Зима огненная

Дракс больше не присылал к Иде гонцов, но время от времени писал Императору. Туризин зачитывал донесения своим офицерам, и Ида, которой была небезразлична судьба наемников, часто виделась с Сотэриком – быть может, чаще, чем то было прилично в ее положении. Как она и ожидала, йезды не спешили сдаваться. Оголодав в осажденном городе, они принялись отнимать у местных жителей все, что могли найти съестного, и вроде даже до намдалени доходили слухи о поедании детей, впрочем, подтверждения им не было. Остававшиеся в Кизике видессиане, не в силах выносить ада, в котором оказались, нашли в выстроенном захватчиками укреплении слабое место и в один прекрасный день разбили его, открыв наемникам неширокий, но все же вход в город. Занять Кизик было после этого делом несложным. Ошарашенные неожиданностью и порядком ослабевшие от голода йезды оказали довольно вялое сопротивление. Многие пытались бежать – часть из них была убита, части удалось скрыться. Преследовать кочевников намдалени не спешили – отнять у беглецов было особо нечего, да и задача перед наемниками стояла другая. Те же, кому сбежать не удалось, предпочли сдаться в плен. Дракс не горел желанием кормить пленных за собственный счет и потому как можно быстрее отправил их в столицу, отняв предварительно все, что могло представлять хоть какую-то ценность, включая лошадей и оружие. Малорослых степных лошадок еще не успели пустить в котел, и хаморы весьма обрадовались столь желанной добыче. Сабли и луки йездов тоже достались их степным сородичам – для намдалени такое оружие было непривычно. Часть войска осталась в Кизике, часть отправилась к копям, что находились на некотором отдалении от города. Ида решила, что это был весьма неплохой исход. Сотэрик сообщил ей эту новость в День зимы, когда они прогуливались между шелковичных деревьев с бессильно обвисшими ветвями. Эта зима была бесснежной, и голый тутовник выглядел скорее отталкивающе, как ни старались садовники Императора придать ему хоть сколько-нибудь пристойный вид. Чем ближе был праздник и день ее отъезда, тем спокойнее делалось на душе. Печаль разлуки не ушла полностью, но больше не терзала ее. Ида пережила дни метаний и приняла свою судьбу. Замужество – всегда маленькая смерть, решила она. Маленькая смерть перед началом большой жизни. – Фос услышал мои молитвы и даровал барону удачу! – горячо сказала Ида, услышав о взятии города. – Теперь я могу уехать со спокойной душой. – Да, можешь, – отвечал Сотэрик с кривой усмешкой, странно противоречившей словам. – Может, это последний День зимы, который мы встречаем вместе. И я, то есть мы, были бы рады видеть тебя среди нас этой ночью. В иной раз Ида с радостью приняла бы это приглашение и охотно осталась в императорском квартале на всю праздничную ночь. Но не сегодня. Она договорилась встретить праздник с Далассином, и какой-то голос подсказывал ей: в этот вечер она его заполучит. Променять ночь с возлюбленным на ночь среди намдалени Ида не хотела. – Я бы охотно осталась с вами, – честно сказала она, – но эту ночь я собралась провести с моим женихом. Кривая усмешка все не сходила с губ Сотэрика и почему-то уродовала красивые черты. – Тебе жить с ним много лет, – отвечал он. – А с нами ты скоро распрощаешься. Ида не ждала, что он будет настаивать. Гордые намдалени редко предлагали дважды. В иное время Иде польстило бы, что для нее сделали исключение, только не в этот раз. Она неловко почесала нос, не зная, что ответить. – Хоть я и шлюха, но мне думалось, мы друзья, и ты мог бы проявить ко мне побольше уважения. На лицо Сотэрика набежала легкая краска, но он не отступился. – Никто и не думал тебя оскорбить. Это просто дружеское приглашение, ничего более. – Ладно, скажу иначе, – раздраженно отозвалась Ида. – Я невеста, почти жена знатного человека и не могу общаться с чужими мужчинами так же свободно, как раньше. Теперь у меня есть определенные обязательства – или тебе незнакомо это понятие? Краска сбежала с его щек. Сотэрик вскинул голову. – Ладно! – резко сказал он. – Ладно, иди к нему! Уверен, что бы ни случилось, твой Далассин защитит тебя лучше, чем целое войско! Это были странные слова. Ида удивленно моргнула и хотела спросить, что он имел в виду, но Сотэрик уже развернулся и пошел прочь, оставив ее посреди обвисшего тутовника. Ида подумала, что обидела его, но не слишком о том переживала. Ревность Сотэрика была вполне понятна: Далассин отнял у него радость победы, а теперь забирает Иду. Вспыльчивый нрав в который раз не позволил ему смолчать. Ида, впрочем, не сомневалась, что Сотэрик не сможет долго злиться на нее и вскоре отойдет. ... Далассин выбрал таверну в небольшом, обнесенном деревянным забором дворике неподалеку от Площади Быка. Местечко было странное, но не сказать чтобы неприятное. Все светильники в зале на первом этаже были накрыты узорными тканями, и оттого сам свет их играл разными красками и ложился причудливо и мягко. Здесь было не то чтобы малолюдно, но на удивление тихо. Ни пьяных компаний, ни ремесленников, зашедших пропустить кружечку, и ни одного чужеземного лица. Сидящие за столами походили скорее на влюбленные парочки, хотя Ида увидела и стайку подруг, и тощего юношу с крайне надменным лицом, на котором с обеих сторон висло по девице. Таверна больше походила на любовное гнездышко, и сердце Иды радостно забилось в предвкушении вечера. Вряд ли Далассин привел ее сюда случайно. Однако причина их прихода в это странное заведение оказалась более приземленной. – Прости, – сказал Далассин, – не знаю, нравится ли тебе тут. Но я решил, здесь уж точно не будет твоих наемников. Ничего против них не имею, – тут же сказал он, увидев, что она открыла рот, – но я вижу чужеземцев так часто, что мне уже кажется, будто я в чертовом Намдалене или в Пардрайе, а совсем не в Видессе. Хотя бы на время нашей встречи я хочу забыть о них. Иде вдруг стало стыдно. В последние месяцы она много думала о себе и совсем забыла, что для Далассина все, что, как она теперь знала, было дорого ей до боли в сердце, глубоко чуждо. Она страдала от грядущей разлуки с родным городом и друзьями, но он был разлучен с семьей и домом гораздо дольше и все же не сделался мрачен и угрюм. Далассин оставался бодр и весел, смеялся и шутил и почти не давал ей увидеть своей тоски, тогда как Ида терзалась чуть ли не напоказ, упиваясь страданием как вином. – Все хорошо, – как можно ласковее произнесла она. – Здесь прекрасное место. Вскоре мы уедем в твой дом, где ты будешь спокоен и счастлив и окружен родными людьми. Они устроились у окна за маленьким круглым столиком. Светильник на нем был покрыт зеленым шелком с вышитыми птицами. К ним подошла девушка, одетая в такое облегающее платье, что Ида едва не приняла ее за блудницу. Далассин скользнул по девушке растерянным взглядом, пока не сообразил, что