Цена вечности: Сумрачные лабиринты

Ткань бытия взрезала ослепительная вспышка, болезненно опалив глаза. Эскель зажмурился, но его глаза и так были закрыты. «Не сопротивляйся», — эхом звучало в голове, но инстинкт убеждал сорваться с чертового стола. Или он уже не на столе? Где он? Кто над ним склонился? Жжение в висках стало нестерпимым, в горле поднялась тошнота. Веки не открывались, будто залепленные патокой, по телу пробегали сполохи огня, сводящие мышцы. Эскель с трудом сдержал крик. Проклятый чародей обманул! Боль окутала его, стянула ребра. А потом он почувствовал запах. Сознание, захлебнувшееся иррациональным ужасом, не сразу отыскало ответ — его окружал запах мертвых тел. Не разлагающихся, еще нет, но уже превращенных в бессильные туши, исторгавшие из себя всевозможные жидкости. Вонь заползала в ноздри, облепляла тело, хватала за горло, выдавливая рвоту. Он захлебывался ею, выталкивал языком, но она забивала дыхательные пути, душила… — Здесь никого нет, — тихий голос, от которого он мгновенно успокоился, выбил слезы из глаз. Эскель перестал пытаться открыть глаза. Если сделать это, голос исчезнет, он точно знал. — Никого, кроме тебя и меня. Теплое прикосновение большой ладони ко лбу пробуждало стертые болью воспоминания, страх утихал, растворяясь в холодном воздухе, с которым не мог справиться даже огонь, потрескивающий дровами в камине. Эскель лежал тихо, боясь спугнуть наваждение, сглатывая подступивший к горлу ком. Осторожно втянул ноздрями знакомый запах кожи и металла. Губ коснулась глиняная кружка, и он послушно выпил сильно разбавленное вино. Прислушался к едва слышному дыханию рядом и к теплу ладони, все еще лежавшей на голове. — Поспи, — раздалось над самым ухом. — Ты не уйдешь? — непослушные губы едва складывались в слова, вздох почти разорвал легкие. Но, кажется, именно так он всегда спрашивал? — Куда же я уйду? — легкий смешок и ласковое поглаживание. «Вслед за другими», — хотел ответить Эскель, но не смог, внезапно осознав, что детский страх стал реальностью. Весемир действительно ушел. Ушел, как и подобало ведьмаку, в битве с чудовищами, защищая невинных, защищая Цири. Что бы там ни говорил Ламберт, а это был выбор старика, достойный выбор и достойная смерть. Перед глазами пронеслась круговерть картин, захватила сознание, волоча его в темные, ужасающие глубины крепости, в сырые подземелья, полные диких криков и страданий. — Нам точно нужно туда идти? — мальчишка сжал его руку потной ладонью и заглянул в лицо золотистыми глазами, такими же, как у него, как у всех здесь. — Ты проспорил, — зашипел сзади одновременно недовольный и напуганный голос. — Вот и иди теперь. — Я не хочу, — простодушно заявил мальчишка, едва сдерживая слезы. Эскель замедлил шаг. — Черт с ним, Гэл, идем отсюда, — его ломающийся голос звучит странно и непривычно. Все говорили, что это пройдет, но сейчас хотелось откашляться как следует и заставить слова звучать решительно и твердо, желательно басовито, как у Весемира. — Хочешь — уходи, — Гэл пытается усилить насмешку. — Тебя это вообще не касается. Эскель сжал чужую влажную ладонь. Касается. Когда он увидел ужас в глазах мальчика, чьего имени еще не запомнил, услышал, что они задумали, сразу понял, что касается. Он не мог отпустить этого загнанного зверька одного. Он ведь будущий ведьмак, должен защищать слабых, как говорил Весемир. Хотя вряд ли наставник порадовался бы, узнав, к чему привели его наставления. И они шли вперед, по длинному полутемному коридору, стены которого украшали тяжелые кованные двери. В горле пересохло, слюна стала вязкой и горчила, в ушах стоял стук беснующегося сердца. Воздух взорвал визг, переходящий