Сборник миников

В башне зала наказаний сегодня всего три пленника. Один бессовестно дрыхнет в своей клетке, двое других сидят, бессмысленно глядя перед собой. Когда входит Юэ Гуан, оба бледнеют, поспешно вскакивают и неумело кланяются. Видно, что боятся. Юэ Гуан вздыхает и медленно идет вдоль клеток, совершенно блядски покачивая бедрами. Пальцами левой руки он при этом небрежно ведет по прутьям, издавая тихий дребезжащий звук, от которого последний спящий пленник просыпается и отшатывается, глядя почти с суеверным ужасом. – Вы что, меня боитесь? Разве я монстр какой-то? – мягко смеется Юэ Гуан, прикрывая рот своей изящной тонкой ладонью. В высокие окна зала врывается обжигающе яркий солнечный свет, делая Юэ Гуана с его золотыми волосами и золотыми доспехами похожим то ли на спустившегося к людям небожителя, то ли на сверкающий приз в некой игре. В столбах света кружатся маленькие золотые пылинки, придавая его и так величественной фигуре мягкий сияющий ореол. Если бы Гуй Мэй уже не любил его до безумия, то точно влюбился бы сейчас. Даже пленники оседают на пол. Впрочем, эти-то скорее в бессмысленных попытках разжалобить, чем от восторга. – Эй ты, – Юэ Гуан досадливо щелкает пальцами, призывая своего ученика, имя которого никак не может запомнить. Или и не хочет. Впрочем, тот и без того смотрит с неприкрытым жадным восхищением, боясь пропустить хоть движение своего кумира. – Позови Призрака, пора начинать. – Я здесь давно уже, – проявляет свое присутствие Гуй Мэй, лениво выходя из теней. Он стоит на небольшом балкончике, карнизом нависающим над залом, и наблюдает сверху. – Не спустишься? Юэ Гуан призывно изгибает бровь и улыбается так, словно вокруг никого и нет. Но Гуй Мэй лишь качает головой. Нет смысла, Юэ Гуан и один справится. Пленники довольно жалкие и уже напуганы до дрожи. У зала наказаний очень плохая репутация. Юэ Гуан фыркает и начинает. – Господа, вы ведь сами знаете, почему здесь оказались, – голос Юэ Гуана мягкий, словно мурчание кота, но это никого не обманывает – пленные сжимаются в своих клетках еще больше, пытаясь стать незаметными. – Неужели вы думали, что можно безнаказанно украсть у Духовного Зала кости и продать на аукционе? Признаю, вы заставили нас с Призрачком побегать. И, кажется, я задолжал вам свою благодарность. – Старейшина Хризантема, пожалуйста, не надо! – один из пленников в ужасе падает на колени и умоляюще тянет руки. Юэ Гуану это нравится. Он заливисто хохочет и делает знак своему ученику вывести пленного из клетки. Тот бессильной изломанной кучей падает у ног, порываясь поцеловать Юэ Гуану сапоги. Это зря – Юэ Гуан донельзя брезглив и ненавидит чужие прикосновения. – Фу, какая мерзость! Ты испачкал мои ноги своими грязными слюнями!!! – Юэ Гуан кривится и с видимым наслаждением пинает пленного носком вышеупомянутого сапога в лицо. – Как отвратительно! Юэ Гуан уже не пытается казаться добряком. Его медовые глаза суживаются от злости и едва сдерживаемой ярости. Когда он призывает дух, все против воли задерживают дыхание. Кто-то от ужаса, кто-то от предвкушения. Гуй Мэй так и вовсе откровенно любуясь. Фиолетовые с золотом лезвия в форме лепестков разлетаются по залу. Они легко разрезают металл, ломая золотые клетки. Гуй Мэй вздыхает про себя – опять покупать новые, второй раз за месяц. Между тем, понукаемые лезвиями, пленники сбиваются в кучу посреди зала. Юэ Гуан пробно взмахивает рукой, рассекая перед