Моменты

      Музыка была для Эрика всем. С того самого дня, когда он тайно покинул пределы Персии и, соответственно, пределы досягаемости шаха, он погрузился в музыку. Ему хотелось отмыться от всего происходившего во дворце, забыть о «Розовых часах», о постоянных убийствах, ставших обыденностью… Он не помнил, как его назвали при рождении, у него не было имени в цыганском цирке — не считать же именем «Урод» и «Отродье дьявола», — а имя, данное в шахском дворце он желал навсегда стереть из памяти. В конце концов он выбрал имя Эрик, а через несколько лет, когда строительство Оперы закончилось, погрузился в музыку.       Он не мыслил себя без неё. Смерть была бы для него лучшим исходом, чем лишиться рук. А всё это грозило ему в Персии и оставалось самым страшным кошмаром. Но он был в некотором смысле жив и мог творить, и это делало его настолько счастливым, насколько он мог чувствовать себя таким.       Всё изменилось, когда в его жизни появилась Кристина. Он и без того часто спускался к часовне: его, совершенно не религиозного человека, успокаивало тихое мерцание свечей и бледный свет из окошка под самым потолком. И туда часто спускались девушки из труппы, но так распорядилась судьба, что его внимание привлекла только худая девочка со светлыми кудряшками.       Но девочка росла и незаметно превратилась в Кристину, которую он полюбил не как дочь или младшую сестру. И осознание этого чувства наполнило его совершенно новой энергией. Он часами, без устали, рисовал её, писал для неё арии, придумывал наряды… Ему хотелось окружить её всем лучшим, что существовало. Прежде его мир состоял лишь из музыки и любви к ней, но теперь в его жизни появилась Кристина, любовь к ней, живому человеку!       Конечно Эрик понимал, что этой красивой девушке не подойдёт такой чудовище, как он. Но всё же в его душе теплился крошечный огонёк надежды, что она сможет полюбить его, его душу, в которой нашлось место искусству, любви, а не только убийствам и пыткам.       А потому через много месяцев Эрик не мог не осознать, что разрушил всё сам. Остатки своей жизни, даже ту слабую симпатию, которую Кристина некогда питала к нему, и свой мир. От него не осталось ни одного осколка: Кристина, если ещё не вышла за мальчишку и не уехала с ним за сотни миль, непременно готовится к этому, а писать музыку он больше не может — он больше её не слышал. Он своими руками разрушил всё. И теперь лежит здесь, в доме Перса, в виде какого-то недоумершего трупа, без сил повернуться на бок.       Скрип двери отвлёк его от тоскливых размышлений и обдумывания того, как бы умереть быстро и без усилий. Эрик отвернулся, не открывая глаз.       — Дарога, — тихо прохрипел Эрик. — Дарога… дайте воды. — Зашуршало платье, и он повернул голову: — Дариус?!       Эрик открыл глаза — и увидел Кристину.