Цена вечности: Сумрачные лабиринты

Иногда образы приходили сами. Айден старался не всматриваться в них, но они болезненно притягивали внимание, хотя он и знал, что там таится нечто темное. Если не было возможности скрыться, он старался воспринимать их равнодушно, не касаясь давно подавленных эмоций. Удавалось почти всегда. Эмрас хорошо научил его владеть собой, ведь он так хотел убрать с Айдена клеймо Школы Кота. Этот ведьмак предстал пред ним едва различимым. Айден плохо помнил его внешность, но слишком хорошо ощущал опасность, идущую от чужака. Ведьмак отличался медальоном, но не взглядами, а потому мгновенно стал своим. Его привез кто-то из Котов, приехавших на зимовку. А уже этот ведьмак привез с собой женщину — молодую, с наглым, будто ощупывающим каждого взглядом. Ученики смотрели на нее во все глаза. Последний раз они видели женщин еще до мутаций и теперь жадно рассматривали давно забытое чудо. Женщине отвели наспех собранный шалаш, а чуть позже, с наступлением холодов, у нее появилась большая землянка в лесу. Несмотря на снег, она всегда ходила в тонкой рубахе, которую кметки надевали вниз, и шерстяной клетчатой юбке. Женщина много и громко смеялась, часто звала учеников погреться и, получая звонкую оплеуху от своего ведьмака, нагло ухмылялась. Младшие мальчишки сразу потянулись к ней, а она охотно прижимала их к объемной груди и, воровато оглядываясь, давала сплетенные из прутиков и травы игрушки, которые давно были им не по годам. Айден был уже слишком взрослым, чтобы вот так же утыкаться в нее носом, к тому же она вызывала чувство неловкости одним своим присутствием. Он примерно представлял, зачем она здесь и почему к ней в землянку часто ходят учителя и другие ведьмаки, и понимал, что Вэйну не понравится его интерес к ней. А кроме того, Айден отлично помнил, чем закончились его так и не начавшиеся отношения с Рином, и шарахался от любого заинтересованного взгляда. С другой стороны, за прошедшие годы он научился получать извращенное удовольствие от прикосновений Вэйна, и не был одержим мыслью выплеснуть переполнявшее его желание. Но женщина вызывала болезненное любопытство. Айден вздрагивал, когда она походя касалась его плеча или обдавала дыханием шею, спрашивая о чем-то и наклоняясь слишком близко. Он не был исключением, она обращалась так со всеми, заставляя щеки учеников пылать, а лоб — покрываться испариной. Женщина вообще проявляла к старшим ученикам недюжинный интерес, особенно во время их еженедельного купания в реке. Она всегда наблюдала издали, делая мальчишек неловкими и напряженными. Айден старался не думать о ней, у него было много сторонних мыслей, потому что весной для него впервые открывался большак. Целый сезон без Вэйна! Не верилось, что такое возможно, и его фантазии кончались где-то на пути из ущелья. Он почти не помнил большой мир. Прошлое превратилось в смазанное пятно, четко отпечатав только годы, проведенные в Школе. — А ты, значит, мечтатель, — ее голос заставил Айдена вздрогнуть, внутри мгновенно натянулась струна. Он промолчал, не зная, что ответить. Она села рядом, на кочку между елками, но тут же вскочила, ойкнув. — Холодно, — и выжидающе взглянула на него. Нетерпеливо добавила: — Мне нужно на что-то сесть! — Нет у меня ничего, — буркнул Айден, отворачиваясь и тоскливо глядя на далекий лагерь. Даже здесь невозможно остаться в одиночестве. — Уверен? — ухмыльнулась женщина, а потом подобрала юбку и властно уселась на его колени. Айден закаменел. От близости ее горячего запаха, от мягкой тяжести ягодиц, и от вспыхнувшего в теле жара. С отчаянием он ощутил требовательное, неконтролируемое возбуждение. Нельзя. Если Вэйн узнает… — Боишься своего ведьмака? — женщина обвила теплыми руками его шею, приблизилась улыбающимися губами к его лицу. — Не бойся, я ему не скажу. Айден