом ее покинул. ... На следующее утро она поняла, впрочем, как ошибалась. В голове перекатывался железный шар, мучила сильная тошнота. Ида свесилась было из окна, думая, что ее вырвет, но желудок был почти пуст, да и холодный воздух поздней осени немало взбодрил ее. И все же она выглядела больной и бледной, когда в ее дверь постучался гость. Это был адмирал Леймокер. Воспоминание о «Золотоносной жиле» несколько оживило Иду, но не сделало ее ничуть менее медлительной. Голова отзывалась болью на любое неосторожное движение, и Ида держалась необыкновенно прямо. – Прошу прощения, мой господин, я не знала точно, когда вы придете, мне совершенно нечем угостить вас, – виновато проговорила она. – В том нет нужды, госпожа, – отвечал Леймокер. – Тем более что я не собираюсь досаждать вам дольше необходимого. Я говорил с мастерами в доках, и нам удалось сойтись на цене в полторы тысячи золотых. За эти деньги они обещают починку кормы, сломанной мачты и носового тарана. Если уж вы так любезно согласились мне помочь, быть может, у вас есть пожелания к носовой фигуре? – Что? – моргнула Ида. На миг ей захотелось сказать, что, конечно, есть. Забавно было бы, если б на носу «Золотоносной жилы» красовалась бабочка. Или кошка. Или чайка. Да только фигура рано или поздно собьется от бесконечных таранов, да и новое, незнакомое прежде сознание ответственности за чужую судьбу – пускай это была всего лишь судьба корабля – не давало Иде озвучить все ее легкомысленные придумки. Наконец, она произнесла: – Я не разбираюсь в строении галер. Пускай сделают нос, с которым ей будет легче и удобнее всего. Леймокер кивнул. Ида, неся голову как до краев наполненный сосуд, подошла к сундукам, составленным у стены. Эти сундуки доставили к ней слуги Драгацезов в тот далекий день, когда Эвфалия велела осыпать Иду золотом. Горделивая помещица хотела превратить награждение в торжественное зрелище, но Ида разумно предположила, что такое огромное богатство, хранящееся в доме в ремесленном квартале, непременно привлечет множество воришек, а то и грабителей, потому лучше обставить все так, будто ей приносят какие-то бытовые вещи. Сундуки потому были накрыты грубым полотном, везли их в простой телеге, запряженной одной несчастной лошадью, и никому на улице в голову не могло бы прийти, что это слуга из богатого дома везет тысячи золотых, а не ремесленник едет на ярмарку. Но Леймокера Ида не боялась. Подняв крышку сундука, она вытащила на свет большой кожаный мешок – там было, кажется, около двух тысяч золотых – перетащила его ближе к кровати и, усевшись рядом на полу, принялась отсчитывать нужную сумму, выкладывая монеты прямо на постель. Леймокер не мешал ей и молчал все время, что она считала. Но, когда она закончила, позвал слуг – трое крепких парней стояли за дверью. Глядя на их обветренные лица, Ида подумала, что это скорее матросы, чем прислуга. Они сгребли золото в потрепанного вида полотняные мешки, мешки положили в походный сундучок, обвязанный ремнями, затем один из матросов повесил его себе на спину. Вряд ли уличные воришки заинтересуются им, подумала Ида. Крепкий загорелый матрос с деревянным ящиком за плечами походил скорее на портового грузчика. Когда троица вышла, Ида думала, что Леймокер уйдет следом. В какой-то миг ей показалось, как тогда, на берегу, что в нем борются два противоречивых стремления. Наконец, адмирал сказал: – «Золотоносная жила» – хороший корабль. Когда она снова будет на плаву, вероятно, я возьму ее себе. Ида улыбнулась. Она не сомневалась, что адмирал для всякого корабля будет хорошим капитаном. Но чудилось, это не все, что хотел сказать Леймокер. Он глядел в лицо Иды со странной смесью интереса и сочувствия, Ида не могла его винить. Девица из ремесленного квартала, отдающая сотни золотых за починку галеры, сама по себе занятное явление. А сочувствие, должно быть, вызывал ее больной и несчастный вид. – Вы помогли мне с галерой, – наконец, сказал Леймокер. – Могу ли и я чем-то помочь вам? Тогда, на берегу, мне показалось, – он замолчал, подбирая слова, – что у вас какая-то беда. Я не последний человек при дворе, госпожа, и Его Величество, во всяком случае, выслушает меня. Если я могу помочь вам, скажите. Ида подавила усмешку. Вот уже люди, вхожие к Императору, предлагают ей помощь, скоро и сам Туризин Гавр будет слушать слова маленькой блудницы, но и это не поможет ей. Какая нелепая судьба. Ида вспомнила все, что она слышала о Леймокере. Он был честный человек, это правда, и кроме того, весьма религиозен. Говорили, когда Император освободил его из тюрьмы, Леймокер отказался присягнуть ему. Если тебе недостаточно моего слова, сказал опальный адмирал, зачем держать меня на службе. Лучше верни меня обратно в темницу. Но Туризин не вернул. Гордый и вспыльчивый, он все же согласился на условия Леймокера, а это значило немало. Может, человек столь непреклонной воли и чистой души подскажет ей, как разрешить терзающее ее противоречие. – Может, только советом, – наконец, отвечала Ида. – Вы правы, у меня сейчас не лучшие времена. Мне предстоит трудный выбор: я хочу и новое получить, и старое оставить. – Боюсь, госпожа, я не понимаю... – На одной чаше весов, – Ида подняла левую ладонь, – у меня замужество за возлюбленным, семья, и дети, и древний род, который я продолжу, и мое место в мире, а на другой, – Ида подняла правую ладонь и хотела перечислить, но снова заболела голова, и она выдавила только: – всё. Леймокер опустил глаза, будто собираясь с мыслями. Наконец, произнес: – Бывает, то, к чему призывает нас судьба, и вправду требует жертвы. – И я так думаю! – горячо сказала Ида, но адмирал не договорил: – ... но в этом случае человек вряд ли задается вопросом, нужна ли жертва вообще.