Writober 2022

Не всякую травму можно увидеть глазом. Есть те, что на виду — порезы, шрамы, забинтованные конечности, ставшие культями. Но Сергей Петрович Трубецкой страдал от травмы другой, скрытой от всех глаз, скрытой от прекрасной супруги, что шла за ним на край света, порой скрытой даже от него самого. Но ночью, просыпаясь от кошмара с виселицей, Сергей Петрович снова понимал, что этот образ не отпустит его никогда. — Князь, вы должны отпустить меня, — голос Кондратия звучит мягко, огорченно, разочарованно, как если бы Трубецкой предавал его вновь тем, что не мог перестать думать о нём, задерживая на земле его бессмертную душу. — Не могу, господин литератор, — с грустным смешком отвечает ему Сергей Петрович, силясь не открывать глаза, чтобы не видеть свой кошмар наяву. — Но вы должны, вы обязаны мне! — Кондратий чуть не кричит, а по телу Трубецкого пробегает холодок, страх, который делает его таким маленьким и ничтожным, что свесив ноги с кровати он пытается вжать лицо в колени, чтобы стать подобным своему ощущению. Холодный ветерок проходится по кудрям, как если бы его гладил по голове сам Рылеев, так нежно и ласково. — Вы обязаны мне, Князь, за всё, что было меж нами. — голос видения снова принимает оттенок мягкости и нежности, разрывая всю душу самому Трубецкому. — Потому и не могу, господин литератор, что слишком многое было, чтобы отпустить вас. Трубецкой мог быть трусом, скотиной, предателем, но он не был лжецом, и уж всяко не мог бы врать тому, кто так стремится в мир иной, кто уже не расскажет никому. Говорил Сергей Петрович шепотом, стараясь не разбудить драгоценную супругу, что не заслужила ни кошмаров, ни метаний её несчастного мужа. Голос не унимается, но звучит ближе, словно бы он и вправду склонился, чтобы огладить кудри, чтобы пробежаться по спине холодным ветром, запуская толпы мурашек. — Князь, вы не можете держать меня вечно.- Он шепчет прямо на ухо, что заставляет Сергея вспомнить, как звучал этот голос, когда просил заполошным голосом быть резче, глубже, ярче, вырывая из Трубецкого всю душу. — Я могу попытаться, — с отчаянием повторяет Трубецкой свои мысли — Тогда взгляни на меня, — просит Кондратий Федорович. Сергей не позволяет себе этой мелочи, качает головой и противится уговорам. — Взгляни на меня, — просит Рылеев вновь, резко и гневно, и так его приказы на Сергея дейсвуют, что он смотрит. Шея Кондратия неестественно вывернута — вот уж травма очевидная донельзя — глаза подернуты белой пеленой, а кожа его имеет синеватый отблеск даже при тёплом огне свечи, не потушенной на ночь. — Так нельзя, князь. Отпусти. Это правда, так нельзя, Сергей и сам его таким видеть не может больше, но не всегда Кондратий являлся ему таким — порой он был старым добрым литератором с горящими глазами и улыбкой. — Я тебя отпускаю, отпускаю, — со слезами на глазах отвечает Трубецкой, а ветер снова тревожит его кудри. Сергей старается сморгнуть непрошенные слёзы и вновь открыв глаза понимает — ушёл. Но ушёл он, не боль, не страдание, не все эти «а если бы».