Держи меня крепче

      — Мы и правда будем здесь разговаривать?       Цзянши поочередно смотрит на них, опираясь на свою необычную доску. Ибо все невольно глядит на нее, испытывая странное желание провернуть тот же трюк, что и цзянши, дабы услышать глухой и резкий звук соприкосновения маленьких колес с асфальтом.       В любое другое время это желание было бы уместно, но сейчас Ибо не ощущает ничего, кроме глухого раздражения. Потому что не к месту, не его, есть куда более важные вещи, чем диковинная доска, с помощью которой можно передвигаться. Он начинает злиться на себя, на Сяо Чжаня, на всю эту тупиковую ситуацию, из которой нет никакого выхода — кто поверит тебе, Охотник, может, это все морок, а ты тонешь в этом сладострастии сам, по своей воле? Кто спасет тебя?       (Его не нужно спасать)       Это чувство внутри похоже на булыжники. Ван Ибо чувствует их тяжесть у себя на сердце, в душе, и взять бы их да начать выкидывать, по одному за раз, пока не останется ничего, кроме такой знакомой и правильной пустоты.       — Слишком маленький радиус действия, — с досадой в голосе отвечает Сяо Чжань. — Это тот максимум, на который у меня сейчас хватает сил.       На его лицо находит тень, фигура идет рябью, как будто вода дрожит и-за брошенного в нее камешка — неровные волны расходятся в стороны, Сяо Чжань почти блекнет на фоне яркого и солнечного дня. И от этого зрелища перехватывает дыхание.       Невольно, Ван Ибо делает шаг вперед: еще никогда он не видел, как именно работает колдовство теней — только слышал или читал в записях собратьев. Из-за своего воздействия на разум, оно запрещено обновленным Законом Сумеречного мира, и всякий, кто хотя бы раз воспользуется им, будет жестоко наказан. Так что сейчас Сяо Чжань очень и очень рискует, используя свои силы…       Так, стоп.       (Не нагнетай)       — Что происходит?       — Сюй Кай.       Цзянши кивает. Достав из кармана несколько шариков, он подбрасывает их в воздух и пару раз хлопает в ладоши. Ибо успевает уловить неровное колебание колдовства, как все вокруг искажается и становится черно-белым. Они словно на одной из фотографий, так обожаемых примитивными.       — Теперь нас никто не сможет подслушать, — объясняет Сяо Чжань. — Что ты узнал? — спрашивает он у цзянши, и Ибо недовольно цокает.       (Ревнуешь, Охотник, что за глупость?)       — Хули-цзины сохраняют нейтралитет, сяньню отказываются сотрудничать, — и Ибо фыркает: он и не сомневался, что сяньню примут такую сторону — они всегда делают только то, что им выгодно.       — У нас не так много времени, — напоминает Сяо Чжань. — Вам с Ян Ми стоит поторопиться.       — Мы и так делаем все, что возможно в наших силах, — язвительно отвечают ему в ответ. — Если бы кое-кто не решил, что лучшей идеей будет спрятаться в тюрьме и принять все обвинения, а не самому договариваться с лидерами Нижнего мира, то…       — …ничего бы не изменилось, — заканчивает за ним Сяо Чжань. В его взгляде появляется знакомая Ибо тьма. — Только жертв было бы больше.       — А сейчас что, по-твоему, их достаточно?       Цзянши почти выплевывает свои слова, его зрачки снова сверкают опасным красным, а под кожей вздуваются реки черных вен. Серость вокруг становится темнее, словно над ними образовались тяжелые тучи и вот-вот пойдет дождь.       — Все мои братья, — Сюй Кай едва контролирует себя, — думаешь, они погибли зря?       — Нет, но, если бы я скрылся, пострадало куда больше. Колдуны, сяньню, цзянши, хули-цзины, Охотники — каждый, кто хоть как-то связан с Сумеречным миром, находится в опасности.       Сюй Кай презрительно фыркает. Через несколько минут напряженной тишины он успокаивается и плюхается на свою странную доску. Та противно скрипит, и Ибо невольно ведет плечом.       — Кто еще знает его имя? — не особо надеясь получить ответ, спрашивает он. — Почему мы просто не можем сдать его Совету, чтобы его судили по Закону?       — Закон суров, но это Закон? — смеется цзянши. — А он смешной.       — Подойди поближе, — ухмыляется Ибо, пальцами оглаживая рукоять клинка. — И я расскажу тебе парочку своих фирменных шуток.       