Сампо

      За окном уже всё сильнее опускается вечерняя полумгла, оплетая буквально весь Остров и как будто бы кутая его в полупрозрачный маркизет лёгкого дымчатого оттенка. На небе всё явственнее начинают проявляться первые звёзды. И Майя раз за разом отвлекается от уроков на спускающийся по ту сторону дома вечер.       — Делай уроки.       — Я и делаю, — переводя взгляд на старательно выведенные в тетрадке строчки, отзывается девочка. — Задумалась просто, как слово правильно написать. А мы скоро ужинать будем?       — Вот уроки когда сделаешь, тогда и будем.       Павел отзывается совершенно серьёзным тоном, по которому понятно становится без сомнений — никаких иных вариантов попросту не может быть. Отложить выполнение всего заданного на потом уж точно никак не получится.       Овощи под ножом доктора послушно превращаются в ровные кубики для салата. Вода в кастрюле у него за спиной активно начинает закипать, а макароны в пачке уже почти что стремятся выскользнуть наружу, своим ходом намереваясь добраться до кипятка. И даже курица не предпринимает никаких попыток избежать своей участи — без всяких брызг и намерений подгореть готовится себе в сковороде, источая пробуждающий аппетит аромат, подкрашенный сушёными травами.       За готовкой ужина Павел продолжает мысленно прокручивать события минувших дней и делать предположения, кто же может быть тем самым злодеем, погубившим парочку туристов на противоположной стороне Острова. Правильно всё-таки говорят, что с кем поведёшься — от того и наберёшься. Вот и он, на Агату и её бесконечные поиски истины качавший головой, стал немногим лучше.       — Пап, тут ошибка в учебнике, — вырывая отца из пучины размышлений, бросает Майя, поднимая на него голову. В руке она продолжает держать ручку, но возвращаться к списыванию текста упражнения не спешит.       — Что ты сказала? — хмурит лоб Дымов. — Прости, капитан Сорвиголова, я не услышал, что ты говоришь.       — Ошибка в учебнике, — повторяет она, пальчиком тыкая в напечатанные строчки. — Наверное.       Доктор вытирает руки о подхваченное с крючка полотенце и, не вешая его обратно, а так и продолжая сжимать в ладони, делает несколько шагов, огибая кухонный стол и оказываясь теперь не напротив дочери, а в считанных сантиметрах от неё. Буквально за спиной. Он склоняется ближе к учебнику, быстро пробежавшись взглядом по чёрным строчкам, но так и не выхватывает той самой ошибки, о которой говорит ему дочь.       — Показывай, где тут что не так, — просит он, и девочка как будто для верности придвигает учебник ближе.       — Вот здесь, — отыскав нужное место, тыкает она пальчиком. — «Рябь» какая-то, — пожимает плечами Майя и вновь поднимает на папу взгляд. — Наверное, «рябина» должны были написать. Но сначала букву перепутали, а потом вообще словно дописывать не стали. Толька как рябина искриться может? А, пап? Она ведь не блестящая. Если только после дождика.       Павел расплывается в улыбке, слушая размышления дочери, и когда она заканчивает, с теплотой обнимает её за плечи.       — Рябина не искрится, ты права, — кивает он в ответ. — Но и никакой ошибки в учебнике нет.       — Как же?       — Рябь может быть на поверхности воды, — берётся объяснять доктор. — Ты ведь наверняка видела, когда была по побережье, что когда дует ветер, вода становится такой… волнистой будто бы. Она сильно не плещется о берег, как во время приближающихся волн, а немножко так колышется, — выводя руками в воздухе различные па, рассказывает Дымов. — И вот вода, как ты сама сказала, может как будто искриться. Если на неё лучи солнечные попадают. Это и есть рябь.       — Я не знала, — смущенно разводит руками Майя. — Значит, молодцы те, кто учебник делал, не ошиблись.       — Молодцы, — с улыбкой кивает Павел. — А ещё рябь может быть в телевизоре. Когда в нём сломается что-нибудь или непогода на улице, и от это картинку он не сразу поймать может. Он ещё шипит так, и картинка дёргается и как будто небольшими волнами идёт. Совсем как вода во время ветра.