Горькая осень

      Реборн распахнул дверь к квартиру — за порогом его ждала лишь тишина и тьма, затаившаяся в углах, стремящаяся спрятаться от любого лучика света, чтоб накинуться на него потом, поглотить в себе в самый неподходящий момент. Он переступил порог, зашарил по стене рукой, пытаясь в темноте найти на стене выключатель, щелкнул — но свет так и не зажегся.              Он напрягся, потянулся было уже к пистолету — и тут же с чертыханиями расслабился, вспомнив о том, что это плановое отключение света. В его квартире никого не было, никакой ублюдок не перерезал провода, чтоб подстрелить его во тьме — так что он мог быть спокоен. На пальцах его вспыхнул огонек солнечного пламени, — крошечная ярко-желтая искра, постоянно то вспыхивающая, то практически гаснущая. Как крохотное Солнце, оно развеивало тьму, но тени таились в углах, плясали под светом неровного пламени, и казалось, вот-вот были готовы обрушится, как приливная волна, и поглотит их с головой.              На кухне тоже было темно — наверное, на небе уже загорались звезды, но в городе их практически не было видно, а металлический холодный свет вывесок лишь сбивал с толку, искажая расстояние до предметов, превращая их в изогнутых монстров синего трупного оттенка. Под раковиной он нашел свечу, — но спички отсырели и зажечь ее удалось далеко не с первой попытки, да и огонек, тусклый, чадящий, давал плохой обзор.              Реборн сел за стол, тоскливо смотря на одинокую свечку — кофе он выпить не смог бы, потому как горячей воды тоже не было, и книгу при таком тусклом свете не почитаешь. Вот и оставалось только лишь сидеть и смотреть за танцующим огнем, извивающимся, вздрагивающим от любого движения, готовым потухнуть в любой момент.              По стенам плясали тени — они извивались, вздрагивали в такт огненному танцу, и Реборну казалось, что он тоже одна из безликих теней, заключенных в этот мучительный хоровод.              В коридоре раздался скрип — Реборн дернулся, вытащил из кобуры пистолет и выстрелил в черную фигуру в дверном проеме, что угрожающе тянула к нему руки. Сердце его колотилось, как бешеное — он точно был уверен, что в квартире один, и никто никак не мог попасть, но нет, фигура стояла — и даже после выстрела она не рухнула вниз.              — Кто ты? — крикнул он в пустоту, — Скажи или я буду стрелять!              Наверное, неправильно было кричать это после того, как уже был один раз спущен курок — но судя по тому, что чужак молчал, его особо выстрелы Реборна не беспокоили.              Реборн медленно встал со стула, — стул под ним скрипнул, и он снова чуть не выстрелил, — и медленно подошел к фигуре.              На двери качался его собственный, теперь уже продырявленный пиджак. Он был один.              Реборн выдохнул, постарался успокоится — но сердце его колотилось, словно сумасшедшее, биение отдавалось в ушах, и казалось, оно совершенно не собиралось успокаиваться. Нервы дрожали, как натянутые струны — а потому скрип из спальни заставил его вздрогнуть и чудом не выронить пистолет. Реборн подхватил свечку и вышел из кухни. Короткий коридор показался ему бесконечно длинным — тени суетились, извивались, стены то вытягивались, то сужались до невозможности, грозя обрушить на него потолок. Предметы извивались, сжимались и пульсировали, ваза на комоде тянулась к нему, желая удавить, а люстра цеплялась за потолок, скаля на него сверкающие белые зубы.              В спальне кто-то был — женщина в белом платье стоял напротив окна, тянулась к нему, стараясь его задушить. Реборн выстрелил — руки его дрожали, и звон разбившегося стекла резанул по нервам, осколки сверкнули в свете свечи и рухнули на землю, бликуя на темном полу.              Это была занавеска — она колыхалась на ветру. Реборн был в квартире один.              Но он не был один — он знал это точно. Реборн чувствовал чужое присутствие всем своим нутром, он слышал движение, ощущал чужое дыхание возле затылка. Он откинул голову и расхохотался — глубоко, до слез, ощущая, как дрожат его руки, как бессильно повисла рука с зажатым в ней пистолетом. Он был бесполезен — за ним наблюдали, следили из стен, скрывались в тенях, он знал это, он знал это точно. Он киллер, его хотят убить, он навредил слишком многим и теперь пришло время расплачиваться.              — Где ты? — смех его прервался так резко, словно его и не было, — Где ты прячешься, тварь?              Выстрел пронзил подушку, — кровать была заправлена, но чужак мог прятаться в матрасе. Следующая пуля полетела в шкаф — она пронзила тонкую фанеру насквозь. Одна ушла в паркет, еще одна — в тьму коридора. Но другой прятался слишком хорошо, а Реборн был так слеп, так замкнут в светлом пятне света от свечи. Он не мог уйти.              Из разбитого окна потянуло ветром — огонь всколыхнулся последний раз и погас, оставляя Реборна в абсолютном одиночестве.              — Нет! — воскликнул он, выронил уже бесполезную свечку, — Нет! — Реборн попятился назад, сжимаясь в стену, вглядываясь в темноту слепым взглядом. Он вскинул пистолет, желая защититься, но было поздно.              Тени поглотили его с головой.