• ────── ✾────── •
— Разве у тебя не выходной? Ибо поднимает голову, так и не зашнуровав ботинок, и тут же оказывается в ловушке: Сяо Чжань, прислонившийся к дверному косяку, поглядывает на него томным взглядом, от которого сейчас, как и полгода назад, внутри все замирает. Полный ленивого сладострастия и чувственности он вызывает рваный вдох, мурашки бегут по коже, и на короткое мгновение из головы напрочь вылетает все, кроме проснувшихся воспоминаний о прошлой ночи. Он сглатывает, игнорируя потирающуюся о ноги Орешек. Кошка мяукает, встает на свои коротенькие лапки, явно пытаясь привлечь внимание второго хозяина. Приходится взять ее на руки, когда в ход идут уже острые коготки. — Ты нравишься ей, Охотник, но не очаровывайся сам: Сяньли жестоки, несмотря на свой милый внешний вид, — однажды говорит Сяо Чжань, видя его удивление — обычно фамильяры сторонятся чужаков. — Она тоже высосет мою жизненную силу? — вспоминая, что ему вообще известно об этом народце, спрашивает Ибо, поглаживая спящую на своих коленях кошку. На вид это и правда кошка как кошка, мило уткнувшаяся в собственные лапки. — У нее бывает плохое настроение, — серьезно звучит в ответ. — Правда? Сяо Чжань в ответ загадочно сверкает глазами и улыбается. Больше эту тему они не поднимают, но с тех пор Ибо никак не может отделаться от мысли, что Орешек просто поджидает удобного случая, чтобы осуществить задуманное — уж цепкий и проницательный порой у нее взгляд. Точно такой же, как и у Сяо Чжаня, по-прежнему смотрящего на него, Ибо, из-под опущенных ресниц. Из одежды на нем только халат, и только Небеса знают, на чем именно тот держится, ведь, судя по виду, стоит Сяо Чжаню сделать какое-либо движение, он точно упадет с плеч. Ибо правда старается не смотреть ниже, сосредотачиваясь на самом безопасном, — поглаживании Орешек за ухом — но пленительные глаза припечатывают к месту, и чувство такое, что он попал под действие чар хули-цзина. — Может, все-таки вернемся в постель? Это предложение такое заманчивое, что внизу живота сладко тянет. Знал бы Сяо Чжань, как сильно Ибо этого хочет, но не может: нельзя нарушать приказы. Игнорируя жар в теле, собственное сердце, предающее всякий раз, когда Сяо Чжань рядом с ним, он аккуратно усаживает Орешек на тумбочку и, пожав плечами, отвечает: — Срочное задание, — со стороны Сяо Чжаня слышится разочарованный вздох. — Но я вернусь к обеду. — Нельзя отложить? Вопрос звучит глупо. — Ты знаешь, что нет. — Назови тогда день недели, чтобы я был готов к нашей следующей встрече, — колко бьет в ответ Сяо Чжань, заставляя понять, что разочарование далеко не наигранное, а самое настоящее. Почему-то от этого неприятно жжет в груди. Ибо морщится, подавляя в себе желание бросить грубость в ответ — не он виноват, что их последнее расставание «до обеда» обернулось трехмесячной разлукой. Разве Сяо Чжань не понимает этого? У него тоже есть обязанности и их куда больше, чем у того же Ибо, он — Верховный колдун, гуи его задери, так отчего такая реакция? Внезапное раздражение заставляет его вздернуть подбородок и цокнуть. Бровь Сяо Чжаня выгибается, тонкие и чуть покрасневшие от ночных поцелуев губы дергаются в усмешке, и Ибо все-таки не выдерживает. — Тебе обязательно это делать? — язвительно спрашивает он. — Или тебя что-то не устраивает? У него не получается скрыть зудящее под кожей раздражение. Сильное, оно рвется из него, готовое к схватке. Только вот Сяо Чжань ему не враг, но вбитые с самого рождения установки все еще трудно забыть, из-за чего между ними искрит и клокочет напряженное, невысказанное, обидное. То, что подводит их к краю той самой пропасти и отличает друг от друга. Неуютная тишина нарушается тихим писком Орешек. Словно чувствуя, какая грозит пролиться буря, она мявкает, а затем спрыгивает с тумбочки, мягко пружиня лапками по паркету. Сяо Чжань скашивает на нее свой взгляд, и Ибо видит в этом знак — через мгновение он захлопывает за собой дверь, уходя, так и не зашнуровав ботинки.• ────── ✾────── •
