Цена вечности: Сумрачные лабиринты

— Что от меня требуется? — Эскель встал из-за стола следом за чародеем, по лицу которого разлилось удовлетворение. — Пока немного, — Зэмистокльз сделал знак следовать за ним. И снова потянулись бесконечные коридоры, ведущие в неизвестном направлении. В тишине раздавались только шаги чародея, ведьмаки не издавали ни звука. Эскелю было не по себе рядом с человеком, погруженным в странное, неестественное оцепенение. Он задумался, остался ли в нем разум или Зэмистокльзу служила бесчувственная оболочка, и невольно ощутил жалость. Никто не должен существовать в таком состоянии, никто не заслуживал подобного даже в качестве наказания. Эскель не верил в богов, не верил в высшие силы, мстящие за прегрешения, но сейчас пожалел об этом. Надеясь на их существование, он мог бы вознести молитвы и надеяться, что они будут услышаны. Он бы горячо молился, чтобы Зэмистокльз умирал как можно медленнее и мучительнее. Желательно от его рук. — Оружие ты мне не вернешь, так? — уточнил он, отвлекаясь от размышлений. Опасно было погружаться в состояние ненависти рядом с чародеем, который мог чувствовать его настроение. Опасно даже думать о таком. — Здесь оно тебе не понадобится, — Зэмистокльз не повернул головы. — А когда я закончу, ты сможешь забрать свои вещи. Не хочу давать повод для недоверия. — Смотрю, ты никому не доверяешь, — усмехнулся Эскель. Требовалось как можно больше узнать о чародее, а значит, придется разговаривать с ним, пусть от этого и становилось тошно. — Ни слугам, ни собратьям. — Собратья! — фыркнул Зэмистокльз. — Собратья установили для самих себя правила, которые мешают прогрессу. И не желают этого понимать, а когда поймут, будет слишком поздно. Поэтому вместо них приходится работать мне. — Совсем одному? — А что тебя смущает? — в голосе Зэмистокльза слышалась насмешка. — Ведьмаки, например, всегда работают одни. Почему бы и мне не попробовать? — Ты не ведьмак. — Эскеля почти рассмешило сравнение, но он сделал над собой усилие и совершенно серьезно продолжил: — И дело, которое ты замыслил, требует много сил. — Верно, — Зэмистокльз искоса взглянул на него. — Я не всегда был один. Среди чародеев есть те, кто разделяет мои взгляды, но почти всем нужны какие-нибудь наработки, чтобы увериться в реалистичности моих предложений. Скептицизм свойственен науке, но временами создает проблемы, господин ведьмак. — И неужели никто ни разу не захотел тебе помочь? — продолжал расспросы Эскель. Если здесь мог появиться еще один чародей, об этом следовало знать. — Тебе кто-нибудь помогает? — Не сейчас, — Зэмистокльз, казалось, был недоволен вопросом. — У меня был… ученик. Одно время. Прекрасный, подающий большие надежды. Эймерай. Он работал увлеченно, как и я, но слишком любил деньги. — Я думал, это нормально для чародея, — обронил Эскель. — Но не для ученого, — голос Зэмистокльза становился все более неприятным. — Он не смог выбрать между наукой и золотом. Пытался работать над моими идеями и одновременно зарабатывать на стороне. Подвел меня. Привлек внимание тех, кто был опасен. — Все-таки ты кого-то опасаешься? — немедленно заинтересовался Эскель. — Уже нет, — улыбнулся Зэмистокльз мертвой улыбкой. — Я сумел обратить угрозу себе на пользу, но все могло обернуться иначе из-за глупости мальчишки. И мне пришлось поступить с ним жестоко. Не люблю, когда в планы вмешивается непредвиденное. А он был хорош, этот Эймерай. — Что с ним случилось? — уже предполагая ответ, Эскель слушал рассеянно, больше следя за дорогой. — Пришлось превратить его в пепел, — холодно отозвался Зэмистокльз. — Он мог получить многое, но не хотел ждать, и от него осталось только кольцо с аметистом, которое так шло к его глазам. Я часто вспоминаю о нем… — Сожалеешь? — Эскель не сумел скрыть неприязнь. — Нет, — отрезал Зэмистокльз. — Нужно уметь выбирать главное и жертвовать личными привязанностями. Эймерай не знал, что такое верность, и поплатился, а я