Горькая осень

      Шелестел ветер. Луче сидела на кресле, завернувшись в плед, и, задрав голову, взирала на полную Луну, круглую, как монета в пятьсот лир, что светила с темно-синих небес. Ей казалось, что Луна смотрит на нее в ответ — смотрит круглыми глазами кратерами, внимательно изучает Землю, разглядывает проживающих на ней людей.              Белокожая красавица с круглым личиком, она напоминала Луче младенчика, завернутого в одеяльце звездного неба, — и так грустно было Луче за этого одинокого младенца, забытого на небесах, оставленного и брошенного, и вот готового было заплакать.              Были ли падающие звезды ее слезами?              Она протягивает руки к небу, словно желая обнять малышку Луну, убаюкать ее, спеть колыбельную, покачать на руках — и Луна в ее руках смотрит на нее умными темно-серыми глазами, агукает что-то на своем младенческом языке.              К сожалению, Луна никогда не вырастет — она, как вечный младенец, как дите Солнца и Земли, будет вечно там, на небесах, запертая, неспособная убежать от чудовищ, что пожирают ее со всех сторон. Очень скоро она снова будет уничтожена, истощена, с каждым днем становясь все меньше и меньше, все тоньше и тоньше, превращаясь в крохотный, узкий месяц, и в итоге будет рождена заново.              Луче Луна напоминала ее мать, Луче Луна напоминала ее нерожденную дочь, Луче Луна напоминала ее саму, запертую в цикле смерти и рождения, заклейменную небом, неспособную выбраться.              Она рождается, она пытается вырасти, но всегда остается младенцем, а затем умирает, лишь для того, чтоб родиться вновь, точно такая же, с символом Неба на щеке.              Луче не ее мать — точно так же, как Ария в ее животе не одна сама. Но они настолько схожи, они все заблудились в мире пророчеств и правил, что Луче не уверена, что она — это она. Быть может, это ее мама заглядывает в будущее и видит себя ей, быть может, это доченька ее Ария смотрит в прошлое, и пытаясь понять, какой была ее мать.              Луче кладет руки на большой круглый живот — белая ткань платья накрывает его, укутывает, и он напоминает Луну. Малышка Ария пинается в ладонь, заставляя ее охнуть. Девочка готова выбраться на свет, она вот-вот появится, еще не понимая, что она всего лишь очередной оборот колеса, еще одна итерация, созданная не из жизни — из смерти.              Луче плохо помнила свою мать, — та умерла, когда ей исполнилось три. Луче знала, как выглядела ее мать в мельчайших подробностях, когда смотрелась в зеркало, видя то же лицо, те же глаза, неизменно ласково голубые. Луче знает, что она не доживет до возраста, когда ее Ария пойдет в школу — Луче знает, как та будет выглядеть в свои двадцать пять. Ария будет носить другую одежду, Ария будет ходить и двигаться по другому — но то же лицо будет смотреть на нее, те же неизменно ласковые голубые глаза отражаются в зеркале.              Они не единое целое — они новый виток спирали, существуя вместе с миром, развиваясь вместе с ним, вращаясь по орбите, как вращается та самая Луна, всегда рядом, всегда неизменны, — и каждый раз новые, рожденные заново.              Луче знает, что давным-давно Сепира смотрела в небеса так же, как и она — сидя на скамье, прижимая руки к животу, готовая умереть, чтоб ее дочь родилась, готовая ради существования целого мира принести в жертву свой собственный мир. Сепира смотрела на Луну их глазами, Сепира видела то, на что неспособны они — и все они помнили ту самую Луну, которую видела их прародительница.              Все они протягивали руки к небу, баюкая малютку-Луну в руках, на каждую взирала Луна своими умными светло-серыми глазами.              Звезды падали вниз — Земля проходила сквозь поток Персеид, и вдалеке от огней и пыли города прекрасно они прорезали небо, — словно Луна оплакивала их общую, разделенную на двоих судьбу. Холодало — и Луче с оханьем поднялась из кресла, придерживая живот. Ей следовало бы выспаться — завтра им всем подниматься на гору.              Завтра начнется новый цикл. Рождающаяся снова и снова, неспособная умереть Луна смотрела на Луче с темно-синих небес.