Дорога к тебе

Елена Кипер больше не хотела ни воровать, ни продавать запрещенные вещества. Ей хотелось стать новой - человеком - тем, которого можно не то, чтобы любить. Хотя бы относиться без презрения. Ваня ушел, а я осталась опять одна в небольшой квартирке. Ничего не изменилось! Как было, так всё и осталось. Также тепло, уютно и... родно. Родно по-прежнему. Я с грустью выдыхаю. Потеряла по своей тупости счастье, которое, вообще-то, могло бы у меня быть. *** Ваня, до этого стоявши ко мне спиной, вдруг повернулся. На его лице застыла улыбка. Жуткая. В глазах появился странный блеск. Позади него всё это время было большое зеркало, во всю стену. Чистое, светлое зеркало. Ни пятнышка, ни царапинки! - Хочешь повидать мать? - отдавался эхом голос Вани, пристально смотрящего на меня. Как в душу. При упоминании о "маме" я энергично мотаю головой, не имея почему-то возможности ответить - связки как онемели, честное слово, а язык перестал меня слушаться, став тяжелым, большим и разбухшим. Вспомнились не самые лучшие эпизоды из детства. Как она, эта мать, била меня шестилетнюю скакалкой; как она пила при мне брагу и, не стесняясь, покрывала матом, если я была против этих распитий. И снова била. Нещадно, избивала до крови и синяков. Потом - еще лучше. Началась школа. Там дети еще более злые, уже науськаны родителями за "не таких детей" и "детей алкашей". Что они нелюди, никто на этой Земле и им не место нигде, кроме гроба, разумеется. Вот такие дела. Спасибо моей дорогой мамуле, что "растила меня одна, как могла!". Спасибо за то, что кроме тебя меня били и издевались надо мной еще мои одноклассники. Спасибо, что едва не с тринадцати называла меня шлюхой и проституткой - всего-то парень решил поцеловать в щёчку, а ты это увидела. Прости, что не была на похоронах. Прости, что не приезжаю. Прости, прости, прости... - Здравствуй, доченька! - подняв глаза, я была готова вновь закрыть их и не открывать. Никогда. Передо мной, вся изуродованная, стояла моя мать. Она смотрела запавшими глазами, улыбаясь беззубым ртом, откуда доносился просто чудовищный запах. Хотя, какой запах? ВОНЬ! Но это всё отлично дополнялось её платьем - старым уже и без того, затрепанным, в горошек платьем. В нем её и хоронили, так как больше не в чем было. Знаете, это гораздо хуже любого фильма ужасов. Там ты хоть знаешь, что все страшные злые персонажи от и до - выдумка, придуманные для "пощекотать нервы". Но здесь всё совсем по-иному. Здесь реальность, и от неё никуда ты не уйдешь, не спрячешься. Никуда не забросишь, чтобы навсегда забыть и больше не возвращаться к этому. Ты не сможешь стереть одну свою часть прошлого и заменить на что-то другое, более "лайт". И это самое дикое. - Привет, ма, - попыталась ответить твёрдо. Но не получалось: голос выдавал дрожь. Я чувствовала, как "загорелись" пятки, лицо. Она это тоже наверняка поняла, растянув уголки сгнившего рта еще шире. Я по привычке зажимаю нос рукой, за что немедля получаю от матери. Она ударила меня костьми левой руки по щеке. Ну вот, вернулась в счастливое детство. Даже будучи разложившимся трупом, умудряется напомнить мне, "кто тут мать". Щеку слегка закололо. - Не сметь так себя вести, это невежливо! - и крик был таким же, что уши резало. Точно, всё как и раньше. Я опускаю голову: - Извини. - То-то! Ты не изменилась, Ленка. Сколько меня нет - всё ты шляешься, всё в низах ходишь! Послал Боже дочурку, что уж сказать! Я чувствую вдруг не вину. Не раскаяние, как каждый раз, когда она такое говорила. Я отчетливо осознаю: это моя затаенная злость. Может быть, тогда, в далеком детстве, мне приходилось прятать её и заменять на чувство вины, на бесконечное "прости", которое она, конечно, не принимала, говоря, что "мне не нужны твои извинения!" А я всё равно просила. Не понимала лишь, за что? За то, что "не удалась"? За то, что мешала ей пить и водить мужиков в нашу и без того "чистую и красивую" квартирку. Убитую, захламленную, страшную как атомная война. И всё благодаря матери. - Да уж, послал Боже мамочку! - отвечаю тем же тоном, как бы передразнивая. Она с несколько секунд молчит, вглядываясь в меня. Затем - бьёт по щекам. - Как ты смеешь, шваль, говорить такое матери!!! - её голос будто бы запрятан там, глубоко в утробе, в желудке. Таким он показался мне бурчащим и со странным эхом. Я растерялась. Смогу ли я противостоять, сказать ей против? Смогу ли выдержать? Ведь она уже давным-давно мертва и не может ПРИЧИНИТЬ МНЕ БОЛЬ. Как я ошибалась! ОНА может делать это в моих снах, приходя время от времени. Она может что угодно. Потому, что никто, умирая, не исчезает. Просто этот человек перемещается в твои сны, видения, галлюцинации - да куда пожелается. И делает твою жизнь невыносимой. Я попыталась перебороть свой страх, свою боль от этих воспоминаний: - Ты НЕ МАТЬ! ТЫ - ЖАЛКОЕ ПОДОБИЕ МАТЕРИ! СУКА, КОТОРАЯ ЗАГУБИЛА МНЕ ВСЁ ДЕТСТВО, ВСЮ ЮНОСТЬ И ПРОДОЛЖАЕШЬ ДЕЙСТВОВАТЬ НА МОИ НЕРВЫ ЧЕРЕЗ СНЫ! Но, я напомню тебе: теперь ты только это и можешь. Потому, что тебя нет больше в живых. Ты сдохла. Мучительно сдохла от цирроза своей ебучей пропитой печени! Там уже и от печени-то, в общем, ничегошеньки не оставалось! Так что, вали-ка ты туда, мамашка, откуда приперлась! И больше не появляйся! Она еще что-то кричала, пока её голос не стал всё затихать, превратившись затем в шевеления губами без звука. Её лицо рассыпалось, кости опадали на пол. Глаза - покрасневшие, запавшие, злые - вот, что дольше остального было передо мной, пока они тоже не растворились. Остался лишь невозможный трупный запах, но и он уже не был таким сильным. Ваня, о котором я совершенно забыла в "разговоре" с мамулей, был ошарашен увиденным и услышанным. Его улыбка больше не казалась мне жуткой и страшной - самое страшное ушло от меня, оставило. И, надеюсь, навсегда. Подойдя ко мне, Иван взял меня за руку: - Молодец, что не испугалась и не стала извиняться. Я хотела что-то ему ответить вроде "мне трудно это давалось", но, к несчастью, зазвенел будильник.