• ────── ✾────── •
В ночь, когда рождается их дочь, звезды на небе сияют будто Небесная благодать, птицы наконец-то выбираются из сердца и начинают разносить по округе радостную весть. — Слушайте все! — кричат они, и стрекот разносится за много-много ли. — В союзе сяньню и Охотника родилась дочь! Красивая как рассвет и закат и здоровая! Слушайте, слушайте все: мирное время настало!• ────── ✾────── •
— Она принесет тебе несчастья, Янь-Янь, не к добру это, не к добру. — Мама, — с укором осаждает Цзян Янь, глядя на сидящую рядом женщину. Ее цепкий взгляд не отпускает несколько минут, после чего он вздыхает: — Верь в меня хотя бы немного. Разве я похож на глупца? У Ци-Ци нет дурных намерений, она любит меня. — Все они так говорят, — продолжает ворчать матушка. — А потом этих несчастных мужчин находят с перерезанным горлом или лишают рун, потому что они предали своих. Если такое случится и с тобой, я не стану тебя спасать. В сердце Цзян Яня от этих слов начинает прорастать первый сорняк сомнений.• ────── ✾────── •
— Па, — маленькие пальчики сжимают подол платья, в уголках нежных глаз собираются слезы, — поиграй со мной! Цзян Янь со вздохом берет дочь на руки. Она жмется к нему, теплая, пахнущая горечавкой и молоком, такая хрупкая со своими косичками и пухлыми щечками, что сердце рвется от любви. И от желания ее защитить. — Я не могу, малышка, — с сожалением гладит по спинке. — У папы слишком много работы. — А что ты делаешь? Может, я могу помочь? — Нет, дорогая, — он улыбается. Дочь улыбается в ответ, ее крохотные ладошки гладят его по щеке. — Лучше сходи к маме. Она явно расстроена: плечи опущены, нижняя пухлая губа дрожит, глаза мокрые — вот-вот расплачется. Цзян Янь целует ее в мягкую, словно машу, щечку и осторожно опускает на пол. — Но я обещаю, что приду вечером, хорошо? — и когда глаза дочери загораются радостью, Цзян Янь чувствует облечение. — Вот умница! Разумеется, вечером ничего не получается — быть Главой Дома Сумеречных Охотников занятие не из простых, и Цзян Янь как никто другой теперь хорошо это понимает. Дочь не обижается на него. В тот день она засыпает раньше, чем он приходит навестить ее, и лишь печальный и полный тоски взгляд Ци-Ци напоминает ему о собственной лжи. Жаль, Ци-Ци еще не знала, что с того дня он начнет лгать постоянно.• ────── ✾────── •
Они говорили ему, говорили ему, что с детьми Диюя ничего не выйдет — ни Соглашения, ни перемирия, ни — тем более! — личных отношений. Он — не слышал, предпочитая проводить время в обществе прекрасной и улыбчивой сяньню по имени Ци-Ци. — Она околдовала тебя, — говорила мать, поглядывая на него с беспокойством. — Нельзя им доверять, сяньню хуже хули-цзинов и колдунов — коварны, жестоки, совсем не знают ничего о чести и благородстве! Цзян Янь всегда отрицал, спорил, потому что Ци-Ци улыбалась, шептала глупости, заливисто и заразительно смеялась, в глубине ее колдовских глаз Цзян Янь видел себя и безграничную любовь, птицы в сердце пели и порхали крыльями, готовые вот-вот улететь. Улетели в итоге и — разбились. О правду, горькую, жестокую; о потерянный взгляд и дрожащие губы, о сжатые кулаки и разочарованное: «Я думала, ты мне веришь». И сейчас, стоя на осколках разрушенного счастья, надышавшийся гари, Цзян Янь глядит на убитую горем Ци-Ци, и пустота внутри растет. Сердце кровоточит, когда в руках у бывшей возлюбленной он замечает обугленный башмачок. Что ты наделала, Ци-Ци?• ────── ✾────── •
Стоит Сяо Чжаню задать последний вопрос, как стены Зала Собраний начинают дрожать. Благодать ослепляет, а потом Ибо слышит только грохот и невыносимый звон, от которого закладывает уши. Он терпит его до тех пор, пока не проваливается в объятья спасительной темноты.• ────── ✾────── •