она прислуживает в таверне. Он попросил принести им вина и птицу в медовой подливе – любимое блюдо Иды. Они сидели не друг напротив друга, а рядом, что было с одной стороны непривычно, а с другой – Ида знала, что в семействе Далассинов именно так и принято сидеть за столом с близкими. Это позволяло ей незаметно в окружающем полумраке гладить его ладонь кончиками пальцев. Она хотела как могла успокоить его и утешить, чтобы он и вправду думать забыл о чужеземцах, об опостылевшем ему городе, чтобы перенесся мыслями туда, где они – совсем скоро – будут вместе, и где не ладонь, но само его сердце Ида станет держать в руках. Тем не менее, когда принесли птицу, Ида, евшая в последний раз утром, забыла о делах сердечных и принялась радостно набивать живот, чем немало повеселила Далассина. Он смотрел на нее с такой лаской, как не смотрела даже мать в те благословенные дни, когда Ида еще не торговала собой. Подошедшая к ним девушка из прислуги улыбнулась и, склонившись над столиком, произнесла: – На третьем этаже есть свободные комнаты. Должно быть, именно за этим сюда и приходят, подумала Ида. Даже странно, что она никогда прежде не бывала тут. Далассин выглядел растерянным, будто слова девушки вырвали его из размышлений, в которые он был погружен. Мысли его блуждали далеко. Но Ида, не собираясь упустить праздничной ночи, запустила руку в кошель на поясе и протянула девушке золотой. – Ты же не возражаешь? – лучезарно улыбнулась она Далассину. И, благодарение Фосу, тот не возражал. Как и предполагала Ида, в таверне неслучайно было три этажа – это место было достаточно известно среди влюбленных парочек и самый большой доход приносили хозяевам именно комнаты на верхних этажах, а вовсе не кухня на первом. Когда они поднимались по лестнице, мимо них прошмыгнул болезненного вида юноша, тянущий за собой такую же бледную черноволосую красотку. Из-за ближайшей двери послышался женский смех – больше искусственный, чем искренний. Комната, в которой разместились они, была небольшая и чистая. Здесь был глиняный светильник, небольшая жаровня с углями и мягкий матрас с одеялами. Но что самое удивительное – здесь, как и во многих комнатах этого странного заведения, был балкон, притом довольно широкий. Вид с него, правда, не отличался великолепием – кусок Площади Быка и узкая улочка, на которой располагалась таверна. Впрочем, сегодня Ида собиралась любоваться вовсе не видом с балкона. Она положила плащ на табурет у стены, и Далассин сделал то же самое. – Ну, вот, – улыбнулась Ида. – Теперь ты не боишься оскорбить меня? – Коли уж ты сама решила сюда подняться, я скорей оскорбил бы тебя, отказавшись, – весело отвечал Далассин. В глазах его плясали озорные искорки. Ида потянулась и поцеловала его в переносицу. Далассин приподнял ее подбородок и со странной смесью ярости и осторожности прильнул к ее губам. Был это не тот дружеский поцелуй, что она подарила ему тогда, в саду поместья. Иду бросило в жар, в голове зашумело как после обильных возлияний. Чувство оказалось непривычным – она целовала столь многих, и многих искренне любила, но никогда не чувствовала себя пьяной от одного только поцелуя. На этом, казалось, истощилась его осторожность. Далассин не имел более препятствий заполучить Иду, и она поняла вдруг, как долго он этого ждал – возможно, все те дни, что она думала, будто не нравится ему. Он целовал ее жадно – шею, плечи, и волосы, и живот, как будто они встретились, наконец, после долгой разлуки. И Ида, привыкшая во время любовной близости сохранять некую отстраненность, лаская мужчину как мать ласкает дитя, с удивлением ощутила, как глаза превратились в два горящих провала. Обжигающие слезы текли по ее лицу. На миг ей подумалось, что Далассин испугается, но он как будто понял ее чувства, и ладонь его скользнула по ее щеке, стирая слезу. Она была вовсе не нежна, эта рука – кожа на ней загрубела, множество раз стесанная рукоятью сабли – но в самом прикосновении было столько ласки, что Ида схватила его ладонь и поднесла к губам. ... В этом сне Ида была капитаном корабля. Вокруг шло морское сражение. Ее галера прошла совсем рядом с биремой противника, разнеся носовым тараном весла и так сильно искалечив правый борт биремы, что та уже не могла продолжать бой. Где-то по левую руку легкий корабль, расколотый тараном надвое, погружался в воду. Послышался дикий треск ломающейся мачты. Что-то странное было во всей этой битве, но Ида не сразу сообразила, что именно. Ни на одном корабле не было видно людей. Ни капитанов, ни матросов, ни даже гребцов, которые должны были погибать десятками при сокрушении бортов и весел. Вокруг слышались только треск дерева и плеск воды, и никакой человеческий голос, будь то приказ или крик боли, не вплетался в эти звуки. Вот Ида прочла название на борту одной из галер – «Золотоносная жила», и обрадовалась, и замахала рукой, как старому другу. Но, к ее ужасу, стоило Иде помахать, как галера развернулась к ней носом и понеслась к ее кораблю с такой скоростью, что сомнений не осталось: «Золотоносная жила» пошла на таран. – Стой! Стой! – закричала Ида. – Разве ты не помнишь меня! Это же я, Ида, я приходила к тебе на берег! Я оплатила твою починку! Если бы не я, ты сгнила бы на мели! Но галера нисколько не замедлила хода. Носовой таран, который Ида видела только разбитым, сейчас был восстановлен и выполнен в виде обшитого железом треугольника. Видно, мастера решили не вырезать на носу фигур, а сделать таран простым и надежным, как старый меч. – Вспомни меня! – взывала Ида, пытаясь дозваться до души галеры, если у той вообще была душа. – За что ты хочешь погубить меня! Я пришла к тебе, когда все от тебя отвернулись! Моей заботой ты цела и можешь плыть! Вспомни меня! Но все ее мольбы были тщетны. Галера, ничуть не сбавив скорости, была уже у самого борта корабля. Ида вскинула руки, будто желая защититься от неминуемой гибели. В миг удара она проснулась и открыла глаза. Некоторое время, ошеломленная кошмаром, бездумно всматривалась в темноту. В ушах все еще стоял плеск воды. Рядом спал Далассин. Ида хотела уже выдохнуть и, устроив голову у него на плече, уснуть снова, как вдруг сквозь оглушившие ее звуки морского сражения пробились другие, куда более земные. Это были крики с улицы, приглушенные расстоянием и ставнями на окнах. Все еще пребывая под впечатлением от страшного сна, Ида поднялась и подошла к окну. Распахнула ставни. И ей открылся ад. В первый миг Иде показалось, что страшный сон все еще длится, что огненная бездна вокруг – продолжение давешнего кошмара. Но и комната, и окно, и балкон – все было настоящим. Улица пылала. Все, что было на ней деревянного – все дома, пристройки и заборы – было охвачено пламенем. Из таверны не доносилось ни звука, будто и хозяева, и постояльцы давно покинули ее, дворик перед Идой был пуст. Но с