в нечеловеческий вой. Он окружил их, пригвоздил к месту, вонзился в самое нутро. Эскель оглянулся на Гэла и заметил расширившиеся от страха глаза. Наверное, у него самого были такие же. Будто по команде, они сорвались с места и бросились обратно наверх, на свет, к свободе. «Не надо, не надо, — билось в мозгу. — Меня — не надо». Эскель не сразу заметил, что тащит за собой перепуганного малыша. Вспомнил о нем только протискиваясь в приоткрытую дверь, которую кто-то из взрослых по недосмотру оставил незапертой. Они отбежали подальше и прислонились к ледяной стене, пытаясь отдышаться. Холод иглами вонзился в разгоряченную спину, подсказывая, что он все еще жив. — А ну брысь отсюда, — зарычал чей-то голос. — Чего забыли? Эскель вскинул глаза. Молодой бородатый ведьмак в серой стеганке, негодующе хмурился, взирая на них сверху вниз. Лаэр. Позже Эскель узнал, что его зовут Лаэр… — …Держи его, держи крепче! Он снова был в лаборатории, разграбленной, покрытой осколками когда-то драгоценных сосудов. Здесь никто не убирался с тех пор, как замок пал, и Весемиру теперь пришлось разгребать завал в углу, где еще виднелись уцелевшие ингредиенты. Эскель прижал Лаэра к старому столу для испытаний и взглянул на Геральта. Тот ответил едва заметным пожатием плеч, удерживая ноги несчастного, который брыкался, что твоя лошадь-первогодка под седлом. — Потерпи, Лаэр, он должен быть где-то здесь, — бормотал Весемир, разыскивая нужную банку. — Почему не действует Белый Мед? — Эскелю казалось, что Лаэр затихает, но тот снова вскинулся и ударил его головой в подбородок. Зубы хрустнули, рот наполнился мелкой крошкой. Уложив Лаэра обратно, Эскель осторожно исследовал языком рот. Все цело, только кое-где остались щербины, с облегчением понял он. — Действует, — откликнулся Весемир не оборачиваясь. — Только медленно. Яда слишком много. — Где он вообще смог найти столько василисков? — проворчал Геральт, почти лежа на ногах Лаэра. — Как я понял, набрел на пещеру, где они устроили зимнее лежбище… Ага, готово! — Весемир выпрямился, держа в руке сосуд с гидрагеном. — Давно нужно тут все разобрать. Он направился к горелкам, водруженным на стол. Зелье Раффара Белого, которого не нашлось ни у кого из них, еще нужно было сварить. Лаэр затихал, и это тревожило больше, чем судороги, вызванные интоксикацией организма. Эскель осторожно выпустил его и отошел к Весемиру, стараясь не оборачиваться, не смотреть на обмякшее тело. — Он выживет? — Не знаю, — Весемир все делал быстро и точно, но ускорить приготовление зелья не мог. Следя за его привычными движениями, Эскель думал о том, как повезло Лаэру. Они с Геральтом могли не наткнуться на него. Весемира могло не оказаться в разрушенной крепости, а в лаборатории могло не найтись гидрогена. Цепь случайностей могла как спасти жизнь, так и погубить. Эскель сосредоточился на крохотном огоньке горелки под мензуркой, таком уютном и одновременно мрачном. Одинокое пламя среди хаоса лаборатории. Кто здесь работал раньше? Он почти не знал чародеев по именам и редко вообще их встречал. — Не думал, что ты вернешься, — обронил он, покосившись на застывшего Весемира. Сейчас наставник казался сильно постаревшим. — Это мой единственный дом, — у губ Весемира легла горькая складка, седые брови сошлись на переносице. — Больше похоже на груду развалин, — заметил Геральт, тихо подходя к ним. Со стороны Лаэра больше не доносилось шума, только затрудненное дыхание. — От этого Каэр Морхен не перестал быть домом, — Весемир строго взглянул на него. — Другого все равно нет. Замок пригоден для зимовки, если его не забрасывать. И так считаю не только я. Дом. Сейчас, превратившись в ветшающий