I D O L

Уён проснулся в чужой постели, в незнакомой комнате. Проморгавшись, он приподнялся на одном локте. Голова гудела и кружилась от этого движения. Он замер, ожидая, когда мир перестанет вращаться вокруг него, и протёр глаза, застонав от острой боли под веками. Слава богу, что в комнате было темно. Он и представить не мог, насколько большое количество света могло навредить его глазам. Тогда сколько сейчас времени? И когда он успел заснуть? Как он вообще сюда попал? Он обвёл взглядом тени в комнате. «Сюда» это где? Неужели он действительно так много выпил прошлой ночью? Зажмурив глаза от пульсирующей боли, Уён попытался вспомнить события предыдущей ночи. Он пришёл в клуб, руки вокруг красивой талии Ёсана, искушающий блеск его глаз, приоткрытые влажные розовые губы… Но это мало объясняло его местонахождение здесь. Прищурившись в темноте, у него смутно получилось разглядеть небольшую, скудно обставленную комнату, резко контрастирующую с его роскошным пентхаусом. Он снял грёбаный мотель? Конечно, такое было не впервые. Когда он скрывался где-то ради перепиха, хотя обычно и выбирал места с категорией… повыше. Он неуверенно поднял руку и позволил ей тяжело упасть обратно на матрас. Нет. Другая половина маленькой кровати была холодной и пустой, простынь почти не смялась там, где — он отстраненно отметил — Уён лежал. Он оглядел себя и обнаружил, что всё ещё одет во вчерашнюю одежду, вплоть до обуви. Такое было впервые. Тогда… где он? Он снова оглядел скудный интерьер. Ничего кроме маленького окна на стене напротив, скрытого плотной занавеской, и маленького столика слева от неудобной двуспальной кровати, нет. Заставив себя приподняться, он на мгновение замер, так как комната начала вращаться вокруг из-за этого движения. Чёрт, алкоголь должно быть всё ещё в его организме. Похлопав себя по ногам, он залез в карман, вслепую нащупывая знакомые очертания телефона и бумажника. Обнаружив, что они пусты, Уён проверил простыни, пол, столик. Где, твою мать, они были? Чёрт. В этот момент он начал нервничать. Проснуться в незнакомой комнате само по себе не было чем-то слишком уж необычным. Даже ночевка в дерьмовом мотеле, к сожалению, была не тем, чего он никогда раньше не делал. Но это… что-то во всем этом было таким… Неправильным. Просто не мог сказать, что именно. Скатившись с кровати и поднявшись на ноги, Уён на мгновение остановился, прижав руки, сжатые в кулаки, к глазам, когда пятна поплыли круг за кругом от внезапной смены положения. Он немного подождал, чтобы пульсирующий приступ головокружения прошёл, прежде чем осторожно, пошатываясь, подошёл к окну. Отдёрнув занавеску, он взглянул в ночь. Ему потребовалось немало времени, чтобы осознать то, что он увидел. Или даже скорее… то, чего не видел. На улице было так темно. Так необыкновенно темно. Ни городских огней, ни квартир с их неоновыми крышами для самолетов над головой. Не было никакого движения, никаких такси, сигналющих в любой час ночи, и никаких пешеходов, толпящихся на узких пешеходных переходах по пути в клубы и бары. Там было… Ничего. Как будто кто-то накинул чёрный бархатный занавес на весь мир, приглушая его звуки, виды, свет и цвета, пока не осталось ничего кроме тёмных силуэтов, различающихся лишь на один или два градуса в тени и полумраке. За холодным оконным стеклом, по краям которого из-за резкого контраста температур внутри и снаружи скапливался конденсат, было видно абсолютно ничего. Где он находился? Несомненно, он был не в городе? Уёну еще не удалось найти такое безмолвное и беззвучное место, как это, среди безостановочного движения, хаоса и неонового сияния города. Приложив тёплую ладонь к холодному стеклу, Уён непонимающе уставился на неё. Резкий контраст температуры с его вспотевшей кожей не сделал ничего иного, кроме как