дальней стороны улицы и со стороны Площади Быка неслись крики, полные ярости и страха. Что произошло? На них напали йезды? Фос решил уничтожить людей за их прегрешения и уж не пошлет им нового года? Звезда пала с небес на богохранимый град? Почему их не разбудили? Ида бросилась к матрасу, растолкала Далассина. – Вставай, господин мой, вставай! Пожар! Далассин подхватился так резко, что они едва не столкнулись лбами. Должно быть, воинская выучка заставила его отзываться на всякую опасность. Не имея времени влезать в платье, Ида набросила плащ на голое тело, сунула ноги в сапоги и кинулась открывать дверь – они заперли ее на ключ перед тем, как уединиться. Стоило ей распахнуть дверь, как в открывшийся проем навстречу Иде рванулось пламя – Далассин едва успел оттащить ее. Выход на лестницу был закрыт. – Свяжем одеяла и простыни и спустимся с балкона, – решил он. Они быстро связали постельное белье в подобие недлинной веревки – она, конечно, не достала бы до земли, но прыгать с высоты одного этажа было всяко лучше, чем с высоты двух. Схватив веревку, Ида бросилась на балкон, чтобы закрепить ее на перилах. Но одна из косых балок, поддерживающих его, уже трещала, подлизываемая пламенем. Стоило Иде пройти к перилам, как балка рухнула под ней, увлекая за собой доски пола. Ида едва успела уцепиться за перила. Веревка бесполезным тряпьем свалилась наземь. Запястье правой руки от резкого падения обожгло тупой болью, у Иды потемнело в глазах. На какой-то миг ей показалось, что рука сломана, но, будь это так, вряд ли она сейчас держалась бы ею. – Господи! – едва не плача, воскликнула Ида. Она с трудом повернулась лицом к комнате, чтоб увидеть, не пошел ли за ней Далассин. Тот стоял на краю балкона. – Помоги мне! – крикнула она, с трудом представляя, как Далассин сможет это сделать. Сейчас, когда у него не было даже веревки, чтобы ей бросить, любая попытка добраться до нее была бы смертельно опасна. Но Ида привыкла думать, что он изворотлив, умен и бесстрашен, он обязательно придумает что-нибудь. Она посмотрела в его лицо, и ее вдруг охватил ужас: в глазах Далассина, бесстрашного, безмятежного Далассина она увидела сомнение. – Помоги мне! – в страхе закричала она, не зная, но чувствуя грядущую беду. Взгляд его отразил страдание, как будто Далассина погрузили в кипящее масло. Он оглядывался по сторонам, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, которая помогла бы ему придумать, что делать, но ничего не находил. – Подожди здесь, – наконец, сказал он. – Я выберусь и приведу помощь. – Какую помощь! – закричала Ида. – Не оставляй меня! Резон в его словах, конечно, был. Висеть на перилах было не так уж тяжело, Ида могла бы продержаться довольно долго в ожидании подмоги. Но окутывающий здание едкий дым и огонь, рвущийся из окон второго этажа, сводили эту вероятность на нет. Но Далассин уже нырнул обратно в комнату. На миг Ида подумала, как именно он собирался выбраться из горящего здания. Она не видела его так долго, что ей показалось, будто пламя поглотило Далассина и сейчас сожрет ее саму – огонь со второго этажа лизал ей пятки, заставляя поджимать ноги. Подошвы сапог спасали ее от жара, но ей вовсе не хотелось, чтобы обувь занялась. Наконец, она увидела его на соседнем балконе – Далассин сплел веревку из белья и теперь быстро спускался по ней. На миг Иду охватила ярость: если он сплел веревку, почему было не бросить ту сначала ей! Но она вспомнила, какой ад бушевал в коридоре – довольно было того, что Далассин вообще решился пройти через него. – Скорее, скорее! – закричала она, хотя торопить его не было нужды – Далассин спрыгнул на землю, как кошка, и умчался прочь по улице так быстро, словно его травили собаками. Ида осталась в охваченном пламенем дворике одна. Ни в своих кошмарных снах, ни в военном походе, никогда еще не ощущала она такого ужаса. Какой-то частью сознания Ида понимала, хоть и гнала от себя эти мысли, что не дождется помощи. Да и чем поможет ей сейчас Далассин или кто угодно другой! Разве что принесут и натянут огромное полотно, чтобы ей упасть и не разбиться. Но время шло, никто и не думал прийти к ней, и чем дольше висела Ида, тем явственнее понимала, что выбор у нее невелик. Вскоре она устанет и упадет, или, что вероятнее, задохнется в дыму, потеряет сознание и упадет. От едкого дыма Ида кашляла не переставая. Что-то затрещало и рухнуло на втором этаже, из окна вырвались языки пламени. Ида взвизгнула и снова поджала ноги. Сапог на левой все же занялся – как жалела теперь она, что предпочла в свое время парчовые сапоги, а не кожаные! Ругаясь, помогая себе второй ногой, Ида все-таки сбросила горящий сапог – но лучше бы этого не делала. Стоило ей освободиться от обуви, как кусок черепичной крыши рухнул вниз – прямо на левую ногу. Голень будто погрузили в кипящее масло. Ида завопила – и тут же снова закашлялась в дыму. Смерть была уже совсем рядом, смотрела в глаза огненным взором, дышала в лицо страшным жаром, обнимала пеленой удушливого дыма. Не помня себя от боли и ужаса, ничего не различая, кроме огня и дыма, почти проглоченная черно-красным морем, Ида стала кричать, не то призывая на помощь, не то ища предсмертного утешения: – Файярд! Ранульф! Дракс! Увлекая за собой огненный хвост, рухнул балкон, с которого спустился Далассин. – Пакимер! Баили! Сотэрик! На имени Сотэрика ее сотряс новый приступ кашля. Ида вспомнила вдруг, как хотел Сотэрик забрать ее на эту ночь. И следом за тем всплыли в памяти слова Нейпа: многие верят, что намдалени в силу их азартной природы имеют неплохое чутье на удачу и опасность. Теперь она готова была верить этому, готова! – да что толку было от ее веры. ... Никто не мог сказать точно, отчего начался пожар. Самым частым, и, верно, самым правдивым предположением была пьяная глупость маляров, решивших зажечь праздничный костер почти у самого деревянного забора. Судя по тому, что пожар, охвативший немалую часть города, начался в квартале маляров, это походило на правду. Словно косой прошлось бедствие по деревянной застройке столицы и на одну ночь примирило между собой все ее многочисленные народы. Хатриши, ловкие как кошки, бесстрашно лазали по горящим перекрытиям, вытаскивая тех из несчастных, кто остался заперт в огненной ловушке. Халога и намдалени, обладавшие более крепостью, нежели изворотливостью, разбирали завалы, немало похоронившие в ту ночь под собой. Видессианские войска и городская стража, поняв, что ветер гонит пожар на запад, подогнали осадные и стенобитные орудия, чтобы разрушить строения на пути огня и не пустить его дальше квартала медников. Дом Ваана-медника оказался одной из их мишеней. К счастью, они успели забрать что могли из имущества и погрузить на телегу. Глядя как рушится под ударами камней их квартал, жена плакала. Ваан успокаивал себя тем, что так или иначе дом все