Эти путы, что вечно на мне, будто бы я сам разрешил их надеть на себя (что, конечно же, не так, ведь они до чёртиков тяжёлые). Я вечно тащу на себе из школы в школу, из класса в класс, из одних вечных насмешек и неприличных шуток в другие, и это, как могло показаться, не закончится никогда. И в вечных мыслях, которые окружают меня, вдруг появился ты.
— Как так получилось? — Ты наклоняешь голову и смотришь. Пристально. И глаза у тебя ореховые с чёрными крапинками. От вопросов мне всегда немного не по себе, и ты это знаешь, поэтому не задаёшь их, так зачем же сейчас.... — Получилось.... Эм, что получилось-то? — неуверенно переспрашиваю я тебя и хмурюсь. Нос у меня от этого приподнимается вверх. — Что твои родители смогли сотворить такую красоту, — это Нил Перри, и его слова немного пугают Тодда. Тодд хмурится и отводит взгляд, замечая лишь то, что Нил чуть приблизился к нему. Их колени теперь чуть ли не касаются друг друга через коричневую ткань брюк. Нил часто говорит глупости и бессмысленные фразы, которые сложно вставить в контекст разговора. Но Тодд замечает, что так Нил ведёт себя только с ним. Так почему же.... Нил прикладывает руку ко рту, как будто собирается чихнуть, но нет, он лишь облокачивается о парту и всё также пристально и неумолимо смотрит. — Хватит так, — не выдерживает Тодд, он понимает, что голос его дрожит, только когда замечает, как взгляд Нила с изучающего сменяется немного испуганным и чувственным. Тодд улыбнулся бы, но его ощущения слишком размыты, и ему сложно сконцентрироваться на чём-то одном. Он видит чуть бледные руки Нила, видит его рубашку, выглядывающую из-под свитера, вдыхает запах его тела, чувствует, как Нил прикрывает глаза и глубоко дышит. Дышит долго, задумчиво, с некой долей раздражения. Вдруг Нил достаёт из кармана брюк потёртый чёрный блокнот. Этот блокнот Тодд знает отлично, знает и то, как Нил писал в нём что-то по ночам, сидя на кровати и поминутно прикусывая кончик карандаша, знает то, что Нил его старательно прячет, хотя не настаивает на том, чтобы Тодд бросил искать его по всей комнате. Нил говорил на собраниях Общества, что пишет в этом блокноте то, что важнее театра и его мечты, говорил и о том, что этот блокнот — единственный, кто знает его самую страшную тайну. Многие из Общества мёртвых пытались найти его, Чарли даже сочинил небольшую балладу об этом злосчастном блокноте. Было так смешно, что даже сам Нил задыхался от хохота, когда Нуванда читал и перечитывал эту занятную нелепость. Но даже так, Нил всё равно прятал эту книжонку. Смешной он парень. — Так вот почему мы не могли её найти, — усмехнулся Тодд, поправляя волосы, вечно лезущие в глаза. Нил лишь улыбнулся себе под нос, переворачивая потёртые от времени и от вечных прикосновений к ним страницы. Наконец, он остановился и с упоением посмотрел на строчки, которые, при всём своём желании, Тодд не смог бы увидеть. Нил вдруг выпрямился и стал похож на бюст неизвестного доселе музыканта или писателя. Когда он начал говорить, его голос чуть дрожал, будто он сдерживает накатывающие потоки слёз:Я не знаю, что и сказать, но если это сейчас читают, можно смело предположить, что я либо тронулся, либо это читает кто-то другой. Что лучше? Понятия не имею. В любом случае, нужно признать, что держал я в себе это долго. Долго вынашивал идею и причины, долго смотрел на других и не понимал ничего. Не понимал, отчего я не могу просто говорить и смотреть на других, почему в моих мыслях всё время один человек, почему это именно он. В книгах были фантомные и не понятные мне намёки на то, что обычные люди зовут любовью. Я не мог подойти к Киттингу и прямо спросить. Почему? Он слишком добрый и слишком умный, чтобы догадаться. Я не хотел бы, чтобы это стало известно, не потому, что это стыдно или ещё какие-то тому подобные глупости. Тут другое. Он бы стал говорить мне, как сказать правду, сам, причём, понимая, как я могу на это отреагировать. Он был бы потерян и взволнован побольше меня самого и смотрел бы на меня с такой жалостью в глазах, что я бы просто не вынес этого. Поэтому я всё держал в себе. Так долго, как только было возможно.
Нил запинается и неуверенно вглядывается в лицо Тодда. Что он думает? Можно ли ему продолжать? Тодд сидит, склонив голову, и пристально смотрит на свои пальцы, сцепленные в замок, Нилу кажется, что тот всхлипывает. — А теперь, похоже, настал последний шаг в исполнении моего сумасбродного плана. Всё ради моей главной мечты. — Тодд чувствует на своём лице холодные обжигающие кожу пальцы. Глаза в глаза, лоб ко лбу, в глазах Нила мольба, перерастающая в неистовое желание. Не в то извращённое желание, которое было представлено на древнегреческих фресках и в книгах. Настоящая любовь выглядит не так. Настоящая любовь — это слёзы в уголках глаз, это тонкие пальцы и свитер с листьями орешника, любовь с запахом одеколона Нила Перри и с его тонкими розовыми губами. Что-то падает с плеч Тодда, что-то неподъёмное и страшное, что не давало ему взлететь, что держало его на земле как птенца и что не позволяло ему дышать под водой, как морским чудовищам, живущим только под толщей воды. Это не было страшно, не было ни холодно, ни жарко, было быстро и смазано. Раз — и губы касаются друг друга, два — и вот они вновь смотрят друг на друга, три — их глаза закрываются, и они вновь касаются друг друга губами. Будто животные, они исследуют друг друга, Тодд не замечает, как садится рядом с Нилом, как забирается пальцами парню под свитер, как ерошит его волосы и как неопытно целуется. Не чувствует, как Нил прикусывает его нижнюю губу и как тоненькая струйка крови льётся по подбородку Тодда. — Прости, — только и может сказать Нил, они уже лежат на его кровати и их тела тесно переплетены меж собой. Их дыхание обжигает, их слова расплывчаты, их поцелуи рваны. Пальцы Нила расстёгивают пуговицы на рубашке Тодда, и тот дёргается от его холодных пальцев, скользящих по незащищённой коже. Нил не идёт дальше, обхватив Тодда руками, он прижимается к груди юноши, будто боится, что сердце его соседа перестанет биться. Тодд обнимает парня и зарывается носом в его непослушные, вечно лезущие на глаза волосы. Нога Нила меж двух конечностей Тодда, но его это, похоже, совсем не волнует. Будто нет этого барьера. Нет этой чёртовой брони.