Моменты

      Когда Феб стоял у алтаря в ожидании свадьбы и ещё более желанного обладания наследством Флёр-де-Лис, он и представить не мог, во что совсем скоро превратится его жизнь. Очаровательная скромная девушка буквально по окончанию медового месяца принялась выпускать коготки. И чем дальше, тем больше. Понимание окончательно наступило, когда он отказался после патруля пойти в кабак.       — Кажется, на нашего бравого Шатопера набросили поводок, — хохотнул другой капитан.       — Не забывайте, кто вы, а кто — я, — процедил тот. — К чёрту! Я с вами.       Как он оказался дома, Феб не очень помнил. Просто за окном чересчур ярко светило солнце, а от топота мыши по полу раскалывалась голова. Беззвучно вошёл лакей и тут же выскочил в коридор. И почти сразу возле его постели возникла Флёр-де-Лис. Она присела рядом и, тяжело вздохнув, протянула Фебу бокал воды. А Феб не столько видел её пристальный осуждающий взгляд, сколько почувствовал его.       — Я вчера так волновалась за вас, — тихо сказала Флёр-де-Лис. — Вас принесли под утро, я… Я даже боялась…       — Не несите чушь, — скривился из-за головной боли Феб. — От вина я не умру.       — И всё же вы заставили меня волноваться, — она прижала невесть откуда взявшийся платочек. — Я прошу, умоляю вас больше так…       — Уходите, — раздражённо бросил Феб.       Кишки Папы! Он ни су не может потратить без дозволения Флёр-де-Лис! А всё из-за этого проклятого брачного договора. Конечно в то время родители не предполагали, что разорятся, а их сын промотает и жалкие остатки от былых богатств. Эх, знал бы он тогда, когда всеми силами пытался приблизить свадьбу с Флёр-де-Лис…        Но её слёзы и мольбы — не единственное, что душило его каждый день. Такими же ужасными стали светские обязанности. Он должен был сопровождать Флёр-де-Лис на ужины, устраивать их самому, регулярно принимать всяких титулованных гостей…        Поначалу он ещё пытался отмотаться от подобного, но Флёр-де-Лис рисовала ему картины ужасного будущего: он на всю жизнь останется в чине капитана, его могут и вовсе выгнать со службы, им не дадут спокойно жить в Париже, и придётся уехать в глушь, в поместье… И Феб, ругаясь сквозь зубы, нёс светскую повинность.       Он проклинал деньги, вино, Флёр-де-Лис и родителей за эту удавку на его шее. Он мог бы и дальше жить вольной жизнью, но нет. Нет, он, тупица, польстился на красоту, добродетельность и приданое. И теперь шагу ступить не может. Даже близость с Флёр-де-Лис быстро перестала приносить удовольствие, но пойти к шлюхам он не мог: незаметно для себя самого он вдруг стал проводить время в работе с финансами Гонделорье.       Поначалу Флёр-де-Лис как бы случайно просила его разъяснить ей какой-нибудь документ, а он, не желая плюхнуться в грязь целиком на глазах жены, говорит, что ему нужно время разобраться, и, поломав голову, приходил к ней с рассказом. Такие случаи стали повторяться, учащаться…        — Я конечно доверяю управляющему… Но мне было бы гораздо спокойнее, если бы вы занялись нашими делами, — сказала она как-то перед сном.       — Пусть он делает своё дело, — отмахнулся Феб.       — Значит, вам всё равно на наше благополучие? — спросила она дрожащим голосом. — Разве вы больше не любите меня?       Больше?! Он хотел ответить, что вовсе не понимает, что такое любовь. Он знал, что поклявшись в ней, можно затащить девицу в постель — и всё. Но проснувшаяся не к месту совесть напомнила, что он скучал по Флёр-де-Лис, по её нежности и её присутствию. Неужто он её?..       — Я подумаю, — буркнул Феб и лёг на бок.        После этого он пару недель, когда Флёр-де-Лис куда-нибудь отлучалась, брался за книги и бумаги и восполнял пробелы в знаниях.        Так он стал почти всё время проводить дома. Он иногда ходил в кабаки с друзьями, но после нескольких эпизодов, когда Флёр-де-Лис говорила, как перепугалась за него, перестал напиваться до того, чтоб домой его приносили.       А вскоре после этого Флёр-де-Лис сообщила, что беременна.