хотел возразить, что этого и не понадобится, Вэйн всегда знал, что с ним происходит, будто не спускал глаз весь день, но она поерзала на его коленях и тихо засмеялась, заставляя забыть все опасения. Он не шевелился, чувствуя, как неумолимо вспыхивает возбуждение. В горле мгновенно пересохло. Не зная, что делать, Айден опустил взгляд, стараясь не смотреть не ее. Женщина расшнуровала рубашку, высвободила белую грудь и, взяв его безвольную ладонь, прижала к обнаженной коже. — Нравится? — поинтересовалась она, с любопытством заглядывая в его пылающее лицо. Айден чувствовал, как дрожат губы. Невыносимое, почти болезненное напряжение грозило вырваться в любой момент. Женщина заставила его откинуться на спину, деловито расшнуровала штаны, обхватила ладонью член. Айден вскинулся, втянул сквозь зубы воздух, по телу прошла крупная дрожь. Женщина опять тихо засмеялась, наслаждаясь своей властью, подтянула юбку еще выше, оголяя полные ляжки, и ловко устроилась сверху. Айден вскрикнул от неожиданности, ощутив ее влажное, обволакивающее тепло, скользнувшее по чувствительным нервам. Оно отозвалось во всем теле мгновенной судорогой, всего раз, и его затопило удовольствие, не сравнимое ни с чем пережитым ранее. Крепко зажмурившись, Айден вцепился зубами в руку, чтобы не заорать, пока его окатывали волны мучительного наслаждения. Придя в себя, он не сразу открыл глаза. Дождался, когда тяжесть сверху исчезнет, переместится ему под бок, и только потом приподнял веки, встретив темный и очень серьезный взгляд. Подперев голову ладонью, она смотрела на него грустно и с какой-то отчаянной тоской, проникающей в самую душу. Той ночью Вэйн его избил. Вернувшись осенью на зимовку, Айден первым делом избил Вэйна… …- Подожди, что за ведьмак из другой Школы? — нахмурился Эмрас. — Какой у него был медальон? — Кажется, из Грифонов, — равнодушно пожал плечами Айден. — Я плохо помню. Он был не один такой. Каждую зиму кто-нибудь приезжал. Немного — один или двое, но в Дын Марв постоянно находились такие. — Любопытно, я о таком не слышал, — задумался Эмрас. — Зачем они приезжали? — Как я понял потом, это были те, кого не принимали свои Школы, — Айден взял бокал с рубиново-красным вином из погребов Безарта. — Ренегаты. Мы принимали всех. Всех, кто не приживался среди своих. — А среди своих не приживались те, кто нарушал неписанный устав Школы и порочил ее, — кивнул Эмрас, потянувшись за кувшином. Сверкающее вино хлынуло в бокал. Эмрас откинулся в кресле. — Так Школа Кота превратилась в пристанище наемников, а от ведьмаков остались только медальоны. Да, не думал, что и в Школе Грифона могут быть изгои. Ну да все мы люди. — Сложно назвать людьми мутантов-убийц, — вмешался Безарт, сидевший до этого молча, с безучастным лицом. Эмрас поморщился. — Не начинай снова, — проворчал он. — Я, по-твоему, тоже мутант-убийца. — Ты же не убийца, — возразил Безарт. — Не передергивай. Иногда я тебя не понимаю. То ты говоришь о различиях, а то всех объединяешь и пытаешься оправдать. И не меняй тему. Признай, тебе тоже не по душе дела Школы. — Если бы это хоть что-то меняло, — отвернулся Эмрас. — Я могу тысячу раз быть несогласным, но мир останется прежним. — Сам знаешь, что это не так. — Безарт вдруг наклонился вперед, нашел на столе руку Эмраса и сжал. — Ты же говорил, что изменяя себя, мы изменяем и мир вокруг. Не потому ли и взялся за Айдена? Или скажешь, что это тоже бессмысленно? — Вот уж не думал стать частью плана по изменению мира, — усмехнулся Айден. К своему удивлению, он уже не чувствовал себя лишним рядом с этими двумя. Безарт наконец перестал его задевать, и отношения между ними установились почти дружеские. Если Айден правильно понимал значение слова «дружеские». Его мысли всегда настигало смятение, стоило вспомнить о Безарте. За его спиной Айден видел совсем