Проходит неделя, Ибо с какой-то болезненной тоской смотрит на зачеркнутое черным маркером пятое число, раньше обведенное в круг. Получается что-то вроде мишени, и это немного иронично: да, Сяо Чжань и правда поразил его в самое слабое место. И теперь его приходится зашивать неровными стежками и грубыми нитками реальности, длинными тренировками и холодным осуждением близких по духу людей. И хоть никто ничего не говорит вслух, но Ибо знает, что о нем думает руководство, что о нем думают собратья, Сынен, родители. В тренировочном зале, кроме него, никого. Ибо берет лук и наводится на мишень, рука не дрожит, пальцы крепко обхватывают рукоять, стрела ровно лежит в гнезде. Дыхание — ровное, он закрывает глаза, делая глубокий вдох и стараясь ни о чем не думать, сосредоточившись лишь на ощущении натянутой тетивы. (Это не помогает) Пот стекает по виску, майка вся мокрая и липнет к телу. Неприятно. Открыв глаза, Ибо щурится, прицеливаясь, проходит минута, вторая, — может быть, даже больше, — но он медлит. Все как в тот день. (самый важный день в его жизни) Воздух со свистом проникает в легкие, Ибо с раздражением бросает лук куда-то в сторону, не заботясь о порче оружия. Небесная благодать в его крови бурлит, пузырится, от нее больно — снова, больно, нестерпимо, будто бы Диюй проник в самую его душу и уничтожил веру; Ибо уже успел позабыть, что способен ощущать нечто подобное. — Эй, шиди Ван! Вздрогнув, он стремительно оборачивается, взглядом натыкаясь на одного из собратьев. Правда, имени так и не может вспомнить, оглушенный недавними ощущениями, так что едва улавливает «Тебя ждет Глава». — Спасибо, — хрипло благодарит и, получив в ответ вежливый кивок, уходит. Когда он добирается до нужной двери, то немного дает себе времени на передышку. Необходимо успокоиться, унять агонию в душе — жаль, Иратце бесполезно, — прежде чем предстать перед Наставником в неподобающем виде. Потому что Ибо даже не сомневается, что тот обо всем догадается, стоит только переступить порог его кабинета. — Знаешь, я уже не в том возрасте, чтобы бегать за понравившейся мне девчонкой, — говорит знакомый голос, как только Ибо дергает ручку на себя. — Может, мы хотя бы возьмем друг у друга вичат? Сяо Чжань отталкивается от стола, на котором явно сидел, пока дожидался его. Ибо возносит Небесам молитву, что Верховный колдун в кабинете один, и Главу не хватит удар — отвлекаться на все что угодно, лишь бы не думать о причинах, по которым Сяо Чжань вновь оказывается в стенах их Дома. — Ты мог прислать свиток с сообщением, — звучит тупо, Ибо и сам знает, а другого ответа у него нет. Если Сяо Чжань и правда хотел с ним встретиться, мог прислать сообщение. А своим появлением в Доме он делает только хуже. — Нам не запрещено обмениваться личной почтой. — В каком веке ты живешь? — колдун делает шаг к нему. — Свиток, серьезно? — Я не знаю, что такое вичат, — Ибо поджимает губы. Остается на месте. — Какая-то магическая сеть? На лице Сяо Чжаня искреннее недоумение. Уголок его рта дергается, в глазах появляются искорки смеха, и агония в Ибо утихает сама по себе, не оставляя никаких следов. Ибо кусает щеку изнутри, чтобы не выпалить что-нибудь еще злое и горькое, обидное, способное разрушить эту тонкую корочку льда, покрывшую океан их недопонимания. Если она станет крепче, то сможет выдержать тяжесть их тел, когда они пойдут навстречу друг другу. — Скажи, что у