осознал, что и лучшие из людей не понимают значения этого слова. Здесь нужен не разум, но инстинкт, нечто глубинное, сокрытое в самой сути… В этом отношении грачи куда выше нас. — Грачи? — Эскель от неожиданности уставился в спину Зэмистокльза. — Именно, — подтвердил тот спокойно. — Вот кому ведома верность в ее истинном, высшем значении. Они привязываются к одному объекту и уже никогда не покидают его. Как, впрочем, и большинство врановых. Видел ли ты среди людей такую верность? Вероятно, тебе, как ведьмаку, данное понятие вовсе не близко. Эскель смолчал. Он мог бы поведать о верности и чести, но Зэмистокльз не имел права слышать этого. Откровенность чародея слегка удивляла, и он спросил напрямик: — Зачем ты мне все это рассказываешь? — Длительное одиночество располагает к общению, — зло усмехнулся Зэмистокльз. — А мы с тобой теперь почти… коллеги. Судя по тому, как он выплюнул последнее слово, осознание последнего немало его расстраивало. Заметив, как испортилось настроение собеседника, Эскель почел за лучшее замолчать, отметив, что телохранитель, видимо, находился в таком состоянии, что поддерживать разговор не может. Остановившись в тупике, Зэмистокльз шепнул что-то себе под нос, и перед ним возник новый проход. На стенах здесь висели фонари, которые можно было зажечь. Но чародей, сопровождаемый магическим шаром, этим не озаботился. Эскель внимательно следил за ним, стараясь запомнить порядок действий и направление, хотя сильно сомневался, что все это ему пригодится — ход скрывала магия, которой он не владел. Новый коридор привел в лабораторию, как и полагалось, уставленную колбами, ретортами и перегонными кубами. В центре возвышался стол, очень похожий на столы для Испытаний Каэр Морхена. Эскель удержал вздох. В груди заныло. Только этого не хватало. Черта с два он сюда ляжет. Будто прочитав его мысли, Зэмистокльз скривил губы. — Он не для тебя, не беспокойся. Как любопытно на него реагируют ведьмаки. Сейчас я возьму только образцы материала, чтобы иметь представление об особенностях твоего организма. Нужно подготовиться, я не хочу навредить. Он действительно проделал только безболезненные манипуляции — взял кровь, залезая иглами в глубину тела, надевал какие-то браслеты и даже обруч на голову, что-то измерял и записывал. Все это время телохранитель истуканом стоял в углу. Он снова накинул капюшон, скрывая лицо, и Эскелю стало заметно легче. Вид обезумевшего ведьмака беспокоил и тревожил гнев, который редко выходил на поверхность. Эскель давно относился ко всему происходящему с изрядной долей равнодушия и покорности судьбе, но увиденное сегодня по-настоящему потрясало. Он привык относиться к ведьмакам как к исчезающему виду, который рано или поздно, ко всеобщей радости, затеряется среди людей, а потом и воспоминания о них сотрутся, а потому при виде чародея, одержимого идеей возродить ведьмаков или заново создать что-то подобное, становилось тошно. — Не могу предложить тебе прогулку на свежем воздухе, — пробормотал Зэмистокльз, быстро расставляя на столе пробирки и полностью увлекаясь предстоящей работой, — но катакомбы полностью в твоем распоряжении. — Полностью? — удивился Эскель. — Даже не отправишь со мной своего слугу? — Ни к чему, — отмахнулся Зэмистокльз. — Я же сказал, самостоятельно ты отсюда не выберешься. — Словно вспомнив о чем-то, он достал из складок одеяния камень глубокого зеленого цвета. — Если заблудишься и не вернешься до полуночи, я тебя найду. — Как я узнаю, что наступила полночь? — Эскель мельком взглянул на глухие стены. — Если камень потемнеет, значит, уже полночь. — Зэмистокльз отдал кристалл и раздраженно отвернулся, всем своим видом требуя не мешать ему. — Ступай, мне нужно работать. Эскель не мог не порадоваться предоставленной свободе. У него появилась возможность исследовать катакомбы и даже попробовать найти другие помещения. Или понять, как работает скрывающая коридоры магия. Словам чародея он не верил. Коридоры