другую фигуру, лица которой никак не мог разглядеть. Имя металось где-то на задворках сознания, и ускользало, стоило лишь приблизиться к разгадке. Он быстро уставал от бесплодных усилий, разворачивался на полпути и возвращался в свои видения. Временами Айден видел сны, всегда тревожные и неприятные. Он узнавал их, потому что не мог сбежать из тяжелых видений. Иногда слышал чей-то голос, но почти никогда не отвечал. Ему не о чем было говорить с потусторонними призраками. Но когда они становились слишком настойчивы, он подчинялся непонятным требованиям, ни на миг не теряя связи с внутренним, одновременно уютным и ранящим миром. К боли он давно привык, она была наказанием за возможность смотреть картины прошлого без каких-либо ощущений. А еще боль умела заглушать сомнения. …Мальчишке было около шестнадцати. Он понравился Айдену. Айден даже пожалел, что не может задержаться или отказаться от задания. Но ему слишком хорошо заплатили. А потому мальчишка-слуга валялся на полу с перерезанным горлом. Айден вытер кинжал занавеской, спрятал обратно за голенище. Дом спал, он бы уверен в этом, пробираясь сюда. Не пойди мальчишка на кухню, мучимый голодом, остался бы жив. Его тело идеально убралось под столик в коридоре. Айден никогда не понимал смысла этих столиков, но они часто помогали — с них удобно было забираться под потолок и прятаться там, среди балок, поджидая жертву. Но сейчас он не собирался использовать этот способ. Неслышной поступью Айден дошел до нужной спальни. Безарт где-то здесь. Дверь тихо открылась, пропуская его внутрь, и тут же в темноте взметнулся серебристый проблеск меча. Айдена спас только инстинкт, заставивший нырнуть вниз, развернуться, ударить. Клинок рассек воздух. Вспоминая потом тот бой, Айден никак не мог понять, почему вообще остался жив. Иначе как желанием Эмраса это было не объяснить, как и то, что он не стал калекой. Когда он пришел в себя, больно было даже дышать, хотя к тому времени прошло уже несколько дней. Айдена терзала не только боль, но и всепоглощающая ненависть. Ненависть к ведьмаку, который не позволил выполнить задания, за которое обещали хорошую плату. Айден не привык себе ни в чем отказывать, и считал деньги самой важной и приятной частью своего бытия. А Эмрас встал на пути к золоту. К золоту, которое он уже считал своим. — Какого черта ты нацепил этот медальон? — прохрипел он, как только смог заговорить не теряя сознания от усилий. — Он мой, — спокойно ответил Эмрас, холодно глядя на него. — Не похоже, — выплюнул Айден. — Или он для тебя лишь красивая побрякушка? — Вот как раз для меня он является именно тем, чем должен. Не шевелись, я перевяжу раны. Эмрас сел на край кровати, разложил чистые отрезы ткани. Айден зло скривился. Как он мог шевелиться, если сейчас был слабее ребенка? — Тогда какого хрена ты напал на меня? — не успокаивался он. — Могли бы договориться. Уверен, твой наниматель не скупился. В убытке ты не останешься, даже если он завтра помрет. — Я не собираюсь с тобой договариваться. — Эмрас внимательно осматривал раны, чистил их, накладывал новые повязки. Айден морщился от боли и бессильной ярости. — Ты же еще не слышал предложения, — он запнулся, когда Эмрас перешел к сломанным ребрам. — И не собираюсь слушать. Мне не нужны твои деньги. — Так и думал, что медальон у тебя для красоты, — выдохнул Айден. Он чувствовал, как по вискам бегут ручейки пота. — На рынке купил? — Ошибаешься, — невозмутимость Эмраса защищала его каменной стеной, отражающей чужой гнев. — Я получил его в замке Стигга. Айден распахнул глаза, забыв о боли. Замок Стигга? Откуда этот ублюдок знает о нем? Неужели и впрямь из Школы Кота? Тогда почему ведет себя как последний идиот? — Так какого черта ты на меня напал? — повторил он свой вопрос. — Ты хотел убить человека, которого я защищаю. — Эмрас