Ван Ибо кашляет и приходит в себя. В голове гудит и звенит, тело болит, висок отчего-то мокрый. Кто-то шевелится рядом, Ибо дергает ногой и понимает: застряла. И тут же вскрикивает от боли — теперь она сильнее, языками пламени охватывает ногу и правый бок. — Стой, не двигайся! Сначала я уберу эту плиту. Голос звучит знакомо. Вопреки чужим словам, Ибо дергается, и языки пламени охватывают все тело. Он снова кашляет, морщится — звон в голове и не думает затихать. Когда рядом с ним останавливаются и теплые руки трогают сначала лоб, затем плечи и бока, от боли хочется выть. Ибо и взвыл бы, будь силы, но те будто покинули его с последним приступом кашля. С трудом открыв глаза, Ван Ибо видит перед собой лишь черноту, а потом она рассеивается знакомым колдовским огнем. — Что произошло? — спрашивает он у Сынена. Тот чумазый, струйка крови стекает по виску. — Сынен! — требует он, когда друг молча помогает ему усесться и активирует Иратце. — Глава Чу, то есть, Цзян Янь сбежал. — Где Сяо Чжань? — Ибо пытается осмотреться, но колдовской огонь горит слишком тускло, чтобы можно было рассмотреть поблизости хоть кого-то еще. — А Орешек? — он спохватывается и как-то слишком запоздало прикладывает руки к животу, ощущая пустоту. Страх сжимает сердце в тиски, липкий пот стекает по телу, стоит ему услышать другой знакомый голос. — Он забрал его, — Бай Лу пробирается к ним. Ее лицо тоже все в пыли, в глазах панический ужас, но голос все равно твердый, когда она добавляет: — И Судью. — Дверь заперта. Вожак Ван где-то слева и чуть впереди — это его Ибо слышит сейчас. Иратце притупляет боль, он уже может пошевелить ногой и без судорожного вдоха подняться. — Он что, взорвал здесь все? — оглядываясь по сторонам, Ибо замечает разрушенные колонны и разбитые трибуны. Слева и правда обнаруживается Ван Цзяэр, а рядом с ним — Мастер Чжан. Сюй Кая нигде не видно, и Ибо, по правде говоря, страшно взглянуть на Бай Лу. Он пока не готов терять никого из команды. Даже жутко раздражающего цзянши. — Ага, — невесело отзывается Сынен, указывая куда-то в сторону стола переговоров. Там, как помнит Ибо, стоял лже Сяо Чжань. — Взорвал двойника. Ван Ибо сглатывает. — А колдунья Ян? — Мы не знаем, — глухо отвечает Бай Лу. — И что с Сюй Каем тоже. — Первым очнулся вожак Ван, — Сынен нервно дергает плечом и пинает то, что когда-то было общей трибуной. Камешек стуча перекатывается чуть влево. — После него уже я. Думай, упрашивает себя Ибо, пытаясь сосредоточиться на действительно важном. Мысли скачут, никак не удается поймать хотя бы одну. Что с Сяо Чжанем? Где Орешек? Почему Цзян Янь забрал и маму? Почему-почему-почему-почему-почему… И что теперь делать? Что. Теперь. Им. Делать. Накатывает какое-то отупение. Он чувствует себя беспомощным, совсем бессильным, дрейфующим в море в крохотной лодке. Нащупав стеле в кармане, Ван Ибо сжимает его рукоять, и оно отзывается ему, успокаивая своим теплом. (Пожалуйста, будь в порядке, Сяо Чжань. Ты же в порядке, да? Как и Орешек, верно? И мама. Скажи мне, что вы живы, пожалуйста) Его трогают за плечо. Бай Лу присаживается рядом, уголки губ дергаются в нервной улыбке. Взгляд больше не полон ужаса, теперь в нем полным-полно тревоги. Ибо задевает ее своим плечом, и она кладет на него голову. Он не умеет утешать. Никогда не приходилось. Так что молчаливая поддержка — все, на что сейчас он вообще способен. Потому что ему тоже страшно, тревожно, никто из них даже и предположить не мог, что Цзян Янь провернет такой трюк. — Сейчас у него нет выхода, — голос Охотницы звучит тихо, но к ней все равно оборачиваются и вожак Ван, и Мастер Чжан. — Он должен завершить ритуал. Ибо молча кивает. Он тоже подумал об этом первым делом, пока страх не посеял хаос у него в голове. После того, что Цзян Янь устроил в Зале Собраний, Охотники всполошатся, пропажу Судьи так просто не удастся скрыть. Рано или поздно, но Старейшины найдут его, так что, если Цзян Янь и правда хочет осуществить свой замысел, сейчас его последний шанс. Других уж точно не будет: Ван Ибо опередит Старейшин или кого угодно, кто пойдет на поиски бывшего Главы Охотников. Он найдет его, а после… пощады не будет. — Нужно его остановить, — говорит он, поднимаясь. — И найти уже всех. — Для начала нам следует выбраться отсюда, — Чжан Исин стаскивает с себя пиджак и разминает плечи. Как будто боится запачкаться. Хотя куда уж сильнее, думает Ибо, глядя на количество пыли на некогда красной ткани. — Я помогу, — охотно подключается к нему вожак Ван и делает то же самое. — Мастер Чжан не должен все делать в одиночку. Как же, хмыкает Ибо, и Сынен тычет его в бок, поигрывая бровями: в отличие от Чжан Исина, Ван Цзяэр не удосужился надеть под свой пиджак даже футболку, так что сейчас все они видят, как хули-цзин ладно красуется перед застывшим с равнодушным лицом цзянши. И это кажется нормальным, нисколько не смущающим или лишним в сложившихся обстоятельствах. Дождись меня, просит Ибо, сжимая стеле в руках и активируя Руну Силы, и я сам тебя убью.