замок, он вызывал жалость, которая еще несколько лет назад казалась неуместной. Можно ли было жалеть каменного гиганта, раскинувшегося в скалах? Гиганта, способного простоять тысячелетия. Так им казалось. Эскель чувствовал, что Весемир и Геральт думают о чем-то похожем. В этот миг их связало общее настроение потери, тоски и надежды. Каэр Морхен жив, пока кто-то из них возвращается сюда. Зелье готовилось слишком медленно. На поверхности едва появились пузырьки, когда Весемир вздохнул и медленно побрел прочь из лаборатории. Эскелю, не привыкшему к его слабости, больно укололо сердце. Он растерянно глядел на широкую спину и поникшие плечи. Перевел взгляд на Геральта, и тот покачал головой. Лаэр застыл на столе для испытаний, уставившись в потолок мертвыми глазами … …Стены дрогнули под напором обезумевших теней, вторя оглушительным крикам. Ослепительная боль вернулась, выдергивая его в другую реальность, полную нескончаемых мучений, выкручивающих суставы, ломающих кости, уничтожающих сознание. Эскель сопротивлялся ей изо всех сил, выталкивал из себя, ища мысль, за которую можно ухватиться. Но боль была сильнее. Она вливалась в него, лишая воли к сопротивлению, мешая сосредоточиться. Тьма вокруг немного рассеялась, но боль не уходила, зверем терзая тело, разрывая на части. — Глотай же, ну, — услышал он повелительный голос, и подчинился, надеясь на спасение. Его тоже кто-то нашел. Кто-то поможет ему, как Лаэру. Горечь разогнала пелену перед глазами, прояснила разум. Эскель потрясенно уставился на зависший над ним серебристый шар. Он мог поклясться, что все происходило в реальности. Сознание подсказывало, что такого не могло быть, но все чувства убеждали в обратном. Боль, страх, отчаяние еще звучали в глубине сердца, медленно вытесняемые пониманием происходящего. Надо же, он совсем не помнил, как умер Лаэр. Слишком многое произошло в тот год. Все они оказались захвачены потрясением от потери единственного в этом мире оплота. Эскель никогда не возвращался мыслями в то время. — Очень неплохо для первого раза, — довольно сообщил Зэмистокльз, стоя вне видимости. Эскель попробовал повернуть голову, но тело не слушалось. Он сглотнул горечь настойки. — Тебе же другое нужно… — язык поддавался с трудом, в гортани саднило. Его вдруг окатило холодом при осознании, что именно он должен был переживать в соответствии с намерениями чародея. Тот ведь искал Испытания. — Верно, — согласился Зэмистокльз. — Но мы прошли первый этап без потерь, почти безболезненно. Это хороший знак. — Кому как, — выплюнул Эскель, кашлянув. — Не думал, что ты столь чувствителен, — укорил его Зэмистокльз. — Помни, что все это в прошлом. Разве не приятно вернуться в настоящее и осознать, что невзгоды позади? — Попробуй сам, узнаешь, — раздражение заставило Эскеля продолжать разговор. Сейчас он не хотел показывать своей слабости. — Будь в этом толк, попробовал бы, — холодно отозвался Зэмистокльз. — Я прекрасно знаю, какое значение имеет наука для человеческого общества, и никогда не буду колебаться, даже потребуй она от меня жертв. — Не сомневаюсь, — насмешку смазал приступ кашля. — Я надеялся, ты все сделаешь за один раз. — Сделал бы, но не уверен в твоей выносливости. — Зэмистокльз зашуршал какими-то бумагами. — Если действовать грубо, результат может разочаровать. Мне не нужен здесь третий безумец. — Так ты из осторожности таскал меня по разным воспоминаниям? — Эскель попробовал пошевелить пальцами. Они двигались, как онемевшие, но кончики начало покалывать. — Это ты таскал меня по ним, — усмехнулся Зэмистокльз. — Я только хотел проникнуть в лабораторию, но твое сознание упорно выталкивало меня в другие, пусть