собой воздух, и поток лезвий повторяет его движение, небрежно разрезая наискосок плоть пленных. Те орут от неожиданности и боли, и Юэ Гуан снова косо улыбается, продолжая допрос. – Где духовные кости? Куда вы их спрятали, ублюдки? – Пожалуйста, старейшина, мы все расскажем! – Конечно, расскажете, – голос Юэ Гуана снова притворно ласковый и льется медом. Лезвия кружат вокруг пленных, иногда небрежно царапая и отлетая. – Но не так сразу, надо же растянуть удовольствие. Небрежное движение ладони, и лезвия, проткнув пленникам плечи, вздергивают их, приколачивая к специальным перекладинам на высоте человеческого роста. Теперь они пришпилены и распяты перед Юэ Гуаном, как бабочки в коллекции безумного собирателя. Один уже ничего не соображает и лишь тупо орет от боли и страха, второй тихо рыдает, давясь слезами и соплями, а третий запоздало и торопливо бормочет молитвы духу ангела. Гуй Мэй зевает от скуки. Люди все такие одинаковые. – С кем же я поиграю первым? – мурлычет Юэ Гуан, наугад тыча пальцем в одного. Улыбается и коротко командует ученику: – Заткни ему рот! Ученик недоуменно распахивает глаза и ощутимо колеблется: – Учитель, но как он тогда нам все расскажет? Своих учеников Юэ Гуан, как правило, четко делит на два типа – красивые и талантливые. Заканчивают обучение у него только талантливые, но снова и снова находятся желающие улучшить свой статус, затащив старейшину в постель. Этот паренек явно из таких – огромные лучистые глаза, прямой красивый нос и все выражение смазливого личика настолько слащавое, что у Гуй Мэя при взгляде на него першит в горле от сладости. Юэ Гуан вздергивает брови, и пацан поспешно бежит делать, что приказано. Пленник с заткнутым ртом некрасиво пучит глаза и дергает головой, пытаясь что-то сказать. Вероятно, пытается выдать все, что знает, и жалеет, что не рассказал раньше. Юэ Гуан хихикает и снова небрежно машет рукой, словно отгоняя мошкару. Лезвия облепляют пленного и, быстро скользя, избавляют его от одежды. Не очень аккуратно – местами лезвия вспарывают кожу, но Юэ Гуану все равно. Он беспечно поджимает губы и насвистывает легкомысленный мотивчик песенки про любовь. – А я ведь давал тебе возможность все рассказать. Жаль, что ты ее не использовал. Лезвия хризантемы с жадным чавканьем вгрызаются в плоть, проникая под кожу. Под кожей они проходят, образуя извилистые замысловатые дорожки. Каждый раз узор разный, но всегда немного рваный – Юэ Гуан слишком нервно дергает руками, и иногда лезвия выныривают из-под кожи, оставляя неровные кровавые кратеры. Пленный бьется, до синевы напрягая мышцы, пытается увернуться и безостановочно и совершенно бесшумно из-за кляпа орет. Его босые тощие ноги судорожно молотят воздух, словно взбивая его. – Мы не успели продать кости! – Они спрятаны в городе, я скажу адрес! Подельники бедняги уже не ломаются и выдают все практически сразу, Юэ Гуан даже грустнеет от того, насколько быстро они сдаются. – И ради этого я вставал утром? Какая тоска… Отозвав дух, Юэ Гуан отворачивается и небрежно делает ученику знак разобраться с этим самому. Он даже успевает сделать несколько шагов к выходу, когда один из пленных рычит и кидает что-то ему в спину. – Сдохни, мерзкая тварь!!! Пальцы Гуй Мэя до синевы впиваются в перила его балкончика, но он пока не вмешивается. Юэ Гуан разворачивается. В лицо ему летит небольшая самодельная бомба. Совершенная мелочь для титулованного старейшины, но