слегка заземлил его, маленькое, но определенное доказательство того, что это было реально. Что ему не приснилось. Он отодвинулся от окна, позволив занавеске упасть на место, тонкая ткань едва ли вносила изменения в темноту комнаты. Невидя ничего, его взгляд оставался прикован к этому месту. Что-то кольнуло в глазах Уёна, и он не был уверен, чего ему хотелось больше — смеяться или плакать. Смеяться, потому что какого чёрта, и плакать, потому что… какого чёрта. Через некоторое время он оторвал взгляд от окна, и спотыкаясь, прошёл через комнату к тяжелой деревянной двери. Взявшись за толстую дверную ручку, он попробовал её осторожно повернуть. Потом ещё раз с большей силой. Она не сдвинулась с места. Он попробовал ещё раз, с большим нажимом, но после замер как вкопанный. Дверь заперта. Вслепую он провёл рукой вверх и вниз по двери, пальцы шарили по дереву в поисках замка. Его движения становились всё более и более отчаянными. Чем дольше он искал, тем больше становилось очевидным, что дверь была заперта… И это было не изнутри. Он был заперт. Чувствуя, что ноги вот-вот подогнутся, Уён привалился к двери. Он прислонил голову к прохладному дереву и глубоко вдохнул через нос. Хорошо. Хорошо, хорошо, хорошо, хорошо. Ладно. Он находился в незнакомой комнате, где-то за городом, и был заперт. Ничего особенного. Сохраняй спокойствие. Повернув голову, он прижался ухом к дереву и прислушался. Ни звука шагов, ни шорохов, ни предательских звуков другого человека во сне, ни одного звука, кроме собственного прерывистого и тревожного дыхания, и гула в ушах, как последстие посещения клуба прошлой ночью. Он один? Боже, его голова раскалывалась. Уён тяжело опустился на пол и прижался спиной к двери, руки схватились за пульсирующие виски. Почему у него так сильно болела голова? Как он здесь оказался? Где это «здесь»? Он медленно сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться, несмотря на бурлящие в животе нервы вместе с остатками алкоголя. Рассматривая тёмную комнату со своего положения на полу, он попытался разобраться в происходящем. Комната была очень маленькой и совершенно необставленной. Явно не чей-то дом — слишком безликий. Как вариант мотель, но двери спален обычно не запирались снаружи. Затем возник вопрос с беспокоющей его темнотой, окружающей комнату. Скорее всего он находился не в городе, может быть, даже близко к нему не был. Тогда что же? Где, чёрт возьми, он был? Чем больше он пытался найти рациональное объяснение, тем меньше всё это имело смысл. Было больно думать. Было больно дышать. Но пол был таким удобным, и чем дольше он оставался там, привалившись к двери, тем меньше думал. Мозг затуманен, и Уён все ещё был таким уставшим. Голова перестала кружиться, стоило ему перестать двигаться, и он не уверен, нужно ли ползти обратно на пружинистый матрас. Он не осознал, что его глаза снова закрылись, пока внезапно не открылись. Где-то за пределами дома отдалённый звук прорезал ночь. Всё его тело застыло, дыхание застряло в горле. Неуверенный в том, что ему просто показалось, он задержал дыхание и ждал, но, конечно же, что-то было. Отдаленный гул, становящийся всё громче. Постепенно приближающийся. Далёкий звук дизельного двигателя и шин по гравию. Такого шума он не слышал с тех самых пор, как приехал в город, где гравийных дорог, как правило, было крайне мало или они находились довольно далеко. В сочетании с неестественной темнотой внешнего мира это укрепило его версию о том, что он находился далеко от Нью-Йорка. Уён прижался ухом к двери, когда гул стал ближе. Казалось, он приближался с другой стороны дома, в противоположном направлении от окна. Через несколько долгих мгновений ревущий звук и хруст гравия прекратились, а затем двигатель полностью заглох. По количеству хлопков дверьми автомобиля