встретили его гулкой тишиной и абсолютным мраком. Мелькнула мысль вернуться в лабораторию за свечой, но тут же он вспомнил, что на стенах висели фонари. Вспыхнуло Игни, освещая рыжим пламенем неровности стен. Через десяток шагов нашелся и железный цилиндр с запыленным огарком свечи. Спрятанный за мутным стеклом огонь светил ровнее, но почти не разгонял сумрак. Ведьмачьему зрению, впрочем, хватало. Эскель неспешно отправился по переходам, запоминая дорогу и осматриваясь по сторонам. Сплетение ходов не позволяло держаться одного выбранного направления, а неизвестное назначение катакомб запутывало дело. Он не встретил ни одного помещения, ни даже тупика, подобного тому, сквозь который провел его Зэмистокльз. В тишине и одиночестве снова всколыхнулись непрошенные мысли, вызванные напыщенными словами чародея. Верность идеям, ради которых можно убить ученика и соратника. Верность, которая походя губит людей. Эскель вспомнил бессмысленный взгляд незнакомого ведьмака, телохранителя Зэмистокльза, и почувствовал, как внутри зарождается гнев. Он всегда прекрасно управлял своими чувствами, но этот взгляд лишил его самообладания. Зэмистокльз сокрушался о жертвах, которые приносились на столе для испытания травами, но сам был готов принести куда больше во имя своих замыслов. Что бы он ни говорил, сейчас Эскель ясно осознал — Зэмистокльз хотел не процветания человечества, не освобождения его от чудовищ, а власти и славы, и ради этого он был готов пойти на что угодно. Эскель вздохнул. Все как обычно: красивые речи, прикрывающие грязную суть. А туда же, еще и грачей приплел. Чародеи никогда не менялись. Эскель не любил чародеев еще со времен своей юности. В Каэр Морхене они были отдельным сословием, отрезанным от основной массы ведьмаков, и тем более, учеников. Глядя издали на их изысканные одежды, мелькавшие иногда в коридорах, он испытывал только тревогу, идущую из глубин его естества. Страх, порожденный испытаниями, навсегда въедался во всякого, прошедшего их, и соотносился с тонким ароматом, окутывавшим чародеев, с шелестом их одежд, с внимательным, холодным взглядом. Этот болезненный страх приходилось изживать долго. В крепости его заглушали выматывающие тренировки, но на большаке он вспыхивал всякий раз при виде надменной осанки и тонких пальцев, приученных к ловкому складыванию замысловатых комбинаций. Эскель избавился от такой реакции за четыре года. Весемир говорил, это очень короткий срок, и с усмешкой добавлял, что сам так и не изжил подспудного ужаса. И потому Эскель никогда не понимал Геральта. Да, Йеннифэр была впечатляющей женщиной, красивой и притягательной, но он всегда помнил, она — чародейка. Непредсказуемая и опасная. Эскель подозревал, что именно это и толкнуло к ней Геральта. Он мог понять своего брата, но сам никогда в жизни не приблизился бы к такой особе. Наверное. Скорее всего. Он тряхнул головой, прогоняя досужие размышления. Вряд ли ему грозило подобное внимание. В темноте, куда не доставал свет фонаря, что-то шевельнулось. Повинуясь первому порыву, Эскель бросился на звук. Тощая фигурка метнулась в сторону, но двигалась слишком медленно. Облитая светом фонаря, она вскрикнула, блеснула обезумевшим взглядом и побежала прочь, наполняя коридор шлепаньем босых ног. Эскель настиг ее в два прыжка. Повалил, стараясь скрутить руки. Фонарь упал, покатился в сторону, зазвенев на камнях, изумруд отлетел к стене. Девчонка. Совсем юная, грязная, как лешачиха, в обрывках одежды. Она скалилась, пытаясь укусить его, пиналась и выворачивалась, но не издавала ни звука. — Ты откуда? — выдохнул он, прижимая ее ноги коленом и перехватывая тощие запястья одной ладонью. Девчонка затихла на миг, будто прислушиваясь к звукам человеческого голоса, а потом рванулась вперед, стараясь укусить. Эскель отшатнулся, встряхнул ее, подавляя желание образумить хорошей оплеухой. Казалось, от удара она развалится на части. — Я не причиню вреда, — он старался говорить