Юэ Гуан расплывается в улыбке и не уклоняется. На секунду его окутывает облачко взрыва, а когда дым рассеивается, на его лице видна кровь. – Это все? Пленники жалко сморщиваются от ужаса, особенно тот, что кинул бомбу. Очевидно, он ожидал более впечатляющего результата. Юэ Гуан запрокидывает голову и громко безумно хохочет. Гуй Мэй наверху вздыхает и морщится. Началось. Вот идиоты. Эту тайну зала наказаний не знает никто, кроме Гуй Мэя и двух верных смотрителей зала, уже давно ко всему равнодушных и, на всякий случай, с отрубленными языками. Именно эти двое всегда выносят трупы и все, что осталось, и каждый раз отмывают зал. – Еще раз спрашиваю – это все? Глаза Юэ Гуана стремительно темнеют, становясь из солнечно-медовых практически черными. Очерченный темной помадой угловатый рот жадно дрожит, и Юэ Гуан часто и быстро облизывает губы. Рана на щеке совсем небольшая, скорее царапина, но Юэ Гуан подцепляет ее края остриями своих латных перчаток, расширяя. И снова безумно смеется. Боль и кровь – единственные вещи, способные его возбудить. Физически. В самом грязном смысле. Гуй Мэй тихо выдыхает сквозь зубы и прикрывает глаза. Видеть любимого таким всегда немного неприятно. Зато, благодаря этим болванам, у Гуй Мэя будет незапланированный секс. Лезвия хризантемы порхают вокруг пленных, все больше ускоряясь, отсекая иногда небольшие шматки плоти. Юэ Гуан запрокидывает голову и длинно протяжно стонет. Затем снимает латную перчатку и протягивает руку в водоворот лезвий, нанося порезы и себе. Гуй Мэй отворачивается. Не хочет смотреть, как на белой любимой коже расцветают кровавые цветы боли. Когда это началось? Кажется, Юэ Гуан всегда был таким. Но если в пятнадцать парные порезы кажутся довольно романтичной идеей, то в семьдесят хочется уже совсем другого. По крайней мере, ему. На их телах и так не одна сотня парных порезов. А Юэ Гуану хочется еще больше крови и боли. Обиженно дребезжа, падает на пол золоченый нагрудник. Нарукавники, защита голени, рукавицы, сапоги… – Учитель, позвольте, я помогу вам раздеться! – подобострастно лепечет ученик и тянет руки. Дурак. – Не смей прикасаться! – Юэ Гуан действительно ненавидит чужие прикосновения. – Только один может меня трогать. Он призывно смотрит вверх, на Гуй Мэя, усмехается, слизывает кровь с ладони и гладит себя по торсу. На нем только тонкая шелковая рубашка. Юэ Гуан оглаживает себя, теребит острый сосок, и зовуще обводит языком губы. Чертов развратный демон. Но Гуй Мэй лишь деланно зевает и, подперев голову рукой, усмехается сверху. Спускаться к нему пока опасно. Пленные однообразно уныло орут, и Юэ Гуан резко вырывает обоим языки. – Орать в этом зале могу только я, мальчики. Юэ Гуан усмехается и облизывает окровавленное лезвие. Ведет им по шее вниз, вспарывая собственную кожу. Юэ Гуан закрывает глаза и длинно жалобно дышит через нос. В этот момент он кажется трогательно беззащитным и почти невинным. А потом лезвий становится все больше. Они хаотично носятся по залу, пронзая тела. Достается и самому Юэ Гуану, и Гуй Мэй напряженно следит, чтобы этот извращенный придурок не навредил самому себе по-настоящему. Лезвия, летящие в жизненно важные органы, натыкаются на мгновенно возникающие призрачные огни и меняют траекторию. – Учитель, пожалуйста, не надо! Смазливый юэгуанов ученик забился в угол и дрожит. Его лицо белее снега, в голубых полупрозрачных глазах стоят слезы. Он смотрит на изрубленное