и стуку шагов, он попытался определить количество людей. Один. Одинокие шаги, сильные и не неловкие. Они двигались с определённой целью, перенося вещи из машины и в неё, если хлопанье дверьми можно было объяснить этим. Присутствовал отчётливый шорох движения предметов. Кто там был? Что он делал? Наконец раздался очевидный звук поворота ключа в том, что должно быть входной дверью. Уён затаил дыхание, боясь издать хоть звук. Щёлкнула дверная ручка и послышался протяжный скрип открывающейся старой двери; вспышка света привлекла внимание Уёна. Оторвав щёку от двери, к которой был прижат, он увидел это. Замочная скважина. Придвинувшись поближе, Уён убедился в этом. Скорее всего он пропустил её во время первого слепого поиска, но прямо под дверной ручкой находилась замочная скважина. Это был большой старомодный вид, который, скорее всего, был оригинальным по дизайну и давно вышел из употребления, но в нём была достаточно большая щель, чтобы он мог заглянуть в другую комнату. Бесшумно опустившись на колени, он перевел взгляд на дверь, положив ладони на твёрдое дерево с обеих сторон для равновесия. С этого ракурса он мало что видел — комната освещалась только светом фар снаружи, окрашивая помещение ярко-жёлтым светом и отбрасывая длинные тени на стены и потолок. Потребовалось мгновение, чтобы осознать, что, несмотря на звук открывающейся двери, в доме больше никого не было. Но именно в момент, когда длинная тень внезапно двинулась, скрытая до этого светом от дверного проёма, он понял. Он слушал. Ждал. После леденящей душу тишины фигура, покалебавшись, зашла внутрь. Пакеты зашуршали, когда человек пересёк комнату справа от поля зрения Уёна. С этого ракурса он мало что мог разглядеть, кроме края стойки и стола. Свет падал на противоположную стену от того, что могло быть только открытым холодильником. Человек медленно передвигался по кухне, его шаги были тяжелыми, но аккуратными, будто на нём были громоздкие ботинки, и тот всё ещё пытался быть осторожным. Когда перед замком внезапно появилась тень, Уён отшатнулся, кровь застучала у него в ушах. Спустя мгновение, когда больше ничего не произошло, он придвинулся обратно. Его руки слегка дрожали. Он прикрыл рот рукой, чтобы заглушить непроизвольный вздох. Прямо перед дверью кто-то стоял. Уён смог увидеть только тёмные джинсы и кожаные ботинки, но этого было достаточно для того, чтобы он попятился назад, увеличивая расстояние между собой и дверью, насколько это в принципе было возможно. Передвигаясь как можно медленнее и осторожнее и пытаясь избежать скрипа кровати, Уён опустился на матрас, натягивая на себя вязаный плед. Он лежал на кровати лицом к двери, закрыв один глаз, а другим пристально смотря сквозь темноту на стену, где должна находиться дверная ручка, и пытался привести своё дыхание в норму, глубоко и прерывисто дыша. В то же время человек снаружи не двигался, не говорил, не издавал ни звука. Казалось, он сам затаил дыхание в этой тишине. Он слушал, понял он. Прислушивался к нему. Он знал, что он здесь. Наконец спустя долгое время раздался вопросительный голос, хриплый, мужской и совершенно незнакомый. — Привет? Каждый мускул в его теле напрягся при звуке голоса незнакомца. Но он не ответил, лишь попытался сохранить своё дыхание медленным и ровным, подавляя нарастающую панику в грохочущей груди. Затем голос раздался снова, немного громче. — Ты проснулся? Тишина. Уен молился, чтобы тот просто ушёл. Но конечно же, этого не могло произойти. Вместо звука удаляющихся шагов, вместо звука захлопывающейся входной двери, звука хлопающих дверей автомобиля и звука шин машины по гравийным дорогам, удаляющихся вдаль… Его встретил звук открывающегося замка в двери спальни. Безошибочный щелчок дверной ручки. Глаза Уёна закрылись, сердце грохотало глубоко в