равно не уцелел бы. В отличие от многих несчастных им удалось не только спастись самим, но и спасти имущество, тогда как сотни горожан в эту ночь потеряли все, что имели. Киннамам и семьям Майи и Гелианы пришлось перебраться к родне матери в квартале кожевенников. Небольшой двухэтажный дом Атрея-кожевенника с трудом вмещал такое количество народу, Ваану нечего было и думать развернуть здесь лавку. Ему достался только угол на первом этаже, огороженный двумя ширмами с растянутыми на них воловьими шкурами. Как будто мало было постигших его несчастий, наутро нового дня к нему явился трактирщик Паллий. Это был крепкого телосложения и отвратительного нрава человек, заказывающий у Ваана котлы. По счастью, котел, который Ваан недавно закончил и намеревался ему передать, уцелел, избавив медника от необходимости беседовать с заказчиком лишний раз. Во всяком случае, так он думал. Паллий, как любой трактирщик, любил поговорить, а кроме того, почему-то был свято уверен в том, что Ваана занимает, с кем и где была его средняя дочь Ида. Ваан едва выносил его. Однако, послав Пахиса принести котел, он все же вынужден был слушать словоохотливого трактирщика. – Ужасная беда постигла нашу богохранимую столицу, воистину ужасная, – качал головой тот. – Помяни мое слово, еще до вечера во всех храмах будут возвещать, отчего на нас прогневался владыка Фос. Ваан слушал его без всякого сочувствия. Трактир Паллия был из дерева, но, благодаря осадным орудиям, жертвой которых пал квартал медников, уцелел прошлой ночью. – Ида, твоя дочка, была в таверне у Алекто – ну, знаешь это любовное гнездышко? Ваан нахмурился. Он не знал и знать не хотел никакой Алекто, никакого любовного гнездышка, ни где и с кем была Ида в этот раз. – Избавь меня от подробностей, – процедил он сквозь зубы, мысленно ругая Пахиса – где зять так долго возится! Но Паллий продолжал: – Я был там сегодня ночью – меня как раз ее любовник позвал на помощь. Меня и еще троих моих слуг. Он сказал, что Ида хотела выбраться, но под ней рухнул балкон и нужно подхватить ее, когда она станет падать. Правда, мы пришли слишком поздно. – Он сокрушенно покачал головой. – Она, видно, задохнулась в дыму и сорвалась. Сверху рухнула крыша, так что, когда мы пришли, от нее мало что оставалось. Она, наверное, все еще там – это у Площади Быка, где маленький дворик. Ты бы похоронил ее… – Почему это должно меня волновать? – оборвал его Ваан. – Фос наказал блудницу за распутство и был весьма милосерден к ней, ведь в эту ночь были те, кто сгорел заживо. Паллий взглянул на него как на умалишенного и открыл было рот, но тут, по счастью, на лестнице показался Пахис, и трактирщик, махнув рукой, подал Ваану горсть серебра. Когда Паллий ушел, забрав свой котел, Ваан тяжело опустился на табурет, уронил голову на руки и разрыдался. ... Утро после праздничной ночи город встретил не в пьяных песнях и блаженном забытьи, а в плаче и стонах. Многие ремесленные кварталы выгорели дотла, и Врана Аргир, пробираясь по узким улочкам, видел ужасные следы разорения. Обугленные остовы домов, дым, курящийся над почерневшими балками, изгородь, проломленная рухнувшей крышей, пес, волочащий почти оторванную ногу – его истошный визг как ножом резал слух Аргира. Изредка попадались трупы. Вот толстяк в одной только нижней тунике – должно быть, выскочил из окна занявшейся таверны. На другой улице – старуха, раздавленная рухнувшей крышей. Неподалеку от нее корчилась рассеченная надвое кошка. Быть может, хозяйка бросилась вытащить ее из горящего дома, но погибла сама. Вот обугленный труп, цепляющийся руками за край лестницы – только эта лестница и осталась стоять, когда дом провалился сам в себя. Страдания на улицах было столько, что Аргир почти не воспринимал его. В иное время он убил бы и несчастного пса, и кошку, чтобы оборвать их мучения, но бесконечное море боли сделало его сердце равнодушным и холодным. Свершилось великое бедствие – как не быть жертвам. Вдруг среди разрушенных улиц он как будто увидел знакомое лицо. Аргир остановился, глядя на развалины деревянного здания, вероятно, таверны. Лучше бы глазам обмануть его, но нет – под обломками лежала женщина. Была это та самая девица, что подошла к нему год назад, пригласив за стол намдалени, что приветствовала его на воинском состязании. Он так и не узнал ее имени, но обещал отдариться за ее доброту – теперь уже вряд ли сможет. Искалеченная нога вдруг сделалась неповоротливой и тяжелой. Едва волоча ее, Аргир подошел к девушке. Она лежала на боку, придавленная рухнувшим сверху куском крыши, повсюду валялась черепица. Красивое лицо тут и там прорезали полоски засохшей крови, вытекшей из раны на голове. Оно было странно спокойным и строгим, не в пример ее всегдашней улыбчивости, но Аргир знал, что смерть часто меняет лица. Правая нога ее была обута в обгоревший парчовый сапог и бесстыдно обнажена. Левая превратилась в кровавое месиво. – О милосердный Фос, – простонал Аргир, – столь же справедливо ты милуешь, сколь и караешь, но чем это несчастное дитя провинилось перед тобой! Он хотел послушать биение ее крови, дабы убедиться, что она и в самом деле мертва, но из-за придавившего девицу куска крыши, не мог подобраться ни к шее, ни к запястьям, чтобы не повредить ей. Аргир не сомневался, что девице переломало кости, и боялся неосторожным движением вызвать внутреннее кровотечение. Сначала нужно было стащить накрывший ее обломок. Аргир был гордый человек и ненавидел просить о помощи. Но он сомневался, что сможет в одиночку приподнять и отбросить кусок крыши, да еще опираясь только на одну ногу. Проковыляв из дворика на улицу, он подошел к первому же прохожему – это был, судя по виду, кто-то из местных ремесленников. – Пожалуйста, помогите мне, – попросил Аргир, – здесь под завалом моя родственница... Незнакомец только раздраженно отмахнулся, пробормотав ругательство. Люди потеряли в эту ночь столько всего, что многим не было никакого дела до чужого горя. Аргир бросился к другим прохожим – это были трое намдалени. – Прошу вас, здесь рухнул дом, нужно разобрать завал... Но и наемники не горели желанием помочь. Старший из намдалени, стерев рукавом пот и сажу со лба, отвечал нелюбезно: – Мы сегодня растащили столько завалов, что могли бы дорыться до ада Скотоса. Сам доставай свое барахло! – Дурак! – рявкнул Аргир. – Под завалом женщина! Намдалени вздохнул, но все же поплелся за Аргиром. Его товарищи последовали за ними. ... Птица эрев смотрела на Иду злыми черными глазами. Огромный клюв угрожающе качался, а вместе с ним качалась и голова, повторяя одно и то же: – Пока ты ходишь с войском, нет для тебя мужа. Ида усмехнулась. – Глупая птица! Вот я и войско бросила, и замуж не вышла. Чего стоят твои предсказания! Верно, ей не стоило так говорить – птица эрев была очень обидчива. Она прекратила качаться и с