спокойно, надеясь на ее рассудок. Она не слушала, билась и извивалась безмолвно и отчаянно. Эскель поднялся на ноги, вздернул ее за собой. Ее колени покрывали свежие ссадины и поджившие царапины, лохмотья почти не скрывали выступающие кости, потрескавшиеся ступни оставляли едва заметные кровавые следы. Он плохо понимал, что с ней теперь делать. Отвести к чародею? Вряд ли тот отнесется к ней с должным вниманием, если вообще не убьет, не пожалел же он своего ученика, помешавшего планам. — Умеешь говорить? — хмуро спросил Эскель. Девчонка смотрела на него исподлобья, как зверек, и точно так же показывала зубы. Он почувствовал чужой взгляд из темноты, такой же, как на каменной лестнице, опасный, смертоносный, и тут же выпустил ее перед лицом новой опасности. Она резво шмыгнула вдоль стены и скрылась во тьме коридора. Где-то вдали послышался хруст камня. Эскель заметил, куда ведет цепочка ее следов, и решил позже осмотреть это место. Если безумная девица могла пользоваться ходами, значит, и он сможет. Нужно будет поискать ее следы. Из темноты выступил телохранитель Зэмистокльза. Как и раньше, его полностью укрывал плащ. Освещенный тусклым светом с пола, отбрасывая на стену и потолок длинную тень, он казался скорее зловещим призраком, нежели живым человеком. — Чего тебе? — Эскель подавил инстинктивное стремление отдвинуться подальше. Телохранитель молча навел палец на изумруд, валявшийся неподалеку от фонаря. Почерневшие грани камня отражали свет, отбрасывая блики. На перчатке едва заметно блеснула вышивка — птица, заключенная в ромб. Наступила оговоренная полночь, и телохранитель явился за ним. Эскель подобрал фонарь с камнем и посторонился, освобождая путь своему проводнику, который никак не отреагировал на девушку. — Ну, веди. Он обратил внимание, что у самого телохранителя не было никакого источника света. Видимо, он хорошо ориентировался в полной темноте. Эскель прислушался к его дыханию, сердцебиению, но ничего не уловил. Жил ли этот человек или являлся куклой, оживленной при помощи запрещенной магии? Если чародей зашел так далеко, он и впрямь был готов на все, и доверять его словам не стоило. — Как твое имя? — Эскель держался позади телохранителя Зэмистокльза, а теперь сравнялся с ним, чтобы наблюдать за малейшими признаками реакции, хотя дело и усложнял плотный плащ. Не получив ответа, он плюнул на осторожность и потянул капюшон, открывая лицо ведьмака, равнодушное, с мертвенным взглядом. Нужно было следить, не проявятся ли на нем признаки жизни. Телохранитель никак не среагировал на его вольность, даже не замедлил шаг. — Ты давно здесь? — снова попробовал Эскель. Ничего. Полная пустота в глазах и равномерное движение в полутемном коридоре. Эскель вздохнул. Если сознание еще жило в этом теле, оно было скрыто очень глубоко, но он не собирался сдаваться так быстро. Зэмистокльз говорил, их было двое. — Ты из Школы Кота? Знаешь, где твой брат? Голос отражался от стен, почти мгновенно теряясь в тишине. В их неровностях блеснули влажные потеки — сверху проникала вода. Откуда-то донесся порыв свежего воздуха. Эскель попытался определить, откуда он шел, но телохранитель преградил путь к развилке и направил в другую сторону. — Хочешь вернуться домой? — уже без особой надежды спросил Эскель и ожидаемо не получил ответа. В тишине они добрались до лаборатории, в которой увлеченно работал Зэмистокльз. Он что-то смешивал, подогревал, отмеривал и взвешивал. Это была другая лаборатория, совершенно не похожая на ту, из которой ушел Эскель. Здесь стены покрывали вырубленные прямо в камне ниши, содержавшие банки с частями тел и организмов, какие-то явно магические безделушки и предметы неизвестного назначения. Эскель с отвращением посмотрел на чьи-то глаза, таращившиеся с ближайшей полки. Глаза соседствовали с явно хищным цветком, торчавшим из железного горшка, и с запертой в банке субстанцией, стремившейся выбраться наружу. Он порадовался царящему здесь сумраку