мессиво у ног Юэ Гуана, еще недавно бывшее людьми, смотрит на окровавленного Юэ Гуана, самозабвенно надрачивающего в побуревший от крови кулак. И ученичка грязно пошло тошнит. – Ну что ты, – усмехается Юэ Гуан. – Разве я монстр какой? Он обводит пальцами красивое заплаканное юношеское лицо и медленно распарывает пуговки на его рубашке, распаковывая ученичка, словно подарок. Тот лишь мерно дрожит и от ужаса бормочет молитвы. А ведь еще недавно так стремился залезть учителю в штаны. Уже, очевидно, не хочет. На тонкой юношеской коже кровоподтеки смотрятся особенно неуместно. Юэ Гуан с улыбкой рассекает ученику мышцы, прижимается всем телом и похабно трется, мешая свою и его кровь. На стройном красивом теле распускаются кровавые цветы хризантемы. Ученик уже не кричит, а жалко хватает ртом воздух, захлебываясь собственными слезами. – Ты у меня такой красивый мальчик. Я сделаю тебя еще красивее. Гуй Мэй старается не смотреть. Это чертовски неправильно, грязно и извращенно. Так не должно быть. Скорее всего, Юэ Гуан давно и сильно психически болен, но Гуй Мэй лично вырвет сердце любому доктору, рискнувшему поставить диагноз. Ученик оседает у ног беспомощной окровавленной куклой. И теперь Юэ Гуан, наконец, готов. Он мелко часто дрожит, дышит с трудом и тянет к Гуй Мэю изрезанные ладони. Когда Гуй Мэй спрыгивает, Юэ Гуан бессильно оседает на его руках, позволяя делать с собой что угодно. Таков их давний договор. Особенность их связи. Юэ Гуана возбуждает только боль и кровь. Гуй Мэя возбуждает только Юэ Гуан. Гуй Мэй жарко и обреченно нежно целует губы, чувствуя на них железистый запах чужой крови. Юэ Гуан чуть заметно морщится. В уголках зажмуренных глаз собираются вредные стрелочки морщинок, и Гуй Мэй долго и сладко целует каждую из них. Он любит неторопливо и нежно, ровно так, как Юэ Гуан ненавидит. Оглаживать пальцами острые скулы, целовать бесконечно его всего, не спеша спускаясь вниз. Белая длинная шея, худощавая грудь, острые позвонки на спине. Гуй Мэй любит до безумия, до дрожи в пальцах. – Давай уже, найди своему рту применение получше, – шипит Юэ Гуан. Но Гуй Мэй не слушает. Сейчас ведет он, так как хочет. Мучительно нежно, медленно и тягуче. Вкладывая в поцелуи все, что никогда не произнесет вслух. Он хотел бы, чтобы Юэ Гуан был нормальным. Чтобы у них была обычная семья. Заниматься любовью по вечерам. Просыпаться утром и видеть солнечные блики в золотых волосах. Вместе готовить ужин и решать, какой стол поставить в гостиной. Если бы это было возможно. – Люблю тебя, – шепчет Гуй Мэй, укладывая его на диван. Юэ Гуан вздыхает и закатывает глаза. Он всегда ворчит. Он предпочел бы, чтобы его схватили за волосы, вдавили лицом в пол и жестко оттрахали. А не растягивали бесконечно и осторожно, словно драгоценность империи. – Да давай уже! Скосив глаза, Гуй Мэй видит в отражении, как лезвия хризантемы все еще потрошат безжизненной куклой повисшее в воздухе тело юэгуанового ученика. Сам Юэ Гуан улыбается и прижимается ближе. Запрокидывает голову под поцелуи и ведет пальцами по спине Гуй Мэя, выписывая узоры, наверняка очерченные кровью. Гуй Мэй неторопливо входит и медленно движется, старательно глядя только на него, не отводя глаз, словно в мире больше нет ничего, кроме них двоих. И уже кончая, на самой грани оргазма, слышит шепот куда-то в волосы, слишком громкий, чтобы быть реальным, слишком честный, чтобы быть ложью: – Только тебя люблю…