No Rest for the Wicked

Аль-Хайтам замер, внимательно глядя на пол в Академии: на светлом мраморе возмутительно вульгарно смотрелись темные отпечатки босых ног, — и они вели в сторону его кабинета. Такие следы мог оставить только один человек. — Генерал? — гневный взгляд алых глаз никогда особенно не действовал на аль-Хайтама. Они слишком долго учились вместе. Считалось что даршаны мало чем связаны друг с другом, однако, Хараватат и Вахумана — всегда имели много общего между собой. И случалось порой, что их студенты объединялись для научных исследований. — Чем обязан? — Мне нужно получить выписки о последних находках, связанных с… — Ясно, — резюмировал секретарь. — Не стоит стоять на пороге, проходите, — с этими словами он обогнул Сайно, вызывая у того знакомые, еще по временам учёбы, звуки плохо скрываемого раздражения. Многие считали текущего главу матр — сдержанным и спокойным, но аль-Хайтам не мог его таковым описать. — Однако, — уже перешагнув за порог своего кабинета, мужчина обернулся. — У меня на полу лежат уникальные ковры. А чистота ваших ног, генерал, подлежит сомнению. — Тц… — если бы взгляды умели убивать, то аль-Хайтам был бы мёртв уже много и много раз. К вящему раздражению генерала махаматра — это было за гранью человеческих возможностей. — И… что теперь делать? — Сайно очевидно нужны были выписки о последних находках, связанных с Каэнри’ах. Даже аль-Хайтаму, который не знал полного содержания исследования, эти находки и их дальнейшее движение по Академии — показались странными. — Вам? Ничего, — секретарь жестом указал Сайно на небольшую скамейку, что стояла у самого входа в кабинет, совсем недалеко от невероятно красивого ковра. Сам же аль Хайтам был занят тем, что набирал воду в небольшой и красивый таз. Мыло и щетки легли около ног генерала, рядом с поставленным на пол тазиком. — Я… — Сайно снова не успел продолжить фразу, как цепко ухватив его за лодыжку, аль-Хайтам начал мыть его левую ступню. Даже стоя на коленях перед главой матр, секретарь всё равно был чуть выше. — … это непристойно, — для смуглокожего Сайно слишком легко краснел от гнева ли, от страсти ли. — Правда? — вопрос прозвучал сухо. В нём не было ни удивления, ни собственно самой вопросительной интонации, это даже не являлось утверждением. Из всех кого Сайно знал, только аль-Хайтам умел так отвечать. — И чем же? — Он не только мыл, он разминал стопы, которые очевидно были сильно натружены, массировал лодыжки. И только сейчас, благодаря этим прикосновениям, генерал осознал насколько сильно у него устали ноги, как они болели и гудели в действительности. И всё же в каждом этом движении, в каждом прикосновении таилось что-то. Сайно оперся спиной на стену и чуть закусил губу. — У пустынников… — А… Ваша же семья когда-то пришла из пустыни, — секретарь не отвлекался, тщательно (как и всё, что он делал вообще в своей жизни) отмывая грязные генеральские ноги. — Кажется, в некоторых пустынных кланах у супругов принято мыть ноги друг другу? Поправьте, если я не прав. — Прав… — было что-то такое в том, чтобы наблюдать за секретарём, который был занят насколько нетипичным для себя делом. — Вот и славно, — левая нога была уже выпущена из цепкой хватки — настал черёд правой. Когда из-под маленькой скамейки аль-Хайтам успел достать небольшое полотенце Сайно даже и не заметил, лишь запоздало отметил, что вымытая стопа касается не холодного каменного пола, а чего-то мягкого. Некоторое время они молчали, тишина вокруг них нарушалась лишь плеском воды да тихим шорохом щеток. Воздух пах нежными мондштадтскими лилиями. «Люблю этот запах», — Сайно прикрыл глаза. И открыл их только тогда, когда его аккуратно поцеловали в колено. Аль-Хайтам всё ещё держал его правую ступню в своих руках. — Может быть, пора носить в пустыню обувь? Двенадцать волдырей от ожогов на каждой стопе, четыре занозы и пять трещин в пятках, некоторые слишком глубоки. Однажды, ты своими босыми ногами наступишь в нечто настолько невообразимое, что от ноги — ничего не останется. — Неудобно, — нехотя признался Сайно. — Когда мы учились — всё было удобно, — на этот раз аль-Хайтам поцеловал над коленом, медленно проводя мокрыми пальцами от стопы по всей лодыжке. — И, правда, когда мы учились — всё было удобно, — Сайно уже давно научился не вздрагивать от стремительности движений аль-Хайтама. Короткий поцелуй холодных губ коснулся правого краешка его губ, в окружении аромата мондштадтских лилий. Это всё навевало воспоминания. — А сейчас — нет. Насколько я понимаю, ты уже понял, что за выписки мне нужны? — Да, — секретарь осторожно вытер чужие ноги и занялся уборкой. — Я не видел всего исследования целиком, но схема передвижения этих находок по самой Академии… Она выглядит странно. Ты хочешь этим заняться? — Я должен этим заняться. Дашраны слишком полны слухов, — Сайно встал со скамейки, потягиваясь всем телом. — Нужно разобраться… Кстати, ты же не любишь лилии. — Их любишь ты. Я помню, что у тебя, в студенчестве, всегда было это мыло. Кажется, тебе его подарила та смешная девочка из Мондштадта. Она почему-то называла тебя — учителем, хотя ты был всего лишь старшим в группе. Мыло пахнет ужасно, я всё ещё не понимаю чем тебе нравится этот удушающий запах, но… — Ясно, — вздохнул Сайно. — Ты меня раздражаешь. — Но ты готов прожить со мной каждую эту раздражающую минуту. Знал…. — Хорошо что не знают, — отрезал генерал. — Купишь пахлавы? — Ты собираешься зайти? — Я собираюсь остаться. — Я предложу Кавеху прогуляться. — Ночью? — У него полно почитателей. Кто-нибудь приютит. — Тебе просто нравятся эти нелепые утренние сцены, — раздражение прорезалось в голосе Сайно, но оно скорее было не злым, а весёлым. — Да, — честно признался аль Хайтам, вытаскивая откуда-то нужную папку с документами. — Мне нравится то, как он пытается делать вид, что ничего не понимает и не знает. Выглядит неубедительно. — А я? — Сайно не любил праздные вопросы, но тут не удержался. — Раздражаю я тебя по-настоящему — с первого дня в Академии. — Что говорит о моих вкусах, — Сайно вздохнул и потянулся за документами. Однако, его рука была перехвачена чужой, а холодные губы коснулись тыльной стороны ладони, проложив короткий путь поцелуями от её центра к запястью. — Ты выбрал лучшего. От ответа генерал удержался с трудом, иначе бы они никогда не закончили препираться. Им обоим это нравилось.