тебя хотя бы есть телефон, — спрашивает наконец Сяо Чжань, разрушая между ними тишину. — Что это такое? Все равно невольно раздражение пробуждается в нем. Как священная благодать в оружии, мерцает слабым светом, и сопротивляться все сильнее — его вера сильна и прочна. — Ладно, — отбросив прочь все мысли и сосредотачиваясь на важном, Ибо решительно смотрит на Сяо Чжаня. — Если это все, я пойду. Сначала Ибо слышит хлопок и только после понимает, что путь перекрыт. Сяо Чжань выставляет вперед руку, удерживая дверь, и как бы Ибо ни старался дергать ручку, бесполезно — не открыть. — Если ты сейчас сделаешь еще один шаг, можешь забыть, что нас связывало. Сяо Чжань говорит тихо, но Ибо все равно понимает. Кожей ощущает чужое недовольство и сталь в голосе. А еще он слышит такой пленительный, пусть и слабовыраженный аромат чужого парфюма. Воспоминанием прошибает насквозь, до самых кончиков пальцев на ногах. Выдержка предает его, тлея от фантомного ощущения сильного тела позади. Ибо погружается в этот омут, едва успев сделать вдох — сильная волна заставляет его крепче сжать дверную ручку, ему кажется, что он слышит такое знакомое поддразнивающее «Ну же, Охотник, зачем ты пришел?», от которого в прошлый раз он так стремительно потерял голову. Слова стоят в горле, готовые вырваться наружу, как птица из клетки. Ибо чуть ведет плечами, пытаясь сбросить с себя это наваждение, потому что сейчас не время тонуть в нем. Не время и не место. (Кто его вообще спросит?) — Я ненавижу тебя, — честно произносит он, оборачиваясь. Спина соприкасается с дверью, больно, но Ибо не позволяет ни одному мускулу на лице дрогнуть. Сяо Чжань склоняет голову ближе, кончиком носа он ведет по щеке Ибо, когда в застывшей тишине раздается чувственное: — Лгунишка. — Нет. (Ложь звучит так непривычно) — Я ненавижу тебя, — более твердым голосом говорит Ибо, добавляя: — За то, что ты делаешь со мной. Сяо Чжань чуть отстраняется, мимолетное тепло его тела, которое Ибо чувствовал, исчезает, из-за чего он невольно тянется вперед, не желая терять это ощущение. — Зачем на самом деле тебя тогда вызывали, Ибо? Впервые собственное имя из чужих уст звучит так — мягко, властно, с нотками обожания. Сопротивляться этому тону сложно, практически нереально, Ибо старается — не в его правилах проигрывать. (Никогда и никому) У тебя есть три дня, всплывают в голове слова Наставника, и Ибо думает: прочь, прочь, прочь — не хочу. Он не хочет думать об истинных причинах — о чем угодно, кроме жестокой правды, от которой болезненно сжимается сердце и немеет язык, что невозможно говорить. И сейчас Ибо отдал бы свою Небесную благодать, чтобы навсегда лишиться голоса. — Хочешь, облегчу тебе задачу? — наконец разрывает их зрительный контакт Сяо Чжань. И когда он секунду спустя начинает говорить, так и не дождавшись ответа, Ибо чувствует, как агония возвращается: — Ты не выполнил приказ. К его лицу нежно прикасаются. Очерчивают контур губ, скулы, глаза, гладят за ушами, как котенка, и от распирающего грудь чувства Ибо едва может дышать, читая в полных золота глазах горькую истину. Не произноси ее, отчаянно бьется в голове мысль, уходи отсюда, Сяо Чжань. Уходи. Как жаль, что никто из них не умеет читать мысли — тогда это бы облегчило Ибо задачу и не пришлось бы ничего объяснять. Им вообще не пришлось бы сейчас находиться в этом кабинете, рядом друг с другом; возможно, Сяо Чжань не поддался своему сердцу, как это сделал Ибо, умей он проникать в чужой разум. — Ну же, Охотник, — и Ибо чувствует легкое дежавю, прикрывая от бессилия глаза и с шумом втягивая носом воздух, когда Сяо Чжань заканчивает: — Арестуй меня как положено. И сердце Ван Ибо от этих слов разбивается вдребезги.