поднялся. — Считай, что я выполнил свой долг ведьмака. — Долг ведьмака! — фыркнул Айден, пряча разрывающую боль за насмешкой. — Что ты несешь? Готов поклясться, ты из Каэр Серен, а не из Стигга. — Когда-то ведьмаки Школы Кота были не хуже Грифонов, — Эмрас взглянул ему в глаза, будто ожидал там что-то найти. — Жаль, об этом все давно забыли. — И очень хорошо, — снова разозлился Айден. — Посмотри, в каком дерьме находятся твои Грифоны, Волки и прочие блюстители ведьмачьей чести. Вот она, награда за служение мифическому долгу. — Лучше жить, как ты выразился, в дерьме, но с чистой совестью, чем наоборот. — Эмрас собрал грязные повязки, больше не глядя на него, будто враз потеряв интерес. — Красивые слова… — смех Айдена оборвался, не начавшись. Ребра горели, и говорить становилось все труднее. — На них много не заработаешь. — Верно, — согласился Эмрас. — Но все можно продать. Айден раздраженно отвернулся. Глупый старик, хватающийся за иллюзии старого мира, где ведьмаки выступали чуть ли не рыцарями. О нет, сам Айден не готов жить в грязи и торговаться с кметами за горсть монет. Он высоко себя оценивал, как и те, кто ему платил. Не зря же прошли все эти годы в Дын Марв. Айден уже плохо понимал, что его гложет сильнее — боль от ран или ярость… …- Не знаю, — Айден прислонился лбом к холодному каменному наличнику окна. — Я сам не понимаю, чего хочу. — Если этого не понимаешь ты, то я — тем более. Айден чувствовал спиной взгляд Эмраса, сидящего в кресле у стола. Хрустальный кувшин тихо звякнул о серебряный поднос. В окне отражался маленький камин, едва разгонявший сумрак комнаты. На улице с утра лил дождь, размывая мир за стенами дома, а внутри Айдена беспрестанно бушевала буря, истощая его день за днем. — До встречи с тобой у меня не было таких проблем, — проворчал он с тоской. — В таком случае, мне есть чем гордиться, — усмехнулся Эмрас. — И все же, что тебя смущает? — Получается, я должен все бросить и пойти за гроши убивать чудовищ, рискуя жизнью? — Айден старался выбрать слова, наиболее полно отражающие его смятение, но все время попадались не те. Он будто не мог подобраться к сути. — Вопрос не в том, что ты должен, — Эмрас в отражении покачал головой, — а в том, чего хочешь. Ты хочешь убивать чудовищ за гроши? — Нет, — решительно ответил Айден. — Я хочу жить нормально. — И что для тебя нормальная жизнь? — с искренним любопытством спросил Эмрас. Айден задумался. Раньше он не размышлял над этим вопросом. С самого отъезда из Дын Марв он знал, что ему делать. Все было просто — наниматься к тому, кто больше заплатит, остальное не важно. Остальное дадут деньги. — Меня учили, что нормальность жизни определяется количеством золота, — мрачно ответил он. — Но что можно получить за золото? — продолжал выспрашивать Эмрас. — Тебе всего хватает? Я готов поверить, что так оно и есть, но… Ответь себе. Ты действительно всем доволен? Айдену не было нужды тратить время на поиски ответа, который он прекрасно знал. Нет, он не был доволен своей жизнью. И по-настоящему был ею недоволен вот уже с пару недель. С того дня, как увидел их на балконе, Эмраса и Безарта, увидел их обнаженные чувства, перед которыми ощутил себя обездоленным и лишенным чего-то очень важного. Тот взгляд Эмраса преследовал его всюду, превращаясь в навязчивую мысль. Он улавливал оттенки этого взгляда за столом, в большом зале у камина, когда Эмрас обращался к Безарту. И в глазах Безарта тоже проскальзывало что-то похожее. И Айдена сжигала зависть. Зависть к тому невозможному, связавшему этих двоих, к тому, чего он всегда был лишен. Он не знал материнской и братской любви, не знал дружбы, и раньше не испытывал переживаний по этому поводу, но сейчас чувствовал себя ущербным. Айден не представлял, что ответить Эмрасу. Чего он хочет? Он хочет, чтобы на него