такой силой клюнула Иду в лоб, что из глаз посыпались искры. Ида застонала, схватившись за голову, и птица эрев исчезла. Рядом послышался топот детских ног, затем ребенок что-то крикнул на чужом языке. – Что ты говоришь? – хрипло переспросила Ида. Каждое слово, сходящее с языка, отдавалось в голове острой болью. Вокруг было темно как в могиле. Вскоре, впрочем, она догадалась, что обращались не к ней. Послышались шаги, затем голоса – мужской и женский. Голоса были ей знакомы, но слова она едва понимала. Наконец, к ней обратились по-видессиански. – Ты уже пришла в себя? Как ты себя чувствуешь? – спросил Сотэрик. Значит, намдалени тоже здесь. Что происходит? – Сотэрик... что случилось? Где мы? Почему тут так темно? – От такого количества слов голова снова заболела. – Тут не темно, – отвечал он. – О чем ты говоришь? Здесь хоть глаз вык... Ида запнулась, когда страшное сознание дошло до нее. Сотэрик шумно вздохнул. – О, нет, нет, нет... – Из ее незрячих глаз градом покатились слезы. Хелвис, пришедшая с братом, не дала ей, однако, погрузиться в отчаяние. Она обняла Иду, прижав ее голову к своему плечу, и произнесла деловито: – Не все так безнадежно. Если глаза целы и ты ослепла от удара, все еще можно поправить. Мальрик, позови Хисарну. Хисарна, сын Алигерна, был тот самый маг, что заставил водяную ловушку Ономагула сработать вхолостую. Ида едва знала его. Мальрик умчался, Хелвис ласково взяла руку Иды, и та судорожно сжала ее ладонь, крупную и сильную, как у мужчины, но все же мягкую. Иду давно не обнимала женщина, и сейчас она горько плакала на плече у Хелвис – от боли и от жалости к себе. Когда появился Хисарна, Ида неловко вытерла слезы. Она не могла его видеть и потому скорее ощутила, как он сел на постель напротив нее. – Привет тебе, Ида. Вот уж не думал, что мы повстречаемся так. Она криво улыбнулась. – Посмотри на меня, – велел Хисарна. Она посмотрела, как ей казалось, в его лицо. – Опусти глаза. Ида послушно уставилась куда-то вниз, должно быть, на свои ноги. Она вспомнила, как на левую рухнул кусок крыши, но сейчас не могла понять, ранена или нет. Ничего, кроме головы, не болело. – Взгляни на Хелвис. Ида посмотрела было вправо, но тут же снова прижала ладонь ко лбу – голова отозвалась резкой болью. – Это хорошо, что больно, – как ни в чем не бывало заявил Хисарна. – Было бы хуже, если бы ты ничего не чувствовала или глаза вовсе не слушались бы тебя. А боль я сейчас сниму. Ида почувствовала, как его пальцы коснулись висков. Сердце не отбило и десятка ударов, как блаженное облегчение наступило в ее бедной голове, и сама она, казалось, сделалась легкой, как бумажный змей. – Что же, я сделал что мог, – наконец, произнес Хисарна. – Постарайся отдыхать в ближайшие дни. Зрение должно восстановиться, но не сразу. Через несколько недель, может, месяц, смотря, как долго будет сходить отек. – Месяц? – вырвалось у Иды. – Разве это много? Не много, когда во тьме Скотоса пребываешь не ты, подумалось ей. – Даже если бы я попытался убрать отек сразу, и тогда не стал бы обещать быстрого исцеления, – заявил Хисарна. – А я и пытаться не буду. Содержимое наших голов слишком сложно и тонко устроено, чтобы безоглядно орудовать внутри чужого черепа. Будет лучше, если кровоснабжение восстановится само. – Да... пожалуй... спасибо... – пробормотала Ида. Вероятно, Хисарна заслуживал более пламенной благодарности, но, охваченная равно ужасом, облегчением и надеждой, Ида была рассеянна и смятенна. Чародей поднялся с ее постели, что-то сказал Сотэрику и Хелвис – измученному мозгу Иды не хотелось разбирать островной диалект – и вышел из комнаты. Следом за ним, как послышалось Иде, вышел кто-то еще, наверное, Сотэрик. Она услышала шаги Хелвис и воскликнула испуганно: – Не уходи! Оставаться одной во мраке, не представляя даже, что вокруг нее, Иде было страшно. – Я здесь, с тобой, – успокоила ее Хелвис. – Только уложу этого разбойника, иначе он не даст нам спать. ... Первые полмесяца Ида провела во тьме. Она жила на втором этаже одной из намдаленских казарм, и первое время, пока Ида не освоилась наощупь в новом своем обиталище, Хелвис жила с ней. На следующий день после визита Хисарны Ида встала на ноги – или скорее на то, что от них осталось. Намдаленские целители – возможно, тот же Хисарна – залечили ее раны, но вернуть утраченное не могло никакое волшебство. Свесив ноги с кровати, Ида осторожно ощупывала их, чтобы понять, сколько потеряла. Левая нога ниже колена была прорезана глубокими бороздами, кусок стопы, и с ним три пальца, отсутствовали. Ида не знала, разрубило ли стопу обломками крыши или плоть спеклась от жара в однородную массу. Она не была уверена, что сможет ходить, но, к счастью, смогла, хотя и заметно хромала. На радостях Ида так резко развернулась на пятке, что заехала Хелвис кулаком в живот. Незрячая, она мало что могла делать, и ей оставалось только говорить. Ида болтала целыми днями, пока ей не стало казаться, что рот наполняется кровью. Самым частым ее собеседником оказалась даже не Хелвис, а Мавия, возлюбленная Тургота. Она была четырьмя годами младше Иды и свято убеждена в том, что Ида жила невероятно увлекательно. – Вот это жизнь, – завистливо вздыхала Мавия, слушая ее рассказы. – Столько новых знакомств, столько приключений. Не то что тут! – Чем тебе здесь не нравится? – опешила Ида. – А, – фыркнула юная намдалени, – скукота. Одни и те же лица кругом. Надоело. – Надоело? – Голос Иды дрогнул. Ей-то самой жизнь Мавии казалась чуть не сказкой. Всю свою сознательную жизнь та прожила во дворце, и, возможно, вправду мало что видела, кроме императорского квартала да походных лагерей. Родители разрешали ей, незамужней, спать с человеком вдвое старше нее, а Тургот готов был на руках носить свою возлюбленную. Имей Ида в ее возрасте все то, что имела Мавия, разве пошла бы она на площадь! Об этом она и хотела ей сказать, но Мавия добавила вдруг: – И еще надоело, что, когда заходишь в лавку, каждый думает, будто ты тупая дикарка, и пытается обдурить. Хоть волосы покрась и так ходи! Хотя по мне и без того видно, что я намдалени. – Не надо красить, – мягко сказала Ида. – У тебя прекрасные волосы, а эти торговцы просто дураки. В конце концов, она решила не сердиться на Мавию. Та была глуповата, балована и не ценила что имела, но Иде казалось, что сердце у нее вовсе не холодное. Тем более что, когда Иду принесли к намдалени, у нее не было никакой одежды, и Мавия отдала ей кое-что из своей. Правда, все ее платья были Иде длинноваты. … Когда ей не с кем было поговорить, она спускалась на первый этаж, в казарму. Поначалу намдалени не понимали, зачем она приходит, и думали, будто ей что-то нужно. Они даже не догадывались, что Иде нужно было просто находиться среди них, что каждый человеческий голос, каждый проблеск тепла был новым огоньком в окружающем ее