груди, и каждая мыщца в теле напряглась и кричала ему бежать. Но он только зарылся лицом в одеяло и лежал так тихо, как только мог. Дверь со скрипом открылась и мягкий оранжевый свет рассеялся по его лицу, освещая закрытие веки. Прошло несколько ужасных, безмолвных секунд, пока мужчина просто стоял в дверном проёме, ожидая, слушая, наблюдая. Уён изо всех сил старался не заплакать, не двигаться, не делать ничего, что могло бы выдать его в сознание. Пожалуйста, уходи. Пожалуйста, оставь меня в покое. Его тело колотило от адреналина, пальцы слегка дрожали, когда сжимались в кулаки на ткани у лица. Пожалуйста, уходи. Куда он мог уйти? Куда мог убежать? Тут только дверной проём и жалкое маленькое окошко, и кроме этого Уён понятия не имел, где они вообще находятся, или в какую сторону идти, если ему удастся сбежать. Он мог бы попытаться пробиться к выходу, но был совсем не в том состоянии, чтобы драться. Его голова болезненно запульсировала от этих мыслей, как будто в доказательство своей правоты. Честно говоря, всё его тело было совершенно разбито, как будто его переехал грузовик. Каждая мышца пульсировала от постоянной боли; боли, совершенно не похожей на простую боль во всём теле, которая возникает после 12-часовой танцевальной практики и ночного похода в клуб. Когда спустя несколько мгновений дверь со щелчком закрылась, он почти вздохнул с облегчением. До тех пор пока не услышал шаги. Тихие, но невероятно чёткие, приближающиеся к кровати. Всё тело Уёна напряглось, когда он почувствовал приближение незнакомца. Медленное, тихое, будто тот пытаясь не разбудить его. Он ощущал присутствие рядом с кроватью словно статическую силу, заставляющую волосы Уёна встать дыбом. Кто, чёрт возьми, это? Что он здесь делал? И чего ждал? Холод пробежал по спине Уена, когда ответ внезапно осенил его: Его собирались убить? Так и есть. Он должен убежать? Перестать притворяться спящим? Тысячи мыслей пронеслись в голове Уёна, перебивая друг друга, извиваясь и мелькая, пока прохладное прикосновение ладони к его лицу не вернуло его в реальность. Прикосновение было таким мягким, таким осторожным, что он не был уверен в том, что ему это не показалось. Но оно было. Прохладное, медленное и дрожащее. Пальцы медленно откинули назад чёлку, которая упала ему на глаза, когда он уткнулся лицом в подушку за несколько мгновений до этого. Они переместились на лоб, на висок, спускались по скулам и по челюсти. И в конце концов раздался голос, низкий и раскатистый, словно отдалённый гром, сквозь чёрную бездну его закрытых век. — Привет. Это было… Нежно. Он произнёс так тихо, словно старался не разбудить его. Как будто разговаривал сам с собой. — Не бойся, — продолжил он, сопровождая это нежным касанием пальцев, которые начали поглаживать его кожу, рисуя круги на щеке Уёна. — Здесь ты в безопасности. Я не причиню тебе вреда… Я обещаю. Бессознательный ужас, бегущий по венам Уёна от близости и от чужого прикосновения, находился в войне с усталостью от предыдущих событий и нежными, почти успокаивающими прикосновениями пальцев незнакомца. Уже который раз Уён понял, как он устал. Его мышцы медленно расслаблялись против его воли, боль перерастала в онемение, а сознание балансировало в пути к распахнутым и тянущим объятиям сна. Он изо всех сил старался не заснуть, но опасность уменьшилась и отодвинулась на задний план, и сознание начало ускользать из его рук. Когда дымка усталости затуманила его разум, он попытался вспомнить, почему всего несколько мгновений назад ему так хотелось убежать. Но затем, когда он, наконец, поддался тяжелой дремоте, которая подкралась и пригвоздила его конечности к мягкой кровати словно толстое одеяло, одна фраза, прошептанная из чёрной пустоты так тихо, что он счёл бы это за иллюзию, прорезала сонный туман. — Аполлон.