посмотрели так же, хотя бы раз. Дождь за окном прибивал садовые травы к земле, обращался в ручьи, извивающиеся между кустами, ветер обрывал лепестки цветов, трепал листья плодовых деревьев. Несмотря на теплое потрескивание дров в камине, Айден ощущал себя частью холодного мира за окном, не в силах согреть свою душу уютным огнем, освещающим комнату. Занятый мыслями, он вздрогнул, ощутив на плече руку. В стекле смутно отразился Эмрас. Внутри Айдена всколыхнулась привычная неприязнь — он не любил, когда к нему прикасались. Прикосновение таило опасность. Никого нельзя было подпускать так близко. Эмрас сжал его плечо. — Я знаю, чему вас учили, — тихо проговорил он. — Что вам никто не нужен. Что нет ничего важнее кошелька. Что долг, честь и любовь — глупые, устаревшие слова, не имеющие под собой смысла. Но видишь ли в чем дело, если забыть эти слова, в жизни не останется больше ничего. Он помолчал, стоя совсем рядом. Айден чувствовал идущее от него тепло и заставлял себя не отстраняться, игнорируя навязчивую мысль, будто он переходит запретную черту. — Мы ведьмаки. У нас и так ничего нет, — голос Эмраса вплетался в шум дождя. — Все, что мы имеем, мы носим в себе. Можно наполнить себя только звоном монет, но что он даст тебе в одиночестве долгой ночи? А можно принять на веру, что долг, честь и любовь не просто бесплотные сущности. Можно повернуться лицом к людям, встать с ними рядом… — Как? — вырвалось у Айдена. — Они сами отталкивают нас! — Не все, — возразил Эмрас. — И не всегда. Попробуй отнестись к ним иначе, чем обычно. Позволь им увидеть в тебе не чудовище, не бездушного мутанта, а такого же человека. И рано или поздно они ответят тем же. Любовью и доверием. Нельзя требовать от других того, чего сам не можешь дать. — Звучит, как предложение подставиться под удар, — покачал головой Айден. — Открытость не всегда означает беззащитность. — Эмрас нашел в отражении его взгляд. — Помни, физически ты сильнее их. Что сделают тебе люди, если ты можешь сразить чудовище? Сейчас твоя слабость — неспособность чувствовать. Айден невесело рассмеялся. Интересная позиция. — Именно так, — настойчиво сказал Эмрас. — Отсутствие эмоций — тоже слабость. Люди, окружающие тебя, чувствуют. Каждую минуту. Они ощущают страх, радость, грусть, восторг. Они любят и ненавидят, плачут и смеются. Это делает их живыми. И либо ты встаешь рядом с ними, позволяя себе быть человеком, либо отказываешься от них и пребываешь в вечном одиночестве. Что важнее, решать тебе. Айден физически ощущал модуляции его голоса и всем сердцем хотел впитать его тепло, открыться, но страх, намертво вбитый с детства, был сильнее, удерживая от последнего шага. Айден сглотнул горечь, наполнившую рот. Что бы ни говорил Эмрас, он никогда не сможет даже отдаленно походить на него. Седой ведьмак отступил, убирая руку с его плеча, и Айден ощутил потерю, будто предложенное только что забрали. Впрочем, сейчас его терзал другой вопрос, который казался куда важнее всего предыдущего разговора, но страх проявить свои чувства заставлял молчать. Айден тряхнул головой. — Как ты познакомился с Безартом? — выпалил он, не давая себе передумать. — Почему он остается с тобой? Эмрас молчал, и Айден ощутил уязвимость, словно выдал этим вопросом все мысли, терзавшие его последние недели, словно обнажил свои надежды и чаяния. Обозлившись на самого себя, он развернулся, собираясь уйти, и натолкнулся на улыбку Эмраса, теплую и умиротворяющую. Злость мгновенно испарилась, оставив какую-то детскую беззащитность. Он потянулся к свету, идущему от Эмраса, и был принят им. Освободившись от холода и тоски, Айден напитывался новым чувством, новой жизнью, в которой поселялась неугасимая надежда. Взмах серой мантии, и надежда угасла, оставив его в темноте подземелья, где царило одиночество и мертвенное небытие.