мраке. Она сидела у стены, не произнося ни слова, не вникая в их речи, и тьма, укрывшая весь видимый мир, отступала. Как Ида была с намдалени весела и дружелюбна, не допуская и мысли о том, чтобы проливать слезы даже во время прощания, так теперь они пытались развлечь и ободрить ее. Скорбь и жалость, тяжкое сострадание только приблизили бы торжество тьмы. И потому намдалени, когда обращали внимание на Иду, чаще шутили и смеялись. Она научилась различать малейшие оттенки их голосов, по шагам узнавала, кто прошел рядом. Теперь, когда Ида не могла видеть, ее внимание распределилось между оставшимися чувствами, и она обнаружила с удивлением, что многих вещей раньше просто не замечала. Не замечала пушистых меховых курток, которые намдалени носили по холодной поре и в которые было так приятно уткнуться лбом. Не замечала крепких жестких ладоней, необыкновенно теплых, из которых не хотелось забирать руку. Не замечала, что от Файярда исходит горьковатый запах дыма, а от Аптранда – запах талой воды, рождающий одновременно мысли о леднике и о весне. Не замечала, что у Ранульфа рубец на запястье, охватывающий руку как браслет – где можно было получить такую рану? Она провела с ними столько ночей – и не знала всего этого, привыкнув доверять глазам. Впрочем, как ни любопытны были ее маленькие открытия, больше всего мечтала Ида снова увидать их. ... Наутро нового дня, очнувшись в привычной уже тьме – освещения в ее комнатах не было за ненадобностью – Ида потянулась открыть ставни. На улицу она выходила редко, ненадолго и всегда в сопровождении Хелвис или Мавии, но любила сидеть на подоконнике, вдыхая холодный воздух. Вот и сейчас она потянулась вдохнуть утреннего мороза – и внезапно яркий свет ослепил ее. Ида зажмурилась, закрыв глаза ладонями – и снова стало темно. Но когда она осмелилась раздвинуть пальцы, свет полился между ними и вновь коснулся ее глаз. – Господи... – простонала она. По щекам заструились слезы. – Фос всепобеждающий, Фос милосердный, благодарю тебя, благодарю тебя, что дал мне увидеть твой свет... Лучи холодного солнца лились с небес, не лаская лица, но рассекая тьму, в которой Ида пребывала последние дни. Она плакала, цепляясь за раму, подставляя лицо этому солнцу, боясь, что, стоит ей отвернуться, как мрак снова укроет ее. От того, чтобы высунуться из окна, удерживала только мысль о том, что она может выпасть – и тогда уж точно ослепнет навсегда. Но милости всеблагого бога на этом не истощились. Через пару дней, когда Ида вновь сидела на подоконнике поутру, ей показалось, будто она слышит в коридоре голос матери. Поначалу она подумала, что бедный ее слух, на который в последнее время свалилась такая нагрузка, взбунтовался и обманывает ее. Но вот дверь распахнулась, и множество голосов заполнило комнату. – Ида! – А вот и она! – Сестрица! – Ида! Она обернулась. Зрение восстанавливалось медленно. Ида едва различала движение и не могла сказать даже, где кто, но голоса родных окончательно убедили ее в том, что это не обман слуха. Первой к ней бросилась мать. Чуть не стащив Иду с подоконника, она обнимала ее и плакала, и Ида, растерянно гладя ее по голове, плакала тоже. Мелитина и Петрина дергали ее за подол, будто желая, чтобы Ида тоже обняла их, и она присела, неловко найдя руками детские головки. Следом за младшими сестрами подошли старшие – Ида обняла и их, прижав их головы к своим плечам – Майя при этом зашипела как потревоженная кошка. – Что такое? – Ида испугалась, что могла случайно заехать ей в глаз. Майя усмехнулась: – А, не обращай внимания. Я немного пострадала, вступившись за твою честь. – В каком смысле? – Перед тем, как идти сюда, мы зашли в твой старый дом забрать твои вещи, и там была эта жирная сука. Мне пришлось пару раз приложить ее лбом о перила. Она сказала, что ты ин... – Не при детях! – возмутилась мать. Ида ощутила несвойственное ей злорадство. Зенону, привыкшую поливать грязью почти все, что видит, обычно некому было проучить. Но куда больше свары с Зеноной ее занимал другой вопрос. – Как вы меня нашли? – Милостью Фоса, не иначе, – раздался ворчливый голос, и Ида притихла, услыхав отца. – Когда этот чертов трактирщик сказал, что ты умерла, я пошел куда он указывал, чтобы достать твое тело и похоронить тебя как полагается. Но тебя нигде не было. Я подумал, что городская стража собрала трупы, и, видит Фос, я осмотрел столько мертвецов, что в ледяном аду их увижу меньше, но и среди них не нашел тебя. Тогда мы с твоей матерью как в чертовой сказке стали расспрашивать ветер и море, луну и солнце, вернее, всех твоих... иностранных друзей, пока не узнали, наконец, что тебя забрали намдалени и что ты жива. А потом мне пришлось валяться в ногах у варваров, чтобы они дали нам увидеться с тобой. Иде подумалось, что отец несколько преувеличивает – вряд ли намдалени требовали бы от кого угодно валяться у них в ногах. Впрочем, для него любая необходимость о чем-то просить варваров была сродни оскорблению. – Я видела много огня, – сказала она, наконец. – Там, на улице, когда я выглянула в окно, все было в огне. Что произошло? – Всеблагой бог разгневался на нас в прошлый год, – запричитала мать, – ведь мы совсем забыли его, предавшись греху, и он покарал нас огнем! – Скорее он покарал маляров пьянством и глупостью, – фыркнул отец. – Полгорода сгорело из-за их гулянки! – А ваш... а наш дом? – Ничего с ним хорошего, – мрачно отвечал отец. – Как и со всем кварталом. Мы сейчас живем у Атрея. – Так переселяйтесь ко мне! – воскликнула Ида. – Ну, то есть не к намдалени, а в мой прежний дом! Ты, Майя, или ты, Гелиана, можете жить там с детьми, да и дяде Атрею будет полегче! Иначе эти комнаты достанутся Зеноне, а я не хочу ничего ей отдавать, – засмеялась она. – Зенона – это та жирная сука? – Ага, – хихикнула Ида. Если Майя с мужем переселятся к ней, Зеноне явно не по душе придется подобное соседство. – Если вы забрали мои вещи, то, наверное, видели мешки в сундуках, так знайте: там золото, больше трех тысяч золотых! Вы можете отстроить наш дом и можете тратить их как свои собственные! Я все равно тратила их весьма глупо, и хочу, чтобы вы ни в чем не нуждались. – Ты ограбила богатый корабль? – невинно спросила Петрина. – Что ты, солнышко. Просто одно знатное семейство щедро наградило меня за то, что я спасла их дочь. – Ида, глазом не моргнув, приписала себе чужую заслугу. Судя по тому, как фыркнул отец, он ей не поверил. Они говорили еще долго – Ида не могла припомнить таких оживленных бесед ни в годы своего детства, ни тем более на семейных праздниках в те дни, когда она уже не жила с родными. Словно тень смерти, коснувшись семейства, сделала их проще и ближе, и даже отец, хоть непрестанно ворчал, казался скорее дружелюбен, чем недоволен. Из ее прежнего дома родные забрали, в основном, одежду, обувь и незаконченные рукоделия, чтобы