и связанные с нею, места. Защитные барьеры психики. Я ожидал этого и не стал применять насилие. Со временем ты привыкнешь пускать меня туда, куда нужно. Если все произошедшее не было в представлении Зэмистокльза насилием, то каково же оно в его исполнении? Эскель вздохнул и снова пошевелил пальцами. — Развяжи. — Подожди, — Зэмистокльз звякнул мензурками. — Раз уж ты лежишь, я проверю реакции твоего организма. Это тоже часть исследования. Расслабься. Но Эскель невольно напряг мышцы, будто желая разорвать ремни. Чертов чародей, похоже, впал в эйфорию, заполучив в свои руки живую игрушку. Мимо прошелестели серые одежды, и перед глазами возникли седые волосы, свесившиеся по сторонам от испещренного морщинами лица. Зэмистокльз что-то вколол ему в мышцу. Жгучая жидкость рассасывалась медленно. Эскель перевел взгляд на потолок, а потом и вовсе прикрыл глаза, чтобы не видеть довольного лица Зэмистокльза. Отвлекаясь от тревоги, он подумал о погибшей девушке. Он уже не узнает, кем она была, не вернет ее родным. Эскель почувствовал вину, хотя никому не обещал ее спасать. Никто даже не сказал о пропавшей соседке. И все же он стал причиной ее гибели. Не найди он ее, не спрячься в ее тайнике, могло статься, что она прожила бы еще сколько-нибудь. Возможно, даже спаслась бы, пусть в этом и были сильные сомнения. Вина ощущалась приглушенно, потому что он все же понимал, кто на самом деле ответственен за смерть незнакомки. Руки, едва начав обретать чувствительность, вновь онемели. По плечам пополз холодок. Звякнули застежки. — Подними руку, — приказал Зэмистокльз. — Не могу, — равнодушно отозвался Эскель, даже не пытаясь выполнить распоряжение. — Ноги? — Нет. Ног он не чувствовал еще с выхода из воспоминаний. Мелькнула вялая мысль о параличе. Эскель удивился своему спокойствию. Должно быть, препараты чародея действовали не только на тело, но и на разум. Снова звякнули замки, послышался шорох. Эскель открыл глаза. — Чувствуешь? — Зэмистокльз пытливо смотрел ему в лицо. — Нет, — повторил Эскель. Как сквозь пелену он увидел свою руку, поднятую чародеем. Она металась в повторяющихся судорогах, но мозг не получал никакого сигнала. — Так просто? — пробормотал Зэмистокльз. — Физические механизмы защиты у вас неважные. Хуже, чем ментальные. Тонкой иглой кольнуло чувство беспомощности и отвращение к слабости тела. Эскель постарался унестись мыслями куда подальше. Что ж, теперь он примерно представлял, через что прошли Гейр и Айден. Давало ли это хоть что-то? Весемир считал, что отовсюду можно извлечь информацию. Воспоминания о нем и ранее сталкивали в тоску, а после путешествия в прошлое его образ маячил где-то рядом, не давая возможности полностью сосредоточиться на проносящихся в голове мыслях. Гейр не смог защититься от вторжения, и его разум был уничтожен. Видимо, дойдя до какого-то предела, Зэмистокльз побоялся повторить ошибку с Айденом, но его настойчивость заставила жертву замкнуться в себе. Где сейчас путешествует его разум? Слышит ли он происходящее вокруг? Он ответил Эскелю, значит, подозрения Зэмистокльза не беспочвенны. Айден что-то воспринимал. Он среагировал на упоминание Дын Марва. Значит ли это, что стоит больше говорить о Школе Кота? Одно Эскель знал наверняка — ему придется научиться разговаривать с пустотой, чтобы обрести союзника в каменной гробнице. И чтобы не сойти с ума среди безмолвствующих кукол и ужасающих даже по меркам ведьмаков экспонатов лаборатории. Эскель не представлял, насколько коллекция Зэмистокльза соответствовала увлечениям остальных чародеев. Он никогда не горел желанием общаться с ними, а в Каэр Морхене и вовсе обходил стороной, памятуя об Испытаниях. Должно