и сосредоточился на Зэмистокльзе. — Ну как? — насмешливо спросил тот, быстро глянув на него. — Полагаю, ты оценил размах? Краснолюды умеют строить. Теперь понимаешь, почему меня не беспокоит возможность побега? Эскель почел за лучшее пока умолчать о встрече с девчонкой. — Ты солгал, — в лоб заявил он, складывая на груди руки. Зэмистокльз оставил свои занятия, вопросительно приподнял бровь, но не дождался продолжения. — Выражайся яснее, — недовольно поморщился он. — В чем, по-твоему, я солгал, господин ведьмак? — Ты сказал, твои подопытные выжили, — Эскель кивнул на телохранителя, застывшего у двери. — Не похоже? — насмешливо и зло прищурился Зэмистокльз. — Что ты использовал? Некромантию? — Эскель не обратил внимания на его слова. — Он же не разумнее голема. — О разуме никто и не говорил, — фыркнул Зэмистокльз, пропуская между пальцев белоснежную бороду. — В этом и суть проблемы. Они сопротивлялись слишком упорно. Взлом сознания — неприятная вещь. — А второй? — спросил Эскель. — Он тоже представляет собой живую куклу? — Не совсем, — на лице Зэмистокльза мелькнуло горделивое выражение. — Он чувствует себя гораздо лучше. И даже осознает реальность, пусть и не во всей полноте. Я проявил осторожность и старался не повредить его сознание. Взгляни сам. Он махнул рукой на дальнюю стену, погруженную во мрак. Там располагался ряд камер. Эскель подошел ближе, чтобы рассмотреть их. Две из трех пустовали, но в крайней обнаружился человек. Он неподвижно лежал на тонкой подстилке, уставившись в потолок, и казался просто смертельно уставшим — лоб перечеркнула морщина, брови нахмурились, а у рта пролегли глубокие складки. Он никак не среагировал на шаги, но в глубине глаз чувствовалась жизнь, замершая, болезненная и отвратительная. Эскель недоверчиво покачал головой. А говорят, ведьмаков становится все меньше. Да только этот безумный ученый собрал у себя в убежище больше, чем приезжает на зимовку в Каэр Морхен! — Что собираешься с ним делать? — тяжело спросил он. — Ничего страшного. Надеюсь пробиться сквозь его защиту и вернуть в нормальное состояние, — холодно ответил Зэмстокльз. — Мне нужно с ним работать, а не убивать. Если праздные вопросы закончились, я хотел бы вернуться к работе. Он кивнул своему телохранителю, выпроваживая обоих. Неожиданно Эскеля привели в самую настоящую комнату. Здесь нашлась кровать, больше похожая на лавку, и даже стол, а за маленькой дверцей обнаружилось и вовсе непредставимое — сортир, в котором постоянно бежал поток воды. Телохранитель тут же удалился, а Эскель задумался. Зэмистокльз говорил, что здешние катакомбы остались от замка. О подобных строениях рассказывали краснолюды, которые бывали в Махакаме. По всему выходило, что здесь действительно когда-то жили их сородичи. И высота скалы, едва выглядывающая из волн, почти не смущала — как-то некий ученый, совсем не похожий на здешнего безумца, рассказал ему о движении земель, о подъеме и понижении горных хребтов, поэтому остров в прошлом мог возвышаться над морем настоящей скалой, пригодной для жизни. В пользу строителей-краснолюдов говорил и сугубо практичный вид коридоров. Все эти выводы подтверждали мысль, возникшую при виде исчезнувшей девушки — здесь были проходы, которые скрывали механизмы, а не магия. Девушка поднималась на поверхность — Эскель подозревал, что слышал именно ее шаги по прибытии на остров, а значит, он тоже мог выйти. Выждав подольше, Эскель направился в опустевший коридор и принялся внимательно осматривать пол в поисках следов девушки. Фонарь, как и изумруд чародея, остался у него, помогая в поисках, вот только свеча превращалась в бесформенный комок оплывшего воска. Прежде чем она догорела, Эскель успел осмотреть коридор на тридцать шагов в обе стороны. Он опасался удаляться в разветвления, чтобы не затеряться в темноте и не провести ночь на голых камнях. Когда свеча заморгала, собираясь погаснуть, Эскель с удовлетворением заметил цепочку искомых следов.