Иде было чем заняться. К вышиванию ей предстояло притронуться еще весьма нескоро – но возможность переодеться в платья по размеру обрадовала Иду, а пуще того обрадовала лисья шапка, подарок Пакимера – едва получив ее, Ида запустила руки в пушистый мех и больше не вынимала. Прощаясь, родные еще раз пять заверили Иду в том, что, если ей что-нибудь понадобится, она всегда может к ним обратиться. И хотя она сомневалась, что ей может что-то от них понадобиться, ей было радостно оттого, что неловкость, сопровождавшая их общение в последние годы, ушла. А затем началось нечто совсем странное. На следующий день, когда Ида сидела в казарме, Файярд заявил, что к намдалени явился некий Палтчар, сын Сульчу из клана Степной Лисицы и просил передать Иде большой бурдюк «напитка настоящих мужчин», по словам хамора, с пожеланиями скорейшего выздоровления. – Ты же не возражаешь, если я тоже глотну? – уточнил Файярд. – Да нет, – растерянно отвечала Ида, пытаясь вспомнить, кто такой Палтчар, сын Сульчу. Прежде, чем ей это удалось, Файярд, видимо, вскрыл ее подарок и не нашел его нисколько подходящим настоящему мужчине. Намдалени закашлялся, отплевываясь. – Похоже, это их чертов кумыс. Ну и гадость же они пьют, клянусь Игроком! Послышались смешки. И тут память нехотя подсунула ей полустершееся воспоминание. Палтчар был тот пьяный хамор, что осыпал ее золотом на позапрошлый День зимы и которого, до появления в ее жизни уродца Олкима, Ида считала худшим из своих любовников. Иде было так странно, что он не забыл ее и прислал подарок, когда самого ее имени не должен был помнить! В тот же день, вечером, когда она беседовала с Мавией, обнимая лисью шапку, к ней явился еще один гость. – Ида! – радостно воскликнул он, и она узнала голос Элпидия. Кому еще могла принадлежать эта худая длинная фигура, которую Ида едва различала в полутемном дверном проеме. – Привет! – Ида помахала ему рукой, надеясь, что смотрит куда нужно. Элпидий прошагал к ней длинными ногами и опустился на скамью рядом. Ида тепло обняла его и скорее поняла, чем увидела, что юноша покраснел. – Я... это... в общем... господин Нейп хотел узнать, как у тебя дела... то есть я и сам хотел... мы оба хотели, в общем... и он просил тебе передать... ну, то есть я хотел передать... в общем, мы хотели передать – вот держи. – Он что-то сунул ей в руки. Ида ощупала тонкий льняной мешочек. – Это булочки с яйцом и медом, которые готовит моя матушка. И господин Нейпос велел добавить туда зверобой, мяту и пустырник, ведь ты, наверное, страдаешь головными болями. Вряд ли эти варвары хорошо о тебе заботятся. – Сам ты варвар! – возмутилась Мавия. Ида рассмеялась. – Передай господину Нейпу, что меня хорошо лечат и я ни в чем не знаю нужды. И передай твоей досточтимой матушке, что я ей очень признательна. А вот и тебе моя благодарность. – Она притянула его голову к себе и расцеловала – хотела в обе щеки, но случайно клюнула в ухо. Еще через пару дней ее посетила новая гостья. Ида уже довольно неплохо различала очертания предметов, но лиц различать еще не могла, однако голос пришедшей был ей знаком. – Я приветствую тебя, Ида Киннама, от имени моей госпожи, сиятельной Эвфалии Драгацезы, – произнесла молодая женщина, и Ида воскликнула, догадавшись: – Маэджа! Похожая на макуранку прислужница слегка поклонилась. – Моя госпожа просила передать тебе дословно, – она выдержала паузу и затем, не изменив своего отстраненно-вежливого тона, продолжала: – Что, выкусила, тупая шлюха? Я предупреждала, что не стоит водиться с сельской знатью. Пойди ты ко мне в услужение, была бы сейчас цела и невредима. Если бы я могла снять твою тупую башку и приделать на ее место что-то пристойное, я бы так и поступила. Но сейчас я могу только прислать тебе лекарство от любой душевной раны – и ты должна быть мне благодарна, ибо это лучшее вино из моих запасов, которое я хотела откупорить после родов. Посмотри, на какие жертвы я иду ради тебя, чертова потаскуха! Заносите! – Последнее слово Маэджа крикнула уже куда-то в коридор. Три крепкие фигуры – возможно, это были слуги Драгацезов – внесли в комнату огромный глиняный сосуд высотой в человеческий рост и поставили у стены. – Передай твоей госпоже, – развеселилась Ида, – что до родов осталось всего ничего времени, и я уж как-нибудь продержусь до конца зимы, чтобы выпить этого вина вместе с ней. Маэджа снова коротко поклонилась. Но и она была далеко не последней, кто приходил к Иде с дарами в те дни. Халога, хатриши, римляне, трактирщик Мокий, Аргир, адмирал Леймокер – все, казалось, считали своим долгом засвидетельствовать Иде почтение и пожелать скорейшего выздоровления. Даже Мелиссин прислал какую-то беличью муфту. Некоторые подарки были сомнительны, как тот же бурдюк кумыса, но ведь дело было не в них, а в том, что люди, которые и имя-то ее должны были забыть, откуда-то узнали ее беду, нашли для нее время, внимание и добрые слова. Тогда как она готова была всех их бросить! Так думала Ида, рыдая в беличью муфту, и всякому, кто вошел бы сейчас к ней, показалось бы, что она раздавлена горем. Но она не была раздавлена – душа ее словно поднималась после долгого плена, расправляла плечи, разминала кости, и слезы, проливавшиеся из глаз, очищали ее от тяжести и грязи, страха и стыда. Как человеку, оправляющемуся от тяжкой болезни, все казалось ей новым, ко всему подходила Ида с непривычным прежде вниманием, даже робостью. Зрение с каждым днем все больше возвращалось к ней, и она смотрела в дорогие лица и не могла наглядеться. Как прекрасны казались ей теперь намдалени – как в ту далекую весну, когда она еще ребенком увидала их в железе и золоте на площади Паламос. Столь же прекрасен казался дворцовый комплекс в его тихом величии. Снег все же выпал, укрыв сады и дороги, и Ида часто бродила в миндальной роще вместе с Мавией. Она любила эти прогулки, хотя немало уставала от них. Нога, лишившаяся одной из точек опоры, напрягала мышцы, не предназначенные для ходьбы, Ида быстро утомлялась и вынуждена была подолгу отдыхать. Часто по утрам она приходила посмотреть на тренировки наемников. Слуги расчищали учебные поля от выпавшего снега, и скакать на лошадях можно было довольно свободно. Больше всего ей нравилось наблюдать за хатришами. Эти потомки видессиан и хаморов отличались удивительной дерзостью, порой граничащей с безумием – и в то же время трудно было найти людей более здравомыслящих и трезвых. Иногда казалось, будто они только и делают, что страдают какой-то ерундой, но плоды их странных усилий часто оказывались достойными похвалы. В то утро хатриши и намдалени занимались вместе – на поле установили десятки соломенных чучел, и лучники расстреливали их прямо на скаку. Делали они это зачастую диким образом, не то рисуясь, не то развлекаясь. Вот Геза Катона, свесившись почти под брюхо лошади, пустил