быть, неприязнь к магам была у ведьмаков в крови, и тем сильнее он не понимал Геральта, связавшегося со своими чародейками, как и потянувшегося за ним Ламберта. Уж от последнего он никак не ожидал ничего подобного. А может, просто не оценил силу потрясения от смерти Весемира. Ламберт был моложе них и на многое реагировал намного острее. Где-то скрипнула решетка. Эскель скосил глаза, но ничего не смог разглядеть. Попробовал повернуть голову. Получалось плохо, однако он заметил высокую фигуру Гейра. Мышцы превратились в желе, и любое движение стоило невероятных усилий. Зэмистокльз не обращал на него внимания, тихо скрипя пером у стола. Еще немного. Эскель делал это только для того, чтобы удостовериться — он не потерял власть над своим телом. — Хорошо, — вполголоса вдруг одобрил Зэмистокльз. — Встанешь, как только сможешь сделать это сам. Внутри Эскеля все взбунтовалось, но он не позволил утянуть себя в бездну ярости. Легкие и голосовые связки работали, глазные яблоки шевелились — он не совсем обездвижен. Голова сдвинулась еще на несколько дюймов. Он увидел дверь приоткрытой камеры. Не своей, пустой, а соседней, где лежал пока невидимый Айден. Эскель отдохнул еще немного, собрался с силами и повернул голову окончательно. Замер, не веря своим глазам. Айден сидел на своей лежанке и, равнодушно уставившись в пустоту, что-то пил из большой глиняной кружки. Эскель ни разу не видел, чтобы Гейр пил или ел, а этот парень, похоже, не собирался кончать жизнь самоубийством. Но тогда почему он не пытался сбежать? Опустошив кружку, Айден поставил ее на пол и улегся обратно. Двигался он неторопливо и вяло, будто находясь в полусне или под влиянием заклятья. — Держишь его под чарами? — с трудом произнес Эскель. Длинные фразы все-таки требовали усилий. — Кого? — Зэмистокльз недовольно вскинул голову и проследил за его взглядом. — Нет. Он сам себя держит в таком состоянии. Потому я и рассчитываю, что рано или поздно он придет в себя. Поймет бессмысленность подобного существования. Или соскучится. Тот ведьмак, из твоей Школы, был ему дорог. Уверен, когда-нибудь он встанет перед выбором — остаться у меня навсегда или пережить пару неприятных моментов и уйти на волю. При упоминании неведомого собрата у Эскеля сжалось сердце. Зэмистокльз обладал удивительной способностью причинять зло даже тем, кто находился далеко. И это возвращало мысли к необходимости вытащить отсюда Айдена. Открытая дверь его камеры наводила на определенные мысли. Зэмистокльз не ждет подвоха от своего давнего пленника, и если тот очнется, у них обоих появится возможность сбежать. — Не пробовал искать более сговорчивых ведьмаков? — поинтересовался он. — Ведьмаки не отличаются сговорчивостью, — фыркнул Зэмистокльз. — И вы трое тому доказательство. Не будь вы так упрямы, никто бы не пострадал. В первую очередь, вы сами. — Я, кажется, согласился, — устало возразил Эскель. — И тут же сбежал, — ворчливо напомнил Зэмистокльз, возвращаясь к записям и всем своим видом выражая желание окончить разговор. — Не пытайся водить меня за нос. Второй раз тебе это не удастся. Вы, ведьмаки, неисправимые идиоты. Эскель закрыл глаза, погружаясь в воспоминания о пережитом под воздействием магии. Он был уверен, что именно там следовало искать ключ к разуму Айдена. И для этого он должен хорошенько вспомнить, что именно чувствовал, представить, что могло бы пробудить его самого, и подобрать слова, которые могут пробиться сквозь панцирь отчуждения. Безразличие Айдена было не болезнью, но выбором, следовательно, в соответствии с выбором, могло быть преодолено. Эскель подозревал, что имеет теперь много времени на проверку своих предположений.