Сюй Кай в ответ скалится, но предусмотрительно отъезжает на своей доске в сторону. Маленькие колесики тихо шуршат по асфальту.       — Ибо, я знаю, что у тебя куча вопросов, но ты должен довериться мне.       Просто миллион, думает Ибо, глядя в такие родные глаза, и разве я уже не верю тебе? Сяо Чжань стоит неподалеку, но расстояние между ними похоже на бездонные озера в окрестностях Города Стекла, разлитые, словно одна большая лужа, которую не переплыть так запросто.       Ибо хотел бы переплыть их. Но вряд ли это осуществимо — уж не с булыжниками в собственном сердце. А еще он хотел бы прикоснуться, поцеловать, слушая, как смеется Сяо Чжань из-за его нетерпения. Тот всегда так делает — щурит свои глаза, отчего они напоминают полумесяцы, а лицо становится забавным. Сейчас Ибо очень скучает по таким моментам.       — Колдунья Ян не доверяет Охотнику, — Сюй Кай кивком головы указывает на Ибо. — Думает, что неразумно поручить сяньли ему.       — Я верю ему, — четко и твердо говорит Сяо Чжань. И у Ибо нет причин не принимать его слова всерьез. — Этого разве недостаточно?       Не ответив, цзянши поджимает губы. Он прячет глаза, но все равно Ван Ибо успевает увидеть мелькнувшую в них тень сомнения. Чтобы хоть как-то расслабить обстановку между ними, он предлагает:       — Можете предать меня забвению.       — Ибо!       — А что? — зло вырывается у него. — Это мне стоит сомневаться, доверять вам или нет, — он глубоко дышит, пытаясь унять хлынувший на него поток эмоций. — Я ни о чем не спрашиваю, хотя имею право знать, что вообще происходит. Я спрятал одно из самых опасных существ в Сумеречном мире в месте, в котором вырос, который считаю своим домом. Я предаю свою семью, а вы решаете, доверять мне или нет?       Наплевав на все, он выдергивает стеле и собирается развеять этот морок колдовства с помощью все той же руны Ясности, но Сяо Чжань вдруг щелкает пальцами, и все тело охватывает паралич.       — Прости.       Сяо Чжань сожалеет, Ибо хочет верить тому, что видит на его бледном и нечетком лице. Когда расстояние между ними все же сокращается, он молчит и упрямо поджимает губы, ощущая, как кожи невесомо касаются чужие пальцы. Конечно, это фантомное, обманчивое ощущение — все это только в его голове, ведь призрачное тело перед ним не имеет четкой формы. Но даже так комом в горле встают слова.       — Я не могу отпустить тебя, Ибо, — принимается рассказывать Сяо Чжань. — Ему нужна сяньли, чтобы собирать души. Но чтобы разом поглотить такое количество, сяньли должна быть очень и очень сильной. Орешек не просто кошка, Ибо, она наполовину колдунья. И из-за своих родителей она подходит ему больше всех.       — Разве такое возможно?       — Сяньли рождаются от людских невзгод и потерь, — напоминает ему Сяо Чжань. — Силой их наделяют те, с кем они рядом.       — Что за мать должна была сделать такое?       Сюй Кай пинает камешек. На его лице застывает мрачная тень, когда он говорит:       — Доведенная до отчаяния.       — Однажды жила женщина, — слышит Ибо тихий голос Сяо Чжаня. — Она была молода, красива, жила небогато, но счастливо. Трудилась в поле, ходила с подругами танцевать на площадь их деревни каждый праздник. Там же она и повстречала свою любовь. Юноша был красив, знатен, богат — совсем ей неровня. Но их юные и пылкие сердца встретили и полюбили друг друга, так что с самой своей первой встречи ни юноша не покидал свою возлюбленную, ни она не отходила от него ни на шаг. Спустя время у них родился ребенок, юноша возмужал, стал главой дома и наконец-то смог привести свою возлюбленную к себе в дом и сделать женой. Но разве так просто бывает? Разве нищенка может войти в дом господина, родить ему дочь и жить счастливо, как и мечтала?       На все эти вопросы Ван Ибо знает ответ, и горечь от него оседает во рту. Он морщится, словно съел нелюбимой моркови или выпил целую кружку уксуса, глубоко дышит, раз, второй, третий — все равно паршиво.       — Юноша всем был хорош, только вот все равно в глубине своей души и сам сомневался в собственном выборе. Родителей он не слушал, но Ибо, ты же знаешь, как тяжело иногда бывает находится в обществе тех, кто тебя не поддерживает: постепенно ты поддаешься их влиянию. Так что женой возлюбленная нищая женщина не стала, а в доме жила в качестве служанки. Ее дочь была рядом с ней, иногда юноша брал ее, но все чаще и чаще девочка стала развлекать себя сама. Дом ее по крови дедушки и бабушки был не просто домом, большим и красивым, а самой что ни на есть тюрьмой, из которой так просто не выбраться. Родственники юноши издевались над женщиной и ее дочерью, заставляли делать самую грязную работу, а за неповиновение били палками и лишали еды. Женщина не могла уйти, ее сердце навеки было предано лишь юноше и их дочери. Единственным выходом была лишь смерть. И вот однажды, совсем доведенная до отчаяния, она все-таки решилась: ночью, когда все в доме спали, подожгла дом. Одного не учла — потрепанная игрушка, подаренная юношей для своей дочери, осталась в их старой, уже объятой огнем комнате. Девочка просила и просила маму вернуться, но было уже слишком поздно.       Ибо рвано выдыхает, молясь, чтобы его догадка не стала явью. Неужели, сяньли родилась в том пожаре? Неужели сяньли — это?..       Он ловит взгляд Сяо Чжаня и все понимает. Тот между тем продолжает:       — Когда пожар разросся, началась паника, люди стали выбегать из дома, крича и зовя на помощь. Женщина стояла и смотрела, как место, которое стало для нее самым страшным испытанием, пожирает пламя, и ничего не предпринимала. Она слышала крики запертых в ловушке людей, слышала крик своего некогда возлюбленного — всех тех, кого знала в этом ужасном месте. Кроме одного. Голоса своей малышки, все просящей вернуться за куклой, она не слышала. К утру, когда пожар наконец прекратился, она смогла найти только маленький башмачок, чудом уцелевший возле входа на задний двор. И больше ничего. И никого.       — Сяньли родилась к рассвету, — продолжает глухим голосом за Сяо Чжаня цзянши. — Выбралась из золы, стряхнув ее с себя плавным движением хвоста. Она села возле женщины, поднялась на свои коротенькие лапки и мяукнула, тычась своей мордочкой в сжимающие башмачок руки.       — Это была девочка, — понимает Ибо, и они оба — и цзянши, и Сяо Чжань, — кивают. Прочистив горло, он спрашивает: — Но как?       — Женщина была из народца сяньню и сразу почувствовала поток своей магии. Душа девочки не хотела оставлять свою мать, а та, осознав, какое случилось горе, впала в отчаяние. Ее боль оказалась настолько велика, что смогла создать новое существо.       — Эта сяньли, — начинает Ибо где-то спустя пару минут после, — это Орешек?       — Да, — Сяо Чжань снова щелкает пальцами, и тело Ибо вновь обретает чувствительность. — Но сейчас это и правда просто кошка: когда мы с Орешек встретились, она уже была стара и готова покинуть этот мир. Сяньли бессмертны, просто умереть они не могут, не поглощать души — самый верный вариант. Но я оказался слишком эгоистичен, — с горечью добавляет он. — И не смог просто смотреть, как она слабеет с каждым днем. Нашел одно из заклинаний в записях своего учителя, придумал способ сделать ее просто кошкой — просто, чтобы мне не было одиноко.       — Он не знает об этом, верно? То, что ты с ней сделал.       — Да.       — А если мы ему расскажем? Вряд ли есть еще где-то такие сильные сяньли.       — Ибо, — снисходительно зовет его Сяо Чжань. — Разве ты думаешь, что я не пытался? Я и вам говорил об этом, но вы, Охотники, мне не поверили. Как думаешь, поверил ли мне настоящий преступник?       — К тому же заклинание всегда можно снять, — добавляет Сюй Кай и поднимается. Доска под ним противно скрипит колесами, он подхватывает ее и, обращаясь к Сяо Чжаню, говорит: — Поэтому я поддерживаю Ян Ми в том, чтобы ее перепрятать. Дом Охотников — отличное место, но ее все равно могут найти.       — Ладно, — Ибо вздыхает и запускает руку в волосы. — Даже если и так, у меня другой вопрос: как он узнал о происхождении Орешек? Если даже в Священных писаниях нет никаких упоминаний.       — Все просто, Ибо, — и стоит ему посмотреть на Сяо Чжаня, как тот объясняет: — Он там был. В тот самый день после пожара, он был там и видел, как родилась сяньли.