сразу три стрелы. Вот Бела Холлаи, сидя в седле спиной вперед, обернулся и выстрелил так быстро, что Ида едва заметила его движение. Стрела впилась чучелу прямо в середину головы. Вот еще один хатриш, которого она не знала, приподнялся в стременах, натягивая лук, но выстрелить не успел – правое стремя внезапно съехало вместе с седлом и подпругой, наемник рухнул наземь. Ида бросилась было к нему, но командир хатришей – сегодня это был не Пакимер, а Вираг Тордаи, которого Ида знала довольно плохо – только рукой махнул. – Оставь его. Ты едва оправилась, а это просто вывих. Пара таких падений любого научит проверять подпругу перед выездом. Когда из несчастных чучел достали стрелы, настал черед намдалени разделаться с ними. Что-то тревожно царапнуло сердце Иды при виде набирающей разбег конницы. Царапнуло – и пропало. Ей больше нечего было здесь бояться, ведь это был ее мир. Сотэрик, подражая хатришу, приподнялся в стременах и вскинул копье с буйным весельем – он первым врезался в несчастную мишень. Во все стороны полетела солома. Хохоча, намдалени остановили лошадей и принялись вытряхивать ее из волос и одежды – не в первый раз видела Ида, как легко и послушно останавливаются могучие кони, недавно несшиеся вскачь. Сотэрик, забавляясь, прокрутил над головой копье, украшенное зеленым флажком у наконечника – тяжелое древко ходило в его руках, будто ничего не весило, и Иде было радостно смотреть на его веселье. Поняв, что никто больше не собирается носиться на лошадях, она помахала ему рукой, и Сотэрик подошел к ней. На щеках его горел румянец от мороза и скачки, и Ида, как в прежние времена, крепко обняла его и горячо поцеловала и, забавляясь, лизнула в шею под ухом. Сотэрика, впрочем, не обрадовала ее внезапная любвеобильность. Он отстранил Иду и произнес довольно резко: – К чему эти заигрывания? Ты же невеста. Если хочешь посмеяться – ищи другого дурака. От его слов Ида совершенно растерялась. За прошедшие дни она и думать забыла о свадьбе и не знала даже ни где Далассин, ни что с ним. Среди всех, кто почтил ее вниманием, его не было, Ида не получила от жениха ни подарка, ни известия. Сама мысль о том, чтобы выйти замуж, сейчас казалась ей странной. Поняла она, впрочем, и то, что для наемников это было неочевидно: они и вправду могли думать, что она все еще невеста. – Ты давно меня знаешь, – покачала головой Ида, – как ты можешь так говорить? Разве я настолько жестока, чтобы смеяться над тобой? Никакая я не невеста. Иди ко мне. На миг в его взгляде мелькнуло недоверие, быстро сменившееся торжеством. Сотэрик схватил Иду в объятия и прижал к себе так крепко, будто давно нуждался в ней и только теперь обрел. ... Снег, которого этой зимой было так немного, постепенно таял. Наступала весна. Ее предчувствие наполняло Иду новым радостным возбуждением, из-под иглы ее выходили певчие птицы и цветущий миндаль. Император велел Драксу возвращаться в столицу – позволять намдалени сидеть на золотых копях дольше, чем того требовала погода, не входило в его замыслы. Их место надлежало занять римлянам и хатришам. Из римлян Автократор оставил в столице только их командира, Марка Скавра, занимавшего еще и должность эпаптеса при дворе. Прощаясь с Идой, Лаон Пакимер сказал не то шутливо, не то с затаенной надеждой: – Надеюсь, когда мы вернемся, ты все еще будешь тут? – Куда же я от вас денусь, – засмеялась она. Через месяц после отбытия римлян и хатришей вернулся Дракс. Намдалени возвращались на перевозочных судах, но, как то было в имперском обычае, их сопровождали военные корабли Леймокера. Как считалось – чтобы защитить в случае неожиданного морского нападения. Но Ида думала, что во многом и для того, дабы у намдалени не возникло искушения поддаться пиратским наклонностям. Среди галер шла и «Золотоносная жила». Нос ее был выполнен в виде обшитого железом треугольника. ... То ли в благодарность за возвращение Кизика, то ли чтобы не обижать наемников явным недоверием Император решил устроить Драксу поистине пышное возвращение. Сам Автократор в сопровождении всех своих офицеров вышел на площадь Паламос, и народ, предчувствуя зрелище, потянулся следом. Ида все стояла на берегу, чтобы сопроводить войско до самой площади, и еще множество зевак столпилось в порту, глазея на флотилию вместе с ней. В такой толпе наемники, конечно, не разглядели бы ее. Когда намдалени стали сходить на берег, ведя коней в поводу, толпа хлынула к ним, разразившись рукоплесканиями. Ида хлопала до онемения ладоней, как в тот далекий день, когда точно так же приветствовала их на площади Паламос. – Дорогу! Дайте дорогу! Это был один из имперских глашатаев. На сей раз громовой голос вполне подходил ему – это был могучего сложения человек с такими густыми бровями, что лицо его казалось злым. Толпа раздалась, но не слишком широко. Глашатай подошел к Драксу и что-то сказал ему. Барон, ведущий лошадь в поводу, усмехнулся и вскочил в седло. Должно быть, Император велел передать, что намдалени должны въехать в город как можно торжественнее. Если бы Ида не стояла так долго на берегу, верно, уже не доплелась бы до площади. Но изувеченная нога за время ожидания отдохнула, и Ида похромала вперед довольно бодро, не желая упустить из виду начало шествия. Сейчас она сама не отказалась бы от лошади. Баили, ехавший в первых рядах, отсалютовал ей. Ида в ответ прижала обе ладони к сердцу. Помост, на котором расположились Император с его вельможами и военачальниками, находился почти у самого Вехового камня. Императора Ида видела нечасто и в последний раз – на коронации. Тогда, правда, толпа быстро его заслонила. Впрочем, в тот день и без Императора было на что взглянуть: Ида сомневалась, что ей когда-нибудь еще доведется увидеть намдалени, простирающихся на земле. Среди стоявших на помосте она заметила Аптранда и Сотэрика. С расстояния трудно было различить выражение их лиц, но ей показалось, будто Аптранд выглядит еще мрачнее обычного. Должно быть, решила Ида, он завидует Драксу – ведь их самих после победы над Ономагулом не встречали такими почестями. Хотя чему завидовать, подумалось ей, ведь эти самые люди чуть не разорвали Аптранда на части три года назад – и без раздумий разорвут Дракса, если какой-нибудь монах укажет на него с криком «еретик!». Сам барон взирал на толпу довольно равнодушно, хотя, судя по его осанке и развороту плеч, всеобщее ликование тешило его самолюбие. Но вот Дракс повернулся – и встретился взглядом с Идой. В светлых глазах, не дававших обычно прочесть ни одной его мысли, мелькнуло удивление – немудрено! Ведь барон думал, что она вышла замуж и давно уехала из столицы. Но кроме удивления, Ида видела в его взгляде что-то еще. Она видела радость. Дракс криво усмехнулся, приветствуя ее, и Ида улыбнулась в ответ. И сам Фос на своем сияющем престоле, казалось, улыбнулся вместе с ней.