***

Яркий свет вспыхнул под веками Уёна. Он резко проснулся, зрение расплывчатое и мерцающее словно помехи на экране телевизора. Он приподнялся на локтях и остановился, застонав от иголок боли, вонзившихся в голову. Сколько он выпил прошлой ночью? Когда острая боль медленно перешла на второй план, он снова открыл глаза. Уён моргнул. И ещё раз. Чёрт возьми, где.? Он бездумно похлопал себя по карманам в поисках телефона. О. Воспоминания о прошлой ночи вспыхнули в его голове: пропавший телефон, пустая комната, окно. Окно? О, точно. Он посмотрел на маленький квадрат в стене, скрытый тонкой белой занавеской, которая, судя по яркости, не закрывала то, что должно быть утренним солнцем. Так вот откуда исходил этот отвратительный свет. Снова приподнявшись, он поморщился, и схватился за висок одной рукой, в то время как его мозг, казалось, пульсировал внутри черепа. Какого чёрта он так много выпил прошлой ночью? Внутренне застонав, он опустился обратно на подушку и прикрыл глаза рукой, заслоняя свет, ожидая прекращения пульсирующей боли. Постепенно воспоминания начали возвращаться к нему, такие же искаженные и сюрреалистичные, как астральное путешествие. Тела, раскачивающиеся вокруг него в клубе. Шоты на барной стойке. Он даже не мог вспомнить, как пил пятый. Громкая музыка, звон в ушах. Ёсан прямо перед ним, руки на груди. Ёсан целует его, Уён отвечает, а затем… Сонхва. Ах… Правильно… Ёсан уселся на идеальные ноги Сонхва, его руки сменили руки Уёна, где те были всего несколько мгновений назад. Так вот в чём причина. Его желудок скрутило от сочетания алкоголя и болезненного воспоминания об идеальном теле Пак Сонхва под Ёсаном и их языках, проникающих друг другу в рот. Уён яростно потёр глаза, пытаясь изгнать память об этом из своей головы. Но бесполезно, последующие воспоминания померкли после этого момента. Не осталось ничего, кроме туманных сцен на танцполе, время от времени появляющихся и исчезающих, размытых лиц и слабых воспоминаний о поте и алкоголе. Всё, начиная с этого момента, больше походило на осознанный сон, чем на реальное воспоминание. Прошло много времени с тех пор, как Уён напивался до потери сознания. Ёсан мог бы сказать, что у Уёна дела шли лучше, по крайней мере, из того, что он знал. Честно говоря, Уён тоже думал, что у него всё хорошо. По крайней мере, ему больше не было грустно. В какой-то момент так и было. Это так чертовски грустно. Одно время он плакал почти каждую ночь, иногда даже чаще. Лёгкие отчаянно втягивали воздух, а сердце так бешено колотилось в груди, что казалось оно не выдержит и просто остановится. Иногда ему хотелось, чтобы так и было. Он сворачивался калачиком в темноте своей комнаты и плакал, пока слёзы не закончатся. Возможно так и было. Может быть это объясняло бесчувственность, поселившуеся глубоко в груди, прямо под лёгкими. Полное и абсолютное отсутствие каких-либо эмоций. Он просыпался утром и размышлял заметит ли кто-нибудь вообще, если бы было иначе. Он не спал и задавался вопросом, будет ли вообще иметь какое-то значение тот факт, если он встанет. Но потом менеджер звонил и говорил, что водитель уже в пути, и Уён просто… Держался. Он проходил через все танцевальные практики, занятия по вокалу, тренировки и бесконечные встречи. Безжизненный, словно робот, он продолжал двигаться, с приклеенной к лицу улыбкой, которую довёл до совершенства перед зеркалом в ванной. Уён знал, что она никогда не перекликалась с глазами, но никто никогда этого не замечал. Плотный график, скорее всего, был к лучшему. Он поддерживал рутину в его жизни, которая подтверждала это движение в жизни. Продолжал тренировки, продолжал принимать душ, продолжал есть. Продолжал просыпаться. По крайней мере ему больше не было грустно. Уён не мог точно вспомнить, когда в последний раз был счастлив. Иногда он слышал это от людей. Какого быть счастливым. Он слышал Ёсана, который показывал что-то вроде радости, когда его последний альбом хорошо продвигался, или волнение по поводу предстоящего интервью. Уён не был уверен, было ли это тем, что люди действительно испытывали, или это была маска. Уён никогда не волновался по этому поводу. Он никогда не ждал с нетерпением ни интервью, ни выпуска альбомов, ни вечеринок, ни концертов. Он просто… присутствовал. Приходил. Показывал своё присутствие, вежливо улыбался на камеры, произносил заранее подготовленные слова всякий раз, когда ему совали в лицо микрофон, и уходил, как только мог. Не было ни предвкушения, ни возбужденной дрожи, ни жара, бурлящего в венах. Просто выполнение всего необходимого. Просто следование расписанию. Просто придерживаться рутины. Словно часовой механизм, он просто продолжал двигаться, работать, практиковаться, совершенствоваться. Что еще ему оставалось делать? Слишком много людей зависело от него. Слишком много последствий из-за его отсутствия. Его менеджеры, наставники, тренеры, генеральный директор, ведущие, подтанцовка, визажисты, дизайнеры, фанаты. Сотни и тысячи расписаний, которые он не мог прервать, не мог вмешаться, не мог нарушить. Сотни тысяч жизней, которые зависели от того, что он встал, оделся и продолжал идти дальше. По крайней мере ему больше не было грустно. Это то, что он говорил себе. В самые тёмные часы ночи, когда даже усталость от восьмичасовой практики не могла заглушить гул его мозга, чтобы он заснул. Когда ему пришлось увеличить дозу снотворного в третий раз за три месяца, он повторял это про себя как мантру. По крайней мере ему не грустно. И он почти поверил, что это так. Он с трудом мог вспомнить, каково это — быть грустным. Даже сейчас, когда он лежал под утренним солнцем в незнакомой комнате с ужасной мигренью и ничего, кроме расплывчатых воспоминаний о прошлой ночи, по крайней мере, ему не было грустно. Приглушенный звук оторвал его от мыслей, рука оторвалась от глаз и безвольно упала обратно на матрас. Он молча лежал, отсчитывая секунды до момента, когда представит себя солнечному свету. Приоткрыв глаза и обнаружив, что солнце больше не вызывает у него желания вырвать себе глазные яблоки, он полностью открыл их. Затем прозвучал тот же приглушенный звук. Чувствуя слабость, Уён сел, пытаясь оценить своё состояние. Головная боль всё ещё не прошла, но стала тупой, более терпимой. Спустив ноги с края кровати на холодный пол, он ощутил, что желудок больше не скручивало от тошноты, поэтому решил встать. Уён зашипел от онемения в мышцах. Каждое движение протестовало где-то глубоко внутри его костей. Одной рукой он массировал бедро, пока медленно шёл по комнате. Подойдя к двери, он замер, неуверенно держа руку над дверной ручкой. Прошлой ночью та была заперта, чего он ожидал? Поколебавшись, он оглянулся на окно. Последняя надежда. Уён решительно ухватился за холодный металл и повернул. Открылось. Уён ошеломлённо замер и не мог отвести взгляд с того места, где его рука всё ещё держала ручку. Он затаил дыхание, ожидая какие-либо звуки с противоположной стороны тонкого дерева. Не похоже, что кто-то был дома. Уён медленно толкнул дверь, выругавшись себе под нос, когда старые петли заскрипели от движения, и высунул голову в комнату. Дневной свет из нескольких окон струился в небольшое пространство, освещая комнату бледно-жёлтыми тонами. Сама комната была уютной, как и интерьер дома. Она выглядела почти как из фильма, со своей причудливой, хотя и устаревшей отделкой. Клетчатые занавески висели на маленьких окнах, безвкусные диваны стояли вокруг небольшого камина, а стены, обшитые деревянными панелями, доходили до потолка с открытыми балками. Справа от него находилась небольшая кухня. Рядом с ним, в центре дальней стены, была дверь, ведущая наружу. Напротив — гостиная с камином, а вдоль той же стены, где располагалась его спальня, были две такие же двери. Заглянув в комнату рядом с его, он обнаружил ванную, но когда двинулся в сторону последней двери, она оказалась заперта. Однако в ней, как и в двери его комнаты, тоже была замочная скважина чуть ниже дверной ручки. Присев на корточки, он придвинулся, чтобы заглянуть внутрь. Глухой удар. Уён вздрогнул и поднялся на ноги. Волосы на затылке встали дыбом, когда он стоял там, застыв и прислушиваясь. Глухой удар. Он снова повторился. Звук был приглушенным, но отчётливым и казалось доносился снаружи. Пригнувшись, Уён бесшумно прокрался к переднему окну и отодвинул край прозрачной занавески, чтобы выглянуть наружу. Первое, что он заметил, это … Деревья. Густые заросли вечнозелёных растений окружали дом, их ветви тянулись так высоко, что он даже не мог разглядеть, где они заканчивались. Километры нетронутого, густого, дикого леса. Вторым, на что он обратил внимание, был мужчина. Тот повернут спиной к Уёну, одетый в джинсы, рабочую обувь и плотную фланелевую куртку. Тёмные, лохматые волосы падали на широкие плечи и касались края куртки мужчины, скрывая его лицо, когда тот слегка поворачивался. Топор, длиннее его рук, был воткнут в дерево рядом с кучей бревен. Его движения были уверенными, будто он делал это уже тысячу раз. Взяв кусок бревна из кучи рядом с собой, он поднял топор, взмахнул им высоко над головой и тяжело опустил на пень перед собой. Дерево раскололось надвое. У Уёна перехватило дыхание. Что ж, это чертовски страшно. Оставив топор воткнутым там, куда он приземлился, мужчина вытер лоб рукавом рубашки, прежде чем повернулся и уже провёл рукой по волосам, убирая их с глаз. О. Он был… молод. Мужчина не намного старше Уёна, с резкими, тонкими чертами лица, тёмными глазами и бледной кожей. Чисто объективно он привлекателен. Уён должен быть идиотом, чтобы отрицать это. Сунув руку в карман куртки, мужчина вытащил коробку сигарет. Взяв одну, он зажал её между бледными губами и достал зажигалку. Уён загипнотизированно наблюдал за тем, как незнакомец закуривает, как дым выходит из его губ, как брови слегка приподнимаются при каждой затяжке. Уён понял, что смотрит на него, только когда мужчина поднял глаза на дом. И встретился взглядом с Уёном. — Чёрт, — Уён отшатнулся, ткань занавески упала на место. Быстро оглядев небольшое пространство, он увидел тяжелую чугунную сковороду, стоящую на плите. Не раздумывая ни секунды, он схватил её и не сводил взгляд с двери, откуда приближался топот ботинок. Ручка задребезжала и повернулась, и Уён застыл на месте не в силах пошевелиться. Он стоял, подняв сковородку в целях самозащиты, испуганный и дрожащий от адреналина, когда дверь полностью открылась и показала человека за ней. Дыхание Уёна перехватило, когда он заметил топор, свободно покачивающийся на боку незнакомца. Какое-то мгновение мужчина просто молча стоял, забытая сигарета болталась в уголке его рта. Наконец, он заговорил. — Ты проснулся. — Кто… — Уён прочистил горло, подавляя растущую панику. Его руки сжались в кулаки по бокам в попытке скрыть сильную дрожь. — К-кто ты, блять, такой? Мужчина улыбнулся, тепло, красиво и обезоруживающе. Он вынул сигарету изо рта и прислонился плечом к дверному косяку. — Я детектив Чхве Сан, — он склонил голову набок, волосы упали на его сверкающие